Костюк Г. С. ПРИНЦИП РАЗВИТИЯ В ПСИХОЛОГИИ

Методологические и теоретические проблемы психологии. – М.: Наука, 1989.

Природа и сущность любых явлений объективной действи­тельности лучше всего познается, если эти явления рассматри­ваются в их возникновении, становлении, в их развитии. Это относится и к познанию психических явлений. Современные успехи научной психологии в значительной мере связаны с при­менением принципа развития.

Идея развития пришла в психологию из смежных областей знания. Мощным источником побуждений к генетическому изу­чению психики явилась естественнонаучная теория эволюции Ч. Дарвина, в которой впервые в систематизированном виде бы­ла воспроизведена общая картина происхождения живых орга­низмов от простых их форм до человека. Как отмечал Ф. Энгельс, благодаря этому стало не только возможным объяснение суще­ствования представителей животного мира, но и дана была ос­нова для предыстории человеческого духа, без которой «...существование мыслящего человеческого мозга остается чудом».¹ Сам Дарвин, предприняв ряд попыток применить свою теорию эволюции к изучению филогенеза и онтогенеза человеческой пси­хики, положил начало сравнительной психологии.

Теория эволюции Дарвина уже во второй половине XIX в. оказала влияние на огромное большинство натуралистов, поста­вив их перед логической необходимостью «признать в принципе и эволюцию психических деятельностей»². Влияние ее сказалось и на представителях психологической мысли второй половины XIX в. (Спенсер, Романее и др.). Среди них И. М. Сеченов первый сделал из теории Дарвина принципиальные методологи­ческие выводы в отношении задач и путей построения научной психологии. Последняя должна, писал он, изучать «историю раз­вития ощущений, представлений, мысли, чувства и пр.», она не может быть не чем иным, как «рядом учений о происхождении {118} психических деятельностей»³. Сеченов не только сформулировал эти обобщающие положения, но и конкретизировал их примени­тельно к изучению психики ребенка, выдвинув в этой области ряд передовых идей, которые нашли свою положительную оцен­ку и дальнейшую разработку в XX в.

Заложив первые основы научной теории антропогенеза, Дар­вин полагал, что становление человека тоже подчинялось зако­нам биологической эволюции, что естественный отбор определил как изменение его физической организации, так и совершенство­вание умственных способностей, развитие его деятельности. Он и многие его последователи не видели качественных различий между животным миром и человеческим обществом, что не могло не препятствовать успешному применению ими генетического подхода к изучению психики человека. Теоретические основы на­учной разработки ее истории были созданы открытием К. Марк­сом и Ф. Энгельсом законов возникновения и развития человече­ского общества.

В XX в. значительно расширился круг исследований по проб­лемам развития психики. Предметом их явились особенности психики животных на различных ступенях биологической эволю­ции, характерные черты сознания культурно малоразвитых лю­дей, - условия, закономерности и этапы онтогенетического ста­новления психики человека.

Эти исследования обогатили психологию огромным количе­ством новых фактов и обобщений, они привели к возникно­вению ряда новых отраслей психологической науки (психология животных, этническая, генетическая, детская психология и др.). Вместе с тем в них обнаружились и значительные расхождения в реализации принципа развития, связанные с разным понима­нием самой природы и сущности изучаемых явлений, с разно­гласиями в теории процесса развития, его характерных призна­ков. Остро выступила необходимость выяснения методологиче­ских вопросов изучения психического развития, важность ее для теоретического обоснования путей разработки методов исследо­вания и интерпретации получаемых результатов.

В данной статье мы рассмотрим некоторые из этих вопросов, имея в виду преимущественно онтогенетический аспект развития человеческой психики.

