С.Ф. Кудрикова (Гос. Эрмитаж) «Сивилла» Поля Рансона как мифологема инициированного (симбиоз традиций Запада и Востока)

тайны открывались далеко не каждому, и истина постигалась далеко не всеми (Фабр д'Оливе)

В истории художественной культуры существует определенная закономерность относительно периодов рубежа веков. На этом этапе изобразительное искусство характеризуется, как правило, повышенным интересом к онтологической проблематике. Квинтэссенцию этой проблематики лаконично сформулировал в 1898 г. Поль Гоген, назвав одну из своих картин «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?». Именно этот философский тернер вопросов можно считать магистральным в духовных исканиях французских символистов эпохи fin de siecle.

Картина «Сивилла» Поля Рансона (1893, частное собрание) в высшей степени знаменательна для конца столетия, когда размышления о грядущей судьбе человечества приобрели особенно актуальный характер. Вместе с тем обращение художника к образу Сивиллы обусловлено его теософским кредо. Известно, что в личной библиотеке Рансона имелась эзотерическая литература, в частности: «Первоначальные сведения по оккультизму» (1888) и «Таро цыган» (1889) Папюса, «Великие посвященные» Э. Шюре (1889), «Сатанизм и магия» Ж. Буа (1895), «Сыны Бога и небесные посредники» П. де Сент-Леонарда.

Иконографический синкретизм картины связан с присущей теософии религоведческой компаративистикой, предполагавшей доказать, что «проникнуть в тайну одной религии значит проникнуть в тайны всех остальных», ибо «истинная религия одна». Доминация в композиции древнеегипетских элементов (Урей, Уджат, Анх, скарабей, обелиск, птицы с человеческой головой «Ба») объясняется, очевидно, тем, что сивилл традиционно сопоставляли и сближали с богом Мудрости Тотом, которого греки отождествляли с Гермесом, и называли Termaximus — «Триждывеличайший» (Лактанций, М. Фичино). Египетский «антураж» Сивиллы внушает также ее отождествление с Исидой, которая почиталась в античном мире как богиня, обладавшая магическими способностями. Не случайно именно Исида имелась в виду под изображением «Папессы» («Жрицы») на одном из Старших Арканов карт Таро, символизируя интуицию и высшее знание.

Присутствие лотоса на картине определяется его особой значимостью как в Древнем Египте, так и в Индии в силу того, что форма его цветка аналогична идеализированной вульве (божественный генератор жизни). Отсюда введение в композицию аплицированных на лист лотоса лингама и йони — стилизованных эмблем фаллоса и вульвы, тандем которых подразумевает сакральный брак активного проникающего мужского начала и пассивного воспринимающего женского. Иными словами — божественную андрогинность и духовное совершенство, олицетворением которых и выступает Сивилла. Не исключена также опосредованная связь этой идеограммы с одной из геометрических фигур, которые используются в тантризме для медитации и развития ясновидения.

Змей над головой Сивиллы — это универсальная творческая сила, первоисточник жизни и бесконечного многообразия форм и феноменов (Акаша в индуистской метафизике, Ор евреев, Офис гностиков, Телесм в герметизме, астральный свет мартинистов, Э. Леви, Папюса).

Сфера, расположенная в голове змеи (символ Вселенной), является, в свою очередь, эмбрионом эманирующей из нее другой змеи, вызывая ассоциацию с орфическим двуполым змеем Фанесом, возникшим из яйца. Союз пентаграммы (знак Микрокосма) и треугольника (эмблема Божественного) и их числовых эквивалентов (цифры 5 и 3) иллюстрирует, вероятно, типичную для древних космогоний идею происхождения Земли и Неба как результат разделения Мирового яйца на две половины.

Учитывая символику числа пять, позволим себе предположить, что пять пятилепестковых цветов лотоса в вазе — это аллюзия на способность человеческой души к достижению божественного совершенства. Бутоны цветов символизируют латентную энергию индивидуума, а форма раскрытого цветка в виде розетки — актуализацию потенциала и расцвет духовной жизни. Поскольку каждое растение лотоса имеет одновременно бутоны, цветы и семена, он служил олицетворением троичного аспекта времени, то есть триады прошлое — настоящее — будущее, знание которых было подвластно Сивилле. Введение в гексаграмму (знак Макрокосма) скарабея (эмблема возрождения, бессмертия и номинация инициированных в Древнем Египте) указывает на возможность возвращения очищенной и преображенной души к ее изначальной андрогинной природе и единению с Богом, от которого она произошла и который есть Макрокосм.

Не вызывает сомнений, что Рансон был хорошо знаком с трудами одного из лидеров французского оккультизма Э. Леви и его постулатом, что «быть пророком — значит… читать в астральном свете» (космическая энергия, «память невидимой Вселенной»). В этом случае голубой «дым» и есть визуализация астрального света, отождествляемого Э. Леви со змеей. Таким образом, Сивилла, в интерпретации Рансона, — это персонификация инициированного или посвященного, который, согласно Папюсу, «пользуясь зрением своего духа, может знать все, что было и что будет. Дополнительный аргумент в пользу этой гипотезы — колористическое решение картины. Синий цвет почти повсеместно считался цветом интеллекта, мудрости и откровения. В египетской иконографии синий цвет соответствовал обычно Истине, а зеленый — Инициации.

Нам представляется, что, взятые в совокупности, эзотерические символы в композиции Рансона образуют манифестацию пророческих видений инициированного, связанных с прошлым и будущим человечества и смыслом его земной экзистенции. Вместе с тем, не претендуя на абсолютную истинность предложенной трактовки, мы вновь задаем себе вопрос: что же такое «Сивилла» Рансона? Произвольный конгломерат религиозно-мифологических архетипов, задуманный не более, чем декоративная аранжировка? Модернизированная стилизация под изображения в колоде карт Таро? Или это магический пантакль, составленный с определенной целью? Думается, что независимо от ответа на поставленные вопросы, картина Поля Рансона принадлежит к тому кругу памятников французского символизма, которые априори рассчитаны на множественность ассоциативных рядов и, соответственно, семантическую многомерность интерпретации.