III. Есенин и революция.

1. Лекция учителя.

Художественно-философский мир Есенина, как живой организм, рождается, растет вместе с ним, быстро меняется под влиянием важнейших событий ХХ века — Первой мировой войны, двух русских революций 1917 года, Гражданской войны и строительства социализма в Советской России, а также в силу внутренних причин изменения самого поэта. Проходя через все творчество Есенина, изменяются и отдельные его идеи, темы, мотивы, образы.

Для выделения периодов, этапов в творчестве Есенина служат разные основания: эволюция мировоззрения поэта, его отношение к крестьянству и пролетариату, родине и революции, изменение художественного мышления Есенина, образа автора, лирического героя и лироэпических персонажей в его произведениях, разных элементов поэтики и т. д. «Художественная картина мира у Есенина стремительно и динамично развивалась и преображалась... Кажется, в течение двух-трех лет, а иногда и года творчество Есенина решительно изменялось... получалось, что чуть ли не каждый год-два можно рассматривать как новый этап», — читаем в статье В. И Фатющенко «Произведение», «цикл», «книга», «картина мира» у Есенина» (Вестник Московского университета. Сер. Филология. — 1985. — № 5).

Исходя из отношения Есенина и его героев к революции, можно выделить пять главных периодов творчества поэта (указать на доске):

1) ожидание революции (1910—1917); 2) ее воспевание (1917—1919): «Да здравствует революция / На земле и на небесах!» (1918); 3) неприятие совершавшихся в стране событий (1919—1920): «Веслами отрубленных рук / Вы гребетесь в страну грядущего» (сент. 1919 года); «Ведь идет совершенно не тот социализм, о котором я думал...» (авг. 1920 года); 4) противоречивое отношение поэта и его героев к революции и советской власти (1921—1923): «Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской, по-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь» (7 февраля 1923 года); герои «Страны Негодяев»: комиссар Рассветов («Россия... вот это глыба... Лишь бы только Советская власть!..») и «идейный бандит» Номах («Мне до дьявола противны / И те и эти. Я потерял равновесие...»); 5) правдивое, объективное отражение советской действительности (1924—1925): «Радуясь, свирепствуя и мучась, / Хорошо живется на Руси» (июль 1925).

Первым откликом на Февральскую революцию явилось стихотворение «Разбуди меня завтра рано...» (1917).

Заранее подготовленный ученик читает наизусть.

Начинается произведение с обращения к матери и рисует символическую картину ожидания пришествия светлого гостя — явления Христа. Приметы дорого гостя связаны с окружающим миром природы: «след широких колес на лугу», «золота» дуга, которую «треплет ветер», и шапка-месяц. Ожидание рассвета будущего дня, когда кобылица «игриво взмахнет» красным хвостом, передает мечты о будущем: автор надеется стать «знаменитым русским поэтом», который воспоет высшие ценности жизни, мать, дающую человеку жизнь, светлого гостя и дорогие приметы своего родного дома: «Воспою я тебя и гостя, / Нашу печь, петуха и кров... / И на песни мои прольется / Молоко твоих рыжих коров».

В 1917 году Есенин встретил революцию вдохновенно. Он был тогда счастлив. С женитьбой на З. Н. Райх («милой Зикан») в июле 1917 года поэт связывал романтические надежды на свой дом и семейный очаг. «В эти месяцы, — вспоминал его друг В. Чернявский, — были написаны одна за другой все его богоборческие и космические поэмы о революции... Он был весь во власти образов своей «есенинской Библии».

«Есенинская Библия» состояла из десяти маленьких поэм: «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение», «Инония», «Сельский часослов», «Иорданская голубица», «Небесный барабанщик» и «Пантократор», в которых Есенин воспел творение нового мира.

Начавшаяся летом 1918 года гражданская война, голод 1920— 1921 годов, крестьянские восстания против новой власти — все это вместе определило пересмотр Есениным своей поэтической философии. Приходит разочарование. Пророк превращался в хулигана:

Плюйся, ветер, охапками листьев, —

Я такой же, как ты, хулиган.

