5. Изготовление орудий постройки

(Продолжение)

Когда шимпанзе не достигает высоко подвешенной цели при помощи одного ящика, есть возможность, что он поставит один на другой два ящика или еще больше, и, таким образом, достигнет цели. Кажется, что единственный и простой вопрос, который должен быть быстро разрешен, заключается в том, сделает ли он это на самом деле. Однако, если поставить соответствующие опыты, вскоре оказывается, что для шимпанзе проблема распа­дается на два частичных требования, которые надо хорошо различать, причем с одним из них он справляется очень легко, в то время как другое представляет для него необычайные труднос­ти. Человек (взрослый) наперед считает, что в первом требовании заключается вся проблема, а там, где для животных лишь впервые начинаются трудности, мы вначале не видим вообще никакой проблемы. Для того, чтобы этот замечательный факт выступил в описании с такой же яркостью, с какой он навязывается наблю­дателю, непосредственно видящему опыт, является совершенно необходимым разделение с этой точки зрения отчетов об опытах. Я начинаю с того ответа на вопрос, который человеку кажется единственным.

Султан в одном из ранее описанных опытов был близок к тому, чтобы поставить два ящика один на другой, когда одного оказалось недостаточно; однако, вместо того, чтобы действитель­но [150] но поставить уже поднятый второй ящик на первый, он произво­дил с ним неправильные движения в свободном пространстве вокруг первого ящика и над ним; затем другие способы вытесни­ли это спутанное действие. Опыт повторяется (8. II); цель подвешена очень высоко, оба ящика стоят неподалеку друг от друга на расстоянии примерно 4 мот цели; все другие вспомога­тельные средства устранены. Султан тащит больший из ящиков к цели, ставит его плашмя под цель, становится, глядя вверх, на него, приготовляется к прыжку, но на самом деле не прыгает; он слезает, схватывает другой ящик и бежит галопом, таща его за собой по помещению, где происходят опыты, причем производит необычайный шум, ударяет о стены и всеми возможными спосо­бами обнаруживает свое неудовольствие.⁴³

Он схватил второй ящик, наверное, не для того, чтобы поставить его на первый; ящик должен только помочь ему выразить свое расположение духа. Однако, его поведение сразу совершенно изменяется; он прекращает шум, подтаскивает изда­ли свой ящик прямым путем к другому и тотчас же ставит его в вертикальном положении на первый; затем он влезает на пос­тройку, которая несколько качается, много раз приготовляется к прыжку, но опять не прыгает: цель все еще находится слишком высоко для плохого прыгуна. Впрочем, он сделал все, что от него зависело.

(12. II). Хика и Грандэ немногими днями раньше были научены Султаном и мною употреблять один ящик; напротив, оперирование двумя ящиками им еще не известно. Ситуация такая же, как в опыте с Султаном. Каждое из животных тотчас же схватывает ящик; то Хика, то Грандэ стоят со своим ящиком под целью, но нельзя наблюдать ни малейшего намека на то_# чтобы они ставили их друг на друга. С другой стороны, они с трудом влезают на ящик; когда нога уже поднята, они опускают ее, лишь только взгляд их обращается кверху. Наверное, не случайно, но под влиянием взгляда к цели на большую высоту и Хика и Грандэ переходят к тому, что ставят ящик в вертикальном положении; [151] измерение дистанции глазами приводит к этому изменению, как к внезапно наступающей и ясной попытке лучше приспособиться к ситуации. Наконец, Грандэ схватывает свой ящик и бешено неистовствует с ним, как прежде Султан. Как и у него, беснование прекращается совершенно неожиданно. Грандэ подтаскивает свой ящик к другому, бросив взгляд по направлению к цели, с усилием приподнимает ящик, неловко ставит его на нижний и хочет быстро забраться наверх; однако, когда при этом верхний ящик, скользя, сдвигается в сторону, она, как бы малодушно и без ответной реакции, позволяет ему совсем упасть. В принципе Грандэ также решила задачу; поэтому наблюдатель поднимает ящик, устойчиво ставит на нижний и поддерживает его здесь, пока Грандэ залезает наверх и достигает цели. Она делает это лишь с большим недоверием.

(22. II). Кроме Грандэ и Хики, присутствует Рана. Грандэ подтаскивает сначала один, а затем и другой ящик под цель; однако возится с ним так, что вызывает впечатление беспомощ­ности, и не ставит один ящик на другой. Это совершенно похоже на наблюдаемые иногда состояния «недостатка ориентировки», в которые могут впадать Султан и Хика по отношению к обеим тростинкам. Внезапно подскакивает Хика, сразу ставит один ящик на другой и залезает наверх. Трудно разрешить вопрос, имеем ли мы здесь дело с последействием предыдущего опыта и примера Грандэ или с решением, которое теперь возникает самостоятельно, но может быть, также помогает возня Грандэ.

Подвешивается новая цель: теперь Рана ставит один ящик плашмя под цель, а другой — тотчас же (равным образом, плашмя) на него: но постройка слишком низка, и животные мешают друг другу улучшить ее тем, что хотят строить все одновременно и каждый сам по себе. Поскольку я знаю Рану, я мог бы предположить в этом случае подражание только что виденному, по крайней мере, значительную помощь примера; однако, от этого вопроса здесь ничто не зависит.

Ряд дальнейших опытов, которые, однако, приводили к большей правильности нового действия отнюдь не так быстро, как в других случаях, будет описан ниже. После того, как животные привыкли тотчас же ставить два ящика один на другой, когда этого требовала ситуация, возник вопрос, могли ли бы они продвигаться еще дальше вперед в этом направлении.

Опыты (более высоко подвешенная цель, три ящика в [152] некотором отдалении) обнаружили вначале, что Султан выпол­нял только более трудные постройки из двух ящиков, поставлен­ных друг на друга в вертикальном положении, которые выглядели как колонны и, само собою разумеется, позволяли доставать очень высоко (8. IV); Султан, правда, с самого начала подтаскивал третий ящик вместе с двумя остальными к месту постройки прежде, чем приступал к самому конструированию, однако, оставлял его лежать возле без употребления, так как он и без этого достигал цели при помощи своей колонны. (9. IV). Цель висит еще выше; Султан голодал предобеденное время, поэтому с большим усердием приступает к работе. Он кладет тяжелый ящик плашмя подцель, ставит на него другой в вертикальном положе­нии и пытается, стоя наверху, схватить цель; не достигнув цели, он смотрит вниз и осматривается кругом—его глаза останавлива­ются на третьем ящике, который вначале из-за своих незначи­тельных размеров показался ему не имеющим никакой ценности — с большой осторожностью слезает вниз, схватывает ящик, влезает с ним наверх и завершает постройку.

Особенно далеко со временем пошла Грандэ, в ту пору из маленьких — самое сильное, но вместе с тем и самое терпеливое животное. Большое количество неудач, обвал начатых построек, разного рода (отчасти незаметно созданные ею же самой) труд­ности не могли отвлечь ее от работы, и она вскоре дошла до того, что, подобно Султану, ставила друг на друга три ящика (срав. табл. IV) и довела это (30. VII. 1914) даже до красивой постройки из четырех ящиков, когда поблизости нашлась клетка больших размеров, широкая поверхность которой позволяла поставить на нее три остальных части постройки. Когда весной 1916 года опять была предоставлена возможность возводить более высокие пос­тройки, Грандэ и после большого перерыва была относительно самым лучшим и, во всяком случае, столь же превосходящим других архитектором, как и раньше; высокие постройки из четырех строительных элементов хотя и представляли для нее трудности, тем не менее при упорном старании удавались ей вполне хорошо (срав. табл. V).

Хика, правда, также воздвигает, без значительного количес­тва злоключений при постройке, башни из трех ящиков, но она не может достигнуть той степени упражнения, как Грандэ, так как нетерпеливая и шустрая по природе, Хика предпочитает медлен­ной стройке опасные прыжки с шестом или без него, с земли и [153] с низкой постройки, и часто выполняет их с успехом, в то время как Грандэ при ее образе действий должна еще в течение некоторого времени тяжело работать.⁴⁴ Рана с трудом выходит за пределы двух пиков. Если она достигает этого, она или переходит к бесконечным пробам с миниатюрными палками для прыгания или же — это бывает часто—ставит верхний ящик открытой стороной кверху и впитывает непреодолимое стремление сесть в него; если Рана села, и чувствует себя слишком хорошо для того, чтобы встать и продолжать строить. Консул никогда не строил. Терцера и Чего обнаруживали лишь слабые попытки строить, Нуэва и Коко погибли прежде, чем могли быть испытаны в этом отношении.

