7. Проблема происхождения языка. Идеалистические и материалистические теории происхождения языка.

Проблема происхождения языка имеет несколько достаточно автономных, хотя и тесно взаимосвязанных между собой аспектов, и может быть сформулирована лишь как ряд отдельных вопросов. Во-первых, необходимо понять, почему вообще появляется язык, возникает ли он в связи с необходимостью совершенствования способов коммуникации, или лишь как средство мышления. Вопрос о возникновении определенных анатомических и нейропсихологических предпосылок и способностей составляет второй аспект рассматриваемой проблемы. Третий аспект связан с генезисом знаков, образующих язык. И как они возникают и в какой форме – вербальной жестовой. Четвертый аспект – происхождение синтаксиса.

Причины возникновения языка. Исследования приматологов свидетельствуют о том, что человекообразные обезьяны способны мысленно ставить себя на место другого, приписывать другим особям определенные умственные состояния и целенаправленно манипулировать ими в собственных целях. Экспериментами в лабораторных условиях было доказано, что при необходимости обезьяну можно научить знакам, используемым для обучения глухонемых. Большинство шимпанзе в экспериментах осваивали от 120 до 170 знаков, и это было не пределом. Также обезьяны способны комбинировать знаки (обычно от 2 до 4), соблюдая при этом простейшие синтаксические требования. Они улавливают смысловые различия, вытекающие из изменения порядка слов (пр. Я щекотать ты и ты щекотать я), и выстраивают их, как правило, в должной последовательности. Знаковая коммуникация не получила в поведении ныне живущих высших обезьян сколько-нибудь заметного распространения именно потому, что в естественны условиях они просто не испытывают в ней необходимости. Развитие языка было следствием общего усложнения культуры и протекающей из этого необходимости оперировать все возрастающим количеством информации, а также приобретать, хранить и передавать информацию.

Не исключено, что главную роль в становлении знакового поведения и вообще в развитии высших психических функций играла первоначально необходимость приспособления не столько к естественной, физической среде, сколько к среде социальной. Ф. Де Вааль в книге о шимпанзе рассмотрел их «социальные стратегии» в свете некоторых из политических рекомендаций Макиавелли. То что развитие интеллекта у обезьян действительно направлялось в большей степени необходимостью приспособления к окружению из себе подобных, чем к физической среде, подтверждается, как будто, наличием довольно устойчивой корреляции между степенью энцефализации разных видов и степенью их социальности, с одной стороны, и отсутствием столь же явной зависимости от экологических параметров, с другой. Сопоставление данных по 43 видам гаплориновых приматов (т.е. долгопятов и обезьян) показало, что у них существует прямая связь между размером коры головного мозга и численностью сообществ, причем связь эта не зависит ни от филогенетических взаимоотношений, ни от аллометрии, ни от образа жизни. Р. Данбар заметил, что существует прямая связь не только между относительной величины коры мозга и численностью сообществ, но также между их численностью и количеством времени, которое представители каждого сообщества расходуют на груминг, имеющий одной из главных функций снятие напряжений во взаимоотношениях между особями, поддержание сплоченности внутри групп и сохранение их целостности.

Биологический фундамент языка – это участки мозга, контролирующие производство и восприятие знаков, а применительно к вербально-звуковому языку это еще и обеспечивающие артикуляцию необходимых фонем органы грудной клетки, гортани и ротовой полости.

Наиболее интенсивно изучалось и изучается развитие мозга. Основным материалом для таких исследований служат так называемые эндокранные отливы, т. е муляжи мозговой полости. Абсолютный объем мозговой полости большинства австралопитеков варьируется в пределах 400-500 см3. По этому показателю они в целом мало отличаются от шимпанзе и уступают гориллам. На эндокранных отливах поздних австралопитеков намечаются выпуклости в некоторых из тех областей, где у людей, как считается, находятся основные речевые рецепторы. Тенденция к росту объема мозговой полости, отчетливо наметившаяся у австралопитеков, сохраняется и у питекантропов. Средний размер эндокрана достигает на этой стадии 1000 см3. Другие, отмечая увеличение мозга у первых питекантропов, не видят существенных изменений в последующий период вплоть до появления неандерталоидов. У неандерталоидов объем мозговой полости, как правило превышает 1100см3, а у их поздних представителей – классических неандертальцев – достигает уже 1400 см3. Последние таким образом по размеру мозга сравниваются с современными людьми.

