Глава вторая. Восточный путь

1

При взгляде на события многовековой давности остается только удивляться размаху деятельности скандинавских викингов. Приблизительно в одно и то же время викинги заявляют о себе в разных уголках земного шара, удаленных друг от друга на тысячи километров.

В Восточной Европе викинги выступают в привычной для себя роли торговцев, воинов, завоевателей, правителей.

Мы встречаем их на всем протяжении Великого водного пути «из варяг в греки», известного также под именем Варяжского или Восточного пути. Связывая Балтийское море с Черным, он был самой крупной торговой магистралью Восточной Европы. Путь «из варяг в греки» проходил по Балтийскому морю, Неве, Ладожскому озеру, Волхову, озеру Ильмень, Ловати, Кунье, Сереже, волок в Торопу, далее по рекам Торопе, Западной Двине, Каспле, озеру Касплинское волок в реку Катынь и по Днепру в Черное море.

Г. С. Лебедев в своей книге, посвященной истории викингов, выделяет пять этапов формирования этой важной водной артерии Восточной Европы, четко прослеживаемых по данным археологии [14] .

Первый этап (800–833 гг.) – начало движения по Великому водному пути «из варяг в греки». К данному этапу относятся 25 кладов первого периода обращения дирхема (конец VIII в. – 833 г.), обнаруженные как на Волховско‑Днепровском, так и на Волжском пути. 12 из них составляют раннюю группу (786–817 гг.). Как отмечает Лебедев: «Клады этого времени распространяются по «северославянской культурно‑исторической зоне», достигая Поморья и Мекленбурга, а также появляются в бассейне Верхнего и Среднего Днепра».

Второй этап (825–900 гг.) – прослеживается по находкам скандинавских вещей, встречающихся среди предметов, принадлежавших местному, славянскому и дославянскому населению. В этот период возникают отдельные поселения – торговые фактории, обнаруженные археологами в Торопце (бассейн Западной Двины), у деревни Рокот, у деревни Кислая, у деревни Новоселки – в Днепро‑Двинском междуречье. Здесь наряду с балтскими обнаружены предметы и черты обряда норманнского происхождения. На торговые связи скандинавов с Восточной Европой в первой половине IX века указывает и найденный вместе с арабским серебром в кладе у д. Кислая датский полубрактеат 825 года из города Хедебю, который был важным торговым центром скандинавского мира. Не менее интересны находки, сделанные археологами в Гнездовском кургане № 15: копье с «готическим» орнаментом (VIII–IX вв.), гривна с молоточками Тора и другие вещи, свидетельствующие о пребывании норманнов в верховьях Днепра во второй половине IX века.

Третий этап (850–950 гг.) – расцвет Гнездовского поселения, которое отождествляется с первоначальным Смоленском. О роли Гнездовского поселения в этот период напоминают археологические памятники, расположенные на правом берегу Днепра: Большое (Центральное) городище, селище и курганный могильник. Также большой интерес в этой связи представляют обособленный Ольшанский комплекс памятников и несколько кладов, обнаруженных археологами.

Четвертый этап (900–980 гг.) прослеживается по так называемым «большим курганам», составившим особое аристократическое кладбище в центральной части Гнездовского могильника. Это захоронения дружинной знати, для которых характерно сжигание в ладье – обычай, возникший у скандинавов и перенесенный на славянскую почву варягами. Процесс формирования правящего класса происходит и в других крупных древнерусских городах: в Киеве и Чернигове. В Киеве складывается особая иерархия погребений знати: княжеские курганы, срубные гробницы бояр, погребения воинов с конем или без.

Пятый этап (950–1050 гг.) – развитие и укрепление Древнерусского централизованного государства. Главным торговым и административным центром государства становится Киев, куда стекается дань, собираемая киевскими князьями с подвластных племен. Торговля все более сосредоточивается на днепровском отрезке пути.

Таким образом, можно констатировать, что становление и развитие пути «из варяг в греки» по времени совпадает с экспансией викингов в Западной Европе. Великий водный путь «из варяг в греки» – это часть разветвленной системы трансъевропейских водных путей, развитие которых в Средние века было непосредственно связано с деятельностью скандинавских викингов.

Какую роль в истории восточных славян и других этносов, населявших Восточную Европу, сыграли норманны, которых автор «Повести временных лет» (ПВЛ), основного нашего летописного документа, называет варягами?

В «Повести временных лет» говорится:

«В год 6367 (859‑й). Варяги из‑за моря взимали дань с чуди, и со словен, и с мери, и с кривичей. А хазары брали дань с полян, и с северян, и с вятичей по серебряной монете и по белке от дыма».

Таким образом, если следовать в русле летописной версии, в 859 году восточнославянские и угро‑финские племена были данниками варягов и хазар.

Отчасти свидетельство древнерусского летописца о том, что часть восточнославянских племен платила дань хазарам, подтверждается письмом хазарского царя Иосифа к министру испанского халифа Абдаррахмана III Хасдаю ибн Шафруту. Как считается, это письмо было написано в 50‑е годы X века, но многие приведенные в нем сведения актуальны и для более раннего времени. В письме царь Иосиф подробно описывает границы своих владений и перечисляет народы, которые платят ему дань. Он называет, к примеру, аланов, касогов и печенегов. Это обстоятельство позволяет предположить, что во время написания данного письма держава хазар еще находилась на пике своего могущества. В этом письме в числе данников хазарского царя упомянуты, предположительно, следующие славянские племена: вятичи, северяне и, собственно, славяне [15] . Под последними совсем не обязательно должны подразумеваться словене новгородские. Возможно, это название следует толковать в расширительном смысле как объединяющее сразу несколько славянских племен.

Что касается дани, уплачиваемой варягам, то никаких других свидетельств, кроме вышеприведенного летописного предания, на этот счет не существует.

«В год 6370 (862‑й), – пишет древнерусский летописец. – изгнали варяг за море и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны (норвежцы) и англы, а еще иные – готландцы, – вот так и эти». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, – на Белоозере, а третий, Трувор, – в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля. Новгородцы же – те люди от варяжского рода, а прежде были словене».

Далее летописец продолжает: «Через два же года умерли Синеус и брат его Трувор. И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города – тому Полоцк, этому – Ростов, другому – Белоозеро».

Не все из пришедших с Рюриком варягов захотели оставаться в суровом краю среди дремучих лесов и глубоких рек. Среди тех, кто оставил Рюрика, были Аскольд и Дир. Как говорит летописец, «не родственники его, но бояре». Аскольд и Дир отпросились у Рюрика идти в Византию и вместе со своими родичами и частью варяжской дружины отправились в путь. Дальнейшие события в изображении летописца выглядят следующим образом.

«И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. И спросили: «Чей это городок?» Те же ответили: «Были три брата, Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам». Аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян».

В этом рассказе мы сталкиваемся с легендой о трех братьях, которые выступают в роли основателей города, ставшего столицей полян.

По мнению Н. С. Державина: «…киевская легенда о трех братьях, основоположниках полянского государства и основателях его столицы, не является ни оригинальным произведением киевского летописца, ни какой‑либо частной собственностью славянского фольклора вообще, но представляет собою доисторическое племенное предание, уходящее своими корнями в далекую дославянскую яфетическую давность, в бассейны Ванского и Урмийского озер, в страну Урарту и Мидию, ко временам, по определению акад. Н. Я. Марра, значительно более древним, чем IV–V века н. э. Н. Я. Марр назвал эту легенду «одним из ценнейших племенных преданий Понтийского района – параллель которой рассказывалась еще в IV–V веках на берегах Ванского озера в Армении» и была использована армянским историком Зенобом Глаком, писателем VII века. Это именно скифское или, точнее, кимерское предание о строителях армянской земли, трех братьях – Куаре, Мельте и Хореане, за именами которых, по Марру, скрываются племенные названия» [16] .

Как представляется, мнение Державина, опирающееся на точку зрения Марра, выглядит достаточно обоснованным, поскольку указывает на связь преданий, бытовавших у полян, со скифскими или киммерийскими преданиями. Учитывая данные антропологии, согласно которым поляне были славянизированными потомками местного, скифского, населения, это указание имеет особенную ценность. Возможно, во времена древнерусского летописца у киевлян сохранялись еще кое‑какие легенды, восходящие к скифской эпохе.

Вернемся к Аскольду и Диру. В сообщении летописца о занятии Киева варягами не все ясно. Как утверждает летописец, в тот момент, когда Аскольд и Дир пришли к Киеву, поляне платили дань хазарам. Если строго следовать летописному рассказу, то нельзя не признать, что Аскольд и Дир не могли занять Киев, не вступая в конфликт с хазарами. (Или же они могли признать себя данниками хазарского царя, который и сделал их своими наместниками в Киеве.) Далее, по соседству с Киевом во второй половине IX века обитали мадьяры. Существует предположение, высказанное Г. В. Вернадским, о том, что в течение некоторого времени Киев находился под их властью. Скорее всего, именно в тот самый период, когда, по сообщению летописца, в Киеве должны были обосноваться варяги.

На присутствие мадьяр в этом городе указывает встречающееся в летописи название «Олмин двор». Даже расположение Олмина двора названо – на Угорской горе.

Г. В. Вернадский предположил, что речь в данном случае идет о резиденции мадьярского воеводы Олома (Алмуца), который еще в тридцатые или сороковые годы IX века нанес поражение русам.

Самая известная из военных кампаний под предводительством Аскольда и Дира – набег русов на Константинополь в 866 году (по летописной датировке). Согласно византийским источникам, этот набег произошел в 860 году, а не шестью годами позже, как об этом сообщает летописец. Поэтому попытка приписать эту кампанию Аскольду и Диру выглядит, по меньшей мере, недоразумением. В самом деле, не могли же «бояре» Рюрика занять Киев и напасть на Константинополь двумя годами раньше призвания самого Рюрика с братьями!

С именами Аскольда и Дира летописец связывает не только этот знаменитый набег русов на Константинополь, едва не увенчавшийся успехом. В разных списках летописи есть указания на то, что Аскольд и Дир воевали: в 864 году – с болгарами, в 865‑м – с полочанами и в 867 году с печенегами. В. Н. Татищев называет еще одну кампанию Аскольда и Дира – против кривичей в 869 году.

Любопытно, что кривичи упомянуты летописцем в числе племен, участвовавших в призвании варягов. А полочане – это ветвь племени кривичей. Выходит, Аскольд и Дир вели войну против своего сюзерена Рюрика?

Под 866 годом летописец помещает известие о набеге русов на Константинополь. Этой же датой у него отмечен поход Аскольда и Дира на полочан. Получается, что в один год киевские правители вели сразу две войны – с греками и с полочанами.

Единственное упоминание о войне Аскольда и Дира с болгарами мы находим в Никоновской летописи (XVI в.): «Был убит от болгар Аскольдов сын».

Арабский писатель Масуди в своем сочинении «Золотые луга», в главе, посвященной славянам, говорит о царстве ад‑Дир, которое располагало большими городами и сильной армией. Но где искать это царство? Каких‑либо сведений относительно его географического местоположения Масуди не оставил. Связывать царство ад‑Дир с Киевом только на основании одной этой записи мы не можем.

С легкой руки нашего летописца Аскольд и Дир возглавили набег русов на Константинополь. Казалось бы, в византийских хрониках должны быть имена этих киевских правителей. Однако ничего такого, что указывало бы на имена Аскольда и Дира, мы в этих хрониках не встречаем.

Грекам неизвестны имена не только Аскольда и Дира, но и каких бы то ни было других вождей русов IX века. Только начиная со второй половины X века в работах греческих историков все чаще и чаще встречаются упоминания о киевских князьях.

Летописец, на свой лад интерпретируя легенды об Аскольде и Дире, конечно, не мог в данном случае опираться на византийские источники. Он почерпнул сведения об Аскольде и Дире из местных, славянских, преданий. Для того чтобы связать эти предания с легендой о призвании варягов руси, летописец ввел в свое повествование Аскольда и Дира, приписав им целый ряд вполне реальных исторических событий, начиная от набега русов на Константинополь и заканчивая войнами, которые разворачивались в южнорусских степях на протяжении IX–X веков.

