Примечания

[1] Что касается зависти, то нетрудно понять: в ней коренится риск многих других нравственных нарушений — вплоть до воровства, убийства, богоборчества. [2] Современному человеку, справедливо покажется малодостойным обоснование заповеди Моисея, в которой говорится об уважении к родителям: «Почитай отца твоего и мать твою, и продлятся дни твои на земле» (подчёркнуто мною — А.З.). Именно так! Не «будь благодарен», не «проявляй заботу». [3] Kраткая формулировка «золотого правила», возникшего в середине I тысячелетия до н. э. в разных частях света, такова: «(не) поступай по отношению к другим так, как (не) хотел бы, чтобы они поступали по отношению к тебе».

С.М. Иванова (гмир) Тропою символа к мифу

В начале XX века русская интеллигенция переживала кризис сознания. Смысл человеческой жизни, весь ее привычный строй оказался под угрозой. Образ мира рассыпался на глазах, лишенный связующей его смысловой вертикали, образующей иерархию. Эта раздробленность, разрыв связей противоречил разуму, а, значит, разум не может понять мира. Кончалась эпоха господства Логоса, наступала эпоха Слова. Космический знак распада воспринимался мыслителями не фаталистически, а творчески. Предметом философии и искусства становится человек, не «польза» человека, а его «тайна». Говоря о тайне, мы покидаем плоскость философских понятий и переходим к языку мифа, т. е. символическому языку.

«Человеком движет то в нем, чего он не может осознать, и это больше и сильнее его», — писал Ф. Ницше. Индивидуальное и коллективное бессознательное занимает в мире место прежнего Бога. Человек может не только размышлять о жизни, чувствовать или познавать ее, но и придумывать жизнь. Истории, придуманные людьми, создают свои миры и переносят в эти миры существование. Корни этих миров уходят в мир бессознательного — оттуда черпает человек свои идеи. Но за этими идеями он может обращаться не только к своему индивидуальному подсознанию, но и коллективному, обобщающим проявлением которого является мифология. Мифология, наряду с идеями и образами, предлагает уже готовые модели мира.

Закон имагинации (воображения) абсолютен. Им определяются все другие законы познания и творчества. Он проявляется в стремлении человека создавать в беспрестанно изменяющемся мире постоянство, гармонию и Вечность. Стимулирует его проявление бессознательное (и сознательное тоже) неприятие человеком смерти.

Воображение изобрело миф: мир, в котором были скрыты истины, невыразимые по-обычному мыслью-словом. Оно создало мир символов и символических существ. В мифе происходит все, что запрещено формальной логикой. Время как бы останавливается, пространство сокращается, цепь причин и следствий прерывается, но ничто из перечисленного не исчезает полностью. Фантазия лгала, но для спасения сознания от ужаса неведомого. Вся эта ложь во имя спасения и определяла логику мифологического мышления.

Поэтому символистов и влек к себе миф. Только в нем могла осуществиться утопическая идея синтеза, как единственного средства для снятия противоречий между верой и разумом, духом и плотью, индивидуальным и коллективным, властью и свободой, народом и интеллигенцией. Единственным путем, способным вывести человека из трагического состояния одиночества является путь памяти. «Путь вперед — это путь к истокам», — писал Вяч. Иванов, — «Мы идем тропою символа к мифу.»

Символ являлся формой сохранения и развития мифа на современном уровне. Миф уже содержится в символе, он имманентен ему. Более высокий онтологический статус мифа по отношению к символу определяется тем, что он результат не личного, а коллективного или «соборного» сознания. И открывается миф (как сакральная реальность) этому соборному сознанию в актах древнейших мистерий.

Вяч. Иванов, дополнив наблюдения Ф. Ницше о параллелях между христианством и античными мистериями учением В. Соловьева о Богочеловечестве, создал религиозный миф о Дионисе. Дионисийское состояние есть выхождение из времени и погружение в безвременное. В культе Диониса человек временно отказывался от своего сознательного «я», законов человеческого общества и погружался в первобытную природу. Иванов интересовался культом как действием, которое является гораздо более ранним феноменом, чем сознание. Он вводит понятие «диады» — двойственного характера явлений (божество как принцип жизни и смерти, жертва отождествляется с божеством, участники оргий, испытывающие экстаз, тоже отождествляются с божеством, божество отождествляется со жрецом). Враждующие силы мыслятся исконно слитыми в одном целостном бытии, а раздвоение первоначального единства есть коренная идея и глубочайшее переживание Дионисовых таинств.

