Тема 8. Повседневная жизнь, нравы и обычаи.

История, как известно, делается людьми. Однако, история людей – это не только история их достижений, но также – ошибок, кризисов, войн. Отчего же люди нередко поступали и поступают вопреки логике и здравому смыслу, себе во вред? Чтобы разобраться в этом, надо, помимо изучения политических, экономических и социальных порядков, идеологических и научных воззрений, обратиться к тому, чем жили люди каждый день, в будни и праздники, что составляло их каждодневные заботы. Ведь именно из этих повседневных потребностей и интересов складывались цели, которые осознанно, а чаще бессознательно, интуитивно, или по традиции, преследовал в своей жизни каждый человек. И речь здесь идет не о знаменитых людях, поднявшихся над эпохой или увлекавших массы своей активностью, а об обычных, составлявших подавляющее большинство человечества, часто малообразованных, поглощенных повседневными заботами, отягощенных привычками и традициями, доставшимися от прошлых поколений, тем, что теперь называют ментальностью².

Интерес к такой истории, которую нередко называют тотальной (или исторической антропологией) стал широким во второй половине ХХ в. Современные историки пытаются выявить движущие силы поступков людей прошлого. Собственно, то же пытаются делать и авторы исторических романов. Но они, не скованные конкретными фактами, имеют право на фантазию. Историк же, несмотря на все соблазны, не может отступать от исторической достоверности.

НОРМЫ ЖИЗНИ. ОСОБЕННОСТИ ПОВЕДЕНИЯ. Изучая и оценивая жизнь средневекового человека, необходимо иметь в виду, что люди того времени по-иному, чем мы, воспринимали многое в окружающем мире. Средневековый человек ориентировался на преобладание духовного, небесного, над материальным, земным. Поэтому повседневная жизнь и быт воспринимались как бы второстепенными, а не основными человеческими ценностями. Известный западноевропейский феномен – практицизм, рациональный подход к жизни – продукт нового времени.

Каждая ячейка средневекового западноевропейского общества (семья, община, город, государство) стремилась к самодостаточности и экономической независимости. В условиях иммунитетов старались как можно реже покупать. Относится это ко всем сословиям. Но в существовавших объединениях индивиды подчинялись коллективу – все должны были подгибать головы под общий потолок (Д.Н.Егоров). Как говорили тогда: "носи такую же бороду, как и твой сосед". При этом часто человек входил в несколько корпораций (семья и цех или гильдия, цех и город, община и сеньория). Внутри корпорации – всё открыто, всё на виду. Отсюда и в семье: общая посуда, общая постель, сексуальные отношения между родителями не скрывались от детей, не были интимными. Отсюда – общие бани.

Власть воспринималась как единая, абсолютная, отпадение от единства, разделение властей – ересь. Современные демократические идеи средневековому человеку были бы непостижимы. Господствовало стремление к общей воле, которую выражает одно лицо: 1 церковь, 1 папа, 1 государство,1 государь. А все индивидуальные интересы должны учитываться внутри корпораций. Но подчиненность единой воле как бы компенсировалась идеей совета. Прислушиваться к совету – главное средство справедливого правления. Без этого – тирания. Советоваться – святое дело, угодное Богу. Считалось, что совету необходимо подчиняться. Совет противопоставляется праву человека на принятие индивидуального решения (типично средневековое растворение человека в коллективе). Совет – это коллективная мудрость, общее согласие – осуществление божьего промысла. Лишь с ХIII в. в городе, где экономические интересы постепенно стали возвышаться над прочими, начала формироваться демократическая и индивидуалистиская психология.

lV Латеранский собор ввел обязательные ежегодные исповеди. В ХIV-ХV вв. распространилась идея индивидуального суда вместо прежней, раннехристианской идеи общего Страшного суда после конца мира. Отсюда – появление индивидуальной ответственности за поступки. Но это – еще не индивидуальное сознание нового времени. Средневековый европеец понимал еще так: "Творец наделил человека личностью". Человек жил там, куда его поместил Бог, в той корпорации, в том сословии. Это – его долг перед Господом. Индивидуальная свобода человека – это его частные свободы, равнозначные привилегиям, а если шире – средневековая свобода – это свобода выбора между должным и грешным. Город сужал семейный круг человека, но расширял его социальные связи. Он учил, хотя и медленно, жить в соприкосновении с людьми других культур.

Средневековые люди жили в условиях слитности труда и быта, семьи и трудового коллектива, частной и публичной жизни. Соседи и коллеги привлекались вместе с родственниками к решению личных проблем. Это делало жизнь устойчивой, но связывало личность. Такая жизнь приучала к стабильности, которая символизировалась совместными трапезами – пирами. Только в корпорации – компании человек и мог отстаивать свои индивидуальные интересы¹. Такое поведение пришло из предшествующих эпох и к нему вполне подходит высказывание еврейского мудреца I в. до н.э. Хилеля: "Если я не за себя, то кто за меня? Но если я только за себя, то зачем я?"². Вне корпорации поведение членов групп регулировалось ритуалами и традициями, определявшими и форму одежды, и знамена, и праздники и т.д. То есть существовал нормативный образ повеления каждой общности в противовес стереотипу поведения чужой общности. Отсюда – отношение к чужаку, который как бы оказывался вне морали, принятой в своем кругу. Отношение, например, к мастеру своего цеха – одно, более доверительное, к чужому мастеру – иное, более отстраненное.

При этом долг средневекового человек состоял в том, чтобы оставаться там, куда его поместил Бог. Возвышение – нежелательно, в нем проявлялся грех гордыни; опуститься мешал стыд перед членами своей корпорации. Это и получило название коммунализма (корпоративности) средневековой жизни.

Всякое уединение воспринималось как странность и считалось предосудительным; отшельничество воспринималось как отклонение от стереотипов или как подвиг. Но внутренняя жизнь не подлежала обсуждению с "чужими". Возможность внешнего вмешательства в частную жизнь (власти, сеньора, господина) рассматривалась как признак несвободы.

Но средневековая свобода – равнозначна понятию "привилегия"³. То есть свобод было много и они гарантировались не общегосударственными законами, а частными, личными, или же происхождением (особенно у дворян). В реальной жизни каждый должен был иметь и знать своего господина.

В круг средневековых представлений на первое место выходили, таким образом, не деловые, личные качества, а происхождение, сословная принадлежность, семейные и личные связи. Отсутствие индивидуального самосознания и гражданского общества вызывало и отсутствие общественного мнения. Вместо него существовало традиционное мнение, основанное на опыте прошлого, на консерватизме.

Среди других общих норм средневековой жизни можно выделить наличие, как и в любом традиционном (доиндустриальном) обществе, процедуры дара и отдаривания за любое содействие, помощь, услугу. Это как бы отражало близость людей, принадлежавших одной семье. Хотя даритель всегда был выше, а даримый должен был подчеркивать свою признательность. С распространением рынка, с ХII-ХIII вв., дар превратился в форму взятки.