После смерти Рюрика в 879 году правление в Новгороде перешло к его родичу Олегу, которому Рюрик оставил на попечение своего малолетнего сына Игоря.

Согласно ПВЛ, в 882 году Олег захватил Киев и в течение последующих трех лет подчинил своей власти полян, древлян, северян и радимичей, а с уличами и тиверцами воевал.

В войске, которое Олег собрал для своего похода, были варяги, словене, чудь, весь и кривичи.

Первоначально Олег овладел Смоленском и Любечем. П. П. Толочко на основании этого летописного сообщения замечает: «…из чего можно сделать вывод, что ранее эти центры управлялись из Киева» [17] .

Далее Олег вместе со своей ратью незаметно подошел к Киеву.

«И пришел к горам Киевским, и узнал Олег, что Аскольд и Дир там княжат, и спрятал своих воинов в ладьях…»

Возникает интересный вопрос: летописец говорит, что Олег только тогда узнал о том, что в Киеве правят Аскольд и Дир, когда пришел «к горам Киевским». Странно, что новгородский князь, направляясь в Киев, так и не удосужился узнать имена его правителей.

С малолетним Игорем в сопровождении небольшого отряда воинов Олег отправился к Киеву. Здесь он велел своим слугам пойти к Аскольду и Диру и сказать им, что пришел гость (т. е. купец), который идет в Константинополь из Новгорода и просит киевских правителей пожаловать к нему.

С какой стати Аскольду и Диру понадобилось выходить навстречу простому купцу? Ни в одном другом письменном источнике не отмечен такой обычай.

В Никоновской летописи была предпринята попытка устранить это противоречие. Люди, посланные Олегом, говорят Аскольду и Диру о богатствах, которые привез с собой новгородский гость («много красивого и дорого бисера и всякого узорочья»), да вот незадача – сам гость болен и не может явиться во дворец.

Следующая фраза, которую Олег велел передать Аскольду и Диру, обрисовывает контуры затеваемой интриги.

«И еще хочу уста к устам (т. е. с глазу на глаз) говорить с вами».

После того как Аскольд и Дир приняли предложение Олега и прибыли в его лагерь, они были схвачены и предстали перед мнимым купцом. Олег выступил перед своими пленниками с короткой обвинительной речью:

«Вы не князья и не княжеского рода».

По сути, Олег выдвинул против Аскольда и Дира тяжкое обвинение: не имея на то законных прав, они захватили власть в Киеве и перестали признавать правившую в Новгороде княжескую династию. В обоснование правоты своих притязаний на владение Киевом новгородский правитель вынес к ним малолетнего Игоря.

«А это – сын Рюрика».

Участь Аскольда и Дира была предрешена. Вряд ли они успели что‑то сказать в свою защиту, перед тем как были убиты по приказу Олега.

Итак, смысл летописного рассказа предельно ясен. Летописец стремился показать преемственность правившей в Киеве династии, ее происхождение от легендарного Рюрика, а заодно намекнуть всем «нерюриковичам», какая их ждет участь в случае, если они посмеют покуситься на киевский престол.

Завершает свое повествование о походе Олега на Киев летописец многозначительной фразой: «И сел Олег княжить в Киеве». Заметим, не Игорь, который, по словам летописца, был прямым потомком Рюрика, его сыном, а Олег, его родич. Причем степень этого родства летописцем даже не названа.

Сообщая о захвате Киева Олегом, летописец не говорит о той дани, которая была наложена варягами на полян. Исторический такт – вещь довольно тонкая. Как восприняли бы киевляне, современники летописца, известие о том, что их предки были силой покорены Олегом, который к тому же принудил их платить дань? Вероятно, их историческое самосознание было бы уязвлено.

Посему, чтобы не тревожить чувства киевлян, летописец повествует о расправе Олега над Аскольдом и Диром, но умалчивает о тех мерах, которые должны были последовать после взятия им Киева.

В летописном рассказе о захвате Киева Олегом есть еще один момент, который вызывает вопросы. Как говорит летописец, тела убитых Аскольда и Дира по распоряжению Олега были отнесены на Олмин двор.

Как было сказано выше, вероятно, этот двор был назван по имени мадьярского воеводы Алмуца (Олома). Г. В. Вернадским было высказано следующее предположение: «Возможно, Аскольд и Дир правили Киевом от имени Олома. Когда позднее Олег захватил Киев, он сказал Аскольду и Диру: «Вы не князья, и не княжеского рода», – и его слова следует понимать в том смысле, что Аскольд и Дир не считались независимыми правителями, а, скорее, чьими‑то заместителями. Но если так, то чьими же? После того как они были убиты по приказу Олега, их тела принесли ко двору Олома на Угорской горе. Почему? Очевидно, потому, что они правили от имени Олома из его дворца, который служил резиденцией правителя» [18] .

Вернадский допускал реальность существования Аскольда и Дира, исходя из своей гипотезы о нетождестве старой и новой Руси, о том, что было несколько волн норманнской колонизации Восточной Европы, но тогда все равно непонятно, почему мадьяры не пришли на помощь Аскольду и Диру и не помогли им отбить натиск Олега? Где они находились, когда по соседству с ними новгородская рать захватывала один город за другим? Версия Вернадского не дает ответа на эти вопросы и, признаться, еще более затемняет дело.

Казалось бы, поход Олега на Киев можно было считать завершенным. Он устранил своих соперников и захватил важнейший политический и торговый центр в Поднепровье. Но из дальнейшего текста летописи выясняется, что захват Киева был далеко не единственной целью Олега. Его планы были более обширными. После захвата Киева Олег обратил свое внимание на другие восточнославянские племена, обитавшие по соседству с полянами: древлян, северян и радимичей.

В течение 883–885 годов все эти племена подчинились Олегу и стали платить ему дань. Размер и состав этой дани был различными. Так, древляне платили по черной кунице от двора, а радимичи – всего лишь по щелягу (мелкой монете?). Относительно северян в летописи сказано, что Олег возложил на них легкую дань. С тиверцами и уличами Олегу пришлось повоевать.

2

В конце IX века в Восточной Европе вспыхнула война, положившая конец существованию в приднепровских степях страны Леведии и приведшая к образованию государства венгров, которое возникло в Паннонии. Все началось с противостояния хазар и печенегов. Около 889 года хазары объединились с гузами и напали на кочевавшую по соседству с их владениями орду печенегов. Кочевники были разгромлены и в спешном порядке отступили к берегам Черного моря. Здесь им пришлось вступить в еще одну схватку. На сей раз с мадьярами и, возможно, с некоторыми признававшими их власть восточнославянскими племенами. Возможно, в этой войне принимали участие и русы.

Печенеги оказались на краю катастрофы. Со всех сторон они были окружены врагами и прижаты к морю. Казалось, стоит хазарам и их союзникам приложить еще одно усилие, и печенежская орда перестанет существовать. Но тут за печенегов вступились дунайские болгары, которые пристально наблюдали за этой неравной схваткой и, естественно, не могли испытывать особой радости по поводу военных успехов своих давних противников – хазар. К тому же в непосредственной близости от своих границ. Болгары пришли на помощь печенегам и тем самым спасли последних от верной гибели. Печенеги получили долгожданную передышку. Справиться с болгарами и печенегами хазары в одиночку не могли.

Хазары обратились за помощью к грекам, которые с первых дней существования Болгарского царства многократно, но безуспешно пытались уничтожить его. Около 893 года греки заключили с хазарами военный союз, направленный против болгар и печенегов.

Хазарское войско переправилось морем в Византию и соединилось с греческой армией. Союзникам не удалось достичь нужной степени согласованности в своих действиях: неповоротливое греко‑хазарское войско было разбито болгарами, которые захватили много пленников и богатую добычу. С пленными хазарами болгары поступили с особой жестокостью. Перед разменом пленных им всем отрезали носы и в таком виде выдали их единоплеменникам. Подобная мера преследовала цель навсегда отбить у хазар охоту воевать с болгарами.

В 894 году византийская флотилия перевезла мадьяр на правый берег Дуная, где мадьярские всадники разбили войско болгарского царя Симеона. Последний заперся в крепости под названием Мундрага, а вся страна оказалась во власти мадьяр. Тысячи болгарских и славянских рабов длинными вереницами потянулись на византийские и хазарские невольничьи рынки.

Император Лев IV, по инициативе которого был предпринят этот набег, вскоре помирился с царем Симеоном, а мадьярам пришлось рассчитывать только на свои собственные силы в смертельной схватке с болгарами.

Симеон подговорил печенегов принять участие в совместном рейде против мадьяр.

В 997 году болгары и печенеги, воспользовавшись удобным случаем, напали на страну Леведию. Так как все мадьярские воины были в походе и некому было защищать оставшееся там население, захватчики выместили всю свою злобу на мирных жителях, обагрив их кровью приднепровские степи. Как говорит Константин Багрянородный: «Турки, возвратясь и найдя свою страну столь пустынной и разоренной, поселились в земле, в которой проживают и ныне (т. е. в Венгрии)».

Кровавый рейд болгар и печенегов сыграл решающую роль в судьбе мадьярского народа. Мадьяры ушли в Паннонию, которая с 899 года стала называться Венгрией. Вскоре они позабыли свой кочевой быт и создали государство, существующее и поныне.

В начале X века международное положение Византии вновь осложнилось. В 902 году греки уступили арабам свои владения в Сицилии. Через два года арабы совершили успешный набег на богатейший город империи Фессалоники. Вслед за этим угроза арабского вторжения нависла над Константинополем.

В июне 904 года арабский флот под командованием Льва Триполитанского подошел к столице империи. Греческой эскадре, которую возглавлял адмирал Имерий, удалось отбить атаку арабов.

В хронике Псевдо‑Симеона (последняя треть X в.) содержится эпизод, также датированный 904 годом и, вероятно, имеющий отношение к неудачной попытке арабов захватить Константинополь [19] .

В тот год некие росы‑дромиты (дромитами они назывались потому, что могли быстро двигаться) напали на Византию, но были разгромлены в морском сражении византийским флотоводцем Иоанном Радиным. Нападавшими предводительствовал волшебник по имени Рос, наделенный сверхъестественными способностями. Он‑то и спас часть росов от верной гибели благодаря «божественному озарению», снизошедшему на него. Другим росам повезло меньше.

Они заживо сгорели от «греческого огня» у мыса Трикефал [20] .

Как не вспомнить в этой связи нашего князя Олега, прозванного «вещим» за свою хитрость и коварство. Может быть, упомянутый в хронике волшебник Рос послужил прообразом для летописного Олега?

В самой «Повести временных лет» о разгроме росов‑дромитов у мыса Трикефал не сказано ни слова. Зато летописец с упоением повествует о походе князя Олега на Константинополь, состоявшемся в 907 году. Вот только об этом походе греческим историкам, которые на протяжении столетий фиксировали все, что происходило с их державой, ничего не известно.

По летописи, Олег возглавил многочисленное войско, состоявшее из представителей различных племен, находившихся под его властью. Русы наступали на Константинополь с суши и с моря. Через Болгарию на Византию двигалась конница русов и их союзников. Водным путем, к Константинополю, направлялся огромный флот русов, насчитывавший две тысячи ладей.

После того как столица Византийской империи была блокирована, русы приступили к ее штурму. Как оказалось, вход в гавань Золотой Рог был прегражден цепями, поэтому русы не смогли вплотную подойти к Константинополю. Тогда Олег приказал своим воинам вытащить ладьи на сушу и поставить их на колеса. При попутном ветре с развернутыми парусами ладьи двинулись в направлении городских стен. Греки, пораженные изобретательностью Олега, запросили у него мира. Князь согласился помириться с греками на выгодных для русов условиях.

Перед тем как вернуться на родину, Олег повесил свой щит на воротах Константинополя, что должно было символизировать превосходство русского оружия над греческим.

3

В начале X века русы оказались втянуты в борьбу, развернувшуюся между шиитами и суннитами на Южном Каспии и имевшую далеко идущие последствия как для судеб Багдадского халифата, так и для русско‑хазарских отношений. «В 900 году, – как пишет Л. Н. Гумилев, – Исмаил Самани разгромил шиитское государство Алидов в Южном Прикаспии. Но местное население Гиляна, Дейлема и Мазандерана, никогда не подчинявшееся чужеземцам, укрылось в горных замках, и власть Саманидов в Табаристане была призрачной. До тех пор пока дейлемитов с юга прикрывали горы Эльбурса, а с севера – Каспийское море, они могли держаться, так как ни Саманиды, ни хазары не имели флота» [21] .