По словам французского философа Р. Жирара, сердцевину религиозного мифа составляет жертвенный механизм и тоска по целостности. Книга Вяч. Иванова «По звездам» начинается с античного мифа о безумном герое, пожертвовавшим собой ради того, чтобы его народ отказался от обычая человеческой жертвы и заменил его более отвлеченным вариантом дионисийского культа. От навязчивого повторения ритуалов смерти перешел к образам более тонким и эротичным. Поэты обостренно воспринимали события своей эпохи и предчувствовали уготованную им участь жертвы (В. Брюсов «Священная жертва», Вяч. Иванов «Тантал», «Прометей», А. Блок «Роза и крест»). Они осознавали, что личность, оторвавшаяся от народно-родового и божественно-космического, должна погибнуть — быть разьятой (как и само целое), чтобы возродиться в новом обличье.

В культуре начала века происходил возврат не только к античному миропониманию, но и к античным формам искусства. Художники стремились воскресить античный театр, мистерию и трагедию.

Миф — это не только мировосприятие, но и повествование, имеющее своими первоэлементами язык и сюжет. Словесный фольклор-главная форма бытования мифологии. Интерес символистов к «магическому слову», которым они обязаны знакомству с работами А. Веселовского и А. Потебни, привел их к увлечению фольклором. А. Блок не только возрождает на практике стихи-заклинания, но посвящает этой теме статью «Поэзия заговоров и заклинаний», К. Бальмонт пишет «Фейные сказки», «Злые чары», «Марево», разрабатывает поэтику об образах огня, земли, воды, воздуха, А. Белый в сборнике «Пепел» отводит место народным танцам и заговорам.

Сверхзадачу символизма поэты видели в мифотворчестве. Вяч. Ивановым была разработана фольклорная теория творчества. Творчество поэта можно назвать бессознательным погружением в стихию фольклора. Превращая свое знание в миф, творя текст и передавая его народу, поэт наделяется небывалой властью над мифом, народом, всем миром. Народ должен узнать своего Бога в сотворенном тексте, где поэт дает недостающие народному творчеству символы. Затем нужно от слова (текста), перейти к делу (ритуалу). Народная религиозность разовьется в стихийный дионисизм, где в действе воскреснет истинное мифотворчество. Теургия обретала не только словесное, но и собственно ритуальное оформление — мистерию.

Мифотвочество интеллигенции проявлялось и в жизни. Создавались свои мифы: о Софии у Вл. Соловьева, о прекрасной Даме у А. Блока, о недотыкомке у Ф. Сологуба, тексты-мифы: «Петербург» А. Белого, «Петр и Алексей» Дм. Мережковского, «Мелкий бес» Ф. Сологуба и др. Возникали различные кружки и обьединения: «Аргонавты», «Обезьянья Вольная палата», «Ослиный хвост». Это отражало желание заменить жизнь мечтой, выдумкой, игрой. Художники считали «жизнетворчество» своей основной задачей, которая и породила их стремление к мифизации обыденного бытия, человеческих отношений и творчества.

Символисты связывали мифологическое творчество с творчеством языка. Они мечтали вернуть утраченное ощущение языка как мифа. Опираясь на работы А. Потебни, поэты пытались выработать теорию «внутренней формы» или мифопоэтической энергии слова. В качестве посредника между внешней формой (звуком) и смыслом А. Потебня вводит понятие внутренней формы (поэтической энергии слова). Стоит внутренней форме исчезнуть, как слово умирает или становится прозаическим. Изначально смысл слова совпадал с внутренней формой. Тогда все слова были символами. Каждое произведение искусства воскрешает тайну слова. Сочетание слов, независимо от их логического смысла, защищает человека от неизвестности. Поэт создает магию слов и новый мир в звуке.

Миф и язык привлекали символистов как универсальная ступень в развитии человеческого сознания. Они разделяли мифологическое мировоззрение А. Потебни и проявляли большой интерес к работам немецких романтиков, которые связали миф с подсознанием человека и были предшественниками З. Фрейда и К. Юнга. Художники рассматривали миф как интуитивную основу творчества, выражение подсознательного и источник образов искусства. Они воспевали «творческое слово», которое созидает мир или иначе — созидает миф.