Б. С. Братусь Заключительное слово

Прежде чем заключать столь сложную и много­уровневую дискуссию, хотелось бы выразить свое восхищение всем выступившим коллегам за столь яркие и сильные суждения и мысли. То, что пред­метом, вернее, предлогом для этого разговора по­служил мой доклад, для меня, конечно, большая честь и профессиональная удача. Я получил очень мно­гое для будущих размышлений, но на некоторые моменты хотелось бы откликнуться уже сейчас.

Начну с выступления моего уважаемого коллеги Сергея Леонидовича Воробьева. Он считает, что проблема "Психология и этика" лишь часть более общей темы "Наука и этика", которая обострилась после Хиросимы, а ныне "выдохлась". Но это вов­се не моя тема (что справедливо отметил Борис Гри­горьевич Юдин). Поставленный в докладе вопрос существенно иной — есть ли внутренняя, имманен­тная связь, пересекающееся пространство психоло­гии и этики, и возможно ли вследствие этого слово­сочетание "нравственная психология"? Поэтому аналогия с атомной физикой здесь не совсем умес­тна. Речь не об ученых, которые должны ставить и решать вопросы своей совести и нравственности, а о логике движения науки, которая называется "психология", и логике движения науки, которая "назы­вается "этика".

Николай Львович Мусхелишвили и Юлий Ана­тольевич Шрейдер считают, что эти науки должны быть разведены. Более того — встреча их чревата эффектом аннигиляции, взаимоуничтожения: попа­дая в поле зрения психологии, этические проблемы "редуцируются к психологическим ситуациям и этим как бы снимаются". Что же касается этики, то она "дает свои рекомендации, не считаясь с психологи­ей". И отсюда вывод: "психология внеэтична, а этика антипсихологична". В чем же тогда видится авто­рам роль и место психологии в изучении нравствен­ного развития? В том, чтобы исследовать, главным образом, психологию уклонения от правильного вы­бора, всего того, что ведет к нарушению моральных принципов, толкает "к недолжному быть".

Но тогда, в свою очередь, возникает вопрос: как психология получит представление о "должном быть" — из себя самой или из этики? Если настаи­вать на полном разведении, несостыковке двух наук, то неизбежно первое решение, что демонстрирует нам и психоанализ, и бихевиоризм, и даже гуманис­тическая психология, замыкающая человека в его психологический мир, противопоставленный миру внешних долженствований. В результате психология ныне сама себе этика.

Да и для этики это оборачивается серьезными последствиями, прежде всего — выхолощенностью. Реальна опасность стать надменной, надмевающей, ведущей, самоощущающей себя, словно нормативы и постулаты как бы висят в воздухе, пришли из ниоткуда и сверху довлеют над человеком. А раз так, то этика невольно начинает играть в поддавки с тем же психоанализом, согласно которому человек зажат, придавлен тяжестью внешней, мертвящей мо­рали и задача его выжить, найти выходы, сублима­ции, отдушины, ускользания от этого пресса. Как ни печально констатировать, этика давно утратила славное название "практической философии", пе­рестав быть водительницей человека, предметом не­когда распространенных и острых споров. Со вре­мен Иммануила Канта она нормативна, т.е. чиста, стерильна и отделена от живой жизни.

Но не является ли наш призыв к установлению связи двух наук искусственным? Отнюдь. Разуме­ется, там, где речь идет об изучении порогов чув­ствительности, механизмов восприятия, проблемы взаимодействия психологии и этики могут казаться далекими и даже надуманными, но там, где речь о внутреннем мире, мотивах, эмоциях, связь эта стано­вится все более выпуклой. И это, конечно, не новая постановка вопроса. Сошлюсь на выступление Вла­димира Владимировича Умрихина, который как историк подчеркивает, что "психология и этика, в отличие от их нынешней разделенное™, были не­разделимы на протяжении более чем двухтысяче­летнего периода". При этом проблемы психологии личности всегда обсуждались в контексте этичес­ких учений, а этика, в свою очередь, требовала не только онтологических и гносеологических, но и пси­хологических оснований. И это не только дань дав­ней истории, недаром Умрихин напоминает нам, что ориентиром для Льва Семеновича Выготского в разработке проблемы аффекта и интеллекта слу­жила "Этика" Спинозы и поэтому вполне правоме­рен вывод автора: без единства психологии и этики первая из них слепа, вторая - пуста.

С удовольствием сошлюсь также на выступле­ние Андрея Владимировича Брушлинского, который пишет, что многие основоположники и классики нашей науки рассматривали взаимосвязь психоло­гии и этики как фундамент социальной психологии и вообще психологии. Значима и разделяемая Анд­реем Владимировичем точка зрения, согласно кото­рой этика не является исходно нормативной: пер­вично изучалось то, что есть в реальных человечес­ких отношениях и лишь вторично выводились пра­вила и нормы, сфера должного в поведении. Эта точка зрения на изначальную ненормативность эти­ки еще более сближает эту науку с психологией.

Действительно — должное неизбежно связано с сущим. Можно сказать и так: должное не что иное, как замысел о сущем, форма его преображе­ния. Другое дело — и здесь надо согласиться с Мусхелишвили и Шрейдером, — что психология не может претендовать на решение вопроса о том, каким должен быть человек, равно как ошибочна (приписываемая почему-то мне) предпосылка, что цель психологии состоит в получении целостного знания о человеке. Таковое знание — задача фило­софии, философской антропологии, теологии, отсю­да и представления о должном требуют особого языка и оснований. Речь не об экспансии психоло­гического подхода, а о понимании места психоло­гии в целостном знании. И хотя для нас несомнен-но, что развод психологии и этики, нравственной фи­лософии наносит ущерб истине — и теории, и прак­тике, но это не значит, что они должны слиться вое­дино или подменять друг друга. Речь о соотнесе­нии, сопряжении, если хотите — живом напряже­нии между ними. Название "нравственная психо­логия" указывает на имманентную взаимосвязь, хотя понятно, что речь идет о разных уровнях знания, о сущем и должном, вернее, о сущем должного и дол­жном сущего.

Следующий вопрос — как конкретно соотнести психологию и этику. Его остро ставит в дискуссии уважаемый Михаил Григорьевич Ярошевский, ука­зывая на то, что "в мыслях Брату ся о "нравствен­ной психологии" нет, к сожалению, и намека на то, какими средствами (понятийными, методическими) можно было бы ее разрабатывать".

Как хорошо, однако, когда в обсуждении участву­ют столь много замечательных ученых, как в дан­ном случае: хотя каждый в отдельности тебя за что-то критикует, в суждениях другого именно по это­му пункту можно найти необходимое разъяснение и поддержку. Так, Владимир Петрович Зинченко поясняет, что дифференциация когда-то единой на­уки может идти по разным основаниям. Если гово­рить о нашей науке, то это, во-первых, следствие рас­ширения сферы ее приложения (так появились пси­хологии — детская, педагогическая, медицинская и др.), во-вторых, в связи с развитием междисципли­нарных контактов (психофизика, физиологическая психология, нейропсихология и др.) и, наконец, еще одно направление, которое, — пишет Зинченко, — "как бы перпендикулярно двум предыдущим", это создание не новой области или отрасли, а новой пси­хологии, инвариантной ко всем областям. Примера­ми здесь могут быть культурно-историческая пси­хология, гуманистическая психология, органическая психология и т.п. "К этому же ряду, — заканчивает автор, — следует отнести обсуждаемое предложе­ние Б. С. Брату ся о создании нравственной психо­логии, равно как его же совсем недавнее — о созда­нии христианской психологии". Добавить мне к этому, собственно, нечего. Речь о новом подходе и взгляде, связанном с определенным пониманием человека и места психологии в его изучении. Что касается программ и конкретных исследований, их, конечно, немного (речь идет о начале), но они уже есть. Это отдельные исследования в области тео­рии и практики психотерапии, исследования ориен­тации личности в русской, советской и постсоветс­кой эпохах, концепция психологического здоровья и ряд других.

Здесь, однако, открывается новый пласт вопро­сов и оппонирований. Прежде всего о предложен­ном мною (правда, не в докладе впервые, а десять лет назад в книге "Аномалии личности" М., 1988) способе разделения понятий "человек" и "личность". Наиболее "непримиримо", здесь выступает Сергей Леонидович Воробьев, который указывает на две неясности: какова, с точки зрения докладчика (т.е. меня), "родовая сущность" и — что значит личность как инструмент, орудие?