Люди средневековья редко пытались вникнуть в суть явлений. Обычно они все принимали на веру. Как замечал французский романист ХVI в. Ф.Рабле, царил старик Наслышка. Причем и грамотные, и невежественные одинаково были в плену суеверий и предрассудков. Удивительное воспринималось как сверхъестественное. Болезненное внимание уделялось снам, галлюцинациям. Ни один современный психоаналитик не копается так в снах, замечал М.Блок, как средневековые монахи. Занимательность ценилась выше правдивости. Грамотность рассматривалась как привилегия. Книги были редкими и предназначались для коллективного чтения. Более интимное отношение к книге было лишь в стране давних культурных традиций – в Византии. Ссылка на очевидца считалась более убедительной, чем книжное сообщение. Поэтому основным источником сведений считался устный рассказ. Лишь единицы поднимались над такими представлениями, рискуя попасть в руки инквизиции.

Для средневекового мышления характерно статичность восприятия: ничто не меняется, всё, что было в библейские времена, актуально и теперь. И царь Давид, и император Траян как бы продолжают существовать. Но история человечества имеет начало и конец, что порождало постоянное ожидание конца света, заставляло в каждом неординарном явлении (стихийном бедствии, появлении кометы на небе) видеть признаки гибели мира, вело к накоплению массовых страхов, коллективной истерии.

Особенностью поведения было также то, что отношения между людьми не носили, в основном, делового характера. Их общение было эмоциональным. Еще и в ХVI в. целовать в обществе незнакомую даму с ее согласия не считалось неприличным. Люди не пытались подавлять свои эмоции, часто "обмирали". Мгновенная смена настроений, неуравновешенность, повышенная возбудимость, сентиментальность и жестокость, истерики – естественны. Много и громко смеялись, но много и плакали, смех часто сменял слезы и наоборот. Но слезливость все же была более присуща средневековью, чем веселость (Ж..Ле Гофф).

Слабость центральной власти, особенно в раннем средневековье, не могла ограничивать человеческие импульсы, порывы, эмоции, в том числе, естественно, и агрессивные. То есть люди не очень умели учитывать интересы друг друга и возникавшие противоречия чаще решали силой. Но и позднее, когда усиление власти ограничило возможности личной расправы по праву сильного, нравы смягчались медленно. Отвращение к истязаниям, виду крови и мучений появилось позже. Еще в ХVI в. в Париже публично сжигали кошек; воспитательными задачами, как казнь преступников, это объяснить нельзя. Подобное действо – свидетельство того, что сам акт мучительства еще доставлял удовольствие. В системе наказаний присутствовала первобытная традиция коллективной ответственности.

Средневековый человек стремился к покою. В суетности видели нечто дьявольское, бурная активность вызывала подозрение окружающих и не поощрялась церковью. Поэтому купцы, которые не могли не быть активными, долго воспринимались как инородное тело, порожденное дьяволом, и противопоставлялись и крестьянам, и дворянам, и ремесленникам. Лишь с развитием в Западной Европе торговли с ХII-ХIII вв. это отношение там стало постепенно изживаться. Но там, где рынок складывался медленнее, оно осталось надолго.

Разница в культурном уровне между господами и низами в средние века еще не была столь значительной, как в новое время. Если, например, особенно в раннее средневековье, кругозор крестьян ограничивался округой радиусом в 10-20 км, то кругозор феодала, особенно мелкого – его владениями и близлежащим городом. В условиях массовой неграмотности не документ, а ритуал регламентировал отношения между людьми¹. Обряд, жест, слово, формула, присяга играли огромную роль. Предметы, при помощи которых люди выполняли ритуалы, а также слова и жесты, сопровождавшие эти ритуалы, имели определенное символическое значение (как заклинания в сказках, где перестановка слов лишает заклятие чудодейственной силы). Поэтому средние века – это "мир жестов". Особенно неукоснительно этикет соблюдался господствующим сословием, ибо общество жило представлением, что лишь существовавшее давно имеет право на существование. С другой стороны, неграмотные должны были многое держать в памяти. Часто путаясь, они были непоследовательны. Чуждые написанному слову, они бывали порой к нему равнодушны и с легкостью нарушали.

Но с уважением относились к традициям, порой ставшим нелепыми. Однако... "так жили отцы и деды". Например, описан такой случай. Некий сеньор, завел себе медведя. Крестьяне, приходившие смотреть, как тот дерется с собаками, стали его подкармливать. Когда же медведь околел, сеньор продолжал требовать с крестьян, приходивших в его двор, ставший традиционным корм. Зато, если рента несколько лет не взималась, то и права на нее утрачивались. Сеньориальные традиции превращались в законы, обязательные и для крестьян, и доля феодалов. В этом – один из примеров средневекового метафизичного (статичного) мышления: "То, что однажды было истинным – будет истинным всегда". Царило всеобще убеждение: всякие изменения ведут к упадку. Всё новое, неосвященное временем – опасно, греховно. Средневековое сознание было обращено в прошлое.

Все вышерассмотренное и определяет средневековую ментальность – стереотипы поведения тогдашнего общества, которые как бы подсознательно управляли поведением и мало поддавались изменениям извне. То есть ментальность – это, как отмечалось, бытовая культура, отличная от книжной, получаемой через образование, волевым усилием, осознанно. Отсюда и противоречивость средневековой культуры в целом: прославлялась ученость и в то же время наилучшим путем к спасению считалась нищета духа, безумие, юродивость. Книжная культура – индивидуальна, бытовая – коллективна. Это соответствовало и религиозному мировоззрению, вышедшему из традиционного сознания, из ментальности, провозглашавшему коллективизм действий и одинаковое для всех единое мышление, единомыслие.

***

А теперь обратимся к обстановке, окружавшей средневекового европейца.

СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. В раннем средневековье парная семья – родители с детьми – как самостоятельная обычно не воспринималась и включалась в более широкий круг родственников и всех, живших под одной крышей, в том числе и слуг. Всего в VIII-ХI вв. (по французским материалам) среди крестьян в браке состояло около 30% мужчин и 39% женщин. Но престиж семьи постепенно повышался. Разводов было мало, часты повторные браки. Но много было и внебрачных связей (хотя по документам трудно выделить вынужденные связи крестьянок с их господами). Постепенно растет значимость детей – бездетность рассматривается какаРРРрррвово РР

Божье наказание за грехи родителей.

С IХ в. для благословения новобрачных начинают привлекаться священники. В ХI в., не без церковного влияния, в качестве основной ячейки начинает восприниматься малая парная семья. Именно тогда моногамия, усиленно пропагандировавшаяся еще отцами христианства, окончательно распространилась в Европе¹. С этого времени влияние церкви на семью усиливается, венчание в храме превращается в основной обряд ее создания, хотя обязательным оно стало только в ХIII в. Но и позднее сохранялось не освященное церковью сожительство, особенно в крестьянской среде, хотя дети от таких связей часто считались незаконнорожденными.