В этих условиях появление ладей русов на Каспии выглядело вполне закономерным.

В 909 году русы разгромили остров Абаскун, захватив там богатую добычу. На следующий год они напали на Мазандеран, но потерпели поражение и ушли.

Не прошло и трех лет, как набеги русов повторились вновь.

По сообщению ал‑Масуди, после 300 года Хиджры (912–913 гг.) флот русов из 500 судов с сотней людей на каждом подошел к границам Хазарии. Русы снеслись с хазарским царем Вениамином, чтобы с его разрешения воспользоваться судоходными сообщениями, соединяющими его владения с Хазарским (Каспийским) морем. Взамен русы обещали царю Вениамину «половину добычи, захваченной у народов, живущих у этого моря». Получив разрешение, они вошли в пролив, достигли устья реки Дона и стали подниматься по этому рукаву, пока не добрались до «Хазарской реки» (Волги), по которой они спустились в город Итиль и, пройдя мимо него, достигли устья, где река впадает в Каспийское море, а оттуда поплыли в город Амоль (в Табаристане) [22] .

Дальнейшие действия русов как две капли воды напоминали их предыдущие набеги. Они рассредоточились на своих быстроходных ладьях по морю и совершили нападения на Гилян, Дейлем, Табаристан, Абаскун, стоящий на берегу Джурджана.

Подвергся нападению русов и город Ардабиль, расположенный в трех днях пути вглубь суши. Местные жители дали отпор захватчикам, и тогда русы укрылись на островах, расположенных поблизости от Баку. Мусульмане, преисполненные праведного гнева и решимости выбить русов оттуда, поплыли к островам на своих лодках и торговых судах, «но русы направились к ним, и тысячи мусульман были убиты и потоплены».

Масуди замечает, что русы «пробыли на этом море много месяцев».

Суда русов, тяжело нагруженные награбленным добром и невольниками, направились к устью Волги. Здесь предводители русов снеслись с хазарским царем и передали ему условленную долю добычи.

Весть о «подвигах» русов распространилась далеко за пределы державы Саманидов. Докатилась она и до мусульман, живших в Хазарии.

Ларисийцы (наемники‑мусульмане в войске хазарского царя) потребовали у Вениамина, чтобы он разрешил им отомстить русам за смерть своих единоверцев. Как говорит Масуди: «Царь не мог им помешать, но послал предупредить русов, что мусульмане решили воевать с ними».

Была ли это неловкая попытка хазарского царя оправдать свое предательство в глазах русов или же Вениамин больше не нуждался в их услугах, а потому счел за благо избавиться от доставлявших ему столько хлопот русов?

Мусульмане собрали войско и спустились вниз по реке, ища встречи с русами. Когда они настигли суда русов, последние были слабы, чтобы отразить неприятельское войско. Лишь немногим из русов удалось вернуться домой [23] .

Масуди называет число павших в этом сражении русов – 30 000. Спаслось только 5000. Но и из этого числа не все уцелели. Некоторые русы были убиты буртасами, некоторые попали в страну болгар‑мусульман и тоже погибли. Конечно, потери русского войска многократно завышены арабским писателем, стремившимся приукрасить успехи мусульман в борьбе с неверными. Но факт остается фактом: потерпев поражение, русы вплоть до сороковых годов X века не рисковали нападать на города и селения мусульман.

В «Повести временных лет» о походах русов на Каспий не сказано ни слова.

В течение последующих лет мощь хазарской державы неумолимо клонилась к закату. Поход русов на Каспий (912–913 гг.), сопровождавшийся разгромом владений суннитов, способствовал усилению их недругов, дейлемитов, которые к тому же были противниками хазар, всеми силами поддерживавших режим Саманидов. В 914 году дейлемиты добились значительных успехов. Они установили свой контроль над Азербайджаном и дошли до Дербента. Каспийская торговля хазар оказалась под угрозой. Все созданное кропотливым трудом их предков могло в одночасье превратиться в пыль.

Не меньше хлопот хазарам доставляли кочевые племена, периодически тревожившие их владения. Вместо того чтобы заниматься созидательным трудом и увеличивать свое благосостояние, хазары вынуждены были тратить свои силы на оборону степных рубежей.

В 913 году хазары вместе с гузами разбили восточных печенегов, кочевавших между Волгой и Яиком. Но вскоре возникла другая угроза, которая при неблагоприятном стечении обстоятельств для хазар могла привести к распаду их державы. Угроза эта состояла в проникновении ислама на земли, занятые кочевниками – данниками хазарского царя. Принятие ислама для многих из них означало в первую очередь избавление из‑под назойливой хазарской опеки.

В 922 году предводитель камских булгар хан Альмуш принял ислам и попросил помощи у багдадского халифа против своего повелителя, хазарского царя. Помощь должна была заключаться в возведении на землях камских булгар крепости, предназначенной для защиты от хазар.

Халиф отправил к булгарам своего посла Ибн‑Фадлана, который должен был вручить Альмушу деньги на постройку крепости. Для этой цели было специально продано конфискованное имение казненного визиря. Однако деньги Ибн‑Фадлан так и не получил. Покупатель по какой‑то причине не смог догнать караван посольства.

По прибытии на место арабскому послу пришлось выслушать немало упреков со стороны булгарского хана, прежде чем ему удалось убедить последнего, что деньги будут доставлены по назначению.

Вопреки ожиданиям Альмуша принятие ислама не привело к избавлению его орды от хазарской зависимости. Сувазы (предки современных чувашей) – одно из трех племен, входивших в орду камских булгар – выступили против хана и, укрепившись в лесах Заволжья, отказались принять ислам. Это был уже раскол на религиозной почве – явление, достаточно новое для кочевников.

Сходная картина наблюдалась у гузов. В 921 году один из вождей этого племени принял было ислам, но затем под давлением своего окружения снова вернулся к религии своих предков.

Коль скоро багдадский халиф при проведении своей религиозной политики уже не считался с интересами хазарского царя, то это неминуемо вело к обострению отношений между двумя державами.

Ибн‑Фадлан приводит характерный эпизод, относящийся к 922 году. Узнав о том, что мусульмане разрушили синагогу, бывшую в усадьбе ал‑Бабунадж, хазарский царь приказал разрушить минарет, расположенный в Итиле, и казнил муэдзинов. При этом он заявил: «Если бы, право же, я не боялся, что в странах ислама не останется ни одной неразрушенной синагоги, я обязательно разрушил бы и мечеть» [24] .

С Византийской империей у хазар отношения складывались не менее сложно и драматично. В первой половине X века к традиционному торгово‑экономическому соперничеству двух держав стали примешиваться религиозные распри.

Ал‑Масуди раскрывает нам причину возникшего конфликта: «Причина в том, что император, правящий ныне (в 943 г.) и носящий имя Арманус (Роман), обращал евреев своей страны в христианство силой и не любил их, и большое число евреев бежало из Рума в страну хазар».

Ответная реакция хазарского царя последовала незамедлительно. «Когда это стало известно моему господину, – говорит в своем письме неизвестный хазарский еврей X века, – он избавился от многих христиан» [25] .

Таким образом, международное положение Хазарского каганата в первой половине X века было непрочным. Хазария постоянно балансировала на грани войны с Византией.

В 939 году византийский император решился на открытый разрыв с хазарами. Как сказано в уже цитировавшемся еврейском источнике, византийский император Роман послал большие дары Х‑л‑г‑у (т. е. Олегу) царю Русии», побуждая его напасть на хазарские владения.

Дары, присланные византийским императором Олегу, заставили его поспешить с началом военных действий против хазар. Русы захватили С‑м‑к‑р‑ц (Самкерц, Тмутаракань) «воровским способом, потому, что его начальника, вождя войска, тогда там не было». Однако «досточтимый Песах», хазарский полководец, узнав о коварстве русов, выбил их оттуда и, в свою очередь, сам вторгся в византийские владения в Крыму. Песах завоевал здесь три города и большое количество деревень. А потом он обратил свое оружие против русов, которым в итоге пришлось возвратить хазарам добычу, ранее захваченную в Самкерце. Олег запросил мира, возложив вину за начало войны с хазарами на своего союзника Романа. «Воистину, Роман подбил меня на это», – сказал он.

В качестве вассала хазарского царя он воевал на море против Кунстантины (Константинополя) четыре месяца. В войне с греками русский князь потерпел поражение, «так как македоняне победили его благодаря (греческому) огню».

А дальше анонимный автор документа сообщает нечто неожиданное: устыдившись вернуться в свою собственную страну, Олег бежал морем в Персию, и там он и все его войско пало. А Русия с тех пор была подчинена власти хазар.

В вышеприведенном документе слишком много темных мест. Необходимо обратиться к другим источникам, чтобы с их помощью реконструировать те далекие события.

В 941 году русы напали на византийские владения, неся с собой смерть и разрушения. Ход этой военной кампании подробно описан в двух византийских хрониках X века Продолжателя Феофана и псевдо‑Симеона.

В первой из этих хроник говорится, что 11 июня 941 года «росы, коих именуют также дромитами, происходят же они из племени франков» приплыли на 10 000 судов к Константинополю. Возле Фароса состоялось морское сражение между византийцами и русами. Греки спалили огнем часть кораблей русов, остальных обратили в бегство.

Спасшиеся от разгрома остатки кораблей русов поплыли к побережью Вифинии. За ними была послана погоня. Вместе с всадниками и отборными воинами патрикий Варда Фока направился в Вифинию по суше, чтобы перехватить русов и не дать им закрепиться на побережье. Но многочисленный отряд русов все же успел высадиться в Вифинии до прихода византийского войска. Сразу же начались грабежи и убийства мирного населения.

Продолжатель Феофана живописует кровавую расправу, которую русы учинили над греками, оказавшимися в их руках: «…из пленных одних распинали на кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди».

Примерно аналогичное описание расправы над пленными греками содержится и в «Повести временных лет». Верный знак того, что древнерусскому летописцу была хорошо знакома Хроника Продолжателя Феофана.

Подоспевший на выручку местным жителям византийский военачальник Варда Фока нанес поражение русам и выбил их с захваченной земли. Часть русского десанта укрылась на кораблях.

Довершил разгром русов доместик схол Иоанн Куркуас, стоявший во главе всей восточной (малоазийской) армии.

С тех пор русы уже не предпринимали никаких военных операций на суше. Дальнейшие события в изложении Продолжателя Феофана выглядят следующим образом. В преддверии зимы у русов кончалось продовольствие, они боялись наступающего византийского войска и блокады с моря, организованной византийскими кораблями. В сентябре под покровом темноты русы на кораблях попытались прорваться к фракийскому берегу, но были настигнуты греками. Завязалось морское сражение, в ходе которого русы снова были разбиты, и только немногим из них удалось спастись [26] .

Война продолжалась еще несколько лет. Правда, очередной мишенью для русов стали не греки, которые смогли дать им достойный отпор, а богатые области Прикаспия.

Наиболее подробное описание похода русов на мусульман содержится в сочинении арабского историка Ибн Мискавейха (ум. в 1030 г.) под названием «Книга испытаний народов и осуществления заданий». По словам Ибн Мискавейха, в 332 году хиджры (943–944 гг.) армия народа, названного русскими, вторглась в Азербайджан, где они атаковали и захватили богатый торговый город Бердаа [27] .

Обосновавшись в Бердаа, русы стали грабить его окрестности и вскоре собрали огромную добычу. Так продолжалось в течение нескольких месяцев, пока правитель Аррана (Азербайджана) Марзубан ибн‑Мухаммед не окружил Бердаа своими войсками. Русы оказались в ловушке. Они заперлись в городе и отчаянно отбивались от наседавших на них врагов.

Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта осада. Ни одна из сторон не желала уступать другой. Но тут в лагере осажденных вспыхнула дизентерия, унесшая немало человеческих жизней. Обессиленные болезнями русы вышли навстречу мусульманам и дали им бой. В этом сражении, вероятно, погиб предводитель русов, который в письме неизвестного хазарского еврея назван Х‑л‑г‑у (Олегом).

