1 Василюк ф. Е. Психология переживания. М., 1984, с. 167.

но адекватного понимания, способны выступать в обрамлении загадочности и таинственности.

Личная тайна — необходимая этико-экзистенциальная составляющая индивидуального бытия. Феномены признания, исповеди, покаяния, размышления о таинствах рождения, смерти, греха и порока по своей природе таковы, что их не обязательно выносить на поверхность вербального общения. Считать иначе — значит опираться на предельно редуцированную социологическую модель человека.

РАССУДОК

Социальность человека находится в плену его телесности, пребывает в непосредственной зависимости от витальных начал, за которыми стоит безапелляционная власть природной необходимости. И все же человек — это существо, которое «по своему рангу должно не допускать, чтобы его определяли вложенные природой импульсы. Человек в непосредственном и не культурном состоянии находится поэтому в положении, в котором он не должен находиться и от которого он непременно должен освободиться» '. Рассудочная форма рациональности помогает человеку решительно шагнуть навстречу такому освобождению. Но шаг этот может остаться только шагом, не перейдя в поступательное восхождение, поскольку в самом рассудке имеются труднопреодолимые самоограничения.

Социокультурное пространство, выстраиваемое при помощи рассудочных определений, отличается принципиальной смысловой и аксиологической ограниченностью. Существуя в качестве замкнутой семантической сферы, оно напоминает ту скорлупу ореха, о которой шекспировский Гамлет говорил, будто внутри нее человек способен чувствовать себя покорителем Вселенной. Действительно, рассудочный активизм не в состоянии устремляться дальше им же самим положенных пределов. Оперируя частными определениями в познавательной, ориентационной, оценочной практике, однозначно воспринимая социальные реалии, рассудок не склонен устремляться в иные, непривычные для него системы аксиологических координат. Он привержен конечным целям и непреложным, установленным раз и навсегда ориентирам, локализованным внутри ограниченных социальных структур. Опираясь прежде всего на эти ориентиры, он выстраивает разнообразные мирообъяснительные модели и схемы. Не склонный рассуждать в терминах бесконечного, универсального, абсолютного, не обладая способностью к глубинному, «стереоскопическому» мировос-

1 Гегель г в. Сочинения. Т. VII м , 1934, с 46—47

приятию, рассудок склонен превращать многомерные социальные объекты в одномерные схемы и двигаться по пути регулярного построения редуцированных объяснений, лишь в небольшой степени приближенных к истинным сущностям вещей. Именно он и составляет ментальное основание юридического позитивизма.

В отличие от эгоцентрического «пред-рассудка», рассудок, как уже отмечалось, предписывает индивиду заботиться не столько о себе, сколько о выживании, безопасности и развитии тех социальных общностей, к которым он принадлежит. Его коррелятом является уже не витальность, а социальность как совокупность приобретаемых человеком качеств, обеспечивающих его способность существовать в составе разнообразных общественных групп и выполнять требуемые этими группами функции. С позиций рассудка человек—всего лишь часть той или иной общности, неравноценная ей, зависящая от нее, подчиненная логике ее существования, детерминируемая ее механизмами. Над индивидуальной социальностью всегда довлеет социальная необходимость, требующая ставить общественное выше личного, а долг выше свободы.

Противоречия, возникающие между рассудком и «пред-рассудком», чаще всего имеют своим основанием более глубокое противоречие между социальностью и витальностью. Так, к примеру, одна из главных проблем социальной педагогики состоит в том, чтобы научить ребенка, подростка преодолевать инстинктивный, биологический эгоизм, считаться не только с собственными потребностями, но и с интересами окружающих людей. Существуют комплексы психиатрических, социально-психологических, криминологических вопросов, требующих выяснения того, как влияют на социальное поведение человека его генотип, подсознание, сексуальность, агрессивно-оборонительные инстинкты и т. д.

Задача цивилизованного человека состоит в том, чтобы не просто нести в себе противоречие витального и социального начал как одно из условий истинно человеческого существования, но держать его под контролем высшей внутренней инстанции — своего духовного «Я» и его рационального коррелята — разума.