В бюргерской среде родственные связи сохранялись обычно до второго колена. Зато в городской и крестьянской среде, в отличие от феодалов, соседи обычно состояли в родстве. Поэтому до 70-90% всех браков у крестьян заключалось между родственниками. В целом, родственным связям тогда придавалось бóльшее значение, чем теперь, особенно в среде знати, где родовитость во многом определяла место в обществе. Укрепляло родственные узы и право наследования. Состояние в браке было предпочтительнее холостого. Поэтому вдовые стремились к новому браку. Женитьба выводила рыцаря из разряда молодого в сеньоры.

Чувства не были основой семьи, а ее дополнением. Эмоциональные контакты и социальные связи осуществлялись вне семьи. Супружеская семья растворялась в плотном сообществе соседей, друзей, слуг, детей и стариков, где привязанности складывались вне строгих рамок (Ф.Арьес). Суть брака церковь видела только в продолжении рода человеческого. Страсть осуждалась, ибо уводила от любви к Богу. Поэтому пылкое отношение мужа к своей жене квалифицировалось как грех, вид разврата². Поэтому было много ограничений в любовных делах. Греховными у католиков считались (в ХIV в.) 220 дней в году, а при строгом соблюдении всех правил – в среднем оставалось по 5-6 допустимых для контактов дней в месяц. Православие было в этом либеральнее: священникам разрешалось жениться, но только 1 раз и греховных дней было меньше. Вообще, православие не столь жестко вторгалось в частную жизнь. Однако, в целом, любят супруги друг друга, или нет, церковь не интересовало. Главное, чтобы у них были дети. Фома Аквинский писал, что брак – наилучшее средство зачатия без греха и уберегает мужчин от несчастий в отношениях с женщинами. Но так как в реальной жизни любовь играла большую роль, она часто оказывалась вне семьи. Поэтому со временем церковь пошла на некоторую либерализацию брака. Но лишь в ХVII в. она признала необходимым условием образования семьи взаимное расположение супругов. А до того церковь просто закрывала глаза на супружескую неверность, которая, даже в случае ее установления, не считалась поводом для развода. Кстати, знаменитые в средневековье "пояса целомудрия" появились в ХIV в. и первоначально являлись защитой от изнасилований.

Для понимания тогдашней семейной морали показательны сведения о жизни крестьян одной деревни в Пиренеях конца ХIII - начала ХIV в., опубликованные французским историком, Э.Леруа Лядюри. Строгости нравов там не было. Причем среди прелюбодеев был и местный священник. Муж его любовницы знал об этой связи и лишь предостерегал свою жену от подобных связей с другими мужчинами. Крестьяне считали, что если половая связь приносит удовольствие, она не греховна, а угодна Богу.

Сеньоры обычно запрещали браки своих сервов с крестьянами другого социального положения (особенно со свободными) или сервами других господ. Но постепенно использование этого права становилось формальным, хотя и сохранялось на весь средневековый период. Но полного контроля за сексуальным поведением зависимых крестьян не было. Исследователям бросается в глаза та легкость, с которой молодые крестьянки превращались в сожительниц и в ХV в.

К добрачным связям часто относились терпимо, как в деревне, так и в городе. Не было в семьях, кроме знатных, и интима – все обычно спали в общей комнате. Всё, как отмечалось, совершалось при детях и родственниках. Мужской силе придавалось по сути, такое же значение, как и воинской доблести. Даже церковь признавало импотенцию основанием для развода.

Так как деторождение, по церковной доктрине, целиком зависело от Бога, регулировать его было нельзя. Лишь в ХVII в. церковь разрешила в некоторых случаях пользование противозачаточными средствами (если роды опасны для здоровья, если женщина кормит грудью и если зачатие состоялось, когда муж пьян "до потери сознания")¹. Родители отвечали за ребенка перед Богом. А так как наилучшие условия для ребенка были только в семье, рождение детей должно было совершаться только в законном браке.

Но незаконнорождение было широко распространено. Обилие бастардов (детей любви) было связано с экономическими условиями². У младших сыновей, не надеявшихся получить наследство и у девушек, чьи родители не могли обеспечить приданное, надежд создать нормальную семью практически не было. На обилие незаконнорожденных влиял, естественно, и целибат духовенства.

В брак вступали рано. Согласно церковным правилам, жених должен был достигать 14 лет, невеста - 12. Иногда женили в 11 лет, а выдавали замуж и в 8 лет. Хотя еще в Дигестах Юстиниана (VI в.) было записано: "не сожительство, а согласие образуют брак", а в начале ХIlI в. IV Латеранский собор эту идею окончательно утвердил, на практике это мало соблюдалось. Выбор супругов, особенно таких малолетних, осуществляли родители исходя из экономических или престижных соображений. Например, сын Филиппа IV Красивого помолвил свою восьмилетнюю дочь с почти тридцатилетним бургундским графом, чтобы добыть себе союзника, а его пятилетняя дочь была невестой семилетнего вельможи.

Женщина в семье, как и в обществе, занимала приниженное положение, что во многом опиралось на церковное представление о ней как приманке сатаны, орудии соблазна и грехопадения, пришедшее из монастырей. Доминиканский монах Николай Байярд в конце ХIII в. писал: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу". Французский юрист того же ХIII в. так же заявлял, что муж может бить свою жену, но только умеренно. Уже известный читателю Фома Аквинский заметил: "Женщина была создана, чтобы помогать мужчине, но только в том, что касается зачатия. Потому что во всем остальном мужчина может найти себе лучших помощников". Хотя были и другие мнения. Джеффри Чосер писал: "Если бы женщины не были добрыми, а их советы были бы бесполезными, то Бог никогда бы не повелел им помогать мужчинам, а сделал бы их причиной зла". Но и здесь женщина воспринимается лишь как дополнение к мужчине.

Как самостоятельные личности женщины в средние века не воспринимались, в том числе и большинством их самих. Винцент из Бове и Эгидий Римский замечали, что главные качества девушек – скромность, умеренность, молчаливость. Их нельзя пускать в гости, на праздники, танцы, они не должны есть досыта, чтобы сразу после еды могли садиться за чтение или молитву. Молиться они должны и ночью (как в монастыре). Естественно – никакой косметики, ибо красота обычно сочетается с глупостью, ведет к разврату. Участие женщин в общественной жизни допускалось только через монашество. Аристократки в качестве настоятельниц могли добывать и реализовывать права на власть.

Показательно, что адюльтер жены почти всегда считался поводом к разводу, а измена мужа – нет. В феодальной среде сеньор в определенной степени распоряжался матримониальными делами своих вассалов, чтобы брак не принес лен врагу. Это делало возможным произвол, особенно в отношении сирот, коим сеньор становился покровителем. Так, Иоанн Безземельный выдал замуж некую Гейтс в возрасте четырех лет (в отсутствие епископа, запретившего этот брак). Когда она овдовела, король выдал ее замуж вторично (получив от жениха 200 марок). После смерти и этого мужа Иоанн выдал ее замуж в третий раз (получив 300 марок). Для феодалов не столь уж редким было многоженство, хотя его, как блуд, естественно, осуждала церковь. Но знать выходила из положения, имея наложниц. Считается, что у Карла Великого их было пять. В аристократической среде оставить жену ради новой, более выгодной партии не считалось зазорным.