Сначала о первом — о специфике родовой сущ­ности человека как знаке возвращения к атеиста-ческому марксизму. Но в контексте доклада пер­вый акцент на ином — на фундаментальном факте разрыва, пропасти между родившимся живым че­ловеческим существом и обретением этим существом своего понятия — понятия "человек". Пропасти, которой в животном мире нет. И этот факт настолько довлеющий, важный — повторю — фундаменталь­ный, что относить его только к марксизму, к его пониманию родовой человеческой сущности вряд ли верно. Не нравится Карл Маркс — возьмите Клав­дия Галена с его неспешным (куда спешить — ещё II век нашей эры) рассуждением: "Всякое живот­ное, не наученное никем, обладает ощущением спо­собностей своего тела. Возьми, если хочешь, три яйца: орла, утки, змеи, согревай их умеренно и затем, раз­бив скорлупу, ты увидишь, что среди животных, ко­торые вылупятся, одно будет стараться пустить в ход крылья, еще не умея летать, а другое — изви­ваться и стараться ползти, хотя оно еще мягко и не умеет этого делать, и после того, как ты всех трех вырастишь в одном доме, отнесешь их на открытое место и дашь свободу, орел поднимется ввысь, утка полетит к какому-нибудь болоту, а змея спрячется в земле. Гиппократ говорил: "природа животных обходится без обучения". Поэтому, в конце концов, мне кажется, что животное выполняет некоторые искусные действия скорее по инстинкту, чем по ра­зуму"¹ . Лишь человек — вольноотпущенник при­роды, что является предпосылкой его свободы и порождает необходимость тяжкого труда по станов­лению, строительству себя, выявлению своей чело­веческой, т.е. родовой, присущей роду человеческо­му, сущности.

Разумеется, что подчеркивает Андрей Владими­рович Брушлинский, младенец — отнюдь не tabula rasa. Он — человеческий (а не какой-либо иной) детеныш, обладающий необходимыми индивидуаль­ными потенциями, но станут ли они актуальными, актуализированными — это вопрос, проблема, тай­на, драма, дерзновение его будущей жизни. Причем, обязательно жизни в обществе, с людьми, через лю­дей, для людей или против людей. И опять же — зачем сводить это исключительно к марксизму, раз­ве исходя из других философских систем человек живет из себя и для себя только? Или сам в себе или для себя он живет в религиозных системах? От­нюдь, "ибо никто из нас не живет для себя и никто не умирает для себя" (Рим. 14, 7)².

Разумеется, представления о сущности человека, его служении и назначении весьма различны в раз­ных системах и не мне — психологу — выставлять конечные определения, оценки и дефиниции в этой области. Но в то же время я и не особо скрываю своей приверженности, во всяком случае проница­тельный Владимир Петрович Зинченко легко ее угадал, обратив внимание на то, что нередуцирован­ным представлением о человеке, упомянутым в док­ладе, является Евангельское "Esse homo". Вопло­щенная, живая Истина, соотнесенная не с вопросом первого позитивиста, усталого и разочарованного Пилата — "Что есть истина?", а с новозаветной по­становкой "Кто есть Истина?"

Однако отменяет ли такое понимание проблемы социализации индивида, межлюдских (т.е. обще­ственных, в данном обществе складывающихся) от­ношений? Конечно, нет, просто оно ставит их на свое место, включает как уровень, звено человеческого развития, а не как единственный параметр и цель. Согласимся с Василием Васильевичем Давыдовым что представление Маркса о сущности человека было философски-социологическим (но, скажем, не философски-теологическим). Оно, на взгляд Васи­лия Васильевича, остается совершенно точным философско-социологическим определением, заключенным в известном тезисе, согласно которому сущность человека это "совокупность всех общественных от­ношений". К сожалению, Василий Васильевич со­вершает здесь распространенную ошибку, ибо имен­но так звучащего тезиса у Маркса нет: в соответ­ствующем месте подлинника "Тезисов о Фейерба­хе" стоит не "совокупность всех", а короткое фран­цузское слово "ансамбль" (ensamble), имеющее иной смысловой оттенок. Действительно, "совокупность всех" отнюдь не синоним понятия "ансамбль", оп­ределённого в словаре как "взаимная согласован­ность, органическая взаимосвязь, стройное единство частей, образующих какое-либо целое". Отсюда ин­дивидуальность ансамбля, его мелодия, устремление к целому, целостному, его внутренняя соподчинённость как результат напряжённого слаживания ча­стей, отношений, данных в ячейках гигантского, необъятного конструктора, набора, который можно назвать "совокупностью всех".

Таким образом, "совокупность всех" — это ниж­няя смысловая граница, где "ансамбль" рассыпает­ся на составляющие, теряет себя или — напротив — его начальная отправная точка, откуда начинает­ся восхождение. Человек, следовательно, восходит к чему-то, что его больше, что не разлагается, не сво­дится к конструктору "совокупность всех". Вспом­ним афоризм (кстати, любимый Марксом): "Я че­ловек, и ничто человеческое мне не чуждо". Каждо­го можно разъять на детали, составляющие, в прин­ципе, поразительно одинаковые для всех. Но не весь человек в этих составляющих (хотя без них и непредставим). Он — превосходит самого себя. Ве­ликий парадокс, что он больше, чем он есть, беско­нечно больше как частей, так и любой совокупности их. Отсюда вновь проблема должного, того, чем мы обычно не являемся, но что и составляет нашу суть, оправдание и спасение. Разговор о том — пройдет ли психология мимо этого кардинального пункта, будет ли она заниматься исследованием и почин­кою только совокупности деталей или соотнесёт, со­пряжёт это с перспективой, замыслом, дерзновени­ем, ради возможности которых они созданы. По­нятно, насколько то или иное решение будет важ­ным, определяющим как для теории, методологии, так и для практики, особенно в таких областях как психо­терапия и воспитание.

Отсюда можно перейти к разъяснению того, что значит личность как инструмент, психологическое орудие, подобное другим орудиям, например, памя­ти. Противником такой трактовки выступает, как уже говорилось, Сергей Леонидович Воробьев и (не­сколько по иным соображениям) Андрей Владими­рович Брушлинский, который пишет, что "личность сама создает орудия и потому не может быть инст­рументом", не может быть низведена до этого уров­ня. Ряд участников дискуссии, однако, согласны с предложенным разделением. Так Михаил Григо­рьевич Ярошевский пишет, что "Б. С. Братусь прав, различая понятия о человеке и личности, считая пер­вое философским, второе — психологическим". Не вызывает возражений разделение и у Василия Ва­сильевича Давыдова. Борис Григорьевич Юдин также считает предложенную трактовку возможной, возражая Брушлинскому, что личность вполне мо­жет объективно выступать в качестве орудия. Вме­сте с тем Юдин предупреждает, что последователь­ная реализация подхода, в рамках которого лич­ность рассматривалась бы как служебная функция человека, представляется задачей "поистине вселен­ского масштаба", для решения которой необходимо сплошное переосмысливание психологических (да и не только психологических) понятий, концепту­альных схем и прочее.

Думается, что такие опасения Бориса Григорье­вича напрасны: речь ведь не о том, чтобы ввести новое понимание личности и вытеснить все иные, а о том, чтобы понять, что заключено в личности для психолога, где область именно его (а не философа, социолога, теолога, логика, физиолога, культуроло­га) компетенции. Если мы возьмем современную оте­чественную научную литературу, то как справедли­во заметил Александр Борисович Орлов, для нее характерны "героические определения личности", некий апофеоз, что в применении к реальности "ли­шает права считаться личностью подавляющее боль­шинство взрослых, не говоря уже о детях"³. Пред­ставим, что мы так говорим о мышлении, беря за пример не иначе как Канта с Гегелем или Мамардашвили с Щедровицким, но как же тогда быть с начатками, генезом, слабоумием, патологией? То же и с личностью — она во всех, другое дело — како­ва. В любом случае она выполняет некую особую, только ей свойственную роль. С психологической позиции — это роль ориентировки в смыслах бы­тия, в выборе пути к своей сути, сущности — чело­веческой а не какой-либо иной.

И вовсе не нужно вселенского масштаба, сплош­ного переосмысливания всех понятий — повторяю — речь только о психологическом пласте. Я неда­ром сейчас употребил слово "ориентировка", ассо­циирующееся с концепцией незабвенного Петра Яковлевича Гальперина. Согласно его концепции, психика есть аппарат ориентировки, и этот взгляд не отверг, не перевернул иные взгляды, но дал при­мер вычленения собственно психологической спе­цифики в мышлении, памяти, восприятии, вообще, умственных действиях. Предложенное в докладе направлено к тому же — к выявлению нашего мес­та в изучении личности. Как ни завидны, ни сильны мнения и взгляды других наук и областей, надо по­нять и укрепиться именно на своей почве. И только тогда мы будем интересны и полезны иным облас­тям, иным наукам, и только тогда сможем найти дей­ствительные, незаемные, неспекулятивные соедине­ния, только тогда мы построим целостное представ­ление, где часть будет подразумевать общий взгляд, а общий взгляд будет невозможен без этой части.