Без сомнения, архитектурные произведения, как, например, описанные постройки Грандэ, представляют собой уже выполне­ние очень дельное, особенно, если принять во внимание, что конструкции насекомых (муравьев, пчел, пауков) и некоторых позвоночных (птиц, бобров), хотя и могут быть более совершен­ными по своему результату, но осуществляются на совершенно другом, и в отношении истории развития более примитивном, пути. Нижеследующее изложение покажет, что между дельной, но неповоротливой стройкой одаренного шимпанзе и верной и объективно красивой конструкцией, например, сети паука име­ется различие общего характерам, как-то в основном должно было бы достаточно явствовать уже из предыдущего. Однако, к сожалению, я убедился на опыте, что даже зрители, разумные в других случаях, наблюдая такую стройку, задают вопрос: «не инстинкт ли это?». Поэтому я вижу себя вынужденным еще раз обратить особенное внимание на следующее. Паук и подобные ему искусники делают настоящие чудеса, но основное заключа­ется в том, что как раз только для этого в них необычайно прочно заложены специальные условия задолго до того, как представля­ется повод для выполнения. Шимпанзе не получает прямо для своей жизни никакого специального предрасположения при посредстве нагромождения строительного материала делать до­ступными высоко подвешенные цели, что он делает все же своими силами, когда того требуют обстоятельства и имеется строительный материал.

Взрослый человек, вероятно, склонен не замечать действительных [154] трудностей, которые находит шимпанзе при такой пос­тройке, потому что он предполагает, что поставить второй эле­мент постройки на первый — означает повторить постановку первого на землю (и под цель); что, когда первый ящик стоит, его верхняя поверхность эквивалентна какому-либо месту на ровной земле, и поэтому при нагромождении, собственно говоря, только поднимание представляет собой нечто, no-видимости, новое. Таким образом, представляется еще очень большим вопросом, будут ли при этом животные вести себя до некоторой степени «дельно», не орудуют ли они ящиками совершенно неловко и т. п. Я сам никак не ожидал, что благодаря наблюдению буду поставлен перед следующим и гораздо более важным вопросом. То, что предстоит еще одна и особенно значительная трудность, казалось бы, явствует уже из нижеследующего единичного отчета о том, как Султан начал строить.

Я повторяю: когда Султан в первый раз достает второй ящик и поднимает его (28. I), он двигает его загадочным образом над первым и вокруг него и не ставит на первый ящик. Во второй раз (8. II) он ставит второй ящик, по-видимому, без какой бы то ни было неуверенности на нижний, но постройка еще слишком низка, так как цель по недосмотру была подвешена слишком высоко. Опыт тотчас же продолжается, цель подвешивается примерно на 2 м в сторону к более низкому месту крыши, постройка Султана оставляется на прежнем месте. Однако кажет­ся, что неудача оставляет последействие, которое очень мешает, так как Султан в течение продолжительного времени совершенно не заботится о ящиках, в противоположность другим случаям, когда новое решение возникало и, в общем, обычно легко повторялось (впрочем, Коко едва опять не потерял решение). Вполне возможно, что для шимпанзе (как и для людей) практи­ческий «успех» при посредстве какого-либо метода означает для оценки его пригодности гораздо больше, чем то, чтобы он был вещественно вполне оправдан (оценка exeventu в плохом смысле этого слова).

Иногда бывает, что мы начинаем работать над математичес­ким или физическим вопросом с совершенно правильными «подходами», продолжаем считать или размышлять, приходим к пункту, где, по-видимому, дорога теряется, весь образ действий опрокидывается, и только впоследствии мы открываем, что метод совершенно правилен и та трудность была лишь трудностью [155] совершенно побочного характера, которая легко могла бы быть преодолена. Если бы только при ее появлении мысленная связь была единственно определяющей и была строго проверена, то уже тогда должно было бы ясно обнаружиться, что помеха была несущественной. Чем меньше мы обозреваем все заслуживающие внимания связи, тем больше мы можем быть напуганы внешней неудачей; поэтому нет ничего удивительного в том, что на шимпанзе, совершенно неясно воспринимающего известные стороны ситуации, методически несущественная неудача оказы­вает такое же влияние, как и принципиальная ошибка, и что он малодушно бросает целое потому, что побочное обстоятельство привело к неудаче первое выполнение. Хорошим примером нам уже послужила Грандэ, когда она внезапно ставит второй ящик на первый. Это решение является не только объективно принципи­ально хорошим, но имеет характер подлинности; к несчастью, случается так, что верхний ящик одним углом попадает на поперечную доску, которая прибита сверху нижнего ящика: когда животное хочет залезть наверх, ящик, скользя, сдвигается на сторону. Грандэ дает ему окончательно упасть и своим поведени­ем ясно показывает, что благодаря этому весь метод целиком больше уже не заслуживает ее внимания. Подобное этому всегда вытекает из положения, когда одна сторона дела не обозревается ясно; таким образом, мы приходим к главному пункту: опыт с двумя ящиками заключает условия, которые шимпанзе не вполне схватывает.

В дальнейшем ходе опыта имеет место следующий замеча­тельный эпизод: животное пускает в ход более старые методы — хочет подвести сторожа за руку к цели, последний отталкивает его; тогда Султан пытается проделать то же самое со мной, но я также отказываю ему в этом. Сторожу поручается, когда Султан опять захочет подвести его к цели, сделать вид, что он поддается ему, но, лишь только животное залезет ему на плечи, встать низко на колени. Вскоре это действительно происходит: Султан подво­дит сторожа к цели и тотчас же залезает ему на плечи, сторож быстро сгибается, животное, жалуясь, слезает, схватывает обей ми руками сторожа под сидение и усердно старается выпрямить его в высоту. Поразительный способ улучшить орудие, которым является человек! Когда Султан после этого больше не заботится о ящиках, кажется вполне уместным — он ведь уже один раз сам нашел решение — уничтожить действие неудачи, в которой он не виноват. Я ставлю Султану его ящики один на другой под цель [156] точно также, как он сделал это ранее на месте первой цели, и позволяю ему достигнуть цели.

Что касается стараний Султана опять выпрямить сторожа, то я хотел бы заранее решительно защитить себя против упреков в «превратном понимании», «приписывании»: явление, в худшем случае, только описано, и оно вообще совершенно не может быть понимаемо превратно. Однако для того, чтобы случай, как изолированный, не возбуждал сомнений (которые сами по себе не оправданы), поскольку нет сомнения в том, что Султан не один раз, но опять и опять пытается использовать сторожа и меня в качестве скамейки, я присоединяю краткое описание подобного случая: (19. II) Султан не может придти к решению в одном опыте, в котором цель лежит по ту сторону решетки, так что ее нельзя достать; я стою внутри решетки, вблизи цели. После напрасных стараний другого рода животное подходит ко мне, хватает меня за руку, тащит к решетке и в то же время изо всех сил — к себе, книзу, и просовывает мою руку между прутьями решетки по направле­нию к цели. Когда я не схватываю ее, Султан идет к сторожу и пытается проделать с ним точно то же самое. Впоследствии он повторяет этот образ действий (26. III) с той лишь разницей, что он вначале жалобными просьбами зовет меня к решетке, так как я на этот раз стою снаружи. В этом, как и в первом случае, я проявил как раз такое сопротивление, что животное только-только могло преодолеть его, и оно отстало от меня лишь тогда, когда моя рука лежала на цели и я (в интересах будущего экспериментирования) все же не сделал ему в угоду и не достал цели. Я упоминаю в дальнейшем, что животные в один жаркий день должны были ожидать воду дольше, чем обычно, поэтому, в конце концов, просто брали сторожа за руку, за ногу, под колено и со всей силой теснили и придвигали его к двери, за которой обычно стоял горшок с водой. Это на долгое время сделалось постоянным обычаем; если человек продолжал кормить шимпан­зе бананами, то Хика без обиняков брала их у него из рук, откладывала их в сторону и тащила его к двери (Хика всегда ощущает жажду). Было бы совершенно неправильным считать шимпанзе, как раз в таких вещах, тупым и глупым. Относительно вышеописанного случая следует еще заметить, что, благодаря форме здешней мужской одежды (сорочка и брюки без сюртука), животные могут особенно легко разбираться в человеческом теле. Если им еще что-нибудь неясно, они при случае исследуют это, и стоит только допустить более сильные изменения одежды или [157] костюма (бороды), как Хика и Грандэ тотчас же с большим интересом предпринимают исследование.

После ободряющей помощи мы опять отодвигаем ящики в сторону. Новую цель подвешиваем у того же места крыши. Султан тотчас же очень быстро возводит постройку из обоих ящиков, однако, на том месте, где в самом начале опыта была подвешена цель и стояло его собственное первое сооружение. Из примерно ста случаев применения ящиков и постройки, это — единствен­ный раз, когда была сделана глупость такого рода. Султан производит при этом впечатление совершенно смущенного и, вероятно, изнурен, так как опыт уже более, чем в течение часа, длится на месте, где очень жарко.⁴⁵

Так как Султан все время без всякого плана двигает ящики туда и сюда, мы, в конце концов, ставим ящики один на другой еще несколько дальше под целью; Султан достигает цели, и мы отпускаем его. Только еще однажды я видел его таким же смущенным и беспорядочным.

На следующий день (9. II) обнаруживается, что в самом деле должна заключаться особенная трудность: Султан подтаскивает один ящик под цель, но не приносит другого; наконец, постройка возводится для него, и он достигает цели. Новая цель, тотчас же подвешенная (сооружение опять разрушено), совершенно не побуждает его к работе, он лишь хочет опять использовать наблюдателя в качестве скамейки; сооружение еще раз возводится для него. Под третью цель Султан ставит ящик, подтаскивает также и другой, но в критический момент останавливается, обнаруживая своим поведением полную беспомощность; он все время смотрит вверх, на цель, и при этом неуверенно хватается за второй ящик, затем совершенно внезапно крепко схватывает его и решительным движением ставит на первый. Неуверенность в течение продолжительного времени находится в самом резком контрасте с этим внезапным решением.