РАЗУМ

Классическая традиция отличать рассудок с его ориентированностью на ограниченные социальные цели от разума с его нацеленностью на безусловное и абсолютное, предполагает противоречивые отношения между этими двумя модусами рациональности. В отличие от рассудка, твердо убежденного в достаточном, исчерпывающем характере своих объяснительных концептов и моделей, разум полагает себя постоянно находящимся на границе понимания

и непонимания. Неудовлетворенность наличной схематикой, сколь бы изощренной ни была ее логическая аргументированность, превращает его духовную активность в подобие ненасытимой, не ведающей полного утоления фаустовской страсти.

Разум отличается от рассудка не только настойчивой устремленностью на проникновение в сущность интересующих его социальных феноменов, на обнаружение их внутренних противоречий, но также умением использовать гностические рефлексы этих противоречий в качестве побудительных импульсов дальнейшего развития своего аналитического потенциала.

В отличие от рассудка, оперирующего конечными определениями, разум ориентирован на отыскание всеобщих определений духовно-практического бытия человека. «Микрокосм» внутреннего мира, выстраиваемый его усилиями, устремлен к достижению максимально возможной степени изоморфности универсуму мировой культуры. Разум позволяет личности сознавать свое пребывание не только в мировом социуме, но и в идеальном мировом культурном универсуме.

Разум непосредственно связан с таким качеством личности, как духовность. Если витальность и социальность человека предполагают его несамостоятельность, подчиненность естественным и социальным детерминантам, то духовность выступает как способность подниматься над естественной и социальной ограниченностью, выходить в сферу свободы.

Человек в качестве разумного и свободного духовного существа — это субъект, который одновременно сознает и свою уникальность, самоценность своего внутреннего мира, и собственную причастность к универсальным началам бытия, представленным в общечеловеческих ценностях культуры. Духовность в ее высшем смысле возникает там, где универсум мировой культуры концентрируется в пределах микроуниверсума человеческого «Я», а само «Я» делает все возможное, чтобы укоренить свое бытие в бытии культуры, неустанно выстраивая связи между тем и другим.

Личность, поднявшаяся при посредстве разума до постижения всеобщих, родовых оснований человеческого бытия, тем самым возвышается до уровня нравственного и естественно-правового мироотношения. Преодолевая границы единичного, частного и особенного, стремясь духовно подняться над теми естественными и социальными ограничениями, что налагаются на человеческое существование природными факторами и общественными обстоятельствами, разум готов воспринимать и трактовать каждую коммуникативную акцию как общение родовых субъек-

тов, являющихся обладателями равных естественных прав, носителями однотипных социокультурных сущностей, гражданами общего целого — мирового социума.

Сложность и затрудненность разумно-нравственного и естественно-правового мироотношения обусловлена в значительной степени тем, что в силу не зависящих от него обстоятельств человек вынужден пребывать одновременно в составе ряда локализованных социальных сфер национального, демографического, политического, экономического, профессионального и т. д. характера. Кроме того, антропологически заданная относительная автономия человеческой телесности, ее эгоцентрическая ориентированность также возводят задачу нравственного и естественно-правового отношения к сущему в ранг одной из труднейших.

Поэтому на разум возлагается ответственность за умение человека преодолевать собственными духовными усилиями границы между социальными общностями и отыскивать приемлемые пути разрешения возникающих при этом мотивационных противоречий. А залогом такого разрешения смогла бы выступать способность разума усматривать в людях не частичных индивидов, но самоценных субъектов, в сущности каждого из которых нет никаких принципиальных препятствий для их духовно-практической интеграции в единое всечеловеческое сообщество.

ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНО-МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ИНТУИЦИЯ Познавательные возможности разума отнюдь не безграничны. И в те моменты, когда он сознает это наиболее отчетливо и остро, рождаются грустные сентенции, вроде известного сократовского признания: «Я знаю, что я ничего не знаю». Это болезненное состояние человеческого духа, и в первую очередь философского разума, из-за столкновения с неразрешимостью познавательных задач или неприемлемостью возможных путей их прояснения вызывает нравственную угнетенность и подавленность познающего «Я». Декарт назвал это состояние интеллектуальной печалью.