Среди крестьян ценность женщины определялась лишь ее трудоспособностью, а собственно женские достоинства – красота, женственность – при выборе невесты обычно игнорировались. Показательно, что в именах французских крестьянок IХ в. присутствовали слова, означавшие такие понятия, как защита, ограда, а у мужчин – смелость, сила, могущество.

Женская свобода в средние века была, пожалуй, заметнее на обоих полюсах общества: у крестьян и аристократов. Среди крестьян это вызывалось совместным трудом, у феодалов женщина поддерживалась своей влиятельной родней. К тому же, в отсутствии мужа жены феодалов обычно управляли хозяйством. Особый шанс дали женщинам крестовые походы, когда они надолго оказывались во главе владений. Горожане же держали своих жен строже. В крупной торговой и ремесленной деятельности женщины обычно не находили себе места и оставались прикованными к дому. Их делом было управлять хозяйством: варить, прясть шить, не читать, ибо это вредило добродетели. Именно в городах были выработаны строгие правила поведения женщин на людях: ходить, не поворачивая лица в стороны, опустив глаза, не позволяя себе ни посмеяться, ни поболтать на улице; а девушкам вообще настоятельно рекомендовалось сидеть дома, сложа руки на животе. Именно в это время сложились соответствующие анекдоты. У одного горожанина после ссоры утонула жена, и он ищет ее, но выше по течению реки. Над ним смеются, но он отвечает, что его жена всегда все делала наоборот, и в смерти своей будет досаждать. Или: дьявол женился на сварливой и через год сбежал от нее в ад. Или: некто жалуется, что на дереве его сада одна за другой повесились три жены. Собеседник посочувствовал и попросил отросток с этого дерева, чтобы посадить в своем саду. Впрочем, доставалось и мужчинам. Пьяный вернулся домой, двоих детей принял за четверых, заподозрил жену в измене и в порыве гнева убил всех, а протрезвев – повесился.

С другой стороны, развитие городской экономики позволило, в ряде случаев, повысить статус женщин. Некоторые из них становятся владелицами мастерских, торговых домов. Это укрепляло наследственные права женщин, их статус в семье. Постепенно в городах складывается набор женских профессий и занятий: ткачество, прядение, выпечка хлеба, пивоварение, управление трактирами. В ХI-ХII вв. распространились женщины-врачеватели. С ХIV в., однако, врачи мужчины вытесняют женщин, ибо те не могли получить университетского образования. Но известна в том же ХIV в. и женщина хирург. Более высокий уровень грамотности среди женщин отмечен у городских проституток (ведь им приходилось рассчитывать только на себя). Однако дискуссия о грамоте для женщин продолжалась до конца средневековья (дома читать должны были мужчины).

Оценивая положение женщин, нельзя забывать, что, как отмечалось, семья, была основной ячейкой средневекового общества и, занимаясь домашним хозяйством, женщина играла существенную роль. Тем более, что домашние занятия были в те времена более значимы, чем теперь, ибо в большей степени обеспечивали человеческое существование. Существует мнение, что супружеская семья – одно из завоеваний западноевропейской цивилизации и главная заслуга в этом принадлежит женщине, создававшей обособленное домохозяйство с новыми для варварской среды взглядами на взаимоотношение полов и эмоциональной близости (А.Л.Ястребицкая). Вне брака женщины могли тогда реализовываться только, как отмечалось, в религиозной сфере. Хотя, судя по высказываниям тогдашних монахинь, сами женщины обычно разделяли взгляды на свое приниженное положение. Активная роль женщин осуждалась в литературе¹. Лишь в ХV в. появилась критика и сожаление о таком положении женщин.

По крайней мере, до ХV-ХVI вв. домашняя, интимная жизнь, внутренние интересы семьи, повседневные дела мало интересовали общество. Очевидно, в феодальном обществе с его всеобщей регламентацией, с подчинением личности сословным и религиозным установкам интересы человека в расчет особо не принимались. Лишь с развитием городской жизни, появлением индивидуального предпринимательства и иных элементов будущего буржуазного общества значимость личности возросла (подробнее об этом – в следующей теме).

Несколько иным было положение женщин в Византии. Хотя они никогда не пользовались такими правами и свободами, как римлянки, но их имущественные права по кодексу Юстиниана были расширены. Повседневная же жизнь женщин была ограничена домом. Они почти не посещали театров, ипподромов. Посторонний мужчина не мог входить в чужой дом без ведома хозяина. Стереотипный образ – женщина за прялкой. "Женщина сидит дома и любит мужа" – говорил Григорий Богослов. Хотя в реальной жизни, естественно, бывало по-всякому, а аристократки вообще нередко вмешивались в общественные дела. Вспомним, хотя бы жену Юстиниана – Феодору. Были и другие примеры, но их – немного. Ибо главным идеалом становились дом, семья, что отразило общие изменения в гражданской жизни византийского общества.

Если в античную эпоху свободный гражданин жил, в первую очередь, интересами своего города, полиса, то теперь, с упадком полисного строя, его демократических традиций, общественная жизнь утрачивает для горожанина свою привлекательность. Все, что происходило вне семьи – ненужная суета. Лишь ради семьи, где человек обретает покой и душевное равновесие, он трудится. Поэтому семью старались укрепить. Этому способствовала и неустойчивость сословных связей в Византии.

Помолвки устраивали как можно раньше (можно было – с 7 лет). На предбрачный союз смотрели строго. Девушка, у которой умер жених, считалась вдовой. Юстиниан установил брачный возраст мужчинам в 14 лет, женщинам – в 12 (на практике женились в 12-18 лет, выходили замуж – в 10-15 лет, в зависимости от обычаев той или иной местности). При выборе невесты большое внимание уделялось внешности. Красота воспевалась даже в условиях глубокой христианизации. Некрасивость воспринималась как трагедия. Красивыми считали женщин среднего роста, мягких форм, с тонкой талией, достойной осанкой, нежной кожей лица, легким румянцем, большими выразительными глазами и жемчужно-белозубой улыбкой.

Разводы допускались, в том числе и по инициативе жен, если муж не содержал семью. Но повторные браки становились все реже, а о браках в пятый, десятый раз (что было нередким в Риме) вообще неизвестно. Но нравы оставались вольными. Публичные женщины были в каждом городе. Да и многие мужчины промышляли тем же ремеслом. Супружеская неверность была обычным явлением, прелюбодеянием считалась лишь связь с замужней женщиной. В брак вступало, в отличие от католического мира, и белое духовенство. Наличие семьи не было препятствием и для занятия патриаршего престола.

Положение детей. В средние века плохо представляли психологию ребенка и еще хуже – подростка. Даже церковь считала детство недостатком. О педагогике античных времен забыли. Детей называли маленькими взрослыми. От них не укрывали ни смерть, ни, как отмечалось, секс¹. Детством считалось лишь то время, когда ребенок не мог обходиться без посторонней помощи. Когда же он вставал на ноги, то разделял дела взрослых. У франков с 12 лет начинали участвовать в походах, и наступала правоспособность.

