Новые меры земельной «реформы»

Правительство спешно выработало новый проект закона, относящегося к крестьянскому землевладению. Суть закона в том, что средние крестьянские участки, хуторские и отрубные, запрещается дробить.

Значение этого законопроекта очевидно. Помещики хотят создать привилегирован­ную и защищенную от капитализма земельную собственность крестьянской буржуазии. Почувствовав, что их привилегии и их крепостническое землевладение колеблется, помещики стараются привлечь на свою сторону ничтожный по численности, но самый богатый слой крестьянской буржуазии. Я поделюсь с вами маленькой долей своих привилегий – говорит помещик кулакам и богатеям – я вам помогу наживаться на счет массы разоряемых крестьян, а вы меня защитите от этой массы, будьте опорой порядка. Таков классо­вый смысл нового законопроекта – и другой политики в России после пятого года помещики, как класс, вести не могут – иначе они не смогут отстоять свои привилегии и даже свое существование.

Демократия – и рабочая и буржуазная (т.е. крестьянство в массе) – должна сознать эту непререкаемую истину классовых отношений и сделать из нее неизбежные выводы.

Нет ничего глупее и реакционнее чиновничьей точки зрения, на которой стоят либералы и народники, боящиеся свобод­ной купли-продажи крестьянских земель. «Защита мелкой земельной собственности», эта излюбленная формула либералов (русских) и народников, есть реакционная фраза.

Классовой политике крепостников-помещиков рабочий класс противопоставляет не фразы в «надклассовом» духе, а интересы иных классов, составляющих девять десятых населения.

Крестьянство, как мелкобуржуазная масса, долго будет колебаться между последовательным демократизмом пролетариата и надеждами на подачку от помещиков, на раздел привилегий с ними. Но условия русских помещиков так тяжелы для крестьян, голодовки миллионов так обычны, что не может быть сомнения насчет того, за кем пойдет все живое, жизнеспособное и сознательное.

Голод и черная дума

Еще не так давно, под впечатлением прошлогоднего урожая, продажные писаки гор­до вещали о благих последствиях «нового аграрного курса», а за ними некоторые наив­ные люди провозглашали наступивший поворот в нашем сельском хозяйстве, общерос­сийский подъем.

Теперь, как раз к 5-летней годовщине указа от 9 ноября 1906 г., охвативший чуть не половину России голод и неурожай самым наглядным и неопровержимым образом свидетельствует, сколько заведомой лжи или ребяческого непонимания скрывалось в этих надеждах на столыпинскую аграрную политику.

Даже по правительственным подсчетам, точность и «скромность» которых доказали предшествующие голодовки, бедствием неурожая охвачены 20 губерний; 20 миллионов душ населения «имеют право на оказание продовольственной помощи», т.е. пухнут от голода и разоряют свое хозяйство.

Коковцов не был бы министром финансов и главою контрреволюционного правительства, если бы не «ободрял»: неурожая видите ли нет, а есть только – «недород»; голод «не ведет к болезням», наоборот, «иногда помогает» от них, рассказы о бедствии голодающих – сплошная газетная выдумка – об этом красноречиво свидетельствуют губернаторы; наоборот, «экономические условия застигнутых недородом местностей вовсе не так плохи»; «идея даровой кормежки населения вредна»; наконец, меры, принятые правительством, «достаточны и своевременны».

Глава конституционного правительства забыл еще упомянуть о своем гениальном изобретении в борьбе с голодом: о предоставлении сыщикам полномочий организовы­вать «помощь голодающим».

Теперь «общественная помощь» даже со стороны легальных либеральных обществ устранена, и саратовский сыщик, в качестве монопольного радетеля о голодающих, мог невозбранно пропивать в кабаках вверенные ему для голодающих ссуды.

Разумеется, правые крепостники в восторге от «обстоятельной и, так сказать, всеобъемлющей речи г. председателя Совета министров» (депутат Вишневский, заседание 9 ноября); разумеется, холопствующие октябристы поспешили засвидетельствовать, что «правительство своевременно озаботилось при­нятием мер борьбы с последствиями неурожая»; а один из их лидеров глубокомысленно рассуждал о «свободной циркуляции рыбных консервов для того, чтобы обеспечить населению целесообразную пищу».