Еще один орган, связанный с речевой деятельностью – это диафрагма, обеспечивающая точный контроль дыхания, необходимый для быстрой членораздельной речи. У современных людей одним из следствий такой функции диафрагмы является рост числа тел нервных клеток в спинном мозге грудных позвонков. Недавно была предпринята попытка использовать в качестве показателя наличия речи толщину канала подъязычного нерва. Проведенное сравнение величины сечения канала шимпанзе, горилл, современных людей и ряда ископаемых гоменид показала, что у Австралопитеков она не выходит за рамки вариабельности, свойственные человекообразным обезьянам а вот у ранних неандерталоидов и классических неандертальцев, наоборот, достигает уже тех же значений, что и у ныне живущих представителей гомосапиенс.

Источники и генезис языковых знаков. Существуют две основных т.з. относительно происхождения языковых знаков. Она заключается в том, что они изначально носили вербально звуковой характер и выросли из разного рода естественных вокализации, характерных для наших отдаленных предков, другая же предполагает, что звуковому языку предшествовал жестовый, который мог сформироваться на основе кинетических и мимических движений столь широко представленных в коммуникативном репертуаре многих современных обезьян. Сторонники речевого направления обычно категорически отвергают возможность того, что первоначально язык мог быть жестовым, или по крайней мере, относятся к ней весьма скептически, но у их оппонентов есть все же некоторые аргументы с которыми трудно не считаться. У обезьян как известно коммуникация осуществляется через несколько сенсорных каналов но при этом вокализации часто служат не для того чтобы передать конкретную информацию а лишь чтобы привлечь внимание к визуальным, тактильным или иным сигналам. Как заметила по этому поводу

Ланкастер, слепое животное в сообществе приматов было бы в гораздо большей степени ущемлено чем глухое.

Происхождение синтаксиса. Существует точка зрения, что отсутствие синтаксиса ограничивало не только эффективность языка, но и крайне негативно сказывалось на мышлении, делая невозможным, или, во всяком случае, сильно затрудняя построение сложных логических цепочек. Существует целый ряд гипотез относительно возникновения синтаксиса. Одни авторы полагают, что это событие было подобно взрыву, т.е. произошло быстро и резко, за счет некоей макромутации, вызвавшей соответствующую реорганизацию мозга, тогда как другие считают его результатом постепенного эволюционного процесса.

Время происхождения языка. Некоторые археологи считают, что первые достоверные признаки его существования появляются лишь в верхнем палеолите (т.е. не ранее 40 тысяч лет) вместе с искусством и другими новациями в культуре. Интересное возражение против мнения, будто язык появился лишь с переходом к верхнему палеолиту, выдвинула С. Сэвидж-Рамбо. Постулат, что орудийная деятельность предшествует языку, требует, пишет она, допущения, что когнитивные способности, необходимые для изготовления орудий, менее сложны, чем способности, требуемые для образования простого языка. Однако такой взгляд трудно совместим с тем фактом, что дети начинают говорить несколько раньше, чем они становятся способны конструировать простейшие орудия. Многие археологи, не отрицая возможность существования языка уже на ранних стадиях эволюции человека, считают, тем не менее, что полностью современный, развитый синтаксический язык появился лишь у людей современного физического типа, и стал катализатором бурных изменений в иных сферах культуры, фиксируемых для этого периода.

1. Логосическая (божественная) теория происхождения языка возникла на ранних этапах развития цивилизации и существует в нескольких разновидностях: библейской, ведической и конфуцианской. В ряде цивилизаций она является одним из краеугольных камней религии и богословия. Согласно этой теории, первично духовное начало, которое одни называли «бог», другие – «логос», третьи – «дао», «слово» и т. п. «Слово» существовало еще до создания человека и непосредственно управляло инертной материей. В Библии в первой главе Книги Бытия рассказывается о сотворении мира в семь дней, причём творения совершались словом Бога, который был его носителем. Слово (орудие и энергия) творило мир из первичного хаоса.