Что же происходило в Киеве после смерти Хельгу (или Олега)? Каким образом князь Игорь вступил на киевский престол: по праву ли законного наследника Хельгу или же по праву человека, на стороне которого была сила? Второй вариант представляется более вероятным. У нас совсем не много оснований рассматривать Игоря в качестве сына или племянника Хельгу. Это два самостоятельных правителя Руси, вероятно, связанных между собой союзническими обязательствами. Да и этническая принадлежность у них, скорее всего, тоже была различной. Хельгу был представителем местной династии [28] , а Игорь – выходцем из варягов [29] . На это указывает сопоставление имен в договорах с греками Олега (911 г.) и Игоря (944 г.). В последнем договоре чаще встречаются имена западных славян и угро‑финнов. Тогда как в первом договоре имена послов в основном кельтские и иллиро‑венетские.

Вероятно, Хельгу, погибший в «Персии», пришел к власти в Киеве в двадцатые годы X века. Именно об этом периоде древнерусской истории умалчивает летописец.

После того как жители Бердаа отказались капитулировать, русы предприняли штурм города. Ворвавшись в город, они велели всем его жителям в трехдневный срок покинуть свои жилища. Оставшиеся после этого срока в городе либо должны были заплатить за себя большой выкуп, либо были убиты.

Еще одно сообщение об этих событиях оставил Лиутпранд, епископ из Кремоны, который побывал в Константинополе дважды с дипломатической миссией (в 949 и 968 гг.). Это сообщение не лишено некоторой доли иронии по отношению к грекам, но в целом не менее достоверно, чем греческие источники. Лиутпранд называет имя «короля русов» – Игоря. Не приходится сомневаться, что перед нами суверенный правитель Руси, утвердившийся в Киеве после смерти Олега.

По словам Лиутпранда, Игорь собрал тысячу и даже более того кораблей и приплыл к византийской столице. Греки оказались в крайне затруднительном положении: незадолго перед вторжением русов греческий флот был отправлен против сарацин. В распоряжении императора имелось всего пятнадцать полуполоманных хеландий. Оснастив их огнеметными машинами, греки отправили их против русов. В морском сражении грекам благоприятствовала установившаяся погода: ветер стих и позволил применить «греческий огонь». Греки подплыли поближе к русским кораблям и стали метать огонь. Вскоре пламенем была охвачена большая часть русской эскадры. Спасаясь от огня, русы в панике бросались за борт и тонули. Пленников, которых привели в Константинополь, по велению императора обезглавили [30] .

На этом войну русов с греками можно было бы считать законченной. Русы потерпели сокрушительное поражение, в первую очередь потому, что у них не было «греческого огня» – этой адской смеси, превращающей корабли противника в обугленные головешки.

Договор 944 года между Византией и Русью положил конец кровопролитной войне.

После заключения мира с греками Игорь распустил свое войско по домам. С ним осталась только его дружина – воины, проверенные в боях и преданные своему князю.

«В год 6453 (945‑й), – пишет летописец, – сказала дружина Игорю: «Отроки Свенельда украшены оружием и одеждами, а мы наги. Пойди, князь, с нами за данью, которую можем получить и ты, и мы».

Игорь послушал своих дружинников и отправился с ними к древлянам за данью. Несмотря на то что Свенельд уже собрал все, причитавшееся с древлян, воины Игоря снова стали требовать с них дань.

Дань была собрана. Дружинники вместе с Игорем покинули Древлянскую землю и направились в Киев. По дороге Игорь, однако, передумал идти в свой стольный город и, отпустив по домам большую часть дружины, решил вновь вернуться к древлянам и взять с них еще.

Оставшись с небольшой свитой, он снова направился к Искоростеню – главному городу древлян. Слух о возвращении Игоря дошел до жителей этого города. Возмущенные выходкой киевского князя, они направились к своему правителю, древлянскому князю Малу. По словам летописца, Мал будто бы сказал пришедшим к нему: «Если волк появился среди овец, он уволочет все стадо – одну овцу за другой, если его не убить». Это и послужило сигналом к расправе.

Перед тем как пойти на крайнюю меру, древляне направили к Игорю своих послов, чтобы отговорить его от продолжения грабительского рейда. Игорь не послушал послов и тем самым подписал себе смертный приговор. Древляне вышли из города и убили киевского князя и бывших вместе с ним дружинников.

После убийства киевского князя древлянский князь Мал отправил к Ольге своих послов с предложением выйти за него замуж. Согласно летописцу, инициатива предстоящей женитьбы исходила не столько от самого древлянского князя, сколько от его подданных.

Ольга обнадежила древлян, что предложение Мала будет принято. После чего она предложила древлянским послам на следующий день вновь прибыть на княжеский двор, чтобы узнать ее окончательное решение. Послы в знак особой важности порученной им миссии должны сесть в ладью, которую пронесут по улицам города слуги Ольги. Так и случилось: древлянские послы сели в ладью, которую пронесли по всему городу, а потом внесли на княжеский двор. Ольга приказала сбросить ладью вместе с послами в глубокую яму, вырытую накануне.

Похоронив заживо древлянских послов, Ольга на этом не успокоилась. Она отправила к Малу своего гонца с посланием, в котором просила древлянского князя прислать к ней для сватовства самых знатных древлян. Гонец должен был сказать Малу, что если он не выполнит просьбу Ольги, то киевляне не позволят ей выйти замуж за него. Древлянский князь, польщенный тем, что Ольга не отвергла его предложение, направил в Киев новое посольство.

Как и в прошлый раз, Ольга ласково встретила древлянских послов. Перед тем как приступить к сватовству, княгиня предложила им сходить в баню и помыться с дороги. Тронутые заботой Ольги древляне вошли в баню и стали мыться. В этот момент слуги Ольги наглухо заперли двери бани и подожгли ее. «И тут сгорели все», – лаконично замечает летописец.

Затем Ольга отправила к древлянам своих послов, которым поручила сказать, что скоро сама придет в Искоростень. По дороге она хочет справить тризну по своему погибшему мужу. Древляне должны приготовить много меда для поминок.

Древляне в точности исполнили просьбу Ольги. К месту гибели Игоря было привезено много бочек с медом.

Вместе с небольшой свитой Ольга прибыла к Искоростеню и, найдя могилу своего мужа, велела насыпать над ней большой курган. После чего началась тризна, во время которой русичи по приказу Ольги перебили захмелевших древлян. «И иссекли их 5000», – говорит летописец.

Возможно, что к Искоростеню во время тризны подошло войско киевлян. Иначе как объяснить тот факт, что жители этого города не пришли на выручку своим единоплеменникам, которые гибли под мечами русов?

Справив кровавые поминки по своему мужу, Ольга приступила к осаде Искоростеня. Киевские воеводы оказались бессильны перед мужеством и стойкостью древлян, которые понимали, что обречены на смерть.

Целое лето русы простояли под стенами Искоростеня, но так и не смогли взять этот город. Ольга снова прибегла к хитрости: княгиня отправила к древлянам своих послов с предложением мира. Вместо обычной дани, которую древляне платили киевским князьям и которая состояла из драгоценных мехов и меда, они должны были выдать Ольге по три голубя и по три воробья от каждого двора.

Древлянам такая дань показалась легкой. Они с радостью согласились заплатить ее. Ольга же распорядилась полученной данью довольно необычным способом. Киевские дружинники привязывали к каждой птице зажженный фитиль и отпускали ее на волю. Птицы летели в свои гнезда, неся за собой шлейф огня. Искоростень превратился в один большой полыхающий костер. Спасая свои жизни, древляне открыли ворота и сдались победителям.

Утолив свой гнев, Ольга наложила на побежденных древлян тяжелую дань, две части которой шли в Киев, а одна часть – в Вышгород, в резиденцию Ольги.

В 957 году Ольга направилась в Византию. В нашей летописи дата ее государственного визита в Константинополь указана неверно – 955 год.

Указанная летописцем дата визита Ольги в Константинополь дала повод некоторым ученым предположить, что Ольга посещала византийскую столицу дважды – в 955 и 957 годах. Но это предположение едва ли оправданно.

В сочинении Константина Багрянородного «О церемониях Византийского двора» подробно описан только один визит Ольги, который состоялся в 957 году. О другом ее визите, будто бы состоявшемся в 955 году, Константину Багрянородному ничего не известно. Было бы странным, если бы византийский император, лично общавшийся с княгиней, позабыл упомянуть о таковом. Такое событие, как повторный визит Ольги в Константинополь, не могло пройти незамеченным для греческих авторов.

Судя по описанию Константина Багрянородного, этот визит был обставлен с большой пышностью. Ольга, которую император называет архонтиссой Росии, прибыла в Константинополь с многочисленной свитой, насчитывавшей свыше ста человек, не считая вооруженной стражи, которая должна была обеспечивать безопасность путешественников.

Ольга шла в сопровождении знатных женщин, за которыми на некотором отдалении следовали советники и дипломаты. Видимо, они были немного смущены столь явным преобладанием женского начала.

О значении, которое придавалось этому визиту при византийском дворе, говорит и тот факт, что император Константин Багрянородный самолично возложил на себя обязанности распорядителя торжеств.

Когда в трапезный зал вошел император с супругой, византийские дамы по заведенному обычаю пали ниц. Ольга же осталась стоять и лишь слегка приклонила голову.

Поступок киевской княгини не остался незамеченным. Император в отместку за Ольгино упрямство распорядился усадить ее за отдельный стол, за которым обычно сидели мусульманские послы.

Согласно нашему летописцу, когда речь зашла о крещении, Ольга заявила византийскому императору: «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, иначе не крещусь».

Условие Ольги было принято. Император вместе с константинопольским патриархом крестил княгиню. После крещения патриарх дал Ольге наставление, как правильно выполнять православные обряды, и произнес знаменательные слова: «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков».

Древнерусский летописец приводит еще один эпизод, явно направленный на то, чтобы показать мудрость Ольги.

Император, покоренный красотой и умом киевской княгини, предложил ей выйти за него замуж. Княгиня ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил меня и назвал дочерью. А у христиан не разрешается этого – ты сам знаешь».

«Перехитрила ты меня, Ольга», – признал свое поражение император.

На этом в истории крещения Ольги можно было бы поставить точку, если бы не одно важное обстоятельство.

В 959 году русские послы прибыли ко двору германского короля Оттона I (936–973 гг., император с 962 г.). Как повествуется в «Продолжении хроники Регинона Прюмского», написанном между 962 и 967 годами, послы, «явившись к королю, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить их народу епископа и священников» [31] .

Оттон удовлетворил просьбу Ольги, которая в этом источнике названа Еленой (имя Ольги в крещении), королевой ругов. В 960 году некий Либуций из обители Святого Альбана в Майнце был посвящен «в епископы для народа ругов». Но 15 февраля 961 года он скончался, и место епископа вновь оказалось вакантным. Тогда «по совету и ходатайству» майнцского архиепископа Вильгельма в епископский сан был возведен Адальберт из обители Святого Максимина в Трире. Несчастный монах был совсем не рад такому назначению. Адальберт, «хотя и ждал от архиепископа лучшего и ничем никогда перед ним не провинился, должен был отправиться на чужбину».

Назначение епископом в языческие страны в те времена приравнивалось к ссылке на неизведанный остров. Не все из христианских миссионеров смогли выполнить свою задачу и вернуться на родину.

Миссия Адальберта закончилась плачевно. В 962 году «Адальберт, назначенный епископом к ругам, вернулся, не сумев преуспеть ни в чем из того, ради чего он был послан, и убедившись в тщетности своих усилий. На обратном пути некоторые из его [спутников] были убиты, сам же он, после больших лишений, едва спасся».

Какая причина могла заставить Ольгу обратиться к германскому королю с просьбой о присылке епископа и священников? Ведь крестилась она не в Риме, а в Константинополе и, по логике вещей, должна была обратиться с аналогичной просьбой к византийскому императору, который пошел бы ей навстречу.

