§ 2. Подзаголовок.

Роман «S.N.U.F.F» имеет подзаголовок «утøпiя», именно поэтому в аннотации к еще не изданной книге сказано: «В декабре в магазинах появится новое произведение Виктора Пелевина - роман-утопия «S.N.U.F.F.» (2.) Но после выхода книги всем стало ясно, что это антиутопия! Читатели и критики выражали разнообразные мнения по поводу данной нестыковки. Так, Александр Кириллов в статье «Проблема Автора» написал: «Естественно, что универсум, построенный по батаевскому принципу (эрос и танатос, воплощённые в снаффах), никак не может оказаться утопией, где, как известно, должна быть представлена модель идеального общества. Перед нами классическая антиутопия почти оруэлловского образца — похоже, где-то здесь автор хотел пошутить.»(3.) Данная статья на сайте suburbia.ru получила от пользователя комментарий: «Если роман назван «утопия», постарайтесь понять, почему он его так назвал. Раньше Пелевин не писал романы с подзаголовком «утопия». Почему бы Вам не попробовать понять замысел Пелевина. вместо того, чобы просто поправлять его - мол, не утопия это вовсе». В этом «диалоге», пожалуй, заключается смысл всех споров о поводу того, почему же явная антиутопия озаглавлена автором, как утопия. Мое мнение по этому вопросу частично совпадает с одной из рецензий, опубликованных пользователем Empty на сайте читательского сообщества livelib.ru : «Утøпiя или антиутопия - вопрос скользкий, "свободная энциклопедия" (видимо, та самая, которая в мире "Снаффа" является всеобъемлющим и авторитетным изданием) пишет: "Утопия - жанр художественной литературы, описывающий модель идеального, с точки зрения автора, общества." Учитывая, что автором текста по задумке Пелевина, является современник описываемых событий, да ещё и стоящий на одной из верхних ступенек в пирамиде власти, такое определение жанра вполне уместно.»(4.) И действительно, Дамилола Карпов чувствует себя совершенно комфортно в гедонистическом мире, где у него есть жена-кукла, совмещающая в себе идеал женской красоты и полное отсутствие ненавистных ему черт характера, присущих в его мире всем женщинам. Ирина Саморукова и Ирина Тартаковская в статье «УТØПIЯ мужского желания. О новом романе Виктора Пелевина» пишут: «Думается, что определение УТØПIЯ здесь относится не столько к социальному устройству будущего-настоящего романа, сколько к личному проекту его героя-повествователя. Мир, каков он есть, не слишком волнует боевого  летчика CINEWS INC, он давно смирился с ним как  с  необходимым злом (да и злом ли – моральные темы совсем не волнуют современного воина). Все его помыслы и желания связаны с сурой Каей, эротическим протезом эпохи высоких технологий и в то же время с архетипом Евы.»(5.) Для него не существует вечного поиска «прекрасной Дамы», присущего Блоку: он уже нашел его, точнее — купил. Для героя неведомо чувство «любовь», оно является чем-то вроде очередного показателя на пульте управления сурой, который можно поставить на максимум, а можно, при желании добавить в свою жизнь душевных терзаний, опустить до нуля. «Сура у Пелевина -   это своеобразная метафора мужской инструментальной сексуальности  и  сексизма.  Гедонистический субъект не может выносить общения с реальным независимым человеком, хотя тупое совокупление без «допаминового резонанса», без, как сегодня говорят, «адреналина», ему, безусловно, неинтересно.» (5.) - пишут Ирина Саморукова и Ирина Тартаковская. Счастлив ли Дамилола? Разжигая войны среди орков (урков, жителей Уркаины), предаваясь любовным утехам со своей персональной идеальной женщиной, имея за окном приятный для глаза вид — он счастлив. До тех пор, пока не начинает задумываться о том, чем же отличается сура от настоящего человека, кроме того, что у нее нет присущих человеку физиологических потребностей. Безусловно, она является лишь проекцией его мечты, все колоссальные знания, которыми она обладает, черпаются ей из общего информационного пространства — багажа знаний, накопленного человечеством за тысячелетия, ее высокодуховные изречения есть не что иное, как последствия выставленного на максимум параметра «духовность». Но в ходе сюжета он начинает задаваться вопросом, чем же в таком случае «дочь рисоварки» отличается от него, выросшего в Бизантиуме. «Свет Маниту», вот, что, по словам «сурологов» есть в нем, чего нет в ней. Мнение самой Кайи (или же суммарное мнение философов , живших тысячелетиями до того) выражается ее диалоге с хозяином Дамилолой:

«– Ты думаешь, – грустно сказала Кая, – что я просто говорящая кукла для мастурбации. И здесь ты прав, жирная свинья. Твоя ошибка в другом. Ты считаешь, что у тебя внутри живет Маниту. И это делает тебя чем-то качественно отличным от меня.