Евангелист Иоанн (I в.) так определил основы логосической теории: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово был Бог. Оно было вначале у Бога. Всё чрез Него начало быть <…>» [Цитируется по: Ю.В. Рождественский 1990: 5].

Наряду с этим логосическая теория объясняет слово и как человеческое явление: человеку, созданному Богом, создатель передаёт дар слова. Божественное слово, сотворившее человека, потом становится достоянием человека: Адам даёт имена животным и другим существам, населяющим Землю, а потом человек сам начинает создавать слова. При этом слова, созданные по божественному вдохновению, исходят от человека в виде имени.

2. Античные теории происхождения языка, сложившиеся в Древней Греции, представлены двумя философскими направлениями – идеалистическим и материалистическим, между которыми шёл спор о том, как возникли имена, названия: по природе вещей или по установлению людей.

Философы первого направления утверждали, что названия и предметы связаны друг с другом от природы; названия даны человеку свыше, от богов. Например, Платон в трактате «Кратил» излагает следующее: создателем имени является творец, который передаёт созданное им имя диалектикам-лицам, обсуждающим достоинства имени, а те, в свою очередь, передают имена мастерам конкретных искусств, использующих имена.

Представители второго, например, Демокрит, Диодор Сицилийский, Аристотель, отстаивали другую точку зрения – язык возник по установлению людей: люди сами дали названия предметам и явлениям объективного мира.

Диодор Сицилийский объяснял появление языка необходимостью защиты от различных опасностей: «…собираясь вместе от страха, они (люди) перешли к членораздельным словам и, установив друг с другом символы для каждой вещи, создали понятное для них самих изъяснение относительно всего. А так как такие объединения имели место по всему миру, то язык оказался не у всех равнозвучным, поскольку каждые случайным образом составляли слова, отсюда разнообразие в характере языков, а первоначально возникшие объединения положили начало всем племенам» [Античные теории языка и стиля 1936: 33].

Эти две точки зрения на происхождение языка просуществовали до XVIII века, когда к решению данного вопроса подошли с научных позиций. В этот период разрабатываются звукоподражательная и междометная теории, основы которых были заложены в Древней Греции стоиками и эпикурейцами.

Согласно учению стоиков, слова образовались благодаря стихийному подражанию их звучания тем впечатлениям, которые производили на первобытных людей окружающие вещи и животные. В XVIII веке звукоподражательную (ономатопоэтическую) теорию развивал Г.В. Лейбниц (1646–1716). Позднее эта теория была дополнена вариантом символического, условного подражания, представителями которого были Я. Гримм (1785–1863) и Г. Штейнталь (1823–1899). Сторонники этой теории считали, что люди подражали как звукам, так и незвукам: с одной стороны, это слова типа квакать, рычать – подражание звукам животных и т. п., а с другой – боб, бублик, губы, т. е. губные звуки. В английских словах: totter (идти неверной походкой, шататься), toddle (ковылять), toddler (ребёнок, начинающий ходить), splashes (брызги), slush (слякоть) – переданы звуки, связанные с движением. Разделял эти взгляды и В. Гумбольдт, утверждавший, что звук «в» чаще всего встречается в словах, обозначающих колеблющееся, беспокойное движение: нем. Wind (ветер), Woge (волна).

Исследования второй половины XX века доказывают, что звукоподражание и звукосимволизм наряду с жестами играли важнейшую роль при возникновении языка [ЛЭС: 165–166].

На учение философов-эпикурийцев опиралась междометная теория, согласно которой первичными непроизвольными словами были междометия. Люди в первый период жизни человечества, будучи частью природы, выражали свое отношение к окружающему с помощью выкриков, передающих их чувства.

3. Однако в этот же период формируется оригинальная теория происхождения языка В. фон Гумбольдта, изложенная в работе «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества». По концепции В. фон Гумбольдта, язык «… заложен в природе самих людей и необходим для развития их духовных сил и образования мировоззрения…» [ЛЭС: 400].

