Заключение

По мере того как рос ригоризм и восторженный фанатизм Н.В. Гоголя – слабели его творческие силы и таяло его здоровье. После «Выбранных мест» главным делом жизни его оставался второй том «Мертвых душ», так вполне и не увидевший свет. Странное дело: он нашел средство избавиться от своих пороков, дав им личности и перенеся их как персонажей в свои произведения. Но не нашел, не смог найти он средства спасти эти самые личности, хотя для самого себя знал этот способ: терпеть страдания. Второй том, в котором переродиться, к в Дантовом Чистилище должны были и Чичиков и другие герои поэмы, оказался ненаписанным потому именно, что Н.В. не смог выразить – как именно применить это средство к своим персонажам. Смерти автора послужили многие конфликты: кофликт между искренним желанием просветить общество своей верой и глухой стеной непонимания и осуждения. Конфликт между природной склонностью к фактурной, живописной, монументальной литературно-художественной форме и отчаянным желанием сделать «грешный свой язык» более тонким, более прозрачным, придать ему святость божественного звучания. В последнем случая поэт, слишком буквально и близко к сердцу восприняв собственное (а отнюдь не наведенное извне – Гоголь был жизнелюб и гордость самомнения до конца жизни не позволяла полностью поддаться чужому влиянию) убеждение, в том что усердие в аскетическом подвиге обязательно вознаградится очищением его художественного дара – попросту переусердствовал, согласно пословице про молитву дурака.

Наконец конфликт между амбициями и реальной действительностью: он никогда не был доволен тем, что выходило из под его пера и без конца перемарывал; многие предложения его в «Мертвых душах» содержат около десятка подчинительных и всяческих оборотов. Писательска гордыня служила благодатной почвой для ложной скромности и ложному смирению – он всегда был готов бичевать себя и обвинять во всяческих грехах, и в этом, как и во многом, чем увлекался искренне – не знал меры.

В действительности все эти разрывы, все эти конфликты сшиты единою силой, которая не угасала до конца жизни Гоголя, и дышит действительно, искренне, цельно, прямо и с такой природной, безыскуственной силой, что нельзя не поверить в это как в правду – эта сила есть любовь к России. Вопреки убеждению самого Н.В. не каждому эта сила дается от рождения, и тем более не каждому она может быть привита, не в каждом может вспыхнуть – даже в ответ на столь могучие строчки, как о «птице-тройке» или о «русской силе». Должен быть какой-то уже задаток, какой-то залог в душе у читателя. Одно можно сказать точно – у иных людей, не интересовавшихся творчеством Н.В. этот зачаток правды может высохнуть, заглохнуть с возрастом и со временем, - как произошло это в Чичикове. Но если в ком он есть с самого детства, - такого человека, ни в детстве, ни в юности, ни во всей последующей жизни не смогут не задевать воистину пророческие (не как прорицания, но как обличения ветхозаветных пророков) произведения автора, действительно производя каждый раз с новой силой тот самый полный и всеобщий переворот всех чувств, которого с таким трепетом ждал от современников, после издания каждой своей книжки Н. В. Гоголь.

Оглавление:

Введение 2