1. Проблемы биологической эволюции и исторического развития психики

«С „принципом развития" в XX веке (да и в конце XIX века) „согласны все",— писал В. И. Ленин.— Да, но это поверхност­ное, непродуманное случайное, филистерское „согласие" есть {119} того рода согласие, которым душат и опошляют истину»⁴. Это относится и к области психологии. Здесь, как и всюду, прин­цип развития не отделим от тех теоретических основ, на кото­рых строится его реализация в экспериментальных исследова­ниях.

История идеи развития в психологии показывает, что идеали­стические, в сущности своей индетерминистические, концепции являются методологически несостоятельными в раскрытии гене­зиса психики. Отрывая психическое от реальной жизни, его по­рождающей, провозглашая его началом бытия, они закрывают путь к научному выяснению его происхождения и развития. Это справедливо и по отношению к вершине классического идеализ­ма, к гегелевскому учению о развитии человеческого сознания. Процесс его становления выступил как замкнутое в себе само­движение идеи, безостановочное ее кружение в самой себе, как божественная ее диалектика⁵. Такое понимание психического развития не оплодотворило научную психологическую мысль. Сказанное тем более относится к различным разновидностям послегегелевского идеализма (к махизму, неореализму, неовита­лизму, томизму и пр.). Если некоторые представители идеали­стических концепций (В. Вундт, В. Дильтей, К. Бюлер и др.) обогатили психологию новыми фактами, их анализом и обобще­ниями, то это произошло не благодаря их исходным позициям, а вопреки им, в силу их теоретической непоследовательности.

Бесплодны и дуалистические концепции в их старых, декар­товских и новых вариантах (теория взаимодействия психическо­го и физического). Субстантивируя психическое и внешне сое­диняя его с механистически понимаемой деятельностью живого организма, они делают непостижимым генезис их взаимной свя­зи. То же надо сказать и о параллелистических решениях проб­лемы отношения психического к физическому, сознания к бытию. Критикуя классический параллелизм, в частности эпифеномена-листическую его разновидность, Н. Н. Ланге в свое время отме­чал те непреодолимые трудности, которые возникают в осуще­ствлении генетического подхода к изучению психических яв­лений при трактовке их как побочного, случайного продукта жизненных процессов, якобы не играющего в них никакой роли.

Эти трудности не преодолеваются и современными видами психофизиологического параллелизма, исходящего из признания изоморфизма между целостными психическими и нейрофизиологическими структурами (В. Келер) или соответствия между сис­темами умственных операций, импликативными системами {120} значений и материальными нейрофизиологическими системами при­чинного порядка (Ж. Пиаже) ⁶.

В механистических концепциях сделаны попытки просто снять эти трудности путем сведения психического к физиологи­ческому, психики к поведению, понимаемому как совокупность рефлексов или реакций на раздражители из окружающей среды (рефлексология В. М. Бехтерева, бихевиоризм Д. Уотсона и др.). Поведенческие концепции явились реакцией на интроспек­тивную психологию, на понимание психического как мира чисто субъективных явлений, недоступных объективному познанию. Они способствовали разработке методов экспериментального изучения психики животных и детей, расширению исследований генетического характера в психологии. Однако скоро обнаружи­лась их теоретическая слабость. Механистические «модели» раз­вития поведения, построенные на основе схемы «стимул — реак­ция» и позитивистской тенденции ограничиваться описанием яв­лений, позволили получить характеристику только увеличения количества образуемых навыков, роста «инвентаря поведения» индивида, но не качественных его изменений. Полученные в ис­следованиях по таким моделям факты поставили многих пред­ставителей бихевиоризма перед необходимостью пересмотра их исходных позиций, введения в схему развития поведения «про­межуточных переменных» (Э. Толмен, К. Халл и др.), к посте­пенному восстановлению ранее изгнанного из нее психического звена.