Двумя днями позже опыт повторяется; цель висит опять на новом месте. Султан ставит ящик косо под цель, приносит второй, уже поднимает его и опять, глядя на цель, как бы малодушно дает ему упасть. После многих промежуточных действий [158] (ползанье вдоль крыши, подтаскивание наблюдателя) он снова принимается за постройку, тщательно устанавливает пер­вый ящик стоймя под целью и с большим трудом ставит на него второй; при поворачивании и дерганий ящик повисает наверху, надетый своей открытой стороной на угол нижнего ящика; Султан залезает наверх и тотчас же обрушивается вместе с постройкой на землю. Совершенно изнеможенный,, он остается лежать в одном из углов площадки и оттуда рассматривает ящики и цель. Лишь по истечении продолжительного времени он снова приступает к работе, ставит один ящик стоймя и пытается таким образом достигнуть цели, спрыгивает вниз, схватывает второй ящики, наконец, в упрямом усердии достигает того, что тот точно также в вертикальном положении стоит на первом, хотя уже сдвинут в сторону так сильно, что при каждой попытке залезть наверх сейчас же начинает шататься. Лишь после большого количества проб, во время которых животное, очевидно, действу­ет совершенно вслепую и все предоставляет зависимости от успеха или неудачи движений, лишенных плана, верхний ящик попадает в такое положение, в котором он не начинает шататься уже тогда, когда Султан пробует его ногой, и цель достигается.

Начиная с этого опыта, Султан применял второй ящик всегда без промедления, а самое главное, больше никогда уже ему не было абсолютно неясно, как нужно поступать с ним.

Из отчета видно, что после первого самостоятельного реше­ния мы, в общем, четыре раза ставили для Султана ящики один на другой; в опытах с Грандэ (Хикой и Раной) я три раза после первого решения оказывал эту помощь, бывшую очень пригод­ной для того, чтобы поощрять животных к дальнейшему упорно­му применению этого способа. Если бы я заставлял их сильно голодать и от времени до времени опять и опять ставил в такую же ситуацию, то дальнейшее развитие постройки оставалось бы тем же самым и без этого вмешательства. Основательное наблю­дение способа, которым они строят, после первых же опытов показалось мне более важным, чем вопрос, продолжали ли бы шимпанзе строить без поощрения и переходили ли бы затем к постройкам из трех и четырех элементов; поэтому после первого принципиального решения я, насколько это было возможно, поощрял животных к стройке. Если бы постановка второго ящика на первый не представляла собой ничего другого, кроме повторе­ния простого (на ровной земле) употребления ящиков, только на [159] вышележащей ровной поверхности, то после предыдущих опытов вовсе нельзя было бы ожидать, что раз найденное решение не будет вполне хорошо воспроизводиться: ведь Султан и Грандэ в те дни, когда производился этот опыт, уже вполне свободно доставали высоко подвешенную цель при помощи одного ящика, как это явствует также и из опытов; однако, оба нелегко воспро­изводят стройку, и беглый взгляд на описание опытов показыва­ет, что в этом, наверное, виновна не только первая (внешне практическая) неудача. Равным образом, чисто внешний момент не является главной причиной: конечно, ящики тяжелы для маленьких животных и в процессе опытов бывают моменты когда они просто не справляются с тяжестью. Но надо только видеть, с какой энергией и с каким успехом, в общем, они толкают и поднимают тяжесть, если они вообще строят, и как они могут опять очутиться в состоянии полной беспомощности, когда они держат второй ящик уже достаточно высоко поднятым и им нужно только еще (по человеческим понятиям) опустить его на нижний ящик, животные бросают дальнейшую стройку не из голого страха перед телесным напряжением. Скорее, они не­сколько неловки в самом начале. Однако и этому нельзя прида­вать слишком большого значения, так как, по всей вероятности, отказ от метода после первой пробы внутренне связан с осталь­ным странным поведением — много раз и внезапно наступающей беспомощностью перед двумя ящиками, это поведение не имеет абсолютно ничего общего с неловкостью. Животное ведет себя тогда не так, как тот, кто неловко выполняет определенное действие, но как тот, кому ситуация вообще не дает однозначного указания для определенного действия.

Эту заторможенность, беспомощность (или называйте, как хотите), которая может постигнуть животных в первых опытах, когда, очевидно, уже появилось решение «Второй ящик наверх», и они уже приступают к его выполнению, мы наблюдали три раза у Султана, два раза у Грандэ и лучше всего впоследствии (весной 1916 года) у взрослой уже Чего, когда она в первый раз хотела поставить один ящик на другой. Я подчеркиваю еще раз: сначала все идет хорошо, после того как животные вполне посвящены в ситуацию и убедились, что с одного ящика им не достать цель, настает момент, когда внезапно в задачу вовлекается второй ящик. Тогда они тащат или (Чего) несут его к первому и разом останавливаются, когда подходят близко к последнему. [160] Неуверенными движениями они держат второй ящик то здесь, то там над первым (если не дают ему беспомощно тотчас же упасть на пол, как однажды Султан), и если бы не было известно, что эти же животные прекрасно видят в обыкновенном смысле этого слова, можно было бы подумать, что имеешь перед собой в высшей степени близоруких животных, которые лишь с трудом различают, где, собственно, стоит первый ящик. В особенности у Чего поднимание второго ящика над первым в сторону и вперед от него длится достаточно долго без того, чтобы оба ящика касались друг друга дольше, чем на мгновение. В самом деле, нельзя смотреть на это без того, чтобы не сказать себе: здесь две задачи; одна («Второй ящик наверх») действительно не предъяв­ляет к животным очень больших требований, если они уже знают простое употребление ящиков; другая задача «Один ящик при­строить на другом так, чтобы он прочно возвышался на нем» — в высшей степени трудна. В этом заключается единственное существенное различие между употреблением одного ящика на земле и постановкой второго ящика на первый. В первом случае компактную форму опускают на гомогенную и бесформенную поверхность земли, которая не предъявляет каких-либо особен­ных требований, или же ее просто только тащат по земле (до места, находящегося под целью), причем эта компактная форма не отделяется от земли; во втором случае узко ограниченное тело, имеющее специальную форму, должно быть составлено вместе с другим телом подобного же рода таким образом, чтобы получился определенный результат, и при этом шимпанзе, по-видимому, доходит до границы своих способностей.

Ретроспективный взгляд позволяет тотчас же увидеть, что ранее описанные опыты, в которых фигурировал один ящик на ровной земле, обязательно должны вводить в заблуждение отно­сительно этой трудности, устраняя ее, и поэтому не могут дать достаточно полной картины поведения шимпанзе: маленькое животное или подтаскивает свой ящик к месту, находящемуся приблизительно под целью, или переворачивает его с ребра на ребро. В обоих случаях совершенно безразлично, сдвинут ли ящик на несколько сантиметров, даже дециметров вправо, влево, вперед или назад; повсюду почва остается одинаково ровной (а [161] цель, несмотря на небольшие отклонения в сторону, все же вполне может быть достигнута,⁴⁶ и поэтому в руках шимпанзе, который не видит никакой проблемы, ящик коротким движени­ем сам собою приходит в положение равновесия, в котором он является годным для употребления.

Совершенно иначе дело обстоит в опыте с двумя ящиками: здесь шимпанзе встречается уже с проблемой статики, которую он должен разрешить,⁴⁷ так как первый и второй ящики сами собой не разрешают ее, как это делают первый ящик и ровная почва. Это пояснение приводит к выводу, что шимпанзе без труда поставит на находящийся под целью очень большой ящик, поверхность которого оптически и физически более похожа на ровный грунт, другой значительно меньший ящик; действитель­но, в таких случаях маленький ящик, коль скоро он был поставлен на большую клетку, представлявшую собой нижний элемент постройки, тотчас же прочно устанавливался.

Есть два рода разумной статики, точно также как два способа овладеть функцией рычага. Один способ, способ физики (центр тяжести, момент силы и т. д.), принимается здесь во внимание столь же мало, сколь мало он имеет отношения к бесчисленным случаям, в которых человек «правильно» кладет или ставит одни вещи на другие. К сожалению, психология до сего времени не начала исследовать этот род физики наивного человека, который чисто биологически имеет большее значение, чем наука, носящая то же имя, так как в такой же двойной форме выступает не только статика и функция рычага, но и остальная огромная часть физики, и каждое мгновение все наше поведение определяется именно наивной, а не научной физикой⁴⁸.