Отсюда и интерес психолога к этике, к нравствен­ной философии. Нормальная психология — кон­статируют как само собой разумеющееся Мусхелиш­вили и Шрейдер, — изучает человека каким он есть. Но в этом, казалось бы, очевидном суждении кроет­ся, как мы уже знаем, глобальная ошибка. Конечно верно, что психология имеет дело с наличным, сущим, но вопрос в том, может ли оно быть полностью понято вне связи с должным, с тем, чего пока нет. Человек истинен не в модусе наличия, а в модусе возможности, долженствования, вернее, сопряжения полюсов сущего и должного, наличного и возмож­ного. Отсекая одно от другого, загоняя психологию в наличное, мы "обесточиваем" конструкцию, ибо сила тока, как помнится из школьной физики, про­изводное не от изолированных полюсов, а от разно­сти потенциалов, порождающих электрический ток, в данном случае — ток жизни. И это не философ­ский отлет, а то, что видит и призван учитывать пси­холог в конкретной работе, например, психотерапии, воспитании. Замечательно верна мысль Гете, что если мы будем принимать людей такими, какие они есть, то сделаем их хуже, а если мы будем обращать­ся с ними как с теми, кем они хотят быть, то приве­дем их туда, куда их следует привести.

Но куда же нам плыть, куда вести? Это новый поворот дискуссии, ведущий к вопросу о норме. Бо­рис Григорьевич Юдин особо остерегается того, что­бы считать нормальным какой-либо один, единствен­ный путь, вектор (намаялись мы уже с "единствен­но верным учением"). Владимир Петрович Зинченко вообще предлагает снять проблему, точнее, пре­образовать ее — вместо поиска нормы развития го­ворить о развитии как норме. Это красивый ход, но, на мой взгляд, не совсем верный. Развитие есть ус­ловие психической жизни, и в этом плане мы обре­чены двигаться, развиваться. Даже грубый распад психики не есть просто развитие с минусом, его не­гатив, это — как показала Блюма Вульфовна Зейгарник, — новое, свое движение, иная форма разви­тия, на сей раз — патологического. Нам же надо подняться на иной уровень, коль скоро (и это, ко­нечно, признает Владимир Петрович) человек боль­ше себя самого, на уровень не условий, а возможно­стей, предела, направления усилий. Итак, вопроса о норме, векторе не избежать. Разумеется, совсем не обязательно принимать воспроизведенное в докла­де представление об этом векторе. Но тогда надо эксплицировать иное, свое понимание. В любом случае придется восходить к человеку, к какому-то представлению о его замысле, т. е. подниматься над плоскостью сугубо психологической, переходить в плоскость философско-психологического анализа, того уровня, где появляется возможность стянуть воедино нити отдельных исследований, увидеть их назначение и смысл.

То, что определенное общее представление о че­ловеке неизбежно для любой психологической кон­цепции, отмечает и Михаил Григорьевич Ярошевский. Весь вопрос в том — каково оно, к чему ведет или — если брать историю — к чему привело. Кста­ти, никак не могу согласиться с Михаилом Григо­рьевичем, что я понимаю человека как "сугубо ду­ховное существо". Мне ли — психологу с тридца­тилетним клиническим стажем не ведать, что чело­век имеет плоть, столь отягощающую его, особенно когда он болен, и мозг, многоликие нарушения, по­ломки которого ведут к столь же многоликим из­менениям психики. Да и весь сюжет доклада про то, как профессионал дошел до постановки обоб­щенных проблем — не вследствие внезапного наития или пресыщения задачами своей науки, а вслед­ствие самой логики профессионального движения. Пафос вообще не в том, чтобы объявить человека духовным или телесным, объектом философии или психологии, а в том, чтобы найти их соотнесение, место и роль в достойном человека развитии. Воп­рос, должный быть обращенным в этом случае к психологии, прекрасно сформулирован в выступле­нии Виктора Ивановича Слободчикова: "Как воз­можен человек в свете психологических представ­лений о нем". Иными словами — соответствуем ли мы, психологи, в своих суждениях, воззрениях, вы­водах тому выверенному, выстраданному представ­лению о человеке, которое мы находим в нравствен­ной философии и этике, могут ли наши психологи­ческие представления соответствовать, соотносить­ся тому предельному Образу, о котором две тысячи лет назад было сказано "Esse homo". Личность при этом не отделена, не отчуждена от сущности чело­века (что приписывает мне Сергей Леонидович Во­робьев), но с психологической точки зрения слу­жит, устремляет человека к этой сущности, двигаясь в континууме: личина (маска, роль, персона, персо­наж) — личность — лик. В зрелой личности личи­на должна отодвинуться от центра бытия, присми­реть, погаснуть. Но и сама психологическая лич­ность в свете лика неизбежно истаивает, "снимает­ся". Сергей Леонидович, возведя личность сразу в лик, говорит о материи, уровне заведомо не подвла­стном психологии, возвращая нас тем самым к опи­санному в докладе спору вокруг Бахтина и необ­ходимости отказа вообще от психологического изучения личности. В Писании вовсе не о психоло­гической личности говорится как об образе и подо­бии, а о человеке, личность здесь атрибутивна: мы говорим о личности человека (т.е. о личности как принадлежащей человеку), а не о человеке личнос­ти (человеке, принадлежащем личности). Кстати, введение разных уровней движения, например, от личины к лику дает ключ к пониманию и того, что человек может быть психически здоровым и личностно больным (что вызвало недоумение у Анд­рея Владимировича Брушлинского), ибо качество личности как высшего уровня психического аппа­рата вовсе не прямо зависит от памяти, внимания, мышления и других характеристик психического. Вернемся еще раз к самому термину "нравствен­ная психология". Как видно из текста дискуссии, ряд уважаемых оппонентов выражают сомнение в его удачности, главным образом, потому, что им ви­дится в нем некая претензия на моральное руко­водство, назидательность. Мусхелишвили и Шрейдер предлагают вместо этого говорить о "психоло­гии поступка" или "психологии стыда". Давыдов говорит не о нравственной психологии, а о психо­логии нравственности человека. Юдин вообще счи­тает, что в докладе выражена проблема, которая шире той, что дана в его названии, в обсуждении самой возможности нравственной психологии. По его мне­нию речь не столько о сопряжении психологии с этикой, сколько с аксиологией. Переход же из сфе­ры нравственных ценностей в сферу морали, нрав­ственности происходит лишь тогда, когда возника­ет задача выявления нормального развития человека.

Реальные рассуждения шли, правда, в обратном указанному Юдиным порядке: как видно из докла­да первичной была задача выявления нормального развития, а уже ход ее разрешения вывел к более широким и общим контекстам. Однако, как извест­но, изложение, представление результатов отнюдь не обязательно должно совпадать с реальными ша­гами исследования, в продукте умирает процесс и потому область аксиологии может быть указана как первичная, более широкая и, конечно, более нейт­ральная в оценочном плане. Ведь суть предложен­ного подхода не в морализаторстве, не в том даже, чтобы сделать психологию этичной (хотя это было бы самодостаточным, необыкновенно важным усло­вием), а в том, чтобы сделать психологию более вер­ной, отвечающей, отражающей человека с психикой, а не одну психику вне человека, или по другому — исследующей, понимающей психику в свете челове­ка, его ценностей, задач, назначения и смысла. И потому, чтобы ощущение назидательности ослабло, а суть прояснилась, можно, как следствие дискус­сии, пойти на замену названия, выбрав более широ­кое и нейтральное. Например, вспомнить предло­женный нами в 1990 году⁴ термин "аксиопсихология" или — развернуто — "аксиологическая пси­хология человека".

И, наконец, последнее, мимо чего не хотелось бы проходить в заключении. Владимир Петрович Зинченко напоминает, казалось бы, об очевидном, всем нам столь же известном, сколь часто и забываемом, вытесняемом: психология есть наука о душе. И от­сюда упрек — зачем еще добавлять нам всем к это­му эпитеты: гуманистическая, христианская, нрав­ственная, органическая (термин самого Зинченко) или — только что указанная — аксиологическая. Не довольно ли своего родового имени?

Конечно довольно, преизбыточно. Сказать: я — психолог, — это есть, действительно, дерзновение, куда еще пыжиться сверх того, например, заявляя: я — нравственный психолог.

Но эпитеты не от хорошей жизни, ибо что сдела­ли психологи с психологией, не они ли первыми изъяли из нее самое драгоценное — душу? Уже в 1916 году С. Л. Франк с горечью констатировал: "Мы не стоим перед фактом смены одних учений о душе другими (по содержанию и характеру), а пе­ред фактом совершенного устранения учений о душе... прекрасное обозначение "психология" — учение о душе — было просто незаконно похищено и использовано как титул для совсем иной области"⁵.