Обращение к германскому королю, который был надежной опорой римско‑католической церкви в Западной и Восточной Европе, не могло остаться незамеченным для византийского престола. Негласный пакт о разграничении сфер влияния между двумя церквами – римской и константинопольской – оказался под угрозой. В случае отправки римско‑католического епископа в Киевскую Русь, которую Константинопольский патриархат считал своей канонической территорией, на повестку дня вновь вставали старые религиозные разногласия, главнейшим из которых был вопрос о прерогативах греческого патриарха и римского папы.

Поступок Ольги, пригласившей католического епископа, был чреват серьезными международными последствиями. Новый византийский император Роман II (959–963 гг.) жестко отреагировал на известие о готовящейся присылке епископа Адальберта в Киев. Византия и Германская империя снова оказались на грани войны. Но Оттон, движимый стремлением заручиться поддержкой римского папы ввиду своего предстоящего возведения в императорское достоинство, в данный момент меньше всего задумывался о поддержании дружественных отношений с Византией. Он принял окончательное решение об отправке Адальберта на Русь.

Хазары с тревогой наблюдали за всеми шагами правительства Ольги, но помешать наметившемуся сближению между Киевской Русью и Византией они уже не могли. Это было выше их сил. Хазарскому царю Иосифу оставалось только защищать свои владения от набегов русов и готовиться к новой большой войне со своим беспокойным соседом.

В письме к Хасдаю ибн Шафруту, на которое мы уже ссылались, царь Иосиф такими словами описывает создавшееся положение: «Я охраняю устье реки и не пускаю русов, приходящих на кораблях, приходить морем, чтобы идти на исмаильтян, и [точно также] всех врагов [их] на суше приходить к «Воротам». Я веду с ними войну. Если бы я их оставил [в покое] на один час, они уничтожили бы всю страну исмаильтян до Багдада…» [32]

Война разразилась в 963 году. Непосредственные причины этой войны изложены в греческом документе того периода – так называемой «Записке готского топарха» [33] .

В 962 году хазары попытались подчинить готов. Последние отказались платить дань хазарскому царю и решили искать покровительства «властителя к северу от Дуная, который обладал бы сильной армией и был горд своими военными силами, от народа которого они не отличались по обычаям и манерам».

Г. В. Вернадский полагает, что речь в этом документе идет о киевском князе Святославе.

Готы отправили своих послов в Киев, которые должны были убедить Святослава выступить против хазар. Как пишет Вернадский: «При возвращении домой члены посольской миссии наблюдали интересный астрономический феномен: «Сатурн был в начале пересечения Водолея, в то время как Солнце проходило через зимние знаки». Согласно астрономическим вычислениям, в период со второй половины декабря 874 года до середины декабря 1021 года Сатурн лишь однажды занимал положение между звездами, отмеченными в «Записке» топарха, а именно в начале января 963 г. Это один из редких примеров, когда дата исторического события может быть жестко зафиксирована с помощью астрономии» [34] .

Стоит сказать несколько слов о личности самого Святослава.

Святослав унаследовал многие черты характера от своего отца Игоря, который, как мы уже имели возможность убедиться, не отличался ни миролюбием, ни щедростью. Разумеется, наши представления о характере Игоря основаны только на словах летописца, который далеко не всегда пользовался объективными и даже просто достоверными данными. Однако это ни в коей мере не умаляет того наблюдения, что влияние матери и ее христианского окружения на Святослава было минимальным. Гораздо большее влияние на его личность оказали языческие традиции, носителями которых были старые дружинники Игоря.

Не стоило надеяться, что правление Святослава будет спокойным. Напротив, это был типичный искатель приключений, от которого его подданные могли ожидать еще больших неприятностей, чем во времена Игоря. Похоже, в молодости он совершенно равнодушно относился к религии своей матери и ее ближайшего окружения, а под конец своей жизни стал ярым врагом христианства.

Святослава угнетала обстановка киевского двора, и свои походы в дальние земли он предпринимал из‑за желания быть подальше от своей матери и ее приближенных, косо смотревших на молодого князя, стремившегося во всем подражать нравам и обычаям своих предков.

Византийский историк Лев Диакон с нескрываемым удивлением описывает внешний облик Святослава. «По внешнему виду он выглядел так: он был среднего роста – не слишком высок, не слишком низок. У него были густые брови, голубые глаза и курносый нос; он брил бороду, но носил длинные и густые усы. Его голова была выбрита, за исключением локона волос на одной стороне как знака благородного происхождения его рода. У него была толстая шея, широкие плечи, и в целом он выглядел красиво сложенным. Он казался мрачным и диким. На одном его ухе висело золотое ушное кольцо, украшенное двумя жемчужинами, между которыми был посажен рубин. Его белые одежды не отличались от одежд его людей и были лишь чище».

В «Повести временных лет» такими словами описан поход Святослава на хазар: «Пошел Святослав на Оку реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал им: «Кому дань даете?» Они же ответили: «Хазарам – по щелягу от рала даем». Пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу со своим князем Каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял».

Гарнизон крепости, состоявший из кочевников, был не в силах сдержать натиск русов, да и не горели кочевники желанием проливать свою кровь за хазарские интересы.

После падения Саркела Святославу подчинились ясы (предки современных осетин), обитавшие в районе нижнего Дона, и касоги (черкесы), жившие в районе Кубани.

Таким образом, бассейн нижнего Дона перешел под контроль русов.

Опираясь только на древнерусскую летопись, невозможно воссоздать полную картину происшедшего. Свою версию похода Святослава на хазар дает Л. Н. Гумилев. Весной 965 года русы на ладьях спустились по Оке и Волге к Итилю. Продвижение русов шло самосплавом и поэтому настолько медленно, что население Итиля успело укрыться в прибрежных зарослях, непроходимых ни для конницы, ни для пехоты противника. Это и спасло хазар от русских мечей. Навстречу воинам Святослава, надо полагать, вышла всего лишь горстка хазарских ополченцев, которых возглавил не царь Иосиф, а каган, чье имя не сохранилось в летописях. В короткой и жестокой сече едва ли уцелел кто‑либо из защитников Итиля. А иудейский царь и его приближенные бежали неведомо куда.

На обратном пути Святослав взял Семендер и превратил процветающий торговый город в руины.

По договору 927 года византийский император обязался уплачивать дань дунайским болгарам. Положение было крайне унизительным для греков. Естественно, они стремились как можно скорее разорвать этот договор. Но удобного повода разорвать договор долгое время не возникало. Наконец в 969 году такой случай представился. Дело в том, что мадьяры использовали территорию болгар в качестве плацдарма для набегов на византийские владения. Никифор II Фока потребовал, чтобы болгары перестали пропускать мадьяр через Дунай и тем самым обеспечили безопасность границ империи. Болгарский царь Петр ответил отказом, сославшись на мирный договор, заключенный им с мадьярами. Заявление болгарского царя, преисполненное откровенного пренебрежения к византийским интересам, переполнило чашу терпения греков. Никифор Фока стал готовиться к войне с болгарами и отказался платить им дань.

Император отдавал себе отчет в том, что собственными силами ему с болгарами не справиться. Нужен сильный союзник, на плечи которого можно было бы взвалить большую долю тягот предстоящей войны.

Никифор Фока был наслышан о военных удачах Святослава, который незадолго до того нанес поражение волжским болгарам и хазарам. Кто, как не киевский князь, лучше всего подходил на роль союзника византийского императора! Русы наверняка сумеют расправиться с дунайскими болгарами, сила которых по сравнению с временами легендарного Аспаруха таяла год от года.

Было бы наивным полагать, что решение Никифора Фоки обратиться за помощью к Святославу было признанием заслуг последнего и надеждой на дружбу с русами. Скорее всего, император следовал в русле традиционной византийской политики, суть которой заключалась в том, чтобы как можно чаще натравливать варварские народы друг на друга, а потом наблюдать за тем, как противники истекают кровью в смертельной схватке.

Но кого послать ко двору киевского князя? Выбор императора пал на Калокира. Придворный был молод и честолюбив. К тому же знал русский язык, который успел выучить в 962 году, когда сражался в византийских войсках вместе с русами в Сирии против арабов. Кандидатура Калокира по всем статьям устраивала императора. Калокир был произведен в достоинство патриция и отправился в Киев.

Для успеха предстоящей дипломатической миссии требовались весомые аргументы, способные убедить киевского князя. Одними обещаниями здесь не обойтись. Император распорядился выдать из своей казны 15 кентинариев золота в качестве подарка Святославу. Так покупали расположение северных и восточных варваров, с которыми грекам приходилось иметь дело.

Блеск золота, несомненно, сделает киевского князя более сговорчивым.

Ожидания Никифора Фоки оправдались. Святослав принял предложение императора. Поход на дунайских болгар отвечал и его интересам. Русы хотели расширить сферу своего влияния, получив доступ к богатым рынкам Южной и Центральной Европы. Кроме того, вернувшись в Киев из своего последнего похода, Святослав не собирался долго оставаться в этом городе. Киевские бояре, наверное, косо смотрели на Святослава, не желавшего быть христианином и упрямо державшегося за обычаи предков. Он был чужаком для киевской знати. Повзрослев, Святослав забыл о том, что когда‑то вместе с матерью прошел через крещение.

Весной 968 года Святослав во главе многотысячного войска выступил в поход. Появление ладей русов в устье Дуная оказалось полной неожиданностью для болгар. Царь Петр собрал войско и бросил его против русов. В первом же сражении оно было разбито.

Достигнутый успех русы закрепили в ряде других битв. В августе того же года произошло сражение под Доростолом, в ходе которого русы снова разбили болгар. Эта победа оказалась решающей. Военные неудачи окончательно надломили здоровье Петра. Он умер. Деморализованное болгарское войско больше не могло сопротивляться. Святослав без особого труда захватил большую часть Болгарии, вплоть до Преслава и Филлиполя. Летописец говорит о 80 дунайских городах, перешедших под власть киевского князя.

Византийский император мог торжествовать победу. Он уничтожил своего самого опасного соперника, при этом с самыми минимальными затратами усилий. Его замысел вполне удался. Да, такие дипломатические и военные успехи в истории случаются крайне редко.

Однако возникла новая проблема, которую Никифор Фока первоначально упустил из поля своего зрения. Проблема эта была связана с Калокиром, который блестяще справился с возложенной на него дипломатической миссией. Калокир был честолюбив, и это напрочь перечеркивало все те достоинства, которыми он обладал. Честолюбец зачастую склонен выдавать желаемое за действительное. Вот почему Калокир переоценил значение своего дипломатического успеха. Он решил, что теперь более достоин императорской короны, чем тот человек, который носит пурпурные одежды и живет в императорском дворце. Следовательно, чтобы занять императорский престол, он должен свергнуть Никифора Фоку.

Если бы Никифор Фока узнал о том, что задумал Калокир, он, несомненно, распорядился бы схватить и казнить изменника. Но придворные соглядатаи остались в Константинополе, и Калокир был для них недосягаем. Зато рядом находился Святослав, которому Калокир поведал о своих планах.

Перспектива стать вершителем судеб Византийской империи произвела впечатление на киевского князя. Он согласился принять участие в авантюре Калокира и стал готовить вместе с ним государственный переворот в Константинополе.

Конечно, кое‑какие шансы у Калокира занять византийский престол, по здравом размышлении, несомненно были. Подданные недолюбливали Никифора Фоку, считая его деспотом. Помимо всего прочего, Никифор Фока не хотел делиться властью с вдовой предшествующего императора Феофано. А ведь она сделала многое для того, чтобы Никифор Фока взошел на престол.

Купаясь в лучах незаслуженно добытой славы, византийский император даже не догадывался о том, как порой коварны и жестоки бывают обманутые женщины. Это и предопределило его падение.

Подготовка к заговору шла полным ходом, когда до Никифора Фоки стали доходить слухи о намерениях Калокира. Император принял необходимые меры предосторожности. По его распоряжению на стенах Константинополя были установлены машины для метания стрел, а вход в гавань перегорожен цепью. Заговорщики лишились одного из главных своих преимуществ – внезапности.