Как бы ни складывалась наивная статика человека, уже поверхностное наблюдение показывает, что «тяжелое», с одной стороны, и наглядные пространственные формы — с другой, [162] играют в ней столь же значительную роль, как абстрактные понятия силы и длины в строго физической статике. По крайней мере, один из указанных «компонентов» должен находиться у шимпанзе в очень неразвитом состоянии, так как общее впечат­ление от наблюдений, снова и снова произведенных над живот­ными, приводит к выводу: статика вообще едва ли имеется у шимпанзе; почти все, что касается «статических задач» при постройке, шимпанзе решает не разумно, а исключительно путем проб, и нельзя представить себе более резкой противоположнос­ти, чем разница между подлинными решениями, которые насту­пают внезапно и протекают в виде замкнутого ряда, и возней вслепую с одним ящиком над другим, в которой проходит процесс постройки, если, благодаря счастливой случайности (подобные уже были описаны выше), шимпанзе уже с самого начала не поставит один ящик на другой. Подлинное решение заключается, без сомнения, в том, чтобы «второй (или третий, четвертый — не в их числовом значении, а как еще один») ящик поместить над первым», но «установить на нем» может быть лишь с осторож­ностью употреблено для обозначения того, что в действительнос­ти делает шимпанзе, так как эти слова имеют в виду уже статику в нашем смысле (не обязательно научном), а животное обладает очень и очень небольшой частицей последней.

Нечто, совершенно подобное этому, можно наблюдать у детей на первом году жизни; и они во время опыта пробуют один предмет пристроить к другому, держа его в различных, нередко странных, положениях, а иногда и прижимая к последнему: совершенно очевидно, что им также еще недостает статики этого рода. Однако в то время как дети, подрастая, примерно к трем годам обычно уже совершенствуются в наиболее простом из этой наивной физики равновесия, шимпанзе, по-видимому, едва ли делает существенные успехи в этом направлении, даже если имеет достаточную возможность упражняться. Правда, вскоре его не­уверенность в области пространственных форм и тяжестей не обескураживает его настолько, чтобы он прекращал всякие по­пытки поставить один ящик на другой, но все же работа, за которую шимпанзе принимается с бодростью после того, как успех, достигнутый таким способом, усиливает его уверенность, сводится к точно таким же пробам, как вначале: поворачивание, дергание, перевертывание, передвижение верхнего ящика на нижнем, так что животные, особенно Грандэ, под конец своим [163] терпением вызывают почти изумление. Не следует думать, что подобная постройка, хотя бы только из трех ящиков, возводится в несколько секунд; чем больше поводов дают ящики для разного рода промежуточных случаев, чем меньше они по размерам, чем больше прибитых перекладин они содержат, тем дольше должны работать с ними животные; Грандэ иногда в течение нескольких десятков минут постепенно воздвигала свою постройку и дости­гала определенной высоты, обрушивалась вместе с постройкой, опять начинала и т. д. , пока не была совершенно изнурена и просто не могла больше ничего делать.

В этих путанных действиях при постройке некоторые черты особенно характерны. Если верхний ящик принимает положе­ние, в котором он статически покоится совершенно удовлетвори­тельно, но при этом может совсем незначительно покачиваться, шимпанзе часто снимает его с места, где он хорошо помещался, и поворачивает его, когда рука или нога обнаруживает шаткость (оптика положения не оказывает здесь заметного влияния на контроль шимпанзе). Если при этом, или прежде, верхний ящик случайно принимает любое положение, в котором он хоть одно мгновение не качается, шимпанзе влезает наверх с уверенностью, если трение (хотя бы совсем ничтожное) в каком-либо месте на мгновение фиксирует ящик, прежде совершенно неустойчивый, и последний под тяжестью животного должен обязательно немед­ленно обрушиться. Так, Султан хочет, как будто это само собой разумеется, подняться на второй ящик, который едва-едва дер­жится, будучи поставлен на один угол нижнего ящика. Поэтому для шимпанзе довольно безразлично, выступает ли ящик из постройки далеко в сторону и т. п. , и иногда, действительно, третий ящик мог бы и не упасть вовсе, если бы наверху не было четвертого ящика или самого животного. Легко видеть, что должно произойти, когда шимпанзе здесь в первый раз совершен­но очевидно покидает оптический подход к ситуации и именно, вероятно, потому, что его оптика не может дать того, что от нее требуется. Шимпанзе воздвигает сооружения и довольно часто с успехом влезает на них, но они, с точки зрения статики, почти переходят границы понятного для нас, так как все обычные для нас структуры построек (прежде всего, оптически прочно внед­рившиеся в нас) осуществляются шимпанзе случайно и, так сказать, в борьбе за устойчивость. Если рассмотреть несколько подробнее и внимательнее первую постройку из трех ящиков, [164] принадлежащую Грандэ (ср. табл. IV, я надеюсь, что репродукция позволит разглядеть это), то можно увидеть, что эта постройка едва-едва «жизнеспособна» и что, действительно, в момент фото­графирования она стоит уже больше не благодаря собственной крепости, но лишь благодаря правильно использованной тяжести самой Грандэ, которая, в свою очередь, держится за цель и не может снять или отпустить ее без того, чтобы не упасть вместе с постройкой. Подобное этому случается очень часто, только постройки нередко выглядят гораздо более странными; по боль­шей части катастрофа происходит раньше, чем удается уловить благоприятный и спокойный момент для снимка.

Из этого описания уже видно, что животные возмещают недостающую им (обыденную) статику человека статикой треть­его рода, а именно — статикой собственного тела, которая автоматически осуществляется особым нервно-мускульным ап­паратом. В этом отношении шимпанзе, как мне кажется, значи­тельно превосходит человека и извлекает существенную выгоду из этой прекрасной способности. Если он стоит на постройке, статика которой внушает страх зрителю, каждое обнаруживающе­еся подозрительное движение и наклон моментально и мастерски компенсируются перемещением центра тяжести тела, поднятием рук, сгибанием туловища и т. д., так что ящикам, находящимся под животным, также достается кое-что от статики ушного лабиринта и мозжечка шимпанзе. Вполне можно сказать, что при постройках в значительной части случаев само животное со своим тонко регулируемым распределением тяжести представляет со­бой составную часть, без которой сооружение обрушилось бы. Но, разумеется, из этого следует, что не может быть и речи о наличии в этом действии (физиологическом в узком смысле) «решения» в выше очерченном смысле этого слова.

Следует предостеречь против толкования, приблизительно­го, удобного и ничего не говорящего относительно действитель­ного положения вещей, будто животные только слишком беспо­рядочны и разбросаны в своих действиях, чтобы строить, более сообразуясь с правилами статики.

Их способ действий вначале может произвести именно такое впечатление на новичка; более длительные наблюдения за неутомимым прилежанием Грандэ, которая также часто разру­шает сооружение, воздвигнутое сообразно правилам статики, потому что что-нибудь в нем шатается, как и, пытаясь снова и [165] снова, воздвигает «несообразно со статикой», убедят каждого, что причина лежит глубже, и, по крайней мере, животным, которые наблюдались до сего времени, принципиально мешает предел их «оптического разума» (optische Einsich)⁴⁹.

Если животные не могут разумно осуществить подходящего соединения строительных элементов, то не следует удивляться тому, что они часто не схватывают имеющегося соединения и поэтому обращаются с ним неразумно, так как им опять-таки недостает соответствующих частей человеческой физики (наив­ного рода) и, по-видимому, она лишь с трудом может приобре­таться ; также и здесь дело не просто в беспорядке и поспешности. Так, можно порой наблюдать, как Грандэ (атакже и другие), стоя на одном ящике, хочет втащить наверх другой, который открыт с одной стороны и в который одним углом входит уже поставлен­ный ящик. Таким образом, Грандэ, по крайней мере, отчасти, своей собственной тяжестью, обременяющей оба ящика, мешает тому, чтобы второй ящик мог быть поднят, тем не менее, она дает себе много труда, чтобы втащить последний наверх, рвет и трясет его и, в конце концов, не подозревая, что она сама себе мешает, приходит в ярость.

Бывает, что Грандэ стоит на одном ящике, который постав­лен на концы двух других, как на два столба⁵⁰, и теперь один из нижних ящиков кажется ей пригодным в качестве элемента для постройки; тогда она преспокойно вытаскивает его, если он поддается, и очень пугается, когда она теперь (по существу дела совершенно неизбежно) обрушивается на землю вместе с ящи­ком, на котором стоит. В 1916 году я опять видел это; заметного [166] улучшения нет.

Наоборот, животные научаются, по-видимому, тому, что при стройке не следует поворачивать ящик открытой стороной кверху, хотя как раз это вовсе не имеет большого значении, и воздвигались многие постройки, в которых следующий ящик вполне прочно лежал поперек отверстия. Во всяком случае, этот способ постройки встречается со временем все реже.

Постановка ящиков на нижние может производиться с земли или с выступающих краев нижних этажей (снизу), а также таким образом, что животное, стоя на самой верхней поверхнос­ти, тащит к себе наверх следующий ящик. Первый образ действий в общем более практичен, так как при нем строитель сам не препятствует собственной работе, как это легко случается в другом случае, и вначале животные регулярно обращались к нему; однако в опытах, в которых животные строили сообща, всей компанией, и которые будут описаны ниже, они часто приходили к тому, что стояли на самом верху постройки, и, таким образом, здесь применялся второй образ действий.