– А разве нет?

– Нет, – отозвалась Кая. – Ты такая же машинка для онанизма, как я. Только еще и бесполезная, потому что нет никого, кому ты это делаешь. Понимаешь? Я это делаю тебе, а ты никому. Ты каждый день жужжишь и трясешься совершенно зря» (Виктор Пелевин. S.N.U.F.F. — М.: Эксмо, 2011. с. 122)

Для читателя, с удивлением обнаружившего, что в книге одним и тем же словом названы Маниту, маниту и маниту (Бог, деньги и монитор), разница между сурой и человеком, верующим в Маниту, становится совершенно неясной. В этом проявляется очередная попытка Пелевина обратить возмущение читателя на самого себя. Получается, что читающий роман, сам перестает осознавать разницу между куклой и человеком. Так, среди всех персонажей романа, наибольшую симпатию у многих читателей вызвала именно кукла. «Резиновая девушка "сура" Дамилолы - просто чудесна, настроенная на максимальную духовность и такой же уровень bitchiness, кажется идеальной женщиной этого чудного верхнего мира. Думается, будь я мужчиной, о лучшей доле и мечтать не приходится.», «Понравилась сразу. Она со своим компьютерным мозгом показалась живее и ближе, чем все орки вместе взятые.» (4.)

Размышления о мире, созданном Пелевиным, идеальном для его преуспевшего жителя и отвратительном для современного читателя, приводят к полной невозможности дать четкое определение романа как утопии или антиутопии. Бесполезно пытаться подловить автора на нестыковках, рассматривать смысл романа с точки зрения жанровых парадигм: S.N.U.F.F. - не утопия и не антиутопия, это утøпiя. В этом, возможно заключается попросту ещё один философский маневр Виктора Олеговича, призванный «подключить читателя к своему восприятию действительности», о котором журналист Татьяна Шабаева в Литературной Газете написала: «Почему бесполезно критиковать Пелевина? По одной причине: всё то обидное, что вы хотите ему сказать, он уже знает. И часто пишет так специально для того, чтобы вам захотелось это ему сказать. И забавляется, когда видит, что вы говорите ровно то, что он хотел, чтобы вы сказали. Или вам кажется, что он забавляется, когда видит, что вы говорите ровно то, что он хотел… И если вам так кажется, значит, вы уже подключились к пелевинскому восприятию реальности. Он вас подключил. Вам может это нравиться или не нравиться, но он нашёл, где у вас кнопка.»(6.) Доказательством тому может послужить отрывок из интервью с Виктором Олеговичем (2008 г., «Известия»), где журналистке, заявившей, что чувствует себя немного странно, после прочтения его книги «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» (на обложке которой содержалось предупреждение о том, что в книге используется техника боевого НЛП), так как «о США в книге ни слова», он ответил: « Если вы чувствуете себя немного странно, значит, НЛП на вас все-таки подействовало. Поэтому не удивляйтесь, если почувствуете зуд в ладонях и звон в ушах. Затем вам может показаться, что у вас появилась вторая пара ног и ухо тьмы. Постепенно вы станете красивым серо-зеленым богомолом, сидящим на краю редакционного стола. А дальше все будет очень хорошо.» (7.)

Возвращаясь к теме параграфа, хотелось бы закончить размышление о смысле заглавия книги и ее жанровом своеобразии цитатой из статьи Геннадия Мурикова «КОНСПИРОЛОГИЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»: «Новый роман Пелевина  –  это не утопия и не антиутопия, это не прогноз и не пророчество. Это жёсткий и даже жестокий реализм (если видеть его в широком смысле). Как там в далёкие библейские времена сидели и рыдали  «на реках вавилонских» несчастные израильтяне, так и нам, видимо, предстоит это сделать. Да что там «предстоит»!  Все уже «при дверех есть». (8.)