«Хулиган»

— Кто же такой есенинский хулиган?

Он когда-то был «деревенским озорником», у него — душа крестьянина, который «каждой корове с вывески мясной лавки... кланяется издалека» и вспоминает «запах навоза с родных полей». Но теперь он стал городским «в цилиндре и лакированных башмаках». Он застрял в городе и вынужден играть чужую роль — почти цирковую, клоунскую:

Я нарочно иду нечесаным

С головой, как керосиновая лампа на плечах.

Мне нравится, когда каменья брани

Летят в меня, как град рыгающей грозы.

«Исповедь хулигана»

И в то же время он провозглашает себя «последним поэтом деревни», по которому скоро «прохрипят... двенадцатый час» «деревянные часы» уходящей Руси:

Скоро, скоро часы деревянные

Прохрипят мой двенадцатый час!

«Я последний поэт деревни»

В 20-е годы отношение поэта к революции стало неоднозначным. Поэт справляет «панихиду» по дорогому деревенскому миру («Я последний поэт деревни» и «Сорокоуст», 1920), выражает не только свою боль, но и боль многих жителей России, страны по преимуществу аграрной. Прощание с деревянной деревней не сводится к противостоянию деревни и города или протесту против наступления «железного гостя», новой технической эры паровозов и тракторов, как считали современники поэта. В каждой строчке выражена пронзительная боль от погибели традиционного уклада русской жизни, целого мира русской духовности, когда высшей ценностью являлось все живое — «милое родное звериное».

В стихах Есенина начала 20-х годов резко меняется облик природы. Бывшая некогда благостной, солнечной, многоцветной, она становится теперь жуткой и мрачной, несущей знамение гибели:

Взбрезжи полночь луны кувшин

Зачерпнуть молока берез!

Словно хочет кого придушить

Руками крестов погост!

Бродит черная жуть по полям,

Злобу вора струит в наш сад,

Только сам я разбойник и хам,

И по крови — степной конокрад.

«Хулиган»

Маска «шарлатана и скандалиста» приоткрывает спрятанное за нею отчаяние, духовную драму несбывшихся надежд.

Есенин осознавал эту драму как конфликт органической деревенской культуры с технической городской цивилизацией, как роковую победу «железного» над «живым». В полной мере это осознание проявится в «Сорокоусте».

Индивидуальное сообщение учащегося на тему: «Стихотворение Есенина «Сорокоуст». Восприятие, истолкование, оценка».

С болью поэт говорит о том, что «красногривый жеребенок» не выдерживает состязания с паровозом, бегущим на «лапах чугунных»:

Милый, милый, смешной дуралей,

Но куда он, куда он гонится?

Неужель он не знает, что живых коней

Победила стальная конница?

В том же «Сорокоусте» он дал выразительную формулу обреченности Руси:

Скоро заморозь известью выбелит

Тот поселок и эти луга.

Никуда вам не скрыться от гибели,

Никуда не уйти от врага.

Вот он, вот он с железным брюхом,

Тянет к глоткам равнин пятерню...

………………………………..

О, электрический восход,

Ремней и труб глухая хватка,

Се изб бревенчатый живот

Трясет стальная лихорадка!

Гражданская война, в которой человек с особым остервенением убивал себе подобных, окончательно разрушила веру Есенина в разумность путей, которыми движется история. В драматической поэме «Пугачев» (1921) Пугачев в поисках «мужицкого рая» начинает жестокую, беспощадную бойню. Чего стоят хотя бы слова Хлопуши:

Завтра ж ночью я выбегу волком

Человеческое мясо грызть.

И потому крестьянский вождь при всех своих благих намерениях терпит поражение — падает «под душой, как под ношею». Природа становится в «Пугачеве» проекцией человеческой жестокости: луна похожа на лошадиный череп, который «каплет золотом сгнившей слюны», ветер дует «сыростью и вонью болот», ольха капает «желтым мозгом из пробитой башки»... И когда Пугачева выдают его же соратники, он в итоге воспринимает это едва ли не с облегчением — как возможность вернуться к человеческому в самом себе.