Иногда кажется уместным какой-нибудь бросившийся в глаза при наблюдениях факт представить в наиболее резко выраженной форме при посредстве критического опыта. Для этой цели животные в нашем случае были поставлены перед следую­щей ситуацией, как перед задачей: цель подвешена высоко, поблизости лежит ящик, но почва под целью занята кучей камней средней величины, на которой ящик едва л и может быть установ­лен достаточно прочно. (11. IV. 1914) Хика становится на кучу камней и тщетно пытается достать цель рукой, а затем—палкой; о ящике она вообще не заботится, а короткое время спустя больше не обращает внимания также и на цель. Второй опыт, поставлен­ный много часов спустя в тот же день, протекает точно также. Хика, конечно, ничего не предпринимает с кучей камней; мне кажется совершенно невозможным, чтобы Хика видела ее, как препятствие, так как в гораздо более грубых опытах с препятстви­ями она никогда не достигала такой ясности распознавания; во всяком случае, она, по крайней мере, попробовала бы. Тем более однозначно протекал опыте наиболее умным животным, Султа­ном, в той же ситуации и в тот же день: он тотчас же втаскивает ящик на кучу камней, но ему не удается как следует поставить его. Затем он подтаскивает издалека большой ящик-клетку, втаскива­ет его на камни, ставит на него первый ящик и после пятнадцати [167] минут самой усердной работы достигает цели, впрочем — с помощью постройки, которая сильно наклонена набок. Теперь мы складываем камни уже в виде совершенно остроконечной пирамиды. Однако на этот раз Султан, благодаря счастливой случайности, уже в несколько минут пристроил свой ящик на кучу камней и опять достигает цели. При третьем повторении — пирамида опять восстановлена — он не имеет никакого успеха и вскоре прекращает свои старания. Во время опытов он не сделал ни малейшего движения для того, чтобы сдвинуть в сторону камни и освободить ровную почву.

На следующий день вместо камней под целью было положе­но несколько коробок из-под консервов, как ролики. Султан тотчас же схватывает ящик и пытается поставить его стоймя на жестяные коробки, причем ящик опять и опять скатывается с них. После продолжительной возни с ящиком он (случайно) сдвинул коробки под целью несколько в сторону, так что получилось свободное место, достаточно большое для того, чтобы поставить на него (стоймя) ящик. Тем не менее, в дальнейшем он делает напряженные попытки поставить ящик стоймя на коробки, ни в малейшей степени не обращая внимания на это свободное место. Однако ничто в его поведении не указывает на то, чтобы удалить катящиеся консервные коробки, хотя это могло было бы быть сделано без всякого труда в несколько секунд. В конце концов, ящик, благодаря случайности, стоит на земле и на коробках косо, но в известной степени прочно, и Султан достигает цели.

Опыт с Султаном становится особенно важным благодаря тому, что ведь это животное немедленно вынимает из ящика отягчающие его камни, когда ящик не поддается переноске; таким образом, препятствия, которые он понимает как таковые, он удаляет. Тот же самый прежний опыт показывает также, что шимпанзе не очень-то обращает внимание на то, что препятствия ставятся экспериментатором («хозяином»), и последнее мешает ему удалять препятствия. Это—антропоморфизм. Султан вообще не заботится о том, как вся эта мелочь попала сюда, а что касается уважения, то в общем, он не проявляет его до того момента, когда после проступка в действительности наступают печальные пос­ледствия: во всяком случае, это запрещение должно было бы повторяться так же часто, как запрещение лазить вдоль крыши, что в моем присутствии, в конце концов, происходило редко.

В марте 1916 г. тот же опыт был случайно осуществлен с [168] Грандэ. Хика тщетно прыгала с коротким, крепким стволом деревца к цели и оставила его лежать под целью. Грандэ начала строить и именно сперва на свободном месте на земле; однако, когда во время возни с ящиками один из них упал как раз под целью, на ствол, животное изменило свой план и выбрало этот ящик в качестве базиса. Грандэ изо всех сил старалась воздвигнуть на нем постройку, и все время эта основа шаталась и скатывалась со ствола; однако, Грандэ ни разу не взглянула на препятствие, точно также, как Султан на жестяные коробки.

После сообщенного выше можно наперед определить тип всех дальнейших наблюдений: когда шимпанзе подлинно разре­шает задачи, касающиеся только дистанции (в известной степени «грубой») до цели, и одновременно с этим почти совершенно не обладает или не научается нашей (наивной) статике, то должны прямо-таки с необходимостью возникать «хорошие ошибки» — в них животное делает подлинную попытку лучше преодолеть дистанцию, это хорошо; вместе с тем, по незнанию оно собира­ется сделать невозможное с точки зрения статики, это ошибка.

Первая из этих хороших ошибок наблюдалась лишь в двух случаях; она производила несколько озадачивающее впечатле­ние. (12. II) Хика в своих первых попытках тщетно старается достать цель при помощи одного ящика; вскоре она видит, что даже самые лучшие прыжки не помогают, и оставляет этот способ. Однако, внезапно она схватывает ящик обеими руками, с большим напряжением поднимает его до уровня своей головы и прижимает к стене, вблизи которой висит цель. Если бы ящик сам собой остался «стоять» здесь у стены, задача была бы решена, так как Хика легко смогла бы взобраться на ящик и, стоя на нем, достигнуть цели. Впоследствии в подобном опыте Грандэ ставит один ящик под цель, поднимает ногу для того, чтобы залезть на него, и обескураженно опускает ее, взглянув наверх. Внезапно она схватывает ящик и, все время глядя вверх на цель, прижимает его на некоторой высоте к стене, как Хика. Попытка решения является правильной: ряд движений от «поднимания ноги» до «прижимания ящика к стене» имеет резкий изгиб — «опускание ноги»—«схватывание ящика», а дальнейший процесс: «схватыва­ние—решительное поднимание на высоту примерно 1 м, прижи­мание к стене» представляет собой единый прием. Совершенно то же самое относится к поведению Хики. Безусловно, ложным было бы толкование, будто животные хотели сбить цель при [169] помощи ящика. Если бы их намерение было таково, они, во-первых, совершенно иначе обращались бы с ящиком, производи­ли бы с ним другие движения, а, во-вторых, они тогда поднимали бы ящик прямо кверху по направлению к цели, а не двигали бы его в сторону и не прижимали к стене, как это в действительности делали оба шимпанзе. К этой последней форме поведения, на самом деле представляющей собой наивную статику, хотя и соответствующую уровню шимпанзе и в высшей степени прими­тивную, я еще вернусь ниже.

Можно подумать, что Грандэ подражает тому, что она подметила у Хики; если только ближе познакомиться с подража­нием у шимпанзе, это следует рассматривать как в высшей степени невероятное утверждение. В остальном Грандэ ведет себя, как при правильной попытке решения задачи, и ничто не изменилось бы, если бы она переняла это; шимпанзе с невероят­ным трудом подражает чему бы то ни было, если совсем не понимает существа дела.⁹⁾

Если с ящика, который стоит плашмя, нельзя достать цель, шимпанзе часто, взглянув вверх, поворачивает ящик, придавая ему стоячее положение. В том же направлении идет дальнейшее подлинное улучшение, которое опять-таки содержит ошибку—не удовлетворяет требованиям статики: животное стоит на ящике, уже имея перед собой второй ящик, поставленный стоймя; однако, взгля­нув на цель, животное видит, что дис­танция все еще слишком велика. Тогда поставленный стоймя ящик опять и опять выводится из положения равно­весия и ставится в диагональное положение» (ср. рис. 10);животное даже все время всерьез старается залезть на верхушку постройки, которая, таким образом, становится выше. Очевидно, эта попытка решения может удержи­ваться продолжительное время и воз­вращаться снова и снова, так как, хотя при этом ящик двигается в поддержи­вающих его руках — в конце концов, это бывает с ящиками почти во всех случаях, — тем не менее, он, без напряжения [170] со стороны животного, в известной степени «стоит» (в неустойчивом равновесии). Грандэ с удивительным упорством и тщательностью повторяла эту хорошую ошибку в течение ряда лет.

К этим двум случаям следует добавить третий, в котором дело, правда, не идет собственно о постройке, но, тем не менее, касается области статики: Хика пытается комбинировать прыгание с палкой и постройку — она или начинает с бешеной быстротой влезать с постройки на шест, в то время как последний стоит рядом на земле, или ставит шест так же на ящик, если постройка сколько-нибудь достаточно прочна для этого, что, само собой разумеется, опять-таки нельзя установить оптически. Если теперь верхний ящик лежит открытой стороной кверху, больше всего возвышаются узкие края ящика; таким образом, Хика ставит свой шест не внутрь открытого ящика, на его дно, но со всей тщательностью старается поставить его как можно выше, т. е. на какое-нибудь место края ящика, ширина которого едва равняется 15 мм. К счастью, шест всегда скатывается с узкого края прежде, чем Хика начинает как следует лезть кверху, иначе это могло бы плохо кончиться. Однако, она сам а делает все для того, чтобы осуществить это, и снова ставит шест на край ящика. Также и здесь, из понимания в одном отношении (высота и приближе­ние к цели) и полного отсутствия чутья в другом (статика) возникает хорошая ошибка.

Постановка лестницы по предъявляемым требованиям стоит так близко к постройке ящиков, что она должна быть здесь затронута. В обоих случаях, когда применение орудий само по себе уже вошло в обычай, обнаруживается специальный способ делать их пригодными к употреблению, как совершенно незави­симая от того задача — сообщение определенного направления орудию и статика. Употребление лестницы шимпанзе, однако, учит нас обращать особое внимание на два пункта, которые не бросаются прямо к глаза при постройках из ящиков.