Рождаемость была высокой, в семьях, особенно крестьянских и бюргерских, порой бывало более десятка детей. Но выживали немногие, в среднем – по 2-3 ребенка на семью. При такой смертности, потерю ребенка не обязательно воспринимали как трагедию, а следующему обычно давали имя умершего. Но мнение об отсутствии родительских, особенно материнских переживаний разделяется не всеми исследователями. Суровость эпохи и молчание источников не аргумент в такой интимной сфере, как родительские чувства. Часто после младенчества ребенка разлучали с семьей, и дети жили там, где были учениками (в городах), в чужих замках (пажи у знати). В среде знати было принято сразу после рождения отдавать младенцев кормилицам, а возились с ними служанки. Отношение к детям как маленьким взрослым наглядно проявилось в тогдашней живописи. Дети на картинах обычно отличались от взрослых лишь размерами, полностью игнорировалась специфика детского лица. Лишь с ХIV-ХV вв. положение начинает меняться. Детство до 7 лет стало осознаваться как специфический возраст, требующий особых педагогических приемов, игр, игрушек. Одним из первых с новым педагогическими идеями в конце ХIV- начале ХV в. выступил канцлер Сорбонны Жан Жерсон². Он призывал воспитывать детей в семье, в домашнем воспитании избегать крайностей (чрезмерных жестокости и нежности). Дети должны знать, говорил он парижским прихожанам, что родители их любят. Он повторял, что мягкостью можно добиться большего, чем суровостью. Но слушатели не очень понимали, о чем он говорит, и практических результатов его проповеди не дали.

Однако на детей старше 7 лет и подростков продолжали смотреть как на взрослых, но еще не избавившихся от детских страстей. Поэтому на них продолжали возлагать часто непосильные для них взрослые обязанности. Естественно, такое детство не могло не породить определенные изъяны в психике взрослых. Особенно доставалось девочкам, ибо считалось, что они рождались из-за болезненного состояния супругов или каких-либо отклонений от правил супружеской жизни. При любых затруднениях девочек чаще недокармливали. Они преобладали среди подкидышей. В итоге смертность среди них была выше.

Подкидышей вообще было много. Церковный контроль над семьей с ХI в. даже увеличил их число, ибо был запрещен конкубинат (сожительство со служанками и другими зависимыми женщинами). Церковь стала требовать регистрации брака с конкубинами, чего обычно мужчины избегали. На число внесемейных детей влияли и экономические условия. Лишь в среде знати бастарды не скрывали своего положения, часто занимали значительные должности, но не могли рассчитывать на наследство и титулы отцов. Женам аристократов приходилось терпеть и конкубин, и бастардов. Общественное мнение было к ним снисходительно, так же как и к мужским изменам.

Развитие семьи в средние века получило своеобразное отражение в изменениях оформления погребений. С V-VI вв. семья и дети исчезают с надгробий, как, впрочем, и сами надгмогильные изображения. Вновь надгробия появляются в ХI-ХII вв., но муж и жена захораниваются раздельно, дети вообще не изображаются. Совместные захоронения супругов отмечены с ХIV в. Тогда же появляются изображения детей, но без указания возраста и слов скорби. В ХVI в. появляются надписи о горе родителей, а изображения конкретного ребенка – лишь в ХVII в.

Вообще средневековые погребения, в отличие от античных, были без надписей, анонимны, ибо о покойниках заботилась церковь. Появление в позднем средневековье индивидуальных надписей, как и изображений умерших отразило индивидуализацию жизни.

В условиях, когда чуть ли не большинство детей умирало в младенчестве, а почти половина женщин – при родах, когда эпидемии уничтожали всех подряд, когда редкая рана заживала и когда не зарубцовывался почти не один шрам, когда и сама жизнь, и церковь приучали постоянно думать о смерти, мысли о ней были будничными, привычными. До ХIII в. вообще считалось, что до второго пришествия Христа и Страшного Суда люди не умирают, а впадают в сон. Лишь с усложнением жизни, прежде всего, в городах, уже с ХII в. появляется страх перед смертью. А с ХIII в. представление о сне до Страшного Суда сменяется понятием Чистилища, в котором после смерти определяется, где пребывать душе, в раю или аду.

В противоположность современному миру, изгнавшему смерть из повседневной жизни, в средние века смерть принимали как неизбежность. Сложность и тщательное соблюдение погребального ритуала, сохранившегося и доныне, как бы позволяли умершему сохранять связь с живыми. Хоронили ближе к усыпальницам святых и мучеников. Людей победнее погребали в общих могилах, но на специальном кладбище, в освященной земле.

Так как смерть включалась в общий порядок вещей, кладбища были такими же были очагами общественной жизни, как в античности – форумы. Там были торги, велись судебные тяжбы, находились печи для общих хлебов. Кладбища использовались и как убежища¹. Лишь с ХV в. церковь запретила там общественную жизнь, исчезли в них и лавки. Черепа и кости применяли для декорирования церквей; вспомним также о распространении реликвий и мощей.

О развитии семьи свидетельствует история имен. В языческую эпоху у славян в качестве имени давали любое слово, и повторяемость имен была минимальна. Германцы в имя детей включали часть имени родителей. Мужские имена содержали понятия: смелость, сила, могущество (напр., Адальгард – благородство и сила; Бернард – медведь и защита). Имена зависели и от социального статуса: у колонов имена были сложнее, чем у сервов. Христианство ограничило выбор имен святцами (церковным календарем с именами святых, которые почитались церковью в тот или иной день)¹. Имен в итоге стало меньше. Причем быстрее к этой традиции приобщалась знать, что выделяло ее среди остального населения. Но быстро появилось много одинаковых имен, что привело к возникновению фамилий, которые в Западной Европе произошли в ХII в. от прозвищ. У восточных славян, опять таки в начале у знатных родов, при определении наследственных прав с Х в. стали учитывать имена отцов – отчества. Но в третьем поколении отчество уже не помогало и в ХIV в. на Руси тоже пришли к фамилиям.

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ВРЕМЕНИ. В средневековой Европе применялся солнечный календарь, возникший у древних земледельческих народов из потребности определять по солнцу начало полевых работ. Кочевники жили по лунному календарю, по которому и теперь живут мусульмане. Он короче солнечного на 10-12 дней, так как лунные месяцы составляют 29-30 дней.

В средние века европейцы использовали юлианский календарь². Год делился на 12 месяцев по 30 и 31 день. А один месяц имел лишь 28 или 29 дней. Окончательный, современный вид этот календарь приобрел при Августе и им пользовались до конца ХVI в. Но он был не совсем точным. Принятая в нем продолжительность среднего солнечного года превосходила истинную настолько, что за 128 лет накапливалась ошибка в 1 день. В результате сроки действительного весеннего равноденствия перестали совпадать с календарными. Это имело принципиальное значение для Пасхальных расчетов. Ошибку обнаружили в средние века, но лишь в ХVI в., когда ошибка составила уже 10 дней, при папе Григории ХIII создали комиссию по реформе календаря. В итоге появился новый, григорианский календарь, в котором ошибка в 1 день набегает за 3280 лет. Декретом папы вслед за 6 октября 1582 г. должно было следовать 15 октября. Но переход на новый календарь из-за рассмотренной консервативности людей затянулся даже в Западной Европе и на ХVII в.