Только диалектико-материалистическое понимание психики как свойства особым образом организованной материи, как функции нервной системы, заключающейся в отражении окружаю­щей действительности и регуляции взаимоотношений организма с ней, создает теоретическую основу правильной реализации принципа развития в ее изучении. Оно рассматривает психику не как начало жизни, а как продукт реального жизненного процесса, закономерно возникающий в ходе его усложнения и включающийся в него в качестве его регулятора. Именно такое понимание природы и сущности психики открывает путь к под­линно научному выяснению ее генезиса и развития, ее жизнен­ной обусловленности и необходимой роли в развитии самой жизни животных и человека, возникновении высших, качествен­но новых ее форм.

Не ставя своей задачей специально рассматривать методоло­гическое значение правильного понимания природы психики для изучения ее филогенеза⁷, отметим только, что слабость {121} теоретических позиций эволюционистов обусловила те ошибки, кото­рые они допускали в интерпретации полученных ими опытных данных. Так, Дарвин видел только количественные различия в психике животных и человека, вследствие чего антропоморфи­чески толковал психические свойства животных, возвышая по­следних до уровня человека и наделяя их человеческими умст­венными, нравственными и другими качествами.

Против антропоморфизма Дарвина выступил Л. Морган и другие зоопсихологи. Критикуя этот антропоморфизм, некоторые из них возвращались к декартовскому взгляду на животных как на автоматы, лишенные психики (Леб и др.). В истории зоопси­хологии столкнулись две противоположные тенденции — очело­вечивания животного и отрыва его от человека. Зоопсихологи, как отмечает Я. Дембовский, находятся постоянно между Сциллой механицизма и Харибдой антропоморфизма ⁸, смыкающего­ся часто с виталистическими концепциями в биологии (Г. Дриш и др.). Против антропоморфизма в истолковании поведения жи­вотных выступал И. П. Павлов в своих высказываниях о непра­вомерности существования зоопсихологии как науки, хотя свои-ими классическими исследованиями высшей нервной деятельнос­ти животных он много сделал для ее развития.

Понимание психики как отражения внешнего мира, включа­ющегося в процесс жизни и приобретающего для животного сигнальное значение, открывает принципиальные возможности успешного решения таких проблем ее биогенезиса, как пробле­мы критериев возникновения психического в ходе развития жизни, переходов от элементарных к более сложным его фор­мам, соотношения безусловнорефлекторных и условнорефлекторных механизмов психического отражения, этологических и экологических, видовых и индивидуальных изменений в его раз­витии, роли психики в эволюционном процессе. Ламаркисты, по­ложив в основу всего процесса эволюции психический фактор, переоценивали его роль в этом процессе, значение онтогенеза в филогенетических изменениях психики животных. Их представ­ления об унаследовании онтогенетических приобретений как главном факторе эволюции психики оказались несостоятельны­ми в свете данных современной генетики.

Подобно тому, как анатомия человека, по словам Маркса, является ключом к анатомии обезьяны, так и психология чело­века помогает в изучении психики животных. Но эта помощь оказывается эффективной только при правильном пользовании ею, при учете своеобразия жизни животного и преодолении тен­денции подтягивать его до уровня человека. Это важнейшее ус­ловие правильной интерпретации того богатого фактического материала, которым уже располагает зоопсихология, и дальнейшей {122} разработки той истории умственного развития животных, данные ,и выводы которой, по Ленину, должны войти в состав теории познания и диалектики ⁹.

В биологической эволюции психики человека и историческом ее развитии есть общие черты и существенные отличия от разви­тия психики животных. Главная задача изучения генезиса пси­хики человека заключается в познании качественного ее отличия, условий ее порождающих, законов ее становления. В решении этой задачи принципиальное методологическое значение имеют марксистские положения об историческом становлении человече­ского общества в процессе совместной продуктивной деятельно­сти людей, о формировании производственных и других общест­венных отношений, развитии общественного бытия и сознания, о становлении в этом 'Процессе человека, как естественного и вместе с тем общественного существа. Они помогают нам прео­долеть натуралистические концепции исторического развития человеческой психики, правильно раскрыть соотношение в ее истории биологического и социального: успешно использовать для характеристики ее формирования данные антропологии, ис­тории материальной культуры, этнографии, истории языка, раз­личных областей человеческих знаний.