И все наши рассуждения о нравственной психо­логии это, в конечной направленности, попытки вер­нуть психологии душу, точнее, осторожно и грамот­но подойти к возможности и условиям этого акта возврата. Фиксируя и, в то же время, ища пути пре­одоления раскола между психологией личности и философией человека, мы, в известной степени, мо­делируем, уготовляем путь к возвращению души в психологию. Ведь и познание души разночастно, является предметом рассмотрения не только пси­хологии, но — конечно же — теологии, философии, этики, педагогики, искусства. Психологу, как и в вопросе о человеке, важно понять, где его уровень и компетенция, как его взгляд и угол соотнесен, вклю­чен, соразмерен с другими взглядами и углами рас­смотрения. Не вдаваясь более в подробности (это тема отдельного большого разговора), наметим как главное, на наш сегодняшний взгляд, что понятие души, по крайней мере, двояко⁶. Федор Иванович Тютчев писал о ее "как бы двойном бытии", о том, что она "жилица двух миров". Действительно, с одной стороны, подразумевается живое вместилище, средоточие (орган) переживаний — душа, говорим мы, болит, страдает, рвется на части и даже уходит в пятки. С другой стороны, душа как вечная, бессмер­тная энергия и субстанция, которая может отпеча­тываться, проявляться, опредмечиваться в пережи­вании, но отнюдь к ним не сводима. Это душа в религиозном понимании или, чтобы подчеркнуть ее отличие от душевного мира — дух. Возможно и секулярное толкование этой стороны — как средо­точие абсолютных нравственных начал, как область ответов на предельные вопросы бытия.

Итак, предлагается различать душу в первом и во втором пониманиях. В первом понимании она, несмотря на все решительные заявления, не уходи­ла из научной психологии, но была переименована, переодета, обозначена как эмоции, переживания, со­стояния и т.п. (достаточно вспомнить отечествен­ную традицию, где понятие переживания является одним из центральных для психологии личности). А вот второе, метафизическое или философско-нрав-ственное понимание было решительно отстранено как несовместимое с наукой и ни под каким видом не допускалось в психологию. Но ведь речь идет не о двух разных душах, а об одной, единой, имею­щей разные стороны: внешнюю — мир душевных переживаний, страстей и внутреннюю, метафизичес­кую. Внешняя сторона не может быть полноценно понята, изучена, коррелируема, воспитуема вне ори­ентации, учета ее сущностной связи с вершинными проявлениями, духовными устремлениями. Или — иными словами — двойное бытие души не есть бытие, расколотое на две независимые друг от дру­га части, и отделяя в исследовательских целях один мир от другого, мы должны одновременно отдавать себе отчет, что лишь в их постоянном и драматичес­ком (подчас трагическом) соотнесении, стремлении к труднодостижимому единству и состоит полнота человеческой жизни, ее сокровенный смысл.

Но реально ли установить эту связь, возможно ли вообще мерное соотнести с безмерным? Быть может, некоторой подсказкой, полем для размышле­ния послужат материалы данной дискуссии. В са­мом деле — соотнесение разных уровней, мерного и безмерного, происходит в каждом человеке (его бытие тоже, по крайней мере, "двойное") как суще­стве конечно-бесконечном, и психология в этом плане просто не должна отделяться от полноты образа человека, его антиномичной реальности. Другое дело, что в XX веке сам этот образ стал усеченным, час­тичным, лишенным метафизического измерения и высоты. Строго говоря, душу изъяли не из психо­логии как таковой, а из образа человека, которому психология должна соответствовать, на который должна ориентироваться. Им стал "человек физи­ологический", "человек рефлекторный", "человек поведенческий", "человек подсознательный" и т.п. Теперь речь лишь о том, что психологии пристало ориентироваться на полного целостного человека, имеющего не только тело, сложное сознание, много­образие переживаний, внешнюю сторону души, но и ее внутреннюю сторону и высшие проявления (дух). А чтобы не произошла подмена, смешение психо­логического и, скажем, теологического, нравствен­но-философского пониманий, можно предложить один из возможных выводов, прозвучавших в дан­ной дискуссии: психическое (восприятие, память, мышление, личность) существует, действует, разви­вается в конечном итоге не себя самого ради, а как аппарат, инструмент достижения человеческой сути. Этика, философия, богословие как адекватные спо­собы, неслучайные, выверенные опытом языки вы­ражения таковой сути составляют тем самым важ­нейшее ориентирующее, рабочее условие психоло­гических разработок, ибо последние приобретают тогда действительный масштаб и смысл в культуре, а первые — психологическое соотнесение и почву. Еще раз: душа во втором (духовном) понимании не входит, не вмещается в психологию, равно как не растворяет психологию в себе; религиозно- философский и конкретно-психологический уровни несво­димы один к другому, не подменяемы друг другом, но их взаимное признание, установление связи, со­отнесение -- условие и форма их адекватного по­нимания. Нравственная философия, религия отра­жают вертикальную устремленность человека к высшему началу и в этом плане отвечают его на­сущной потребности поиска смысла жизни, неунич­тожимого фактом физической смерти. Психология занята, по преимуществу, горизонтальной плоскостью — человеком как конкретным деятелем во времени и пространстве. Философия и религия дают пре­дельные ответы на вопросы "в чем смысл?", "ради чего?". Научная психология стремится отвечать на "как?'", "для чего?", "каковы механизмы?". Сопря­жение вертикали и горизонтали (при всей его ре­альной сложности) более чем необходимо — оно неизбежно, ибо движение жизни подразумевает, из­нутри требует, жаждет осознания ее смысла, а смысл подразумевает реализацию, т. е. осуществленное дви­жение в конкретном времени и пространстве.

... Впрочем, с такими оппонентами можно еще долго говорить, беседовать, спорить, ибо удовольствие и великая польза выслушивать их мнения, пусть даже отрицательные, пытаться возражать им, отве­чать на их вопросы. Но пространство ответов и дискуссии в целом должно быть обозримым, огра­ниченным и потому пора заканчивать, оставляя за рамками многое, что быть может, станет предметом наших будущих разговоров и споров.

Еще раз благодарю всех за творческое участие и высокую радость открытого профессионального об­щения.

Вопрос№15

Человек как предмет познания в психологии (Б.Г. Ананьев).

1. Проблема человека в системе современного научного знания. Личность в философии, социологии и психологии.

Для правильного понимания личности человека необходимо рассмотреть более широкий контекст, в пространстве которого она существует. Этим контекстом является проблема человека.

Б.Г. Ананьев, анализируя особенности развития современной науки, еще в 60-е годы прогнозировал резкое возрастание интереса к проблеме человека. По его мнению, первая из этих особенностей заключается в превращении проблемы человека в общую проблему всей науки в целом. Вторая особенность заключается во все возрастающей дифференциации научного изучения человека, углубленной специализации отдельных дисциплин. Третья же особенность науки характеризуется тенденцией к объединению различных наук, аспектов и методов изучения человека.

Однако сам человек связан с окружающим миром системой многообразных отношений и связей. Дифференциация научных дисциплин, изучающих человека, о которой говорил Б.Г. Ананьев, - это ответ научного знания на многообразие связей человека с этим миром, т.е. природой, обществом, техникой, культурой. В системе этих связей человек изучается как естественный индивид с присущей ему программой развития и определенным диапазоном изменчивости, и как субъект и объект исторического развития - личность, и как основная производительная сила общества - субъект труда, познания и общения, что подчеркивает его целостную природу. Вместе с тем, по мнению Б.Г. Ананьева, человек предстает еще и как индивидуальность. При этом он отмечал относительность разделения человеческих свойств на индивидные, личностные и субъектные.

Если мы хотим понять человека, его облик и поведение как целостное и цельное образование, мы должны изучить его как индивида, и как субъекта, и как личность, и, наконец, как индивидуальность. Приступая к изучению психологии личности, мы всегда должны помнить, что эта проблема лишь одна из ипостасей, в которой предстает перед нами человек как целостное образование. В то же время естественен и вопрос о том, почему исторически в психологии именно проблема личности, а не индивида или субъекта вышла на передний план, нередко олицетворяя собой психологическое изучение человека? Ответ на этот вопрос может быть получен в процессе выяснения природы человека и понимания личности не только в психологии, но и смежных науках, ее изучающих.

Известно, что личность как предмет познания интересует не только психологию, но и другие науки, изучающие человека. Поэтому имеет смысл уточнить представления о личности, сложившиеся в этих пограничных дисциплинах.