Когда Султан в первый раз применяет лестницу (вместо ящика или стола, его обращение с лестницей очень интересно: вместо того, чтобы прислонить ее к стене, вблизи которой висит цель, подвешенная к крыше, он свободно ставит ее стоймя на землю как раз под целью и пытается, таким образом, залезть по ней вверх. Если уже знать животное и его привычки, можно сразу же увидеть в качестве чего применяется здесь лестница—в качестве [171] шеста для прыгания. Животное старается применить эту продолговатую деревянную вещь точно также, как прежде оно применяло палки и доски. Когда это никак не удается, образ действий изменяется: Султан, действительно, прислоняет лес­тницу к стене (а), однако, совершенно иначе, чей это делает человек, — так, что одна из продольных перекладин прилегает к стене в вертикальном положении, в то время как плоскость лестницы выступает в пространство перпендикулярно стене (а). Таким образом он залезает на лестницу. Так как цель подвешена вблизи угла комнаты, и поэтому животное, влезая, находится очень близко от другой (b) стены (срав. рис. 11), ему удается,

поднимаясь по нижним сту­пенькам, удержать лестницу и себя в равновесии благодаря тому, что он одной рукой опи­рается на находящуюся против него стенку.

Однако, прежде чем цель достигнута, лестница шатает­ся, и после того как Султан много раз падал на землю вмес­те с ней, он некоторое время лежите мрачным видом, затем снова принимается за работу и после многих попыток находит положение, подобное тому, ко­торое нам хорошо известно и при котором он может взоб­раться наверх и сорвать цель. Однако, при этом, как и при предыдущих пробах, получает­ся впечатление, будто он вовсе не стремится поставить лес­тницу по способу, обычному для человека, но старается в возмож­но большей степени присоединить ее к поверхности стены и при этом остаться с ней некоторым образом под целью; однако, первая тенденция очень сильна, при пробах она по временам преобладает, и благодаря этому, когда Султан, в конце концов, с успехом применяет лестницу, последняя стоит — по требовани­ям, предъявляемым нами к статике — еще слишком круто. [172]

Грандэ, никуда не годный гимнаст, неохотно берется за шест для прыганья, и поэтому на первый раз она употребляет лестницу - она не присутствовала при опыте с Султаном — совершен но иначе (3. II). Цель опять подвешена к крыше, вблизи угла комнаты. Грандэ достает лестницу, прислоняет ее к стене в поперечном положении, так что одна из двух продольных пере­кладин по всей своей длине лежит на земле, и пытается, прыгая с верхней продольной перекладины, достигнуть цели. Прошло лишь несколько дней с тех пор, как она узнала употребление ящиков; когда она здесь, находясь в такой же ситуации и не имея ящика, берет лестницу и ставит ее в поперечном положении под цель, тотчас же видно, что она использует лестницу как нечто вроде плохого ящика, который должен быть поставлен против стены. Однако, уже в следующем опыте она ставит лестницу стоймя, и именно совершенно так же, как Султан, так что одна продольная перекладина, повернутая кверху несколько косо, почти прилегает к стене, в то время как плоскость лестницы выступает в пространство перпендикулярно стене. При этом угол перекладины, прислоненный к несколько шероховатым доскам стены, испытывает трение, как раз достаточное для того, чтобы удержать лестницу; однако, когда Грандэ осторожно подымается по ступенькам, она обрушивается вместе с лестницей. Несмотря на это, она вновь и вновь предпринимает попытки при этом же положении лестницы, пока один раз угол перекладины не нахо­дит достаточной поддержки (наверное, случайно) в незначительнейшем выступе, и животное может взобраться по лестнице — которая, по нашим понятиям, почти что стоит в воздухе, — достаточно высоко для того, чтобы сорвать цель. Три месяца спустя (14. V) я повторил опыт с Грандэ: она ставит лестницу к стене стоймя, почти точно в том же положении, какое было описано выше, только еще больше отклоняясь от вертикали. Опять следует удивляться осторожности и точности, с которой животное выравнивает опасные движения лестницы перемеще­нием тяжести тела; так как лестница, как и раньше, держится у стены только на одном углу продольной перекладины, явление выглядит уже почти выходящим за пределы физических законов.

Султан и в 1916 г. сохраняет тот же образ действий. Так как Хика тоже предпочитает это положение, и лишь иногда (менее часто) бывает, что лестница совсем или почти прижата к стене своей плоскостью, способ ставить лестницу стоймя едва ли [173] является случайным. В столь же малой степени делом случая является то, что способ ставить лестницу, обычный для людей, никогда, даже после многих попыток, не удается в совершенстве — и ни разу не удается ясно и просто с самого начала (как настоящее решение).

Из этих наблюдений следует:¹⁰⁾

1. Если оставить в стороне старания Султана использовать лестницу как шест для прыгания, то из всего дальнейшего явствует, что шимпанзе все же, без сомнения, обладает некоторы­ми скромными зачатками статики, и что поэтому выше, по всей справедливости, шла речь лишь о почти полном отсутствии у шимпанзе этого наивного знания. Уже Грандэ и Хика не подни­мают ящика, стоящего слишком низко, в свободное пространст­во, но, приподнимая его в сторону, прижимают к стене. Точно также Султан, Грандэ и Хика пытаются установить контакт между лестницей и стеной, коль скоро возникает необходимость в укреплении, но первоначально — только оптический контакт, и поэтому при дальнейших пробах, которые, по большей части, все же необходимы, они не очень-то заботятся о том, осуществлено ли настоящее и практическое соприкосновение: лишь бы только лестница хоть как-нибудь оставалась стоять «у стены». Даже при прыганий с палкой обнаруживается то же самое: ни одному животному не вздумается шест для прыганья, который слишком короток, просто держать выше в воздухе или свободно держать над ним другой шест — для удлинения; всегда конец палки должен стоять на чем-нибудь, по меньшей мере (Рана) — опти­чески прилегать к чему-нибудь. Чреватое опасными последстви­ями предприятие Хики, которая ставит кончик своего шеста на узкий край открытого ящика, также указывает не только на статическую неясность, но и на очевидную статическую потреб­ность — особенно, если принять во внимание ту тщательность, с которой она выполняет как раз это определенное движение, а не ставит наугад свою палку прямо в воздух.

Однако прижимание ящика к вертикальной стене опять показывает, как мало эта потребность в своем развитии вышла за пределы оптического контакта (здесь также и контакта через прижимание). Пристраивание лестницы, которое, правда, отчет­ливо направлено к тому, чтобы установить оптическую связь (или называйте, как хотите) между лестницей и стеной и постольку не представляет собой чистого способа проб, тем не менее, как раз [174] потому, что здесь действует один лишь оптический фактор,^; значительно отклоняется от требований нашей статики. Лестни­ца, прилегающая к стене одной продольной перекладиной или своей поверхностью, оптически находится в более тесном контак­те со стеной) чем лестница, которая (в положении, обычном для людей) соприкасается со стеной и землей лишь в четырех пунктах — углами продольных перекладин, и статически находится в очень прочном положении, но, тем не менее, для шимпанзе, вероятно, представляется мало «укрепленной», почти висящей oi воздухе, точно также, какой нам представляется лестница в том положении, которому отдает предпочтение шимпанзе. К сожалению, с другой стороны, дело не доходит до полного использова­ния оптического фактора: при постройке из ящиков оптический контакт, правда, также играет известную роль, но в действительности шимпанзе никогда не стремятся к прочному сочленению форм, в котором ведь обнаруживается уже значительное прибли­жение к нашей (весьма ориентированной в этом смысле) наивной статике; и даже «грубый контакт» наполовину оставляется без внимания уже тогда, когда более высоко находящиеся ящики выступают в сторону, в пространство, далеко за пределы их основы. Вероятно, имеется тенденция там, где в своем поведении шимпанзе не достигает большей ясности, пренебрегать также и возможными следами, которые могут быть благоприятно исполь­зованы при «пробах». Не так плохо дело обстоит с установкой лестницы: соединение «гомогенная стена — простая общая форма лестницы» шимпанзе обозревает гораздо лучше, чем соединение двух ящиков; нельзя не признать здесь чего-то от контактной статики, если даже она не совпадает с нашей статикой и объек­тивно совершенно не практична. То, что при постановке лестни­цы шимпанзе прикладывает к стене именно одну из продольных перекладин, а плоскость лестницы свободно выступает в про­странство, проистекает, вероятно, из того, что животные хотят удержать орудие направленным на цель, которая подвешена к крыше; если бы в первых опытах с лестницей цель была подве­шена к стене, то, в конце концов, прижимание поверхности лестницы к стене (под целью) было бы доведено до конца.