Историческое развитие человеческой психики, как и ее раз­витие в ходе биологической эволюции, совершалось благодаря преемственной связи поколений. Но эта связь приобрела в исто­рическом развитии другой характер и новые способы своего осу­ществления. По мере того, как стадное объединение животных предков человека превращалось в человеческое общество ¹⁰, на первый план в развитии психики людей выступала социальная связь человеческих поколений, передача старшим поколением младшему поколению умножающихся результатов практической, познавательной и всякой другой деятельности, овладение млад­шим поколением этими результатами (орудиями, языком, произ­ведениями искусства, нормами поведения и т. д.). Каждое новое поколение овладевало ими, общаясь со старшими поколе­ниями, включаясь в различные виды деятельности и продолжая далее эту деятельность. Благодаря этому стала возможной история этой предметной деятельности, в которой люди создавали себя своим совместным трудом, та история промышленности, ко­торую К. Маркс назвал «раскрытой книгой человеческих сущностных сил»¹¹.

Сознание людей порождалось материальным процессом их жизни, обусловливалось им. Первоначально оно было {123} «непосредственно вплетено в материальную деятельность и в матери­альное общение людей, в язык реальной жизни»¹². Затем в свя­зи с возникновением новых (потребностей, разделением труда из практической деятельности путем ее «раздвоения» выделялись особые речевые, познавательные действия, действия «в уме», дающие людям возможность планировать свои практические действия, предвосхищать их результаты. Складывались различ­ные виды умственной, теоретической деятельности, позволяющие людям глубже проникать в сущность интересующих их явлений предметного мира и вместе с тем несущие в себе возможность «отлетов» мысли от действительности.

Психологические данные говорят о том, что «вначале было дело» (Гете), что процесс развития шел «от действия к мысли», хотя и не прямым, а извилистым и противоречивым путем (А. Валлон)¹³, что мышление как новая форма познания дейст­вительности возникало посредством совместной «орудийной» деятельности людей, в процессе их сотрудничества. Действие, разделенное сначала между двумя людьми, далее становилось с помощью слова внутренним действием одного человека (Л. С. Выготский). Из практических совместных актов склады­вания и раскладывания предметов, их объединения и разъедине­ния, ранжирования, группирования, деления на части, наклады­вания одних предметов на другие и т. п. возникли аналогичные им мыслительные действия с представляемыми объектами. Речь, родившаяся как средство общения, стала и орудием интеллекту­альных актов, их дальнейшей модификации, дифференциации и обобщения, носителем их познавательных результатов (П. Жа­не)¹⁴. В частности, исторические данные о генезисе числа убеди­тельно говорят о том, что числовые операции своими корнями уходят в наглядно-практические действия с количествами пред­метов, практические способы установления соответствия между ними и построения их рядов.

Порождаясь жизнью, идеальное становилось через практиче­скую деятельность реальным ее фактором. «Мысль о превраще­нии идеального в реальное,— отмечал В. И. Ленин,— глубока: очень важна для .истории. Но и в личной жизни человека видно, что тут много правды. Против вульгарного материализма»¹⁵. Идеалистические концепции исторического развития человече­ского сознания усиленно подчеркивают активную его роль, но, не объясняя происхождения сознания, они не могут ответить на вопрос о том, откуда оно черпает свою силу и как оно влияет на практику человека. В этих концепциях внутренняя {124} психическая деятельность отрывается от внешней, практической, абсо­лютно противопоставляется ей, превращается в особую сущ­ность. В действительности же внутренняя деятельность является производной от внешней, практической деятельности, имеет с ней общее строение и, являясь выражением единой целостной жизни человека, связывает его с отражаемым окружающим миром. Ис­тория развития психической деятельности — это история разви­тия самой человеческой жизни, подчиняющейся общественно-ис­торическим законам¹⁶.