На средние века приходится установление еще одного временнóго признака – христианской эры. Она была введена в 525 г. римским монахом Дионисием Малым, высчитавшим дату рождения Христа (753 г. от основания Рима). Теперь точность этой даты оспаривается. В документах понятие "христианская эра" стало употребляться с VII в. Но лишь с ХV в. все папские документы получили дату от Рождества Христова, а всеобщим это летосчисление стало только в ХVIII в.³ В России после революции 1917 г. вместо религиозного обозначение ввели понятие новая эра.

Начало года с 1 января сложилось еще в Риме. Но церковь долго не могла примириться с этой датой из-за ее языческого происхождения. Однако в гражданской жизни эта дата сохранилась и постепенно церковь с ней согласилась, совместив с ней праздник – Обрезание Господне. Этот порядок распространялся в разных странах Западной Европы в ХI-ХIV вв. Тогда же применяли так называемый Пасхальный стиль, по которому Новый год был "плавающим", от начала Пасхи¹. Например, в 1231 г. Пасха началась 23 марта, а спустя год – 11 апреля. Существовал еще и рождественский стиль – Новый год начинался с 25 декабря. Современное значение Нового года возникло в новое время.

Семидневная неделя в средние века была заимствована также от древних². Она была принята евреями, греками, римлянами, от которых в средневековую Европу пришли и названия дней недели. Первое время христиане, как и иудеи, праздновали субботу как день, посвященный Богу. Но во II в. день отдыха был перенесен на день Солнца, а император Константин узаконил этот праздник. Каролинги сделали эту традицию обязательной по всей империи, объявив воскресенье днем отдыха и молитв.

Представление о том, что сутки делятся на 24 часа, также сложилось в древности. Однако сложность измерения времени и редкость часов в средние века приводили к тому, что на практике точного отсчета времени не было. Его измеряли понятиями: утро, полдень, вечер, ночь. Часто сутки вообще делили только на день и ночь (по 12 часов, но длительность часа менялась в зависимости от времени года). С темнотой, из-за отсутствия специальных осветительных приборов, не могли бороться. Ночь как бы выключалась из жизни. Она, как и темнота вообще, вселяла страх. Если преступление совершалось или даже задумывалось ночью, это считалось отягощением вины. Люди не были владельцами ночи (Л.Февр).

Нередки были споры о времени. Людовик IХ, например, измерял время ночью по убывающей длине свечи. Но дело не только в часах. Средневековый человек вообще был почти безразличен ко времени, что вызывалось общей рутиной жизни, ее однообразием, связью человека с природным ритмом. Время не ощущалось, его не берегли, хотя жили не долго, в среднем, до 30-35 лет. Время часто растекалось на различные церемонии, молитвы. Считалось, что время – собственность Бога, человек над временем не властен. Отсюда, кстати, церковное осуждение ростовщичества: чем дольше пользуешься ссудой, тем больше проценты, то есть ростовщики получали прибыль от продажи времени, которое им не принадлежит.

Однако, при неторопливости, медлительности общества в целом, при медленном течении жизни, зависимой от природных циклов, люди быстро взрослели и быстро реализовывали свои способности: малая продолжительность жизни как бы спрессовывала время и к 25-30 годам люди много успевали. Особенно это относится к верхам общества: молодые короли, герцоги, епископы и т.д. Старость начиналась с современного зрелого возраста. Средневековым же миром правили молодые. Но церковное представление – все смертны – вело к недостатку жажды жизни.

В раннем средневековье лишь церковь пыталась как-то считать время. Но она делила сутки в соответствии с задачами богослужения. В католическом мире отсчет времени начинался с заутрени (конец ночи), затем – первый час (рассвет), третий час (утро), шестой (полдень), девятый (послеполуденный), вечерня и завершающий час (конец суточного богослужения). В разные поры года эти часы приходились на разное время. Но это "церковное время" вызванивалось с колоколен и давало определенные рамки. Расплывчатости в определении времени способствовали и неточности счета. Не было уважения к числу – отсюда нелепые преувеличения хронистов.

С ХIV в., с распространением механических часов, церковная монополия на время была ликвидирована. Время прочно входит в сознание и уже точнее учитывается в работе и коммерческих сделках. "Библейское время" заменяется "временем купцов" (Ж. Ле Гофф). Развитие техники, городов, ускорение ритма жизни способствовало развитию чувства времени.

ПЕРЕДВИЖЕНИЕ. Оно было таким же неторопливым, как и течение времени. За сутки обычно покрывали лишь несколько десятков километров. Например, путь из Флоренции в Неаполь занимал 11-12 дней, Из Фессалоник по суше до устья Дуная добирались 8 дней, из Константинополя на Крит плыли минимум 10 дней. Столь неторопливо путешествовали не только из-за того, что не знали цену времени. В основном передвигались пешком, ибо на лошади было дорого. Дневное содержание лошади на английской конюшне в 1315 г. составляла от 6 до 7 денарий-пенни, тогда как заработок квалифицированного ремесленника за день составлял около 4 денарий-пенни. Лошади, использовавшиеся в сельском хозяйстве, стоили дешевле - от 0,5 до 1,3 денарий-пенни. Скорость передвижения была соответствующей: пешком в день – 25-40 км, бегом – 50-60 км, на лошади с грузом – 30-45 км, верхом на лошади – 50-60 км, с заменой лошади – 80-200 км. Часто аристократов, едущих верхом, сопровождали пешие слуги, т.е. преимущества в скорости у всадника не было. Но путешествие на лошади было комфортнее и отражало определенное социальное положение путника. Т.е. средняя скорость передвижения в средние века определялась скоростью пешехода и редко превышала 30 км. Повысить ее можно было лишь с организацией эстафеты, со сменой лошадей, а затем и всадников. Впервые такая эстафета было организована в Англии на рубеже ХII-ХIII вв. что позволило повысить скорость до 200 км в день. Но развилась эта система лишь в ХVI в.

В очень плохом состоянии были дороги. Прежде всего, они были узкими. Еще в ХIII в. издавались указы, чтобы пустая повозка уступала путь груженой. Идеальными считались дороги, по которым рядом могли ехать 3 всадника, или, как тогда говорили, "где могла проехать невеста, не зацепив воз с покойником". Такие дороги больше напоминали тропы. Зимой и в дожди они становились непроезжими. Лучше были дороги во Франции, благодаря введению королями и монастырями дорожной повинности. Часть дорог там была вымощена уже к концу ХI в. Мостов было мало, и отличались они непрочностью. Каменные мосты начали строить в ХIII в. Более удобными для передвижения были реки – "божьи дороги", как их тогда называли. Но ведь реки были не везде. Впрочем, возможно, роль рек как транспортных путей в средние века преувеличена, ибо требовалась определенна инфраструктура, которая появилась только с ХIII в. (дамбы, пристани). С ХIV в. известны шлюзы. В ХII в. энергетическая функция рек (мельницы, рыболовство) преобладала над транспортной.