Голодный тиф, цинга, питание падалью, отбиваемой у собак, или зольно-навозным хлебом, который показывали в заседаниях Государственной думы, – все это не существует для октябристов. Для них слово министра – закон.

А кадеты? Даже в таком вопросе они вместо честной оценки гнусного поведения правительства не нашли ничего лучшего, как устами своего оратора Кутлера «делать успокоительные выводы из обширной речи председателя Совета министров» (заседа­ние 9 ноября); и нежно называть деятельность правительства лишь «мало (!) планомерной, недостаточной и далеко не всегда (!) своевременной...».

Вопрос о способах продовольственной помощи и об организации ее, как правильно заметил в своей речи с.-д. товарищ Белоусов, лишь одна сторона дела. Не менее важен основной вопрос, возникающий каждый раз, когда заходит речь о голоде, – вопрос о причинах голодовок и мерах борьбы с неурожаем.

Для правых крепостников решение – «очень просто»: нужно заставить работать мужиков-«лодырей» еще больше. Курский зубр Марков 2-ой находит «ужасным», что «из 365 дней мужик работает 55-70 дней, а 300 дней ничего не делает» и лежа на печи «требует казенного пайка».

Полукрепостники из националистов и октябристов смотрят «глубже»: по обязанности славословить начальство они пробуют еще убеждать, что «радикально вопрос о го­лоде будет решен тогда, когда земля уйдет из рук слабых и пьяных в руки сильных и трезвых», «когда осуществится реформа, намеченная покойным П.А. Столыпиным, когда ставка на сильных будет выиграна» (речь Келеповского в заседании Думы 9 но­ября).

Но более дальновидные из недавних защитников указа 9 ноября уже начинают чувствовать, что над этой «великой реформой» веет дыханием смерти. Саратовский депу­тат Н.Львов, стоявший и «стоящий за закон 9-го ноября», делится с Думой следующи­ми впечатлениями, вынесенными «от соприкосновения с действительностью»:

«Как-то страшно далеко все то, что вы здесь говорите в Гос. думе, от той непосредственной ближайшей нужды, которую вы видите своими глазами. Нужна большая осторож­ность и нужно щадить то население, которым некоторые хотят пренебречь. Благодаря закону 9 ноября, в некоторых губерниях, и в том числе в Саратовской, появилось много новых людей, цена на землю поднялась и положение беднейшего населения стало крайне тяжким... В крестьянском населении растет страшная ненависть и проклятие бедноты, против которых следовало бы принять какие-нибудь меры... Ведь ставка на сильных вовсе не означает, что надо беднейших доконать и оставить их погибать в ни­щенстве» и т.д.

Словом, впечатления, «вынесенные от соприкосновения с действительностью», начинают протирать глаза этому помещику, «стоявшему за закон 9-го ноября».

Несравненно более глубокое сомнение в спасительности столыпинской «земельной реформы» голод нынешнего года посеял в душах правых крестьян; и предложение пра­вого крестьянина Андрейчука, «чтобы правительство в скором времени внесло в Гос. думу законопроект об установлении предельной нормы количества земли крупного землевладения», – это предложение, поддержанное всеми правыми крестьянами и да­же сельскими священниками, лучше всего показывает, как крестьяне, хотя бы и правые, понимают «борьбу с голодом».

«Нутряное» мужицкое требование Андрейчука еще и еще раз (вспомним заявление правых и левых крестьян о наделении малоземельных путем принудительного отчуждения помещичьих земель, вспомним выступления крестьян в прениях об указе 9 нояб­ря и т.д.) свидетельствует о том, насколько необходимость земельной революции про­никает в сознание даже правых крестьян, насколько борьба с голодом мыслится и у них неразрывно с борьбой «за землю».

Действительная борьба с голодовками невозможна без устранения крестьянского малоземелья, без ослабления податной задавленности крестьян, без подъема их культурного уровня, без решительного изменения их правового положения, без конфиска­ции помещичьих земель – без революции.

И в этом смысле неурожай нынешнего года является новым напоминанием о смерти для всего нынешнего строя, для всей третьеиюньской монархии.