По его мнению, язык – самозарождающееся и самодвижущееся целое – энергия. В самодвижении участвуют такие компоненты, как «дух народа» – общее идеальное целое во внутренней стороне языка, духовное достояние народа; внешняя форма языка – его звуки, оформляющие высказывание, и внутренняя форма языка – способ соотнесения конкретных комплексов звуков с характерными для данного языка значениями. Сцепление этих трёх компонентов приводит к становлению языка, является источником самодвижения языка, его энергией.

4. В XVIII–XIX вв. возникают теории, получившие названия социальных. Во-первых, это теория общественного договора Ж.Ж. Руссо (1712–1778), основное положение которой – язык возник на договорных началах. Люди, осознав необходимость иметь средство общения, договорились, как называть окружающие предметы, явления и т. п. Эта теория подверглась острой критике.

Во-вторых, в 70-е годы XIX столетия немецкий философ Л. Нуаре выдвигает трудовую или рабочую теорию, в которой возникновение языка связывается с непроизвольными выкриками, сопровождающими трудовые действия. Причём высказывалось предположение, что первые слова обозначали конкретные виды деятельности и были глаголами, так как выкриками сопровождались движения, действия. Затем слова распространились на предметы и явления, сопровождающие трудовой процесс.

5. Во второй половине XIX века сформировалась марксистская теория происхождения языка, изложенная Ф. Энгельсом в работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (1876 г.), где рассматривались во взаимосвязи вопросы происхождения человека, языка, мышления и трудовой деятельности. Основные положения данной теории, до недавных пор господствовавшей в отечественном языкознании, следующие:

«…возникновение языка из процесса труда и вместе с трудом…» (Ф. Энгельс);

язык – средство общения и практического сознания (К. Маркс);

язык – важный фактор в развитии трудовой деятельности и мышления.

6. В современном языкознании оспаривается идея об одновременном возникновении языка и мышления и предлагается с опорой на новейшие данные антропологии, лингвистики и палеоневрологии, реконструирующей особенности мозга, теория глоттогене́за (от греч. glotta – язык и génesis происхождение), разрабатываемая в ХХ веке. Исследователями выдвинуто предположение, что «у предков человека, как и у современного человека в эмбриональном и раннем развитии, раньше формируются зоны правого полушария, отвечающие за семантику жестов иероглифического (<cимволического>) типа и слов звукового языка, потом задние (затылочно-теменные) зоны левого полушария, которые ответственны за словесное называние отдельных предметов, позднее всего передние (височно-лобные) зоны левого полушария, занятые построением синтаксических сложных структур» [ЛЭС: 108–109].

Эти наблюдения позволяют отнести возникновение звукового языка в его членораздельной, близкой к современной форме к периоду около 100 тысяч лет назад.

8. Учение о происхождении языка в трудах Ф.Энгельса. Современные гипотезы происхождения языка.

Марксистская теория

Между тем уже в работах основоположников марксизма четко показано, что решить проблему П. я. невозможно, если не ставить одновременно вопроса о происхождении специфически человеческих форм отражения и деятельности, генетически связанных с языком.

Марксистское осмысление проблемы происхождения языка дал Ф. Энгельс в своем известном фрагменте «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» (1876). Основной мыслью Энгельса является неразрывная внутр. связь развития трудовой деятельности первобытного человеческого коллектива, развития сознания (и вообще психики) формирующегося человека и развития форм и способов общения. Общение развивается (и затем возникает язык) как необходимое следствие развития производственных и других общественных отношений в трудовом коллективе — у людей появляется, что сказать друг — другу и в то же время служит опорой для возникновения высших форм психического отражения, для складывания человеческой личности:

« Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг.

Большинство этологов и зоопсихологов считает, что, поскольку язык тесно связан с когнитивными способностями, которые и в онтогенезе, и в филогенезе (судя по эволюции культуры) развиваются постепенно, хотя и неравномерно, следует считать и глоттогенез долгим постепенным процессом (Snowdon 2001; Резникова 2000; Зорина, Полетаева 2001). Natura non facit saltus. Будучи склонны к редукционизму, многие этологи, особенно приматологи, практически отрицают существование разрыва между коммуникацией у животных и у человека.