Так как в этой работе в возможно меньшей степени должна идти речь о теории, я лишь вкратце укажу на то, что образ жизни шимпанзе как раз препятствует выработке у него статики. Мы знаем, что так же и у человека прочная ориентировка поля зрения [175] по абсолютной вертикали прочный верх и низ видимых/образов, поворачивание которого действует в виде сильных изменений, достигается постепенно в детские годы. Гипотеза, говорящая о том, что это (нормальное) абсолютное положение пространства представляет собой продукт того, что мы постоянно держим голову вертикально, вносит много ясности, совершенно безраз­лично: будут ли видеть в этом влияние «опыта», или же (как автор) склонны допускать непосредственное физиологическое длитель­ное воздействие силы тяжести и раздражений, исходящих от оптических структур (при таком положении головы), на извест­ные части функционирующей нервной системы. Во всяком случае, с образованием этой абсолютной ориентировки в про­странстве дело обстоит хуже, если голову держать в других положениях столь же часто, как и в выпрямленном, как то имеет место у шимпанзе. Если мы вспомним, в какой значительной степени наша статика зависит от абсолютной вертикали (и горизонтали), прочного верха и низа, вообще от прочного пол­ожения для ориентировки—ребенок, поскольку вообще нет нали­цо подобного положения для ориентировки, также не обладает статикой в смысле статики взрослого человека, можно легко увидеть, что шимпанзе живет в условиях, крайне неблагоприят­ных для развития у него статики.

Тем в большей степени условия его жизни пригодны для того, чтобы упражнять функции лабиринта и мозжечка, сделать животное телесно ловким до такой степени, что даже самый худший гимнаст-шимпанзе может не бояться конкуренции чело­века. В специальном случае к этому присоединяется то, что при постройке из ящиков, равно как и при установке лестницы, отсутствует настоящее поощрение развития статики, так как для шимпанзе достаточно прочны те постройки, которым человек доверился бы нелегко.

Разумеется, не одни только приведенные выше моменты повинны в этом недостатке: уже немногие наблюдения над животными учат тому, что здесь имеется затруднение, действую­щее в гораздо более общей форме, а именно то, как шимпанзе ведет себя в отношении образов и структур, если совершенно отвлечься от фиксирования положения в пространстве (срав. последнюю главу).

2. Если, будучи еще неопытным, столкнуться с животными и захотеть каким-либо способом испытать их, то как бы само [176] собой накрашивается предоставить в их распоряжение орудие, сделано человеком для специальных целей и рассчитанное на многообразное применение — лестницу, молоток, клещи и т. п.—и поставить вопрос: применит ли шимпанзе эти инструменты. И далее: если неопытный зритель видит животных, оперирующих хотя бы с лестницей, его легко приводит в изумление степень развития и разума шимпанзе, с которыми он применяет челове­ческое орудие. Наоборот, следует вполне уяснить себе, что животное, собственно, не употребляет «лестницу» — в том значе* нии, какое это слово имеет для человека и в которое входит определенного рода функция (статика), равно как и определенная структура, — и что для шимпанзе, который, в общем, обозревает лишь очень грубые целостные свойства и только простейшие функции вещей, лестница вовсе не представляет весьма значи­тельных преимуществ по сравнению с прочной доской, шестом, частью дерева, которые он применяет сходным образом.⁵¹

Однако, когда шимпанзе употребляет эти предметы в качестве орудий и употребляет их подобно тому, как он оперирует с лестницей, зритель не очень-то похвалит это действие, и именно потому, что он дал ослепить себя внешне человеческими чертам» в употреблении «настоящей лестницы», а это впечатление повы­шенного человекоподобия вовсе не вызывается применением столь нечеловеческих (для шимпанзе, однако, эквивалентных) орудий. Здесь, как и всегда при исследовании шимпанзе, следует остерегаться того, чтобы внешнее впечатление сходства с челове­ком (производимое орудием) смешать с уровнем умения, со степенью разума. То и другое вовсе не всегда идет параллельно друг другу. Для того, чтобы сделать совершенно ясной эту мысль, я хотел бы в качестве примера указать на то, что я не могу признать различия в ценности между применением шимпанзе лестницы и прыганьем с палкой, и в крайнем случае — самую незначитель­ную разницу между установкой лестницы под целью и приведе­нием в то же положение прочной доски. Лестница и доска используются сходным образом и выполняют (благодаря тому, что ноги шимпанзе способны к схватыванию) приблизительно одну и туже роль, в то время как для человека они совершенно различны по ценности; шест для влезания (в том смысле, какой [177] он имеет для шимпанзе) представляет собой для большинства людей, безусловно, жалкое орудие, для шимпанзе же он куда более пригоден и хорош, чем лестница. Таким образом, и здесь подобие человеку вовсе не может служить масштабам.

Зато следует всегда искать функцию, в которой животное применяет предмет, следует выделить, что из него животное действительно охватывает; и если только знать, каковы те функ­ции, в пределах которых шимпанзе может понимать функцио­нальное значение предметов, то лучше в этой области простей­ших, прямых связей точно исследовать, что животное выполняет с ясностью, и как оно при этом приходит к решениям, чем приводить его в соприкосновение с искусственными произведе­ниями человека, в которые, так сказать, вложены тонкие функци­ональные моменты: при ближайшем рассмотрении дело обстоит так уже с лестницей, молотком, клешами и т. д. Животное каждый раз оставит совершенно без внимания (и не поймет) половину того, что в инструменте важно для человека, причем, с одной стороны, произведет впечатление спутанности, неясности, так как не употребляет орудия «по назначению», а с другой стороны, будет импонировать сходством с человеком, так как оперирует именно с «лестницей, молотком, клещами». Для оценки уровня развития шимпанзе, равно как и для теории интеллекта, для которой могут быть использованы подобные исследования, опы­ты протекают более четко, более полноценно в том случае, когда сложные по своим функциям человеческие орудия же включают­ся в ситуацию, а применяется лишь материал более простой и обладающий наиболее простыми функциональными свойства­ми ; в противном случае сбиваешь с толку животных и самого себя как наблюдателя. Лишь когда область простых разумных дейст­вий, относящихся к наглядным внешним ситуациям, будет иссле­дован а достаточно основательно, можно не останавливаться на изучении наиболее простых функций, принадлежащих к типу разумных, прежде чем приводить животных в соприкосновение сразу с целым комплексом проблем.

Положение несколько изменяется при другой постановке вопроса: если дело больше не идет, в первую очередь, о том, чтобы исследовать, с чем шимпанзе может разумно орудовать без посторонней помощи, если в этом уже до некоторой степени имеется ориентировка, то в дальнейших опытах можно устано­вить, насколько шимпанзе научается понимать более сложные в [178] функциональном отношении образы (и вообще ситуации) в том случае, если при этом оказывать ему всяческую помощь. Ведь и мы не изобрели в один прекрасный день то, с чем теперь поступаем разумно, но, по большей части, мы научились этому при очень большой посторонней помощи; таким образом, в дальнейшем мог бы быть поставлен важный вопрос: научается ли шимпанзе понимать установку лестницы по тому способу, какой обычен для человека? В конце концов, постигает ли он точно, если ему помочь, какое функциональное значение имеют клещи?

Дополнение. Коллективная стройка. Когда животные, при­годные для этого опыта, уже знали стройку из двух ящиков, им часто предоставлялась возможность строить на площадке сообща для того, чтобы достать высоко подвешенную цель. Со временем это превратилось в их поистине любимое занятие. Однако, нельзя представлять себе «коллективную стройку» шимпанзе, как упоря­доченную совместную работу, при которой роль каждого отдель­ного соучастника, насколько это возможно, строго установлена в смысле разделения труда. Скорее, дело происходит таким обра­зом: если цель подвешена, все животные, ища, оглядываются вокруг себя, и тотчас же после этого одно животное бежит к шесту, другое — к ящику или к чему-либо иному, что кажется пригодным; со всех сторон они подтаскивают материал, причем большинство из них тащит свой материал по земле, а Хика часто несет ящик высоко на руках или половую доску на плечах, как рабочий. Несколько животные в одно и то же время хотят взобраться наверх, каждое старается достигнуть этого и ведет себя так, как будто оно строит без участия других или как будто то, что уже сделано, представляет собой его постройку, которую оно само намеревается окончить. Если, далее, одно животное начало строить, а другие тоже строят со всем рядом, как это нередко имеет место, то в случае нужды у соседа отбирают ящик, а иногда даже' вспыхивает борьба за обладание им. То, что драки часто преры­вают работу, понятно ведь само собой, так как, чем выше постройка, тем больше желание каждого животного стоять навер­ху. Результат, по большей части, таков, что, благодаря ссоре, объект спора уничтожается-рушится во время драки, и так как дело идет о том, чтобы опять начать сначала, то довольно часто Султан, Хика и Рана через некоторое время перестают драться и прекращают работу, в то время как Грандэ, более старая, сильная и терпеливая, чем те трое, обычно остается одна. Таким образом, 779н она постепенно приобрела наибольший навык в стройке, хотя более нетерпеливые животные — Султан и Хика — безусловно, превосходили ее по интеллекту. Одно животное помогает другому очень редко, а когда это бывает, надо очень внимательно просле­дить, в каком смысле это происходит. Так как Султан вначале был явно впереди других, и я поэтому хотел именно других заставить строить, умное животное должно было часто сидеть в стороне и наблюдать. На одном из рисунков (табл. IV) можно с легкостью узнать, как напряженно внимателен он при этом (животное справа внизу). Если допустить небольшое послабление — не возобновлять все снова и снова строгого запрещения — то хотя оно все еще оказывает свое действие, так что Султан не осмели­вается сам строить, как тогда, когда ему дозволено достать цель, однако, при внимательном наблюдении он иногда не может удержаться от того, чтобы не приложить (придвинуть) быстро руку, когда ящик грозит упасть, поддержать его, когда другое животное делает решительное и опасное усилие или, наконец, не вмешаться другим маленьким движением, как бы относящимся к чужой постройке (срав. изображение на табл. VII, которая взята из кинематографического фильма: Султан крепко держит ящик, который шатается, когда Грандэ выпрямляется, чтобы достать цель).