Личность в философии выступает как совокупность всех общественных отношений. Проблема личности в философии - это проблема места, занимаемого личностью в обществе.

Личность в социологии - это устойчивая система социально значимых черт, характеризующих индивида, это продукт общественного развития и включения индивида в систему социальных отношений посредством деятельности и общения. Очевидно, что понятие личности совпадает с понятием индивида и человека.

Нас же интересует прежде всего психологическая трактовка личности. В психологии личность изучается разными отраслями психологической науки. Обусловлено это многоплановостью проявлений личности, противоречивостью, а порой и загадочностью человеческого поведения. Многоплановость поведения требует в свою очередь разноуровневого психологического анализа.

Разработка проблемы личности в общей психологии, как подчеркивает Б.Ф. Ломов, необходима для интеграции данных о сенсорно-перцептивных, мнемических, мыслительных, эмоционально-волевых процессах. На личность как высший уровень интеграции системы психических процессов указывает и Л.М. Веккер. Интеграция этих данных необходима для уточнения представлений о сенсорной организации человека, его интеллекте, эмоциональной сфере его личности. Таким образом, личность в общей психологии - это некоторое ядро, интегрирующее начало, связывающее воедино различные процессы индивида и придающее его поведению необходимую последовательность и устойчивость.

Дифференциальная психология делает акцент на изучении индивидуально-психологических особенностей личности и различий между людьми, а социальная психология выводит структуру личности из структуры ее взаимодействия с другими людьми и социальным целым. Как отмечали Г. Линдслей и Э. Аронсон задача социальной психологии состоит в том, чтобы "понять и объяснить как актуальное, воображаемое и предполагаемое присутствие других людей влияет на мысли, чувства и поведение индивида". При этом социальная психология изучает статус и социальные роли личности в различных общностостях, ее самовосприятие в контексте этих ролей, установки, межличностные отношения и восприятие, связи личностей в совместной деятельности.

Существенный и ценный вклад в общую теорию личности вносят педагогическая, возрастная, этническая психология, психология труда, психология развития и ряд других.

Тем не менее важно определить предмет собственно психологии личности как самостоятельной отрасли психологического знания. Следует заметить, что в двух психологических словарях, вышедших последовательно в 1983 и 1985 гг. нет статьи, посвященной психологии личности, где определялся бы его предмет. Конечно, это отражение кризиса, переживаемого психологией в целом и психологией личности в частности. Некоторые аспекты предмета психологии личности могут быть высвечены при анализе ее возникновения.

Как отмечал Э. Штерн, психология личности как наука возникла в ответ на кризис традиционной вундтовской психологии, ставший результатом исчерпавшего себя атомистического (элементарного) подхода к объяснению личности человека. "Психология элементов оказалась беспомощной при рассмотрении человеческой сущности",- писал Э. Штерн.

Б.Г. Ананьев так резюмирует изучение проблемы личности в психологии. "Проблема личности, являясь одной из центральных в теоретической и прикладной психологии, выступает как исследование психических свойств и отношений личности (общая психология личности), индивидуальных особенностей и различий между людьми (дифференциальная психология), межличностных связей, статуса и ролей личности в различных общностях (социальная психология), субъекта общественного поведения и конкретных видов деятельности (все отрасли прикладной психологии)".

Ценность такого многоуровневого психологического изучения личности состоит в том, что все они позволяют раскрыть диалектику общего, особенного и единичного в психологическом складе личности. Важнейшая теоретическая задача такого подхода состоит, по мнению Б.Ф. Ломова, во вскрытии объективных оснований интегральных психологических свойств, которые характеризуют человека как индивида, как субъекта, как личность, наконец, как индивидуальность.

Лекция 4. Учение Б.Г. Ананьева о человеке.

План лекции:

1. Эмпирическая характеристика личности.

2. Психология индивидуальности.

1. Эмпирическая характеристика личности.

Приступая к изложению этой темы, хотелось бы подчеркнуть, что выдающейся заслугой Бориса Герасимовича Ананьева (1907 - 1972) стала его идея о единстве естественного и общественного в структуре человеческого развития. Иными словами, психология - это наука о человеке, где психика предстает как интеграция филогенеза, онтогенеза, социализации и истории человечества. Такое понимание предмета психологии позволяет максимально полно реализовать принцип единства биологического и социального в человеке в ходе его индивидуального развития. Это означает, что в человеке имеются структуры, относящиеся в большей мере либо к биологическому, либо к социальному началу.

По мнению Б. Г. Ананьева единство биологического и социального в человека обеспечивается посредством единства таких его макрохарактеристик как индивид, личность, субъект и индивидуальность.

Носителем биологического в человеке является, главным образом, индивид. Человек как индивид представляет собой совокупность природных, генетически обусловленных свойств, развитие которых осуществляется в ходе онтогенеза, результатом чего становится биологическая зрелость человека. Человека как индивида и его развитие в онтогенезе изучают: общая, дифференциальная, возрастная психологии, психофизиология, онтопсихофизиология.

Социальное представлено в человеке посредством личности и субъекта деятельности. При этом речь не идет о противопоставлении биологического и социального хотя бы потому, что индивид в ходе индивидуальной жизни социализируется и приобретает новые свойства. С другой стороны, личностью и субъектом деятельности человек может стать лишь на основе некоторых индивидных структур.

Каждый человек как личность проходит свой жизненный путь, в рамках которого происходит социализация индивида и формируется его социальная зрелость. Человек как личность представляет собой совокупность общественных отношений: экономических, политических, правовых. Человека как личность изучают: общая, дифференциальная, сравнительная психологии, психолингвистика, психология отношений, психологическое учение о мотивации.

Однако человек - это не только индивид и личность, но и носитель сознания, субъект деятельности, производящий материальные и духовные ценности, Человек как субъект предстает со стороны его внутренней, психической жизни, как носитель психических явлений. Структура человека как субъекта деятельности образуется из определенных свойств индивида и личности которые соответствуют предмету и средствам деятельности. Основу предметной деятельности человека составляет труд и потому он выступает как субъект труда. Основу теоретической или познавательной деятельности составляют процессы познания, и потому человек предстает как субъект познания, В основе коммуникативной деятельности лежит общение, что позволяет рассматривать человека в качестве субъекта общения. Результатом осуществления различных видов деятельности человека как субъекта становится достижение им психической зрелости. Человека как субъекта деятельности изучают: психология познания, творчества, труда, общая и генетическая психологии.

Таким образом, каждый человек предстает в виде некоей целостности - как индивид, личность и субъект, обусловленной единством биологического и социального. Как индивид он развивается в онтогенезе, а как личность он проходит свой жизненный путь, в ходе которого осуществляется социализация индивида.

Однако для каждого из нас очевидно и то, что все мы отличаемся друг от друга своим темпераментом, характером, стилем деятельности, поведения и т. д. Поэтому, кроме понятий индивида, личности и субъекта используется и понятие индивидуальности. Индивидуальность - это неповторимое сочетание в человеке его черт из всех трех названных выше подструктур психики. Человек как индивид, личность и субъект деятельности может быть отнесен к определенным классам, группам и типам. Но как индивидуальность он существует в единственном числе и неповторим в истории человечества. Понять индивидуальность можно, лишь объединив все факты и данные о человеке во всех аспектах его бытия. С этой точки Однако для каждого из нас очевидно и то, что все мы отличаемся друг от друга своим темпераментом, характером, стилем деятельности, поведения и т. д. Поэтому, кроме понятий индивида, личности и субъекта используется и понятие индивидуальности.

Индивидуальность - это неповторимое сочетание в человеке его черт из всех трех названных выше подструктур психики. Человек как индивид, личность и субъект деятельности может быть отнесен к определенным классам, группам и типам. Но как индивидуальность он существует в единственном числе и неповторим в истории человечества. Понять индивидуальность можно, лишь объединив все факты и данные о человеке во всех аспектах его бытия. С этой точки зрения индивидуальность - это функциональная характеристика человека, проявляющая себя на всех уровнях его структурной организации - индивида, личности, субъекта деятельности. Именно на уровне индивидуальности возможны наивысшие достижения человека, поскольку индивидуальность проявляется во взаимосвязи и единстве свойств человека как индивида, личности и субъекта деятельности

(рис. 1).

Таким образом, приступая к психологической характеристике человека, необходимо дать психологическую характеристику человека как индивида, собственно личности, субъекта деятельности и индивидуальности.

Свойства субъекта - совокупность деятельностей и меры их продуктивности. Основная форма развития субъекта - история производственной деятельности человека, история формирования его профессиональной деятельности.

Результатом развития субъекта является психическая зрелость

Основная форма развития личности - жизненный путь, результатом чего становится социальная зрелость.