Но это было только начало. Никифор Фока не стал дожидаться, когда русы придут к Константинополю и превратят его пригороды в дымящиеся руины. Он решил нанести упреждающий удар. В Болгарию отправились греческие послы. Формально, для того чтобы предложить греческим царевнам брачный союз с сыновьями покойного императора Романа Василием и Константином. Заодно послы пообещали болгарским вельможам византийскую помощь в войне против Святослава. Ход был рассчитан с филигранной точностью. Никифор Фока приобретал союзников в лице болгар, которые только и дожидались удобного случая, чтобы попытаться освободить свою родину от русов. Однако самое главное заключалось в том, что Святославу пришлось отказаться от своих планов похода на Константинополь.

Грекам удалось подговорить левобережных печенегов напасть на Киев. Сделать это не составило большого труда, поскольку правобережные печенеги в это время находились в войске Святослава, и поэтому они не смогли сдержать агрессивный пыл своих собратьев.

Подготовка печенежского набега заняла всего несколько месяцев. Уже весной 969 года киевляне могли лицезреть со стен города степняков, гарцующих на своих лошадях.

Набег печенегов оказался полной неожиданностью для киевлян, позабывших о том, какая угроза может исходить со стороны степи. Воевода Претич отправился в лагерь печенегов вести переговоры о мире, а гонцы киевской княгини тем временем поскакали в лагерь ее сына, неся тревожную весть: печенеги вторглись в киевские пределы. Получив это известие, Святослав выступил в поход. Впрочем, все тревоги, связанные с набегом печенегов, оказались преждевременными. Претичу удалось договориться с предводителем кочевников, и тот, заключив мир с русами, вернулся во главе своей орды в степь.

Так как печенежская угроза миновала, Святославу больше не было нужды оставаться в Киеве. Он объявил своей матери и боярам, что намерен перенести столицу своего государства в Переяславец. В основе стремления Святослава обосноваться на Дунае лежали в первую очередь экономические соображения. По словам Святослава, в Переяславце были собраны все богатства: золото, шелка, вино и различные фрукты из Греции, серебро и лошади из Венгрии и Богемии, меха, воск, мед и рабы из Руси.

Ольга попросила своего сына отложить отъезд до ее смерти. Как повествует летописец, Ольга умерла через три дня после этого разговора. Священник похоронил ее по православному обряду.

Перед тем как навсегда покинуть Киев, Святослав сделал распоряжение относительно порядка управления Русской землей. Он разделил ее между тремя своими сыновьями: Ярополк как самый старший получил во владение Киев, Олег – Древлянскую землю, а Владимир – Новгород.

Вторая болгарская экспедиция Святослава началась для русов не менее удачно, чем первая. Святослав предпринял наступление на юг и взял самую столицу Болгарского царства – город Великий Преслав. Это был крупнейший успех за всю военную кампанию Святослава против болгар. Нельзя не признать, что в значительной мере этот успех имел скорее моральное, нежели стратегическое значение. В руках Святослава оказался болгарский царь Борис II со всем своим семейством. Пленение царя не могло не подорвать низкий моральный дух болгарского войска, остатки которого, подстрекаемые византийцами, продолжали оказывать сопротивление русам.

Другой крупной военной удачей Святослава за время второй кампании стал захват Филипполя (совр. Пловдив).

Теперь под контролем Святослава оказалась вся Болгария. Русы продолжали развивать наступление и через Адрианополь проникли на византийскую территорию, вплотную подойдя к Аркадиополю (совр. Люле‑Бургас).

Возможно, Святослав в конечном итоге и добился бы полного осуществления своих замыслов, которые еще совсем недавно казались несбыточными мечтами. Но тут в дело вмешалась фортуна. По прихоти судьбы ни Святославу, ни Калокиру не было суждено во главе своего войска под ликование толп народа войти в Константинополь.

События, произошедшие в столице Византийской империи, в корне поменяли планы заговорщиков. Императрица Феофано сблизилась с блестящим полководцем и администратором Иоанном Цимисхием, который был не прочь избавиться от деспотичного Никифора Фоки и занять престол. Вспыхнувшая между Феофано и Цимисхием страсть вскоре материализовалась в конкретный план захвата власти.

В ночь с 10 на 11 декабря 969 года слуги императрицы впустили заговорщиков во дворец. Никифор Фока был застигнут врасплох и убит. Императором провозгласили Иоанна Цимисхия. Феофано снова просчиталась. Напрасно она рассчитывала на благодарность своего возлюбленного. Цимисхий оказался умнее и не стал ни с кем делить власть. Вместо этого он распорядился сослать императрицу и других заговорщиков подальше от Константинополя, чтобы своим присутствием они не напоминали новому императору, каким путем он пришел к власти.

Цимисхий заручился поддержкой простого люда, справедливо полагая, что без доверия со стороны широких общественных слоев все его начинания пойдут прахом. Император распорядился раздать все свое огромное состояние беднякам и постоянно устраивал в византийской столице зрелища, на которые стекалось множество людей.

Такая политика, конечно, была чистейшей воды популизмом.

Цимисхий не забывал и о подготовке войны с русами. Очень скоро русам пришлось испытать на себе всю мощь византийского оружия.

Византийский полководец Варда Склир разбил у Аркадиополя союзный русам отряд венгров и болгар, направленный Святославом во Фракию. Тем не менее зимой 970–971 гг. Святослав отправил еще один отряд, на этот раз в Македонию. Князь надеялся обрести там плацдарм для последующих действий против греков. Но и эта экспедиция не принесла ожидаемых результатов. Помимо этого в тылу у Святослава восстали болгары, обнадеженные скорым приходом византийского войска. Они захватили Переяславец, который Святославу пришлось брать вновь. Во избежание новых мятежей Святослав оставил в Переяславце сильный гарнизон во главе со Сфенкелом. Там же остались Калокир и Борис.

Святослав отправился в город Доростол (Дористол), расположенный в низовьях Дуная, по соседству с землями уличей. Здесь киевский князь с основными силами мог переждать зиму, а весной начать новую кампанию против греков.

Казалось, что Иоанн Цимисхий не думал наступать на русов. Напротив, он вступил с ними в переговоры, предлагая им выгодные условия мира.

На самом деле император хотел выиграть время, чтобы собрать нужное количество войск и подготовить корабли к осаде Дуная. Может быть, Святослав и догадывался об истинных намерениях своего врага, но, будучи уверен в своих силах, не желал без боя сдавать Болгарию грекам.

Весной война между русами и греками разгорелась с новой силой. Большая византийская сухопутная армия – 15 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников – подошла к Переяславцу. Одновременно 300 греческих хеландий, оснащенных огнеметными устройствами, вошли в Дунай.

Осада Переяславца продолжалась три дня. Осажденные несли большие потери. В конце концов им пришлось оставить город под натиском византийской армии. Уцелевшие русы во главе со Сфенкелом пробились через боевые порядки греков и отошли к Доростолу. Вместе со Сфенкелом ушел и Калокир. Борис сдался на милость победителей.

Иоанн Цимисхий торжественно въехал в захваченный город, где и отпраздновал Пасху.

Положение Святослава с каждым днем становилось все более драматичным. На сторону византийского императора перешло большинство знатных болгарских вельмож, которые и возглавили борьбу своего народа против русов. Видимо, болгарская знать на самом деле поверила заверениям императорских послов о том, что после разгрома Святослава греки уйдут из Болгарии. Таким образом, борьба болгар против русов очень скоро приобрела общенациональный размах. Святославу пришлось закрепиться в Доростоле и приготовиться к предстоящей осаде.

Лев Диакон в своей «Истории», написанной, вероятно, после 992 года, повествует о завершающем этапе русско‑византийской войны, когда уже стало ясно, на чью сторону склонилась победа. Писатель отдает должное мужеству русов, которые отчаянно бились с превосходившим их по силам врагом, но при этом он не забывает упомянуть и о воинском мастерстве византийцев [35] .

«Росы, которыми руководило их врожденное зверство и бешенство, в яростном порыве устремлялись, ревя как одержимые, на ромеев, а ромеи наступали, используя свой опыт и военное искусство».

Лев Диакон особо отмечает храбрость Икмора, которого он называет первым после Святослава предводителем войска. В решающей битве 21 июня 971 года Икмор вместе с отрядом своих воинов «яростно устремился против ромеев и поразил многих из них…»

Сражение с греками, начавшееся столь удачно для русов, закончилось гибелью многих из них. Сам Святослав, израненный стрелами, потерявший много крови, едва не попал в плен. Спасло русского князя наступление ночи. По утверждению Льва Диакона, в этой битве полегло пятнадцать тысяч скифов.

Потери русов были большими. Значительная часть воинов, пришедших вместе со Святославом в Болгарию, навсегда осталась лежать под стенами Доростола. Силы осажденных были на пределе.

Лев Диакон описывает жуткий языческий ритуал кремации погибших русов, свидетелем которого, возможно, был он сам.

«И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев, а также петухов, топя их в водах Истра».

Сопротивляться дальше не имело смысла. Рано или поздно византийская армия овладела бы Доростолом и тогда оставшиеся в живых русы были бы перебиты. Святославу пришлось пойти на мирные переговоры с византийцами, чтобы спасти от верной гибели свое войско.

На рассвете послы Святослава отправились в византийский лагерь. Выполняя волю своего князя, они предложили императору следующие условия мира: русы («тавроскифы», в передаче Льва Диакона) уступают грекам Доростол, освобождают пленных, уходят из Мизии и возвращаются на родину. В свою очередь, греки обеспечивают им беспрепятственный проход и не станут применять своих огнеметных устройств против их кораблей. (По словам историка, русы «очень боялись мидийского (т. е. греческого) огня, который мог даже и камни обращать в пепел».) Греки должны были снабдить русов продовольствием и не чинить препятствий или обид тем из них, которые в последующем будут приезжать в Константинополь по торговым делам.

Император с радостью согласился принять все условия русов, заключил с ними союз и соглашение и дал им хлеба – по два медимна на каждого.

Лев Диакон приводит печальную статистику: из шестидесятитысячного войска росов хлеб получили только двадцать две тысячи человек, избежавших смерти, а остальные тридцать восемь тысяч погибли от оружия ромеев.

После короткой встречи Святослава с Иоанном Цимисхием русы покинули Доростол. Погрузившись на суда, они отправились домой.

Древнерусский летописец сообщает о гибели Святослава от рук печенегов, которые предательски напали на возвращавшихся домой изнуренных войной и долгим переходом русов и умертвили многих из них.

Что же послужило причиной нападения печенегов? В соответствии с общепринятой версией, Цимисхий сговорился с печенежским ханом Курей, и тот, воспользовавшись подходящим моментом, уничтожил своего врага.

Разумеется, печенеги никогда не были верными союзниками русов. Однако все равно остается неясным, почему Иоанн Цимисхий не мог уничтожить русов вместе с их князем лично, а поручил эту задачу печенегам? Ведь греческие хеландии, сторожившие устье Дуная, в мгновение ока превратили бы русские ладьи в пепел.

Не исключено, что подлинных виновников гибели Святослава следует все‑таки искать в Киеве, а не в окружении византийского императора. Киевские бояре, не желавшие возвращения Святослава, приложили все усилия к тому, чтобы он и его войско так и не добрались до дома. Слишком многое было поставлено на карту: власть, богатство, наконец, собственная безопасность.

Древнерусский летописец глухо упоминает о последних днях жизни Святослава. Но даже и того, что мы узнаем из летописи, достаточно, чтобы сделать вывод о крайне непростой ситуации, сложившейся после оставления русами Болгарии. Военные неудачи озлобили Святослава, сделали его жестоким даже по отношению к близким людям. На острове Березань (Белобережье), там, где русы обычно останавливались на отдых, перед тем как продолжить свой путь в Киев, произошла кровавая драма. Святослав, тяжело переживавший свою военную неудачу, назвал виновными в поражении русов всех христиан, бывших в его войске. Это была реакция закоренелого язычника, привыкшего объяснять свои неудачи гневом богов, которых вовремя не умилостивили соответствующими жертвоприношениями. Одним из первых от руки Святослава пал его собственный брат Улеб (Глеб), которого киевский князь замучил насмерть. А потом началась всеобщая резня христиан, включая и священников, находившихся в войске.

Но и этого Святославу было недостаточно. Он направил в Киев гонца с приказанием сжечь все православные церкви, а также пообещал после своего возвращения в Киев расправиться со всеми местными христианами.