Однажды при подобных условиях (запрещение строить са­мому) случилось даже так, что Султан — когда Грандэ, поставив два ящика один на другой, не достигла цели и не знала, как помочь себе, — не мог больше продолжать пассивной роли зрителя, быстро притащил к самой постройке третий ящик, находившийся до этого примерно на расстоянии 12 м, и после этого опять уселся, как будто это само собой разумелось, в качестве зрителя, хотя наблюдатель ни словами, ни движениями не напоминал ему о запрещении.

Не следует ошибочно представлять себе это явление, как и все, что идет в таком же направлении: то, что заставляет Султана делать нечто подобное, не есть желание помочь другому живот­ному, по крайней мере, это не является главной причиной. Если видеть, как он перед тем сидит и следит за каждым движением другого животного, занимающегося стройкой, глазами, а часто и незначительными зачаточными движениями руки и кисти, то не остается никакого сомнения в том, что происходящее по существу и в высшей степени интересует его, и что он тем в большей [180] степени, так сказать, «внутренне содействует», чем более крити­ческим является положение. «Помощь», которую он моментами действительно оказывает, есть ничто иное, как увеличение того «содействия», на которое все время были намеки; таким образом, интерес к другому животному в лучшем случае мог действовать при этом, как совершенно второстепенный фактор, особенно у крайне эгоистичного Султана. Во второй части этих исследова­ний будет показано, как далеко может идти этот вид «содействия», и как оно принудительно овладевает животным, когда последнее наблюдает за другим, воздвигающим постройку (срав. на табл. VII впереди оживленное поведение Консула в момент наивысшего напряжения; само собой разумеется, что на движущейся кинематограмме это видно гораздо лучше). Ведь мы все знаем нечто подобное: если кто-нибудь, благодаря длительному упражнению, очень хорошо владеет каким-либо видом работы, ему трудно спокойно наблюдать, как другой неловко проделывает эту работу: «у него чешутся руки» вмешаться и «сделать дело». Так же и мы, по большей части, далеки от того, чтобы желать облегчить другому работу исключительно из чистой любви к ближнему (наши чувства к нему обычно моментами даже холодны), столь же мало мы ищем в работе внешней выгоды для себя, работа сама по себе могуче притягивает нас.

Иногда мне кажется, что шимпанзе в отношении таких незначительных черточек, которые ведь нельзя трактовать слиш­ком интеллектуалистически, еще более похож на нас, чем в области интеллекта в узком смысле этого слова. (Прекрасным примером является то, что животное, подвергшись наказанию, передает его другому, нелюбимому животному: так, например, нередко Султан передает его Хике). '

Порой поведение животных походит на совместную работу в обычном смысле этого слова; однако, нельзя быть вполне убежденным в этом. Маленькие шимпанзе однажды (15. II) уже сделали значительное количество безуспешных попыток достать высоко подвешенную цель. В некотором отдалении стоит тяжелая деревянная клетка, которую они до настоящего времени еще никогда не применяли в подобных опытах. Но вот, наконец, Грандэ обращает внимание на ящик: она трясет его, чтобы подтащить к цели, переворачивая его с ребра на ребро, но ей не удается приподнять его с земли; тогда подходит Рана и, рядом с Грандэ, подхватывает ящик настолько целесообразно, насколько [181] это возможно: обе собираются, действительно, поднять клетку и кантовать ее, когда подскакивает также и Султан и, схватив клетку с одной стороны, очень усердно «помогает». Ни одно из животных не могло бы без помощи других сдвинуть ящик с места; в руках трех животных, движения которых точно согласованы, он быстро приближается к цели; однако, ящик еще немного удален от нее, когда Султан внезапно вскакивает на него и во время другого сильного прыжка по воздуху срывает цель. Другие живот­ные не получили награды за работу, но вместе с тем они вовсе не работали для Султана, а, с другой стороны, последний имел полное основание сделать прыжок уже на некотором отдалении от цели. Рана уже при первых движениях Грандэ у ящика, с которым первая еще не освоилась, наверное, тотчас же понимает, в чем дело; также и она теперь рассматривает ящик как орудие и подхватывает его в собственных интересах; вслед за тем также поступает и Султан. Так как все животные хотят одного и того же, и ящик, приведенный в движение, непосредственно предписыва­ет вновь присоединяющемуся животному способ участия, ящик (тяжесть) быстро сдвигается с места.

Следующие опыты, по всей вероятности, напоминают пове­дение Султана, когда он видит, что другие строят, а сам отстранен от соревнования.

Так как Султан, в общем, идет впереди других животных, ему разрешается иногда присутствовать при тех опытах с ними, которые он проделывает вполне свободно; тогда он присматрива­ется очень внимательно, также, как и при стройке, однако, ему самому не разрешается принимать участие. Если дело идет об испытании, во время которого другое животное сидит по ту сторону решетки, а по эту сторону последней (если считать от Султана, который сидит снаружи) на земле лежит цель, и труд­ность для испытуемого заключается в том, чтобы раздобыть себе палку, Султан в течение некоторого времени спокойно наблюда­ет, как другое животное пытается извернуться, применяя негод­ные средства. Затем он исчезает, но вскоре возвращается, держа в руке палку, ею он разгребает песок в стороне от цели, но все же вблизи решетки, или же просовывает палку через прутья решетки. Если другое животное хочет схватить палку, Султан, как бы дразня и играя, быстро втаскивает ее обратно и тогда начинается возня с палкой, во время которой, тем не менее, при отсутствии специального запрещения, палка, в конце концов, остается в [182] руках испытуемого. В опыте, в котором испытуемый мог раздо­быть недостающую ему палку, выломав ее из крышки ящика, последний стоял поблизости решетки. Султан сидел снаружи и в течение продолжительного времени оставался совершенно спо­койным, в то время как другое животное не могло решить поставленной перед ним задачи: однако, в конце концов, он начал пододвигаться все ближе к решетке, пока не оказался совсем близко от нее, после чего, осторожно взглянув несколько раз в сторону наблюдателя, схватил и отломал слабо укрепленную доску из крышки ящика; дальнейший ход дела был точно таким же, как в предыдущем примере.

В обоих случаях (как и при стройке) в поведении Султана не было ничего от любви к ближнему; скорее получается полное впечатление, что Султан прекрасно понимает происходящее, хотя сам и не принимает в нем участия, и, так как он знает опыт, то, в конце концов, вынужден сделать хоть что-нибудь в направ­лении решения задачи, если последнее в течение длительного времени не наступает.

То, что он действительно относит происходящее, неразре­шенную задачу, к другому животному, проявилось с полной ясностью, когда была сделана попытка подвести Хику к обраще­нию с двойной тростинкой. При этом я стоял снаружи решетки; возле меня сидел Султан и очень серьезно присматривался, медленно почесывая свою голову. Когда Хика совершенно не понимала, чего я от нее хотел, я, в конце концов, передал обе тростинки Султану, чтобы дать ему возможность показать, как надо действовать. Он взял тростинки, быстро вставил одну в другую, после чего не потащил цель хоть сколько-нибудь к себе, а пододвинул ее немного вяло к решетке по направлению к другому животному. (Если Султан будет очень голоден, он, вероятно, не будет так себя вести).

Гораздо чаще, чем помощь, проявляющаяся в какой-либо форме, случается противоположное. Терцера и Консул не строят, напротив, они обычно сидят поблизости на возвышенном месте и вначале спокойно присматриваются к деятельности других. Однако, если стройка в полном ходу, они часто проявляют поразительное понимание происходящего. Они подкрадываются за спиной строящего животного, — особенно ехотно, когда последнее работает наверху в неустойчивом положении, качаясь, — и сильным ударом сбрасывают на землю всю постройку вместе [183] с животным, а затем с необыкновенной поспешностью убегают. Консул, который был мастером по части смешных телодвижений, всегда особенно хорошо проделывал это,⁵² с выражением коми­ческой ярости топая, угрожая глазами и размахивая руками, как При нападении; подготавливал он обычно свой поступок за спиной ничего не подозревающего строителя. Трудно описать Это, я видел зрителей, у которых от смеха слезы текли по щекам. Психология чувств в этом случае довольно трудноуловима; она представляется более простой в следующем случае, который Наблюдался столь же часто. Животное уже далеко продвинулось в своей стройке, когда другое животное, например, внушающая страх Грандэ, приближается с очевидным намерением пожать плоды чужих трудов; если борьба кажется нецелесообразной, первое животное, однако, не просто оставляет дело, а садится на край верхнего ящика и движениями, совсем не похожими на обычное слезание, соскальзывает в сторону таким образом, что При этом постройка обязательно должна обрушиться. После этого Также следует поспешное бегство, а у одураченного животного — Сильный гнев.⁵³ [184]