Свойства индивида - совокупность природных свойств.

Основная форма развития индивида - онтогенез, результатом чего становится биологическая зрелость.

2. Психология индивидуальности. Б. Г. Ананьев первым в психологии попытался дать психологическую характеристику категории индивидуальности.

В психологии сложилось несколько традиций понимания индивидуальности. Первоначально, индивидуальность рассматривалась как единичность, как неповторимое сочетание разных по степени выраженности, но присущих всем без исключения личностных черт. Однако ярко выраженная черта - это гипертрофия, и с этой точки зрения, чем ярче индивидуальность, тем ближе человек к патологии. Поэтому такое понимание индивидуальности - это выявление вектора потенциальных патологических изменений личности.

Другое понимание индивидуальности связано с выделением у индивида присущих только ему личностных черт, генетически связанных с какими-то случайными обстоятельствами. В этом случае индивидуальность выступает в роли некоего дополнения к личности - носителю существенных свойств и качеств, и определяется как совокупность индивидных и личностных черт, отличающих одного человека от другого.

Наконец, третье понимание индивидуальности связано с работами Б.Г. Ананьева, который видел в ней принципиально новый уровень в структуре человека.

По мнению В. М. Бехтерева, основа индивидуальности - в гармонии частей. Индивидуальность, продолжал он, всегда представляет собой определенную гармонию и обладает своей формой и своей относительной устойчивостью системы. Следовательно, если человек - это система, включающая разные уровни ее организации - индивида, личности и субъекта деятельности, то, следуя логике В, М. Бехтерева, гармоничные отношения между ними - это фундамент индивидуальности человека как системы. В этой связи понятна мысль Б. Г. Ананьева о том, что именно в индивидуальности "замыкается внутренний контур регулирования всех свойств человека как индивида, личности и... субъекта различных деятельностей". Это, а также высказывание Б.Г. Ананьева о том, что "индивидуальность - это глубина личности", подчеркивает функциональный характер индивидуальности.

Каждый человек как целое всегда есть и индивид, и личность, и субъект деятельности. Однако далеко не каждый является индивидуальностью не в смысле индивидуальных отличий на каждом уровне организации, а в смысле их гармоничных отношений, единства разноуровневых свойств. Именно это единство составляет основу для максимально полного развития и выражения человеком своих способностей, помогает ему внести свой собственный неповторимый вклад в общественное развитие. Индивидуальность выражает единство всех уровней организации человека. Каково психологическое содержание индивидуальности?

Психологическое содержание индивидуальности полнее других выражает понятие цельности. Убеждают в этом результаты теоретического анализа характера взаимодействия различных уровней в структуре человека, и их экспериментальная проверка.

На рис. 3 показана схема возможного взаимодействия разных уровней организации в структуре человека. Роль системообразующего качества (фактора) на уровне личности, в структуре которого функционируют и природные свойства индивида, выполняет направленность личности. На уровне субъекта деятельности аналогичную роль выполняет индивидуальный стиль деятельности.

Уровни организации человека

Взаимодействуя между собой, направленность личности и индивидуальный стиль деятельности обеспечивают содружество всех уровней, что выражается в единстве личностных и деятельностных характеристик человека. Это единство личности и субъекта деятельности находит свое выражение в успешной трудовой, познавательной и коммуникативной деятельности человека, обусловливая неповторимость его вклада в общественный фонд.

Еще раз повторим мысль о том, что каждый человек предстает одновременно и как индивид, и как личность, и как субъект деятельности, но далеко не всякому удается стать индивидуальностью. Также верно и то, что каждый человек представляет собой структурное целое, но далеко не каждому удается стать цельной личностью, т. е. добиться гармоничного взаимодействия всех качеств, свойств, способов деятельности.

Действительно, немногим удается выразить все свои потенциальные возможности, достичь наивысших результатов в том или ином виде деятельности, сделать ее максимально продуктивной и творческой. Но о тех, кому удается сделать это, мы говорим как о людях в высшей степени успешных и плодотворных. Следовательно, максимальная успешность есть функция двух тесно взаимосвязанных системообразующих факторов - направленности личности и индивидуального стиля деятельности. Важно при этом указать на характер этого взаимодействия. Ведущим фактором в этой паре является направленность личности, т. к. именно на основе позитивного отношения личности к целям своей деятельности ищутся, находятся и приводятся в целесообразную систему способы достижения значимых для личности целей.

Ведомое положение стиля деятельности обусловлено тем, что стиль деятельности, взятый в отдельности, без высокоразвитой способности, не может обеспечить высокоэффективную деятельность. В целом, развитие способности возможно лишь в контексте выраженной направленности личности, поскольку только значимая для личности цель побуждает ее к формированию оптимальной системы действий, направленной на достижение этой цели.

Опираясь на сказанное, можно утверждать, что цельность - это психологический эквивалент индивидуальности человека; она и есть тот психологический механизм, который обусловливает максимальный уровень достижений человека в той или иной деятельности.

Таким образом, цельность человека - единство системообразующих факторов - направленности личности и индивидуального стиля деятельности, презентирующих в структуре человека уровни индивида, личности и субъекта деятельности. Поскольку в цельности интегрируются результаты функционирования человека на уровне личности и субъекта деятельности, она является определяющей для понимания психологического механизма успешности, т. е. достижения человеком наивысших достижений в любой области человеческой деятельности.

Вопрос№16

Личность как система отношений (В.Н. Мясищев).

Концепции личности В.Н. Мясищева.

Анализируя взгляды В, Н. Мясищева на личность, следует подчеркнуть, по меньшей мере, два положения, значимые для теоретического осмысления проблемы личности,

Первое из них в том, что он стал первым, кто в открытой форме поставил вопрос о структуре личности. Специфика его взглядов на структуру личности состоит в том, что в ней нет отдельных составляющих, но есть психологическая данность - отношение, замыкающая на себя все другие психологические характеристики личности. Именно отношение, по мысли В. Н. Мясищева, является интегратором этих свойств, что и обеспечивает целостность, устойчивость, глубину и последовательность поведения личности.

Второе положение - это развитие и углубление традиции, идущей от А. Ф. Лазурского. Развивая его идеи об отношении личности, В. Н. Мясищев строит свою концепцию личности, центральным элементом которой является понятие "отношение",

Отношение личности - это активная, сознательная, интегральная, избирательная, основанная на опыте связь личности с различными сторонами действительности. По мысли В. Н. Мясищева, отношение - это системообразующий элемент личности, которая предстает как система отношений. При этом важным моментом является представление о личности как о системе отношений, структурированной по степени обобщенности - от связей субъекта с отдельными сторонами или явлениями внешней среды до связей со всей действительностью в целом. Сами отношения личности формируются под влиянием общественных отношений, которыми личность связана с окружающим миром в целом и обществом в частности.

Действительно, с момента рождения человек вынужден вступать именно в общественные отношения (сначала с матерью - непосредственно-эмоциональные отношения, затем с окружающими его близкими, сверстниками, воспитателями, педагогами, коллегами и т, д. в виде игровой, учебной, общенческой и трудовой деятельности), которые, преломляясь через "внутренние условия", способствуют формированию, развитию и закреплению личностных, субъективных отношений человека. Эти отношения выражают личность в целом и составляют внутренний потенциал человека. Именно они проявляют, т. е. обнаруживают для самого человека скрытые, невидимые его возможности и способствуют появлению новых. Автор особо подчеркивает регулятивную роль отношения в поведении человека.

Структура отношения. В. Н. Мясищев выделяет в отношении "эмоциональную", "оценочную" (когнитивную, познавательную) и "конативную" (поведенческую) стороны. Каждая сторона отношения определяется характером жизненного взаимодействия личности с окружающей средой и людьми, включающего различные моменты от обмена веществ до идейного общения.

Эмоциональный компонент способствует формированию эмоционального отношения личности к объектам среды, людям и самому себе.

Познавательный (оценочный) способствует восприятию и оценке (осознанию, пониманию, объяснению) объектов среды, людей и самого себя.

Поведенческий (конативный) компонент способствует осуществлению выбора стратегий и тактик поведения личности по отношению к значимым (ценным) для нее объектам среды, людям и самому себе.

Виды отношений. Прежде всего они разделяются на положительные и отрицательные как с точки зрения эмоциональной, так и рациональной оценок.

Поведенческая сторона отношения выражается посредством потребностей, поскольку сама потребность, указывая на свой предмет, тем самым дает и косвенное указание на способ достижения этого предмета.

Эмоциональная сторона отношения выражается посредством привязанности, любви, симпатии и противоположных по знаку чувств - неприязни, вражды, антипатии.