Вообще, средневековые дороги нельзя рассматривать с современной точки зрения. У них тогда были иные функции, ибо большинство людей передвигались пешком или верхом, что не требовало больших затрат на их твердое покрытие. Удобство при ходьбе и хороший обзор – вот все, что от них требовалось.

В раннем средневековье примитивной оставалась и система упряжи, доставшаяся от римских времен: быков запрягали за рога, лошадей – ремнями за шею, что позволяло животным тащить в 4 раза меньше груза, чем теперь – не более 62 кг. В VIII в. распространились изобретенные еще в античное время шпоры. В IХ в. появились хомут и дышло, распространившиеся в ХII в. Новая упряжка, повысившая грузоподъемность скота, что стимулировало усиленное мощение дорог и замену прежних двухколесных повозок на четырехколесные¹.

Осложняли передвижение не только плохие дороги и не только разбойники, наводнявшие леса². Мешала обстановка феодального произвола: таможенные пошлины, обязательные маршруты для купцов, которые определяли феодалы в своих владениях (путь нередко специально удлиняли для взимания дополнительных пошлин), плата за обязательный конвой, который должны были предоставлять феодалы. Хотя чаще они брали деньги за охрану и выдавали соответствующую грамоту. Феодальное право диктовало путнику, где он должен был останавливаться, в какой харчевне есть, часто регламентировалось количество припасов, которые можно было закупать (не меньше определенного уровня). Пути сообщений часто менялись из-за разрушений мостов, появления на них зáмка с разбойником и т.д. Поэтому путникам нетрудно было заблудиться, тем более, что дорожные указатели отсутствовали.

Но было бы неверно делать вывод о том, что дороги были почти всегда пустынными. Ездили много. Отсутствие надежной связи требовало личных контактов: буквально не слезали с седла многие короли. Часты были переезды феодалов из поместья в поместье: и для контроля, и для проедания запасов – легче было приезжать самими, чем перевозить продукты. Ездили купцы-коробейники из-за недостатка покупателей. Ездили монахи и ученые схоласты, пилигримы, подмастерья, беженцы, беглые крестьяне... Лишь непогода и отсутствие подножного корма зимой делали дороги пустынными.

В ранней Византии даже знать предпочитала передвигаться в повозках. Причем женщины бывали порой столь изнежены, что не хотели даже улицу переходить пешком. Их повозки, естественно, щедро украшали, и ехидный Иоанн Златоуст замечал, что и голова жены, и голова лошади удостаивалась одной и той же чести.

СВЯЗЬ. Описанное состояние путей сообщений приводило к тому, что на доставку писем уходили месяцы. Например, сообщение о гибели Фридриха Барбароссы во время Третьего крестового похода (10 июня 1190 г.) достигло его подданных лишь спустя 4 или 5 месяцев. Препятствием в развитии почтовой связи была и всеобщая неграмотность. Основатель Священной Римской империи Оттон I научился читать в 30 лет, первый император Франконской династии Конрад II так и остался неграмотным. Тогдашние монархи слишком рано начинали властвовать и не успевали овладеть грамотой. Показательно, с каким уважением хронист отмечал, что император Генрих IV мог самостоятельно читать и понимать адресованные ему письма. Лишь в 1296 г. Филипп Красивый вручил государственную печать рыцарю, а до того (с VIII в., после исчезновения грамотных мирян) канцелярией французских королей ведали церковники.

В ХII в. переписка становится более интенсивной, причем писали, в основном, любовные и религиозные письма. С ХIII в. распространилась и деловая переписка. Но надо заметить, что даже образованные люди чаще диктовали свои письма, ибо письмо было сложным и трудоемким делом. К тому же даже образованные часто были не в ладу с грамматикой. Распространение грамотности привело и к появлению очков. Первые их изображения относятся к ХII в.

Почтовая служба была учреждена лишь в 1490 г. императором Фридрихом llI Габсбургом. Распоряжением обер-постмейстера Иоганна Таксиса на каждой станции – посту – курьер должен был отмечаться, оставлять в книге свое имя с пометкой post pot¹. Самая ранняя пометка такого типа датируется 1496 г.. Но и до того была служба гонцов. Города ее создавали еще в ХIII в. с особой формой почтальонов (из дорогих, добротных тканей – цветного сукна), что отражало их статус.

Первоначально письма отправляли "пакетом": писали на одной стороне листа, затем письмо складывали прямоугольником с текстом во внутрь и запечатывали. Но уже в средние века изобрели способ запечатывания, который в ХVII в. в России назвали кувертом – написанное заворачивали в прямоугольный лист бумаги, углы складывали друг к другу и запечатывали пчелиным воском. Цвет воска зависел от содержания письма: на свадебных приглашениях печать была белой, на сообщениях трагического характера – черной. В особых случаях печати делали из металла: свинца, серебра или золота. Современный сургуч появился после возвращения участников первой кругосветной экспедиции Магеллана. Его спутники в начале ХVI в. привезли особое китайское вещество, прозванное "испанским воском", ибо по Европе оно распространилось из Испании. Поначалу рецепт сургуча держался в секрете, и он был большой редкостью. Лишь в середине ХVI в. некий Самуэль Циммерманн из Аугсбурга опубликовал свой рецепт изготовления красного сургуча.

ГИГИЕНА средневекового населения находилась на весьма низком уровне. Причина – не только в отсутствии специальных знаний. Почти невозможно было стирать из-за отсутствия мыла, позднее – из-за его дороговизны. Большинство европейских народов не знали полотенец, носовых платков; до ХIII-ХIV вв. отсутствовало и нижнее белье. Посуда была общая, пили из общих кубков, пищу брали руками доставая ее из общего горшка. До изобретения лесопиления в домах редко были деревянные полы. Во многих городах по улицам бродили свиньи, валялись дохлые кошки, собаки. Даже в позднем средневековье почти не было водопроводов – вода часто была непригодной для питья. Там же, где все же были резервуары для воды, также часто плавали трупы кошек и крыс. Нечистоты из выгребных ям нередко попадали в соседние колодцы. Кладбища обычно находились около церквей, а так как церкви располагались, как правило, в центрах поселений, продукты разложения отравляли воздух и, особенно, землю с грунтовыми водами. Помои обычно выливали на улицу. Даже в ХVIII в. во Франции ночные горшки выливали за окна. Хотя смывные бачки (со сбором дождевой воды) в туалетах были известны еще в древнем Крите (середина II тыс. до н.э.), даже в средневековых замках в туалетах на ночь вывешивали одежду для дезинфекции парами аммиака. А нечистоты из замков сливали в заполненные водой рвы. Унитаз впервые появился у английской королевы Елизаветы в середине ХVI в. Ее отец, Генрих VIII имел лишь туалетный стул, оббитый черным бархатом с помощью 2000 золотых гвоздей. То есть низкий санитарный уровень компенсировался роскошью.