Лирика Есенина 20-х годов проникнута психологизмом и драматизмом. В окружении «московских изогнутых улиц», в обостренной, потрясающей исповедальности исчезает и «смиренный инок», и вызывающий «хулиган» и перед нами — поэт, лицо которого искажено гримасой боли и недоумения.

Есенин, однако, делал попытки «зацепиться за реальный смысл действительности»: в мае 1922 года уехал за границу, чтобы оттуда, с дистанции оценить происходящее в России, куда он вернется весной 1923 года.

Поэт знакомится с той западной цивилизацией, которой он так боялся и которую так отрицал. Он в полной мере оценил и бытовой комфорт Европы, и индустриальную мощь Америки, ему стало хорошо понятно, что в том же направлении России суждено сделать важные и необходимые шаги. В очерке «Железный Миргород» он попытался связать свою судьбу с историческим выбором России, заявляя о готовности принять и полю бить «коммунистическое строительство». Однако места для себя и своих стихов, как ни старался отыскать, — не находил. На пути из Америки в Россию Есенин писал Кусикову о терзающем его чувстве тоски и ненужности: «Чувствую себя здесь чужим и ненужным, а как вспомню про Россию и вспомню, что там ждет меня, так и возвращаться не хочется...»

Тем не менее Есенин вполне искренно пытается декларировать свою близость новой действительности:

Мне теперь по душе иное...

И в чахоточном свете луны

Через каменное и стальное

Вижу мощь я родной стороны.

«Неуютная жидкая лунность...»

Приемлю все.

Как есть все принимаю.

Готов идти по выбитым следам.

Отдам всю душу октябрю и маю,

Но только лиры милой не отдам.

«Русь Советская»

Самый же главный итог его финальной лирики 1924—1925 годов состоял, пожалуй, в том, что он впервые попытался увидеть деревню такой, какой она есть. В стихотворении «Возвращение на Родину» (1924) рисуется картина послереволюционной деревни: церковь, с которой комиссар снял крест; изба без икон, выкинутых сестрами-комсомолками; «пузатый» «Капитал» Маркса на столе... Все до боли знакомое — и все чужое:

Язык сограждан стал мне как чужой,

В своей стране я словно иностранец.

«Русь Советская»

У Есенина нет ни малейшего желания в чем-либо упрекать своих односельчан, но нет и попыток хоть чем-то подсластить горечь узнавания этой чужой страны:

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

«Русь Советская»

Пропасть между поэтом и реальностью только увеличивалась:

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Синь очей утративший во мгле, —

горько подытожит он в декабре 1925 года.

В 1924—1925 годы к Есенину приходит чувство исчерпанности своей идеи и завершенности творческого пути. В «Черном человеке» и «Персидских мотивах» оно прозвучало особенно сильно и трагично. Жизнь, перед лицом которой поэзия разоблачается как красивая иллюзия, оказывается ненужной, никчемной и опустошенной — таков центральный конфликт «Черного человека». От этой действительности можно попытаться заслониться придуманной Персией — страной любви и поэзии, но сам Есенин до конца не верит в условный, иллюзорный Восток.

И все же в лирике позднего Есенина не было отчаяния, обратите на это внимание в одном из лучших стихотворений 1924 года «Отговорила роща золотая...».

2. Самостоятельная работа учащихся. Письменный анализ стихотворения (можно подготовить раздаточный материал — текст стихотворения и примерный план анализа поэтического текста).

Отговорила роща золотая

Березовым, веселым языком,

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —

Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.

О всех ушедших грезит конопляник

С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,

А журавлей относит ветер в даль,

Я полон дум о юности веселой,

Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,

Не жаль души сиреневую цветь.

В саду горит костер рябины красной,

Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,

От желтизны не пропадет трава,

Как дерево роняет тихо листья,

Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,

Сгребет их все в один ненужный ком...

Скажите так... что роща золотая

Отговорила милым языком.