Познавательная или оценочная сторона проявляется в принятых личностью моральных ценностях, выработанных убеждениях, вкусах, склонностях, идеалах.

О развитии отношений. Если личность это система ее отношений, то процесс развития личности обусловливается ходом развития ее отношений. В. Н. Мясищев указывает, что первоначальный период возрастающей избирательности поведения человека характеризуется предотношением, в котором отсутствует элемент сознательности. Нечто, чего человек не осознает, побуждает его к деятельности (неосознаваемая мотивация поведения).

В дальнейшем у 2 - 3-х летнего ребенка развивается выраженная избирательность отношения - к родителям, воспитателям, сверстникам.

В школьном возрасте увеличивается число отношений, возникают внесемейные обязанности, учебный труд, необходимость в произвольном управлении своим поведением.

В старшем школьном возрасте формируются принципы, убеждения, идеалы.

Отношение и установка. Необходимость сопоставления между собой этих психологических понятий обусловлена тем, что каждая из них претендовала на роль всеобъемлющей психологической категории. Неудивительно поэтому проведение специального симпозиума в 1970г., посвященного уточнению роли и места установки и отношения в медицинской психологии.

И отношения, и установки В. Н. Мясищев рассматривает в качестве интегральных психических образований, которые возникают в процессе индивидуального опыта. Установка бессознательна и потому она безлична, а отношение сознательно, "хотя, как подчеркивает В. Н. Мясищев, мотивы или источники его могут не осознаваться". Другое отличие отношения от установки заключается в том, отношение характеризуется избирательностью, а установка готовностью.

Таким образом, отношения и установки это отличные друг от друга психические образования. Поскольку понятие отношения несводимо к другим психологическим категориям (установке, потребностям, мотивам, интересам и т. д.) и не разложимо на другие, оно представляет самостоятельный класс психологический понятий.

Вопрос№17.

Теория личности К.Г. Юнга.

Структура личности в теории К.Юнга.

Юнг утверждал, что душа (в теории Юнга термин, аналогичный личности) состоит из трех отдельных, но взаимодействующих структур: эго, личного бессознательного и коллективного бессознательного (Jung, 1931/1969).

Эго является центром сферы сознания. Оно представляет собой компонент psyche, включающий в себя все те мысли, чувства, воспоминания и ощущения, благодаря которым мы чувствуем свою целостность, постоянство и воспринимаем себя людьми. Эго служит основой нашего самосознания, и благодаря ему мы способны видеть результаты своей обычной сознательной деятельности.

Личное бессознательное вмещает в себя конфликты и воспоминания, которые когда-то осознавались, но теперь подавлены или забыты. В него входят и те чувственные впечатления, которым недостает яркости для того, чтобы быть отмеченными в сознании. Таким образом, юнговская концепция личного бессознательного в чем-то похожа на таковую у Фрейда. Однако Юнг пошел дальше Фрейда, сделав упор на том, что личное бессознательное содержит в себе комплексы, или скопления эмоционально заряженных мыслей, чувств и воспоминаний, вынесенных индивидуумом из его прошлого личного опыта или из родового, наследственного опыта (Jung, 1921/1973). Согласно представлениям Юнга, эти комплексы, скомпонованные вокруг самых обычных тем, могут оказывать достаточно сильное влияние на поведение индивидуума. Например, человек с комплексом власти может расходовать значительное количество психической энергии на деятельность, прямо или символически связанную с темой власти. То же самое может быть верным и в отношении человека, находящегося под сильным влиянием матери, отца или под властью денег, секса или какой-нибудь другой разновидности комплексов. Однажды сформировавшись, комплекс начинает влиять на поведение человека и его мироощущение. Юнг утверждал, что материал личного бессознательного у каждого из нас уникален и, как правило, доступен для осознания. В результате компоненты комплекса или даже весь комплекс могут осознаваться и оказывать чрезмерно сильное влияние на жизнь индивидуума.

И наконец, Юнг высказал мысль о существовании более глубокого слоя в структуре личности, который он назвал коллективным бессознательным (Jung, 1936/1969). Коллективное бессознательное представляет собой хранилище латентных следов памяти человечества и даже наших человекообразных предков. В нем отражены мысли и чувства, общие для всех человеческих существ и являющиеся результатом нашего общего эмоционального прошлого. Как говорил сам Юнг, «в коллективном бессознательном содержится все духовное наследие человеческой эволюции, возродившееся в структуре мозга каждого индивидуума» (Campbell, 1971). Таким образом, содержание коллективного бессознательного складывается благодаря наследственности и одинаково для всего человечества. Важно отметить, что концепция коллективного бессознательного была основной причиной расхождений между Юнгом и Фрейдом.

Архетипы. Юнг высказал гипотезу о том, что коллективное бессознательное состоит из мощных первичных психических образов, так называемых архетипов (буквально, «первичных моделей»). Юнг полагал, что каждый архетип связан с тенденцией выражать определенного типа чувства и мысли в отношении соответствующего объекта или ситуации. Например, в восприятии ребенком своей матери присутствуют аспекты ее актуальных характеристик, окрашенные неосознаваемыми представлениями о таких архетипических материнских атрибутах, как воспитание, плодородие и зависимость. Далее, Юнг предполагал, что архетипические образы и идеи часто отражаются в сновидениях, а также нередко встречаются в культуре в виде символов, используемых в живописи, литературе и религии. В особенности он подчеркивал, что символы, характерные для разных культур, часто обнаруживают поразительное сходство, потому что они восходят к общим для всего человечества архетипам. Например, во многих культурах ему встречались изображения мандалы, являющиеся символическими воплощениями единства и целостности «Я». Юнг считал, что понимание архетипических символов помогает ему в анализе сновидений пациента.

Архетипы — врожденные идеи или воспоминания, которые предрасполагают людей воспринимать, переживать и реагировать на события определенным образом. В действительности, это не воспоминания или образы как таковые, а скорее, именно предрасполагающие факторы, под влиянием которых люди реализуют в своем поведении универсальные модели восприятия, мышления и действия в ответ на какой-либо объект или событие. Врожденной здесь является именно тенденция реагировать эмоционально, когнитивно и поведенчески на конкретные ситуации —, например, при неожиданном столкновении с родителями, любимым человеком, незнакомцем, со змеей или смертью.

Основные архетипы в теории К.Юнга.

Количество архетипов в коллективном бессознательном может быть неограниченным. Однако особое внимание в теоретической системе Юнга уделяется персоне, аниме и анимусу, тени и самости.

Персона (от латинского слова «persona», обозначающего «маска») — это наше публичное лицо, то есть то, как мы проявляем себя в отношениях с другими людьми. Персона обозначает множество ролей, которые мы проигрываем в соответствии с социальными требованиями. В понимании Юнга, персона служит цели производить впечатление на других или утаивать от других свою истинную сущность. Персона как архетип необходима нам, чтобы ладить с другими людьми в повседневной жизни. Однако Юнг предупреждал о том, что если этот архетип приобретает слишком большое значение, то человек может стать неглубоким, поверхностным, сведенным до одной только роли и отчужденным от истинного эмоционального опыта.

В противоположность той роли, которую выполняет в нашем приспособлении к окружающему миру персона, архетип тень представляет подавленную темную, дурную и животную сторону личности. Тень содержит наши социально неприемлемые сексуальные и агрессивные импульсы, аморальные мысли и страсти. Но у тени имеются и положительные свойства. Юнг рассматривал тень как источник жизненной силы, спонтанности и творческого начала в жизни индивидуума. Согласно Юнгу, функция эго состоит в том, чтобы направлять в нужное русло энергию тени, обуздывать пагубную сторону нашей натуры до такой степени, чтобы мы могли жить в гармонии с другими, но в то же время открыто выражать свои импульсы и наслаждаться здоровой и творческой жизнью.

В архетипах анимы и анимуса находит выражение признание Юнгом врожденной андрогинной природы людей. Анима представляет внутренний образ женщины в мужчине, его бессознательную женскую сторону, в то время как анимус — внутренний образ мужчины в женщине, ее бессознательная мужская сторона. Эти архетипы основаны, по крайней мере частично, на том биологическом факте, что в организме мужчин и женщин вырабатываются и мужские, и женские гормоны. Этот архетип, как считал Юнг, эволюционировал на протяжении многих веков в коллективном бессознательном как результат опыта взаимодействия с противоположным полом. Многие мужчины, по крайней мере до некоторой степени, «феминизировались» в результате многолетней совместной жизни с женщинами, а для женщин является верным обратное. Юнг настаивал на том, что анима и анимус, как и все другие архетипы, должны быть выражены гармонично, не нарушая общего баланса, чтобы не тормозилось развитие личности в направлении самореализации. Иными словами, мужчина должен выражать свои феминные качества наряду с маскулинными, а женщина должна проявлять свои маскулинные качества, так же как и феминные. Если же эти необходимые атрибуты остаются неразвитыми, результатом явится односторонний рост и функционирование личности.