Понятно, что этим шагом Святослав еще больше восстановил против себя могущественную христианскую партию в Киеве. Вряд ли христиане добровольно согласились бы сложить свои головы под мечами и топорами язычников. Значит, и в этом может скрываться одна из возможных причин гибели Святослава.

4

Святослав был убит. Печенежский хан Куря велел сделать из его черепа чашу и оковать ее золотом, а сам пил из нее кумыс на пирах.

Но Русская земля не осиротела. У Святослава остались три сына, которые после смерти отца стали править в своих уделах: Ярополк, Олег и Владимир.

Вероятно, между братьями с самого начала сложились довольно непростые отношения. Они были рождены от разных матерей и в дальнейшем воспитывались порознь. У каждого из них были свои родичи и наставники, к советам которых они прислушивались гораздо чаще, чем следовало бы это делать. Позднее отсутствие взаимной симпатии и доверия между братьями сыграло с ними роковую роль. Амбиции наставников только усугубили разлад, наметившийся еще в их детских душах и с возрастом становившийся все сильнее.

Владимир был сыном Малуши – ключницы княгини Ольги и ее рабыни. Скорее всего, связь рабыни и киевского князя никак не была скреплена в соответствии с обычаями того времени. Владимир был «незаконнорожденным» ребенком, которого Святослав впоследствии признал своим сыном.

Больше всего шансов в случае смерти отца занять киевский престол было у Ярополка как самого старшего из братьев. Олег и Владимир должны были удовлетвориться второстепенными ролями. Разумеется, существовала надежда, что Святослав может пересмотреть свое решение и отдать киевский престол кому‑нибудь другому из сыновей. Ведь единого порядка престолонаследия на Руси тогда еще не было. Все творилось по воле отца. Однако смерть Святослава перечеркнула эти надежды. Ярополк стал киевским князем. Олег и Владимир остались на своих прежних местах.

Таким образом, владения Святослава оказались разделены на три части, каждая из которых могла пользоваться относительной автономией в своих внутренних делах. Это разделение не сулило ничего хорошего. Каждая земля претендовала на первенство – и было ясно, что братья, включая Ярополка, не удовлетворятся существующим положением.

Впрочем, молодые князья были своего рода политическими символами, за которыми стояли интересы вполне конкретных людей и партий. Если первоначально братья в силу своего возраста могли испытывать по отношению друг к другу только личную неприязнь, то после смерти Святослава они во многом благодаря влиянию своих более взрослых и умудренных жизненным опытом советников превратились в заклятых врагов. Люди, направлявшие помыслы и поступки братьев, в первую очередь преследовали собственные интересы. Вот почему противостояние, возникшее между сыновьями Святослава, было прежде всего борьбой амбиций и страстей людей из их окружения. Как водится, личные амбиции тесно переплелись с трезвыми политическими расчетами. А уже из этой огнеопасной смеси и разгорелось пламя братоубийственной войны.

Воевода Свенельд, приведший в Киев остатки армии Святослава, как никто другой чувствовал себя обделенным. После того как Свенельд в течение ряда лет был вторым человеком в военно‑дружинной иерархии Киевской Руси, теперь он фактически остался ни с чем. Древлянская земля перешла в полное и безраздельное владение князя Олега, который безразлично относился к прошлым заслугам Свенельда. Вдобавок Олег имел одно неоспоримое преимущество перед первым воеводой своего брата. Он был княжеского рода.

Недовольство сложившимся порядком вещей, приведшим к тому, что Свенельд лишился своего главенствующего положения в военно‑дружинной иерархии Киевской Руси, заставляло воеводу прилагать все усилия к тому, чтобы вернуть утраченное.

Олег, вероятно, был осведомлен о происках Свенельда. Вражда между ним и первым воеводой его брата развивалась по нарастающей.

Первой жертвой этой вражды стал Мстислав Лют, вроде бы не имевший к деяниям своего отца прямого отношения. Около 975 года Лют отправился на охоту в древлянские леса. На беду Люта, в то же самое время неподалеку охотился князь Олег. Князь заметил Люта и спросил у сопровождавших, что это за человек, который охотится в его лесу. Сопровождавшие ответили Олегу, что это сын первого воеводы Свенельда. Услышав такую новость, Олег пришел в гнев и убил Мстислава Люта, обвинив его в браконьерстве.

Смерть Мстислава Люта послужила толчком к открытой вражде между Олегом и Ярополком. Узнав о гибели своего сына, воевода Свенельд стал требовать от Ярополка: «Пойди на своего брата и захвати земли его». Последовав уговорам Свенельда, Ярополк напал на владения Олега. Возле древлянского города Овруча, который был столицей Олега, состоялась решающая битва между братьями. Воины Олега, не выдержав натиск дружины Ярополка, бросились бежать по узкому мосту через ров, под защиту городских стен. В толчее Олега скинули с моста в ров.

После битвы среди груды человеческих и конских трупов, которыми был завален ров, воины Ярополка отыскали тело Олега.

Ярополк, не ожидавший такого исхода битвы, стал оплакивать своего погибшего брата. Повернувшись к Свенельду, стоявшему за его спиной, он воскликнул: «Видишь, этого ты хотел?!»

С тех пор имя Свенельда больше не упоминается в русских летописях. Главным советником Ярополка стал Блуд.

Владимир, все это время остававшийся в Новгороде, с тревогой наблюдал за событиями в Киеве. Участь Олега, сброшенного в ров своими воинами, заставила его задуматься о своей судьбе.

Оставаться в Новгороде было опасно. В любой момент с Владимиром могли поступить так же, как поступили с его братом.

У Ярополка было достаточно сил, с которыми он мог попытаться захватить Новгород. Но у новгородцев были деньги, хотя и не было надежной армии. Если с умом распорядиться накопленными в Новгороде богатствами, то, пожалуй, можно и побороться с киевским князем.

Летописец представляет дело так, как будто Владимир, испугавшись Ярополка, бежал из Новгорода в варяжские земли. Но для такой интерпретации заморской миссии Владимира нет никаких оснований. Если бы Владимир захотел бежать от Ярополка, то он вряд ли стал бы потом рисковать своей жизнью и возвращаться в Новгород. Скорее всего, заморская поездка Владимира была санкционирована самими новгородцами, которые дали Владимиру денег, чтобы он нанял сильное войско.

Узнав о бегстве Владимира, Ярополк направил в Новгород своего наместника. Ярополк понимал, что на этом борьба между ним и Владимиром не закончилась. Решающая схватка еще впереди. Вскоре до него дошла весть о том, что Владимир с варяжской дружиной вернулся в Новгород и стал готовиться к походу на Киев (980 г.). Владимир, подобно своему отцу, известил Ярополка о начале военных действий: «Владимир идет на тебя, выходи на битву».

Ярополк со всей серьезностью отнесся к намерениям брата. По словам Никоновской летописи, в Киев стали стекаться многое воины, готовые стать под знамена киевского князя.

Владимир не сразу пошел на Киев. Первой целью его похода стало Полоцкое княжество, которое при Игоре обрело независимость. Владимир, вероятно, не желая оставлять у себя в тылу сильного противника, решил подчинить себе кривичей и полочан. Формальным поводом для нападения на Полоцк послужил отказ Рогнеды, дочери полоцкого князя Рогволода, выйти замуж за Владимира. Рогнеда в ответ на предложение новгородского князя будто бы высокомерно заявила, что не будет снимать сапоги с сына рабыни, т. е. Владимира, и вместо него желает Ярополка. Такое оскорбление Владимир не стерпел. Он привел к Полоцку сильную армию, состоявшую из варягов и воинов подчиненных ему племен. Во время штурма города Рогволод и двое его сыновей были убиты. Владимир захватил Рогнеду и силой женился на ней.

В Киеве отношение к предстоящему походу Владимира поменялось. Блуду удалось убедить киевского князя, что тому ничего не угрожает и Владимир только пугает его. Блуд уговорил Ярополка прекратить сбор войск и положиться на свой авторитет старшего брата.

Разумеется, Блуд действовал в интересах Владимира, с которым вступил в переговоры за спиной киевского князя.

Владимир во главе своего войска подошел к Киеву и стал готовиться к осаде. Учитывая, что людей для штурма у Владимира было недостаточно, он отправил своих лазутчиков к Блуду, чтобы тот посодействовал ему в захвате Киева. В случае своей победы над Ярополком князь обещал чтить Блуда как родного отца. Ведь как пытался Владимир уверить Блуда, не он, а его старший брат начал братоубийственную войну. В этом, конечно, была доля правды, но разве Владимир не приложил все усилия к тому, чтобы эта война разгорелась вновь?

Блуд начинает плести тонкую интригу. Он то побуждает Владимира идти на штурм города, то нашептывает Ярополку, что киевляне за его спиной ведут переговоры с Владимиром, собираясь впустить его в город. При этом Блуд предлагал Ярополку только единственное средство, как выйти из создавшегося положения, – бегство из города.

Затеянная Блудом интрига принесла плоды. Опасаясь измены со стороны киевлян, Ярополк под покровом темноты покинул город. Вместе с ним была лишь небольшая свита. Вместе с Ярополком бежал и Блуд.

Путь беглецов лежал на юг. Они остановились в городке Родне, расположенном в устье реки Рось, чтобы иметь возможность связаться с печенегами. В 979 году Ярополк дал печенежскому хану Ильдею во владение несколько порубежных городков, а тот в свою очередь обязался верой и правдой служить киевскому князю.

Ярополк, однако, не спешил обращаться за помощью к печенегам. Он тянул время, раздумывая, как лучше поступить в создавшейся обстановке.

Пока Ярополк, снедаемый сомнениями, не знал, что предпринять, воины Владимира буквально по пятам шли за беглецами. Когда новгородцы окружили Родню, перекрыв Ярополку и его людям все пути к отступлению, Блуд стал уговаривать киевского князя помириться с Владимиром.

«И сказал Блуд Ярополку: «Видишь, сколько воинов у брата твоего? Нам их не победить. Твори мир с братом своим».

Уговоры Блуда возымели действие. Ярополк послушался его совета и в сопровождении Блуда и своих верных слуг отправился в Киев на переговоры с братом.

Ярополк не прислушался к советам еще одного своего советника, Варяжко, говорившего, что не следует доверять Владимиру и что единственный путь к спасению – это бегство к печенегам.

Блуд сообщил Владимиру: «Сбывается замысел твой: приведу к тебе Ярополка, приготовься убить его».

Ничего не подозревавший Ярополк пришел к Владимиру во дворец и был убит варягами.

После гибели Ярополка Владимир установил в Киеве идолы главных языческих божеств. Летописец с негодованием описывает языческую инициативу киевского князя: «И стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносил им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти шли бесам и оскверняли землю жертвоприношениями своими. И осквернилась земля русская и холм тот».

Новгородским наместником стал Добрыня. «Придя в Новгород, Добрыня поставил кумира над рекою Волховом, и приносили ему жертвы новгородцы как богу» (980 г.).

Выходит, Владимир не только вернулся к вере своих предков, но и восстановил человеческие жертвоприношения. Трудно было бы представить нечто подобное в княжение Ольги или Ярополка.

Что же заставило Владимира пойти на такой шаг? Какую цель преследовал он, учреждая «на холме вне двора теремного» языческий пантеон?

Ответ на эти вопросы летописец не дает. Для него поступок, совершенный Владимиром, заслуживает безусловного порицания, каковы бы ни были конкретные мотивы, лежавшие в его основе. Однако для историка поиск таких мотивов может служить ключом к пониманию многих важных событий, происходивших в то время на Руси. И потом, если посмотреть на названия языческих богов, которые вошли в киевский пантеон, то сразу бросается в глаза их различное происхождение. Все они родом из разных мест, хотя зачастую своими функциями они и дублируют друг друга.

Два из них – Хорс и Симаргл – вызывают особенное удивление в первую очередь своим неславянским происхождением. Как отмечает В. Н. Топоров, «при взгляде на древнерусский пантеон, засвидетельствованный начальной летописью… поражает, что из шести или семи божеств два являются бесспорно иранскими и, как можно полагать, слабо освоенными русским этническим элементом – Хорс и Симаргл» [36] .