Вывести человеческий дух из такого состояния помогает такая познавательная способность, как интеллектуально-метафизическая интуиция. Большинство философов во все времена признавали, что вещи и явления несут в себе нечто гораздо большее, чем то, что в них доступно восприятию и основывающемуся на нем рассудочно-разумному анализу. У Метерлинка в «Синей птице» дети могли, повернув волшебный кристалл алмаза, увидеть скрытые дотоле души вещей. Для позитивистского рассудка души ве-

щей — это фикции. Он не признает за вещами никаких душ. Философский разум полагает, что «души» — это сосредоточенные в предметах культурно-исторические смыслы. И лишь интеллектуально-метафизическая интуиция видит в душах вещей печать присутствия в нашем мире высшей реальности. Она идет дальше логических доказательств, дальше обнаруженных противоречий и антиномий в своем стремлении прикоснуться к истинным основаниям миропорядка. Там, где философский разум бессилен перед открывшимся мраком непостижимых тайн бытия, метафизическая интуиция, активно использующая скрытые резервы подсознания и сверхсознания, продолжает погружение человеческого духа в глубины этих тайн. Она не сомневается в том, что под покровом этой действительности, точнее, под покровом каждого из ее атомов, скрыта вторая реальность, непохожая на эту. В отличие от рассудка, который отбрасывает это предположение, и разума, довольствующегося умозрительной констатацией того, что она существует, и своего бессилия перед ее тайнами, метафизическая интуиция чувствует эту реальность, а также то, что она более реальна, чем та, в которой человек живет своей повседневной жизнью.

Идея существования второй, высшей реальности, идея того, что человеку дано жить одновременно в двух мирах, — главная в мировых религиях, крупнейших философских учениях, музыке и поэзии. Для метафизической интуиции эта идея аксиоматична.

Интеллектуально-метафизическую интуицию можно сравнить с вратами, через которые в мыслящее человеческое «Я» входит метафизическая реальность. Через эту познавательную способность человеку открываются такие грани бытия, которые для рассудка и разума непостижимы. Не каждый обладает этой способностью. Она предполагает особую, метафизическую одаренность личности. Поскольку она связана с подсознательными и сверхсознательными уровнями психики, то человек, как правило, сам не знает, как к нему приходят озарения и открытия.

Использование познавательных возможностей интеллектуально-метафизической интуиции предполагает ряд условий. Во-первых, субъект познания должен знать о предмете познавательного интереса все, что знают другие. Во-вторых, он должен пребывать в состоянии озадаченности проблемой, сосредоточенности на ней, и эта познавательно-психологическая установка должна быть достаточно устойчивой и глубокой. И только при наличии этих

двух условий становится возможным подключение бессознательных резервов метафизической интуиции.

Познавательные усилия интеллектуально-метафизической интуиции предполагают, что обладатель этой способности воспринимает в качестве аксиом следующие положения:

1) трансцендентная реальность существует;

2) в каждом фрагменте физической, социальной, духовной жизни обязательно присутствие метафизических начал;

3) логические доказательства существования метафизических реалий невозможны и бесполезны;

4) метафизический мир представляет собой единое, всеобщее отцовско-материнское совокупное первоначало бытия, от которого производна земная жизнь.

В отличие от разума, который нередко идет на сознательный, намеренный разрыв с мифологией, мистикой, религией, метафизическая интуиция никогда не теряет с ним связи и выступает во многих случаях их преемницей. Если язык разума носит преимущественно денотативный характер, когда его высказывания стремятся обнажать скрытые смыслы, то язык интеллектуально-метафизической интуиции может быть коннотативным, <го есть предполагающим присутствие подтекстов, всего того, что является подразумеваемым и до конца словесно невыразимым. Разум сознает ограниченность своих возможностей и не посягает на непостижимое, отступая перед ним. Но метафизическая интуиция стремится помыслить немыслимое и говорить о неизрекаемом.

Для нее все, в том числе и право, живет и движется не только в пределах наблюдаемых физических измерений. У права есть и другая, ненаблюдаемая, тайная жизнь. Правовая реальность многомерна и уходит своими корнями в сверхкаузальный мир, где пребывают причины причин, высшие, абсолютные первонормы и первоценности, задающие людям определенные модели социального поведения.

Интеллектуально-метафизическая интуиция идет гораздо дальше сугубо рационалистического подхода, изображающего право в виде комплекса инвентаризованных норм и законов. При таком подходе исчезает душа права, а остается лишь его социальное тело, если не сказать «труп права». Интуиция же, уверенная в существовании такой души, издавна обозначила для себя соответствующий спектр реалий и проблем, традиционно именующийся областью философских оснований естественного права.