Самость — наиболее важный архетип в теории Юнга. Самость представляет собой сердцевину личности, вокруг которой организованы и объединены все другие элементы. Когда достигнута интеграция всех аспектов души, человек ощущает единство, гармонию и целостность. Таким образом, в понимании Юнга развитие самости — это главная цель человеческой жизни. К процессу самореализации мы вернемся позже, когда будем рассматривать юнговскую концепцию индивидуации.

Основным символом архетипа самости является мандала и ее многочисленные разновидности (абстрактный круг, нимб святого, окно-розетка). По Юнгу, целостность и единство «Я», символически выраженные в завершенности фигур вроде мандалы, можно обнаружить в снах, фантазиях, мифах, в религиозном и мистическом опыте. Юнг полагал, что религия является великой силой, содействующей стремлению человека к целостности и полноте. В то же время, гармонизация всех частей души — сложный процесс. Истинной уравновешенности личностных структур, как считал он, достичь невозможно, по меньшей мере, к этому можно прийти не ранее среднего возраста. Более того, архетип самости не реализуется до тех пор, пока не наступит интеграция и гармония всех аспектов души, сознательных и бессознательных. Поэтому достижение зрелого «Я» требует постоянства, настойчивости, интеллекта и большого жизненного опыта.

Вопрос№18+19.

Теория личности З. Фрейда. Стадии психосексуального развития в психодинамическом подходе.

1. Теория З. Фрейда.

1.1. Основные понятия.

1.2. Структура личности.

1.3. Психосексуальные фазы развития.

1.4. Психоанализ: теория.

В основе размышлений Фрейда лежит допущение того, что тело человека является единственным источником всей психической энергии. Он предположил, что душевная жизнь человека характеризуется непрерывностью и что всякая мысль и всякое поведение имеют значение. Он утверждал, что "пустота" носит случайный характер и менее всего свойственна психическим процессам. Существует повод, даже многочисленные поводы, для каждой мысли, чувства, воспоминания или действия. Всякое явление вызывается сознательными и бессознательными намерениями и определяется событиями, которые ему предшествовали. Кажется, что многие психические явления возникают самопроизвольно; однако Фрейд начал исследовать и описывать скрытые связи, которые соединяют одно сознательное явление с другим.

Фрейд описывал психическую организацию как бы разделенной на три компоненты: сознательное, бессознательное и предсознательное.

Сознательное. Сознательное является лишь небольшой частью психической организации; оно включает в себя только то, что мы осознаем в данный момент времени. Хотя Фрейд интересовался механизмами работы сознания, его больше привлекали наименее раскрытые и изученные области сознания, которые он обозначил как предсознательное и бессознательное.

Бессознательное. Иногда мысль или чувство, возникающие в сознании, кажутся не имеющими отношения к мыслям и чувствам, которые им предшествовали. Фрейд предположил наличие взаимосвязей, но на бессознательном уровне. Раз наличие бессознательных связей установлено, то разрешаются сомнения по поводу кажущегося отсутствия последовательности.

Во внутренних пределах бессознательного находятся инстинктивные элементы, которые никогда не сознаваемы и никогда не доступны сознанию. Кроме того, существует материал, который отделен - подвергнут цензуре и вытеснен - из области сознания. Этот материал не забыт и не потерян, но он никогда не вспоминается. Мысль или воспоминание, тем не менее, воздействуют на сознание, но косвенным образом.

Предсознательное. Предсознательное - это часть бессознательного, которая легко может стать сознательной. Те участки памяти, которые доступны, являются частью предсознательного. К этой области можно отнести, например, вспоминание всего, что человек делал вчера, имен, уличных адресов, даты завоевания Англии норманнами, любимой еды, запаха костра из опавших листьев и необычной формы пирога, съеденного на праздновании десятого дня рождения.

Влечения. Влечение иногда неправильно переводится в некоторых руководствах как "инстинкт". Влечения, или побуждения, вынуждают действовать в направлении определенных целей без участия сознательного размышления. Фрейд обозначил физические аспекты влечений как потребности и психические аспекты влечений как желания. Эти потребности и желания побуждают людей совершать поступки.

Все влечения имеют четыре составных элемента: источник, цель, стимул и объект. Источником, то есть местом, где происходит возникновение потребности, может быть какая-то часть или тело человека в целом. Цель должна ослаблять потребность до такой степени, что отпадает необходимость в действии; это дает организму удовлетворение его актуальных желаний. Стимул - это количество энергии, сила или давление, которое используется для удовлетворения влечения. Объект влечения - это любая вещь или действие, позволяющее удовлетворить исходное желание.

Фрейд предположил, что нормальная, здравомыслящая модель поведения заключается в стремлении уменьшить состояние напряжения до приемлемого уровня. Человек, у которого имеется в наличии некая потребность будет продолжать заниматься поисками путей, которые смогут ослабить первоначальное состояние напряжения. Завершенный цикл поведения - от релаксации к напряжению, действие и обратно к релаксации - назван моделью напряжения-ослабления. Напряжение снимается при помощи возвращения физического тела к состоянию равновесия, которое существовало до того, как возникла потребность.

Множество кажущихся полезными мыслей и моделей поведения в действительности не ослабляют напряжения; напротив, они могут вызывать и поддерживать состояние напряжения, стресса или тревоги. По Фрейду, такие мысли и модели поведения указывают на то, что открытое проявление влечения искажено или блокировано.

Основные влечения. Фрейд раскрыл два вида основных влечений. Его ранняя модель описывала две противоположные силы: сексуальную (в более широком смысле эротическую или доставляющую физическое удовольствие) и агрессивную, или деструктивную. Позднее он описал эти силы более масштабно: одну в качестве силы, поддерживающей жизнь, другую в качестве силы, потворствующей смерти (и разрушению). Обе формулировки подразумевают биологическую, поведенческую и неразрешенную пару противоречий.

Проявление этого основного антагонизма необязательно для душевной жизни человека, поскольку большинство наших мыслей и поступков вызваны действием этих инстинктивных сил, но не каждой в отдельности, а в их единой комбинации. Фрейд был поражен разнообразием и сложностью, присущими поведению человека, которое является результатом взаимодействия основных побуждений. Фрейд отметил, что объектом сексуального влечения может быть множество вещей. Сексуальное желание, например, может удовлетворяться посредством сексуальной активности, но также и при просматривании эротических фильмов, разглядывании изображений, чтении соответствующей литературы, фантазировании, а также, как показали исследования, во время еды, питья и даже при выполнении физических упражнений. Влечения - это каналы, по которым может течь энергия, но эта энергия подчиняется своим собственным законам.

Либидо и агрессивная энергия. Каждое из этих обобщенных влечений имеет свой особый источник энергии. Либидо (лат. libido - страстное влечение, сильное желание) - это энергия, которая наличествует у влечения к жизни.

Одной из характеристик либидо является его "мобильность" - это та легкость, с которой оно может переключаться с одной зоны внимания на другую. Фрейд изобразил изменчивую природу эмоциональной восприимчивости в виде потока энергии, устремляющегося к областям непосредственного интереса и вытекающего из них.

Агрессивная энергия, или влечение к смерти, не имеет специального названия. Предположительно ее основные свойства такие же, как и у либидо, хотя Фрейд не дал четкого описания.

Катексис. Катексис - это способ, посредством которого имеющаяся в наличии либидозная, психическая энергия привязывается или вкладывается в какого-то человека, идею или вещь. Либидо в состоянии катексиса больше не мобильно и больше не может перейти к новым объектам. Причина этого кроется в той области психики, которая притягивает и удерживает его (либидо).

Немецкое слово Besetzung, которое Фрейд использовал для обозначения этого понятия, имеет как значение "захватывание", так и значение "вкладывание". Если вы представите ваш запас либидо как некое данное количество денег, то катексис - это способ их вложения. Раз уж какая-то часть денег инвестирована или вложена, она остается там, позволяя вам инвестировать то, что осталось, в другом месте.

Психоаналитическая теория связана с пониманием того, где либидо "привязалось" (cathected) неподходящим образом. Когда эта энергия освобождается и перенаправляется, тогда она становится пригодной для удовлетворения других имеющихся потребностей. Необходимость высвобождения пограничных энергий (bound energies) обнаруживается в идеях К. Роджерса и А. Маслоу , а также в буддизме и суфизме. Каждая из этих теорий приходит к различным выводам относительно источника психической энергии, но все согласны с утверждением Фрейда о том, что идентификация и направленность психической энергии - это главный вопрос в понимании личности.