Помещики об отхожих сельскохозяйственных рабочих

Газета черносотенных помещиков «Новое Время» приводит интересные споры помещиков в Польше и вообще в пограничных местах России по поводу отхода сельскохозяйственных рабочих на заработки в Германию и другие европейские страны.

Отход этот быстро возрастает. В 1901 году считалось, что уходит 218 тысяч человек в год. В 1911 году уход определился в 740 тысяч человек, т.е. более чем втрое больше против 1901 года. В 1912 году уход составил, вероятно, около 800 тысяч.

Чем оно вызвано? Тем, что русские крестьяне все более разоряются, заработков в России все меньше вследствие общего застоя хозяйственной жизни, придавленной крепостниками и бесправием. Заработная плата в России держится на крепостнически низ­ком уровне.

Средняя годовая плата сельскохозяйственному рабочему в России определяется в 62 рубля, а в Германии средняя плата 180 рублей в год, т.е. без малого вдвое выше!! В Англии, плата сельскому рабочему составляет 300 рублей, а в Америке 500 рублей.)

Естественно, что из бесправной, голодной и нищенской России сотни тысяч рабо­чих бегут на заработки в Германию, заходя и дальше – в Данию, в Швейцарию, во Францию. Рабочие учатся там видеть более высокую культуру, неизмеримо лучшую обработку земли, несравненно более высокие урожаи, а главное – политическую свободу, свободу рабочей печати и рабочих организаций.

И вот, гг. помещики спорят: одни говорят, что для хозяина полезно это массовое обучение наших рабочих лучшим приемам земледелия. Другие же помещики возмущаются тем, что отход рабочих повышает заработную плату на местах ухода.

В России, вообще говоря, (и в русском законодательстве в особенности) господствует мнение вторых помещиков, которые желали бы видеть крестьян «оседлыми» (т.е. привязанными к земле), покорными (чтобы им некуда было двинуться), заби­тыми, одичалыми (чтобы не видели, как можно жить лучше и как живут рабочие лучше в других странах).

К счастью, эти крепостники-помещики, как ни ломают они, как ни уродуют русскую жизнь, – уже бессильны остановить всемирный капитализм, вырывающий и русского мужика из его медвежьего захолустья.

Мелкое производство в земледелии

Крестьянский вопрос в современных, капиталистических, государствах чаще всего вызывает недоумения и колебания среди марксистов и больше всего нападок на мар­ксизм со стороны буржуазной (профессорской) политической экономии.

Мелкое производство в земледелии осуждено на гибель и невероятно придавленное, угнетенное положение при капитализме, – говорят марксисты. Будучи зависимым от крупного капитала, будучи отсталым по сравнению с крупным производством в земле­делии, мелкое производство держится только отчаянным понижением потребностей и каторжным, двужильным трудом. Распыление и расхищение труда человека, худшие виды зависимости производителя, истощение сил крестьянской семьи, крестьянского скота, крестьянской земли, – вот что несет капитализм везде и повсюду крестьянину^a.

Крестьянину нет спасения иначе как в присоединении к действиям пролетариата.

Буржуазная политическая экономия и ее не всегда сознательные сторонники, в лице народников и оппортунистов, стараются, напротив, доказать, что мелкое производство жизнеспособно и выгоднее крупного. Не к пролетариату, а к буржуазии, не к классовой борьбе наемных рабочих, а к укреплению своего положения, как собственника и хозяи­на, должен тяготеть крестьянин, имеющий прочное и надежное положение в капиталистическом строе – такова сущность теории буржуазных экономистов.

Общее положение дел при капитализме оказывается следующим. В пролетарских хозяйствах, т.е. таких, «хозяева» которых живут главным образом наемным трудом (батраки, поденщики и наемные рабочие с крохотным кусочком земли), женский труд преобладает над мужским в громадных размерах. В крупных капиталистических хозяйствах мужской труд преобладает над женским.

Что это значит?

Это значит, что в земледелии работница – пролетарка и крестьянка – должна гораздо сильнее напрягаться, из кожи лезть, надрываться над работой в ущерб своему здоровью и здоровью своих детей, чтобы сравняться по возможности с работником мужчиной в крупном, капиталистическом, производстве.

Это значит, что мелкое производство держится при капитализме только выколачива­нием из работника большего количества труда, чем выколачивает из работника крупное производство.

Точно также эксплуатация детского труда сильнее всего именно в крестьянских хозяйствах вообще и в среднекрестъянских хозяйствах в частности (5-10 гектаров) ^b.

Итак, мало того, что мелкое производство поставлено хуже крупного. Мы видим что крестьянское хозяйство поставлено хуже не только капитали­стического, но даже чем пролетарское хозяйство (до 2 гектаров). Крестьянин более связан, более запутан сложной сетью капиталистической зависимости, чем наемный рабочий. Ему кажется, что он самостоятелен, что он может «войти в хозяйство», а на деле, чтобы держаться, он должен работать (на пользу капитала) тя­желее, чем наемный рабочий.