Интеллект человекообразных обезьян очень высок. Раскалывая камнями орехи, шимпанзе проявляют целеполагание и многоступенчатое планирование, соответствующее уровню детей 4-5 лет (Parker, Milbrath 1993). Матери учат детенышей навыкам раскалывания, старшие братья обучают младших (Boesch, Boesch 2000). Популяции шимпанзе различаются по способам употребления орудий, причем это не врожденные различия, а приобретенные – многие приматологи без колебания употребляют слово “культурные” (Wrangham et al. 1994), против чего некоторые их коллеги возражают (Tomasello 1999). Неволя усиливает орудийную деятельность, которая обнаруживается даже у низших обезьян – капуцинов (Panger 1998).

Неволя стимулирует и коммуникативные способности обезьян. Успехи шимпанзе и горилл в овладении различными кодами (жестовыми и др.) общеизвестны. Если не дрессировать их по условно-рефлекторной схеме, а общаться с ними, как с детьми, они начинают спонтанно употреблять символы в общении с людьми и между собой (Gardner, Gardner 1992). Если же учить их не вспомогательным кодам, а пониманию обычной человеческой речи, то, по мнению зоопсихологов, становится ясным, что нет особых мозговых механизмов контроля синтаксиса, отличных от тех, что ведают общекогнитивными функциями (Savage-Rumbaugh et al., 1998). Синтаксис спонтанно возникает как оптимальный способ членения высказываний. Карликовый шимпанзе Кензи к 8 годам по уровню понимания обычной речи превзошел 2-летнюю девочку, ибо, в отличие от нее, безошибочно различал субъектно-объектные отношения. Правда, его генеративная способность соответствовала таковой у ребенка 1.5 лет. Зато высказывания обезьян, освоивших вспомогательные коды, обнаруживают “перемещаемость”, то-есть могут относиться к чему-то, что отсутствует в момент речи. Ребенок научается этому лишь к 3 годам (Savage-Rumbaugh, Lewin 1994).

Итак, неволя мобилизует то, что А.Н. Северцов назвал “запасным умом”. В природе способность к символизации у высших обезьян не проявляется. Приходится вспомнить о старой параллели между культурой и неволей.

Зато низшие обезьяны – мартышки – в природе обнаружили более высокий уровень знакового поведения. У них отмечены три адекватные реакции в ответ на три разных крика тревоги, соответствующие трем видам хищников, в том числе и невидимых адресатам (Cheney, Seyfarth 1990). На этом основании сигналы были названы “протословами” (Marler, Evans 1997).

2. Суть второй концепции выразил В. Гумбольдт (1795/1984:301): “Все, кроме человека, побуждают своих сородичей не к пониманию через со-мышление, а к действию через со-ощущение”. Эта идея имеет множество сторонников, которые, в отличие от приверженцев первой, занимают весьма разные позиции по остальным вопросам. Сначала отметим факты, служащие для них общей базой.

Система контроля вокализации у человека и обезьян качественно различна. У обезьян эта функция почти целиком подчинена лимбической системе и осуществляется с помощью висцеральной, а не скелетной, мускулатуры. Отсюда непроизвольность вокализации, обычно связанной с возбуждением. В критических случаях, например, при пищевых криках, ее приходится с трудом подавлять, дабы не привлечь внимания (Гудолл, 1992). Голосовые сигналы обезьяны издают и на вдохе, и на выдохе, ибо произвольная регуляция дыхания у них отсутствует. Зато движения их рук подчинены, как и у нас, волевому контролю, что подкрепляет идею первичности жестового языка (Hewes 1973; Иванов 1974; Kendon 1991; Armstrong et al. 1995; Corballis, 2000; Corballis, Lea 1999).

У человека вокализация также может быть подконтрольной лимбике и непроизвольной (смех, плач, стон и пр.), но ею могут управлять и обширные участки коры. Речь, как известно, базируется не на лимбике, а на неокортексе. В отличие от обезьян, у человека особенно развиты ассоциативные нервные волокна (интракортикальные и субкортикальные). Аксоны от коры идут к моторным ядрам, контролирующим движения губ и языка, а также к стволу мозга и спинному мозгу, что подчиняет волевому контролю и артикуляцию, и положение гортани, и дыхание. Речь осуществляется скелетной мускулатурой и происходит только на выдохе.