Топоров исходит из презумпции культурной и религиозной однородности русов. Все они были язычниками и, стало быть, поклонялись одним и тем же богам.

Однако в X веке русский этнический элемент еще только складывался. Ни о какой культурной и религиозной однородности речи быть не могло.

По‑видимому, Хорс и Симаргл были божествами древних иранцев, подвергшихся во второй половине X века интенсивной ассимиляции со стороны восточных славян. Кумиры этих божеств испокон веков стояли в Киеве и были уничтожены лишь после принятия христианства.

Что касается остальных четырех божеств, то их происхождение также различно. Стрибог и Даждьбог могут быть названы божествами юго‑восточной группы славянских племен. Этим божествам поклонялись тиверцы, уличи и волыняне.

По своим религиозным функциям Даждьбог может быть отождествлен с Хорсом. Это так называемые «солнечные» боги. В отрывке из Хроники Иоанна Малалы, помещенном в Ипатьевской летописи под 1114 годом, Даждьбог назван сыном Сварога, еще одного главного языческого божества восточных славян. В свою очередь, Стрибог напоминает Велеса (Волоса). Последний в языческой религиозной мифологии выступает как «скотий бог» – бог богатства и покровитель домашних животных. Не случайно скот в русской традиции играл роль денег, хотя само это слово пришло к нам из кельтского языка.

Третья группа языческих божеств – Перун и Мокошь. Летописец особо подчеркивает богатое убранство Перуна. Божество это играло ведущую роль в языческом пантеоне, созданном Владимиром.

Чем можно объяснить столь высокое положение Перуна в языческой иерархии? Историки уже высказывали на этот счет мнение, согласно которому Перун был небесным покровителем князя и его дружины. Перуну поклонялась военная и административная верхушка Киевской Руси.

Но разве дело только в религиозных пристрастиях правящего класса? Ведь Перун был божеством не одних лишь князей и дружинников. В равной степени его почитали и простые люди.

Перун был главным языческим божеством Северо‑Западной Руси. Стоит отметить, что Перун имеет близкие аналоги у племен балтов (ср. литовский Перкунас), а также в позднем белорусском фольклоре.

По своим функциям Перун близок к скандинавскому богу‑громовержцу Тору. Однако между ними существуют заметные различия, продиктованные тем, насколько полно и глубоко разработана мифология того или иного божества. В этом плане мифология скандинавов, касавшаяся бога Тора, выглядит несравненно более богатой по своему содержанию.

Некоторые черты Перуна отразились в образе христианского Ильи‑пророка.

Мокошь – единственное женское божество в пантеоне князя Владимира. Типологически она близка хеттским богиням подземного мира – пряхам, а также германским норнам, прядущим нити судьбы, и всем другим божествам подобного рода.

Предположительно Мокошь находилась в брачных отношениях с Перуном или же являлась его женским соответствием. Наряду с Перуном Мокошь была божеством северо‑западной группы славян. Однако в пантеоне князя Владимира не было таких типично скандинавских божеств, как Тор и Один. «Варяжские» боги не пользовались таким влиянием, как боги восточных славян.

Таким образом, религиозные верования этносов, вошедших в состав Древнерусского государства, были далеко не однородны. По большому счету, в Киевской Руси в начале правления Владимира царило множество разнообразных верований, отражавших довольно пеструю этническую картину населения. Прав был Г. В. Вернадский, полагавший, что «русское язычество представляло скорее многообразие верований, нежели религию какого‑то славянского племени, благодаря географическому фону России».

Мнение о том, что после прихода Владимира к власти в Киеве восторжествовала языческая реакция, основано лишь на сообщении древнерусского летописца, который был монахом Киево‑Печерской лавры и поэтому в своих оценках деятельности Владимира в дохристианский период мог быть довольно тенденциозным. Очевидно, принимая решение создать в Киеве языческий пантеон, Владимир руководствовался в первую очередь стремлением создать квазигосударственную религию, объединяющую божества всех ведущих племенных групп, входящих в состав его державы.

Утвердившись в Киеве, Владимир первым делом избавился от многочисленных варягов, оказавших ему неоценимую помощь в победе над Ярополком. Казна киевского князя была пуста, и ему нечем было заплатить наемникам. Последние, не получив обещанной платы, принялись грабить мирных жителей. Так что Владимиру пришлось поскорее выпроводить варягов из Киева.

Варяги отправились в Константинополь, где они намеревались поступить на службу к византийскому императору. В своем письме Владимир честно предупредил императора, что наемники могут причинить грекам столько вреда, сколько они причинили его русским. Чтобы утихомирить разгулявшуюся варяжскую вольницу, Владимир настоятельно рекомендовал императору разослать явившихся к нему варягов по разным городам и не позволять им возвращаться на родину той же дорогой, какой они пришли в Византию.

Летописец сообщает о походах Владимира: на вятичей в 981–982 годах, на ятвягов – в 983 году, на радимичей – в 984 году, на камских болгар и хазар – в 985‑м.

Согласно нашему летописцу, когда Владимир стал задумываться о выборе веры, которая смогла бы способствовать духовному объединению разных частей Русского государства, то он долго не мог остановить свой выбор на каком‑либо одном вероисповедании. К Владимиру во дворец поочередно прибывали религиозные миссионеры, которые пытались склонить его в свою веру.

Первыми его посетили мусульмане, которые повели разговор о загробной жизни и всевозможных благах, ожидающих каждого мусульманина после смерти. Владимир сразу заинтересовался словами мусульманских проповедников. Но стоило тем сказать, что в исламе запрещено есть свинину и в особенности пить вино, его отношение к этой религии переменилось.

Затем Владимиру пришлось выслушать представителей римско‑католической церкви. Узнав о том, что католики соблюдают строгий пост, князь был разочарован.

Хазарские иудеи, также пытавшиеся обратить Владимира в свою веру, были третьими по счету. Киевский князь, как и в первых двух случаях, проявил свою непреклонность, а заодно упрекнул иудеев в том, что они пытаются учить других, а сами отвергнуты Богом и рассеяны.

Последним был греческий проповедник, который подверг критике все другие религиозные учения и довольно пространно изложил Владимиру преимущества греческого вероисповедания. Слова проповедника, кажется, подействовали на Владимира. Князь во всем был согласен с ученым греком, но когда тот предложил ему креститься, сказал, что подождет еще немного.

Владимир решил сам оценить преимущества того или иного вероисповедания. В разные страны отправились киевские послы, которым было поручено лично присутствовать на богослужениях, а по возвращении домой рассказать князю о своих впечатлениях. Послы, которые отправились в Византию, были поражены увиденным великолепием церковного богослужения. Вернувшись в Киев, послы поделились с Владимиром своими восторженными чувствами по поводу увиденного. Однако Владимир продолжал сомневаться…

В 988 году Владимир осадил греческий город Корсунь (Херсонес). Осажденные долго не желали сдаваться, надеясь на помощь византийского императора. У русов, в свою очередь, не было сил, чтобы штурмом овладеть городом. Тогда какой‑то изменник, либо поп Анастас, либо варяг Жедьберн (в разных списках летописи на этот счет нет единого мнения), пустил в русский лагерь стрелу с запиской, в которой советовал Владимиру перерезать трубы, снабжающие Корсунь водой из колодцев. Обрадованный неожиданной новостью, Владимир пообещал креститься, если город будет взят.

Русы лишили осажденный город доступа воды. Умирающие от жажды корсунцы сдались на милость победителя.

Владимир не спешил выполнять данное обещание. Князь решил извлечь максимальную выгоду из своего крещения. В Константинополе было получено послание Владимира, вероятно, произведшее большой переполох в императорском семействе. В своем послании Владимир требовал, чтобы соправители‑императоры Василий и Константин дали ему в жены свою сестру Анну. В противном случае Владимир грозился поступить с другими греческими городами точно так же, как он поступил с Корсунем. Обеспокоенные перспективой утраты своих владений в Северном Причерноморье, императоры дали Владимиру свой ответ: киевский князь должен принять крещение, и только тогда он сможет получить руку порфирородной (т. е. рожденной в пурпуре) принцессы.

Приняв крещение, Владимир женился на Анне. Корсунь же он вернул императорам в качестве свадебного вено (символической платы за невесту).

В летописном рассказе многое вызывает сомнения. Выбор веры Владимиром удивительным образом напоминает один эпизод, который приводит в своем письме хазарский царь Иосиф. Легендарный Булан, восстановивший для своего народа обычаи предков, точно так же пытался выяснить, чья вера лучше. Видимо, совпадения сюжетов не случайны. Хазарский царь и древнерусский летописец придерживались весьма схожих взглядов на возникновение религий в своих государствах.

Происходил ли на самом деле в княжение Владимира выбор веры? Крещение Руси, как было отмечено выше, являлось продуманным шагом и подготавливалось заранее. Если выбор веры действительно имел место, то в рамках несравнимо более узкого спектра. В частности, как выбор между восточной и западной христианскими церквами.

Вспомним, что еще в 959 году княгиня Ольга пыталась договориться с римско‑католической церковью об организации на Руси первой епископии. Тогда эта попытка завершилась безрезультатно. Но вполне возможно, что в княжение Владимира на Русь снова приходили католические миссионеры, которые принимали участие в диспутах с православными священнослужителями. Такие диспуты могли происходить в княжеском дворце, в присутствии князя и его приближенных. Соответственно, подобные диспуты могли послужить основой для возникновения легенды о выборе веры Владимиром. Тем более что ее сюжет можно было позаимствовать из более ранних источников.

Совсем не факт, что Владимир обязательно должен был принять греческое вероисповедание. Успехи константинопольской церкви в деле обращения язычников в христианскую веру во второй половине X века были весьма скромными и не шли ни в какое сравнение с той активностью, какую проявлял папский престол, рассылая повсюду своих миссионеров и пожиная плоды христианизации целых народов. Польша, Венгрия, Дания, Норвегия – вот далеко не полный перечень тех стран, которые стали христианскими не в последнюю очередь благодаря настойчивости римско‑католических миссионеров.

Все эти страны, принимая христианство, становились под крыло римского папы, а не константинопольского патриарха. С точки зрения развития культурных и политических контактов с Западом для Владимира, конечно же, было гораздо выгоднее принять католицизм, который открывал Владимиру дорогу ко дворам западноевропейских монархов, а Киевская Русь становилась частью того «христианского мира», который начал складываться в Западной Европе под воздействием успехов папского престола. Увы, в этом мире не было места для православной Византии, которая постепенно оказывалась в духовной и политической изоляции от Запада.

Впрочем, выгода, во всех ее проявлениях, не может являться определяющим критерием при выборе веры. Если, конечно, такой выбор искренен и подчиняется зову сердца. В нашем решении принять ту или иную веру огромную роль зачастую играет то, что вообще нельзя объяснить никакими рациональными мотивами. Например, определенная духовная традиция, которая сложилась задолго до нашего рождения и присутствует в общественном сознании независимо от всяких государственных узаконений. Русам было хорошо знакомо греческое вероисповедание, которое пришло на Русь еще во второй половине IX века. В своем окружном послании патриарх Фотий с удовлетворением констатировал, что некоторые из русов переменили «нечестивое языческое суеверие на чистую и непорочную веру христианскую» (866 г.) [37] . Свой выдающийся успех константинопольская церковь смогла повторить почти через столетие, когда вместе с сыном крестилась княгиня Ольга.

Основываясь на этой духовной традиции, выбор православия Владимиром выглядит закономерным шагом. Однако причина, заставившая Владимира обратиться к православию, одной традицией не исчерпывается. Необходим был мощный духовный толчок, побудивший киевского князя окончательно распрощаться с язычеством. По‑видимому, этот толчок следует искать в обстоятельствах гибели братьев Владимира. Осознание всей тяжести содеянного и стремление не допустить нечто подобное в будущем в конечном итоге заставило Владимира порвать с языческими богами и языческой моралью, допускавшими, хотя и не явно, такие злодеяния.

Но оставался народ, который также должен был принять крещение. И он принял его, правда, не весь и не сразу. Киев был крещен в 988 году, Новгород – в 989 году, Чернигов – в 992‑м, Смоленск – в 1013 году.