Как объяснить это явление?

В пролетарском хозяйстве земледелие ведется на таком ничтожном клочке земли, что о «хозяйстве», собственно, и говорить серьезно не приходится. Земледелие здесь подсобное занятие, главное же – наемный труд в земледелии и в промышленности. Влияние промышленности поднимает уровень жизни работника и в частности сокращает эксплуатацию детского труда – например, в Германии перепись насчитала в промышленности только 0,3% работников до 14 лет (т.е. вдесятеро меньше чем в земледелии) и только 8% до 16 лет.

В крестьянском же хозяйстве влияние промышленности всего слабее, а конкуренция с капиталистическим земледелием всего сильнее. Крестьянин не в силах держаться, не надрываясь над работой сам и не заставляя вдвое тяжелее работать своих детей. Нужда заставляет крестьянина своим горбом наверстывать недостаток капитала и технических усовершенствований. А если у крестьянина тяжелее всего работают дети, то это озна­чает также, что тяжело работать и хуже кормиться приходится крестьянскому скоту: необходимость напрягать все силы и «экономить» на всем сказывается неизбежно на всех сторонах хозяйства.

Капитализм осуждает крестьян на величайшую придавлен­ность и на гибель. Спасения иного нет, кроме присоединения к классовой борьбе наем­ных рабочих. Но, чтобы понять этот вывод, крестьянину приходится пережить долгие годы разочарований в обманчивых буржуазных лозунгах.

Голод

Снова голод – как по-прежнему, в старой России, до 1905 года. Неурожаи бывают везде, но только в России они ведут к отчаянным бедствиям, к голодовкам миллионов крестьян. А теперешнее бедствие, как вынуждены признать даже сторонники прави­тельства и помещиков, превышает по размерам голод 1891 года.

Население в 30 миллионов человек пострадало в сильнейшей степени.

Крестьяне за бесценок распродают наделы, скот и все, что только можно продавать. Продают деву­шек – возвращаются худшие времена рабства.

Народное бедствие показывает сразу настоящую суть всего нашего якобы «цивилизованного» общественного строя – в других формах, в другой оболочке, при иной «культуре» этот строй есть старое рабство, рабство миллионов трудящихся ради богатства, роскоши, тунеядства «верхних» десяти тысяч.

Каторжная работа, как всегда у рабов, и полная беззаботность богачей насчет судьбы рабов: прежде прямо морили голодом рабов, прямо брали женщин в гаремы барина, прямо подвергали рабов истязаниям – теперь крестьян ограбили посредством всех ухищрений, завоеваний и прогрессов цивилизации – ограбили так, что они пух­нут от голода, едят лебеду, едят комья грязи вместо хлеба, болеют цингой и умирают в мучениях.

А русские помещики, с Николаем II во главе, и русские капиталисты загребают деньги миллионами: владельцы увеселительных заведений в столицах говорят, что давно они так бойко не торговали. Давно не было такой наглой, разнузданной выставки роскоши, как теперь в больших городах.

Почему в России и только в России сохранились еще эти средневековые голодовки рядом с новейшим прогрессом цивилизации?

Потому, что новый вампир – капитал – надвигается на русских крестьян, когда крестьяне связаны по рукам и ногам крепостниками-помещиками, царским самодержавием.

Ограбленные помещиками, задавленные произволом чиновников, опутан­ные сетями полицейских запретов, придирок и насилий, связанные новейшей охраной стражников, попов, земских начальников, крестьяне так же беззащитны против стихий­ных бедствий и против капитала, как дикари Африки. Только в диких странах и можно встретить теперь такое повальное вымирание от голода, как в России XX века.

Но голод в современной России, после стольких хвастливых речей царского правительства о благе нового землеустройства, о прогрессе хуторского хозяйства и т.д., не пройдет без того, чтобы многому научить крестьян. Голод погубит миллионы жизней, но он погубит также остатки дикой, варварской, рабьей веры в царя, мешающей понять необходимость и неизбежность революционной борьбы против царской монархии, про­тив помещиков.

Только в уничтожении помещичьего землевладения могут найти кре­стьяне выход.

Только в свержении царской монархии, этого оплота помещиков, лежит выход к сколько-нибудь человеческой жизни, к избавлению от голодовок, от беспро­светной нищеты.

Разъяснять это – долг каждого сознательного рабочего, долг каждого сознательного крестьянина. Это – наша главная задача в связи с голодом.

Организовать, где можно, сборы от рабочих в пользу голодающих крестьян и пересылать эти деньги через с.-д. депутатов – это, разумеется, тоже одно из необходимых дел.