Лишь византийские города сохраняли античные традиции благоустройства. В них функционировали водопровод, цистерны, канализация. Типичными для крупных городов были центральные улицы, вымощенные мрамором и украшенные по обеим сторонам колоннадами¹. Мощение городских улиц в Западной Европе началось лишь с ХII в., но еще и в ХV в. было привилегией нескольких крупных центров.

Очагами антисанитарии были постоялые дворы. Еще в ХVI в. их образно описал Эразм Роттердамский. "При входе тебя не приветствуют и едва отвечают. Если ты пеший, то вообще не замечают. Затем с вещами направляют в общую комнату, при всех – переодеваешься. Помыться можно из одного таза на всех. К вечеру комнату запирают. Кормят всех одним. Уйти в комнату для ночлега раньше, до конца застолья нельзя, ибо другие боятся, что их ограбят. Деньги за ночлег берут заранее, а на каждой кровати устраиваются по несколько человек"².

В Византии гостиницы были распространены в городах. Причем хозяева отвечали за безопасность постояльцев и их имуществ (хотя на практике охрана добра – личное дело его владельцев). Чаще постоялые дворы располагались на окраинах и даже за городскими стенами из-за "неудобств" для горожан: скандалов, драк, устраивавшихся постояльцами.

О гигиеническом значении и лечебных свойствах бань в раннем средневековье забыли. Одна из причин этого – христианство. Уже во времена Константина Великого (IV в.) церковь запретила христианам пользоваться банями, ибо они порождали "греховный культ тела", "нарушали нравственность". Аскеты вообще советовали умываться слезами. Еще и в ХV в. советы врачей заботиться о личной гигиене отвергали и рекомендовали заботиться, прежде всего, о чистоте души. Даже в сохранившей многие античные бытовые традиции Византии бани, до того весьма частые в городах, с VII в. исчезли и возродились лишь в ХI в. Они вновь, как и в древности, стали и средством гигиены, и местами развлечений. Существовали специальные рекомендации для использования бань в укреплении здоровья: мыться натощак, но без ощущения чувства голода, тучным рекомендовалось после выступления пота натереться составом из люпина, сухой кожуры цитрусовых и измельченных листьев розмарина. Худым же – натираться дынями, выжимками из тыквы с бобовой мукой и сухими измельченными цветами роз. Для большего эффекта перед купанием тело натирали грубым полотном. Даже в монастырях устанавливались банные дни: монахини, например, мылись, обычно, 4 раза в год.

С развитием городов бани появляются и в Западной Европе. В немецких городах стали распространяться общественные бани. Их строили возле рек или прудов. В них находились бадьи, реже – высеченные из камня ванны. Утром эти емкости наполняли водой. Рядом находился котел для горячей воды. Были и парилки, но без полкá. Сидели в парилках на низких скамеечках или на полу. Для мытья использовали соломенные мочалки, деревянные скребки, березовые веники. Богатые применяли мыло, бедные мылись глиной. В одних бадьях сидели мужчины, в других – женщины, в некоторых – семейные пары. По баням ходили красотки в тонких купальных рубашках, звучала музыка, посетители беседовали, выпивали, играли в кости и карты. Церковные обличения не мешали популярности бань. Но в ХVI в. они почти полностью исчезли из-за распространившейся эпидемии сифилиса¹.

На здоровье отрицательно сказывались и многие профессии. Так, бóльшая часть средств и составов, применявшихся ювелирами, были вредными. Стертые зубы с разрушенной эмалью – профессиональный признак кожевенников. Вообще, здоровые зубы в средние века – явление редкое. Были распространены кариес и пародонтоз – много было беззубых. Из-за физических нагрузок часты были болезни суставов и сухожилий. Бичом средневековья были инфекционные болезни глаз, туберкулез, эпилепсия.

Но постепенно, особенно с развитием городов, начали приниматься меры по улучшению санитарного состояния. С ХII в. в Италии издаются эдикты о благоустройстве городов, и вводится контроль за продаваемыми продуктами. В Салерно, например, по распоряжению императора Фридриха II Штауфена (первая половина ХIII в.) был установлен контроль за чистотой воздуха, определялась глубина могил на городских кладбищах. Запрещалось выбрасывать трупы животных в городах; их можно было только закапывать. Но – и это отражает уровень тогдашнего экологического сознания ­– не запрещалось выбрасывать трупы животных вне города или в море, хотя травить рыбу, особенно травами, запрещалось. Тогда же в Англии и Германии появляются государственные врачи, базарные смотрители. Но возрождение гигиены (до античного уровня) началось в ХVI-ХVII вв., когда появились эпидемиологи.

На состояние здоровья отрицательно влиял холод. Зима ощущалась острее, чем теперь. В домах мерзли даже больше, чем на улице, ведь там двигались. Очаги и возникшие из него в Западной Европе камины грели плохо. Печи были далеко не в каждой комнате (даже в замках). В спальнях у богатых ставили открытые жаровни с углями. Но и это мало помогало. Нередко по утрам в тазиках для умывания приходилось разбивать лед. Лишь богатым слуги приносили подогретую воду.

ПИТАНИЕ тоже влияло на состояние здоровья. Средневековая пища была однообразной, лишь знать и богатые горожане могли разнообразить свое меню. Остальные испытывали, прежде всего, недостаток белков (мясо ели редко, обычно по праздникам). Почти не было сахара. Тростниковый сахар от арабов узнали с Х в. в Италии, но из-за дороговизны его использовали лишь аристократы, а остальные – как лекарство². Основной сладостью был мед. Мало использовали и растительное масло, распространенное только в Средиземноморье. В ХIII в. из Китая был завезен рецепт мороженного, но оно тоже долго оставалось лакомством знати и только в Италии.

Недостаточную питательность компенсировали количеством. Особенно много ели хлеба. По некоторым подсчетам, в ХIII-ХV вв. горожанин съедал до 1 кг хлеба в день, солдату или моряку выделялось до 700 г. На барщине крестьяне в ХII-ХIII вв. получали около 1 кг хлеба в день, иногда более. Еще в IХ в. в одном из монастырей Франции подаяние составляло около 1 кг хлеба на человека. Овощей потребляли мало, что вело к нехватке витаминов. Не случайно, отшельники, питавшиеся дикорастущими плодами, отличались долголетием. Употребление овощей и мяса увеличилось с ХIV в., что, кстати, вызвало рост спроса на соль, необходимую для хранения мяса и рыбы. Соль становится одним из основных продуктов торговли, в том числе и международной. С ХIV в. также вместо топленного свиного сала распространилось сливочное масло, что способствовало развитию молочного животноводства в странах побережья Северного моря. Тогда же стали разводить пресноводную рыбу в прудах (особенно во Франции, затем – в Чехии), что обеспечивалось устойчивым спросом на скоромную рыбу по пятницам и в период поста. К этому времени христиане уже научились как-то сочетать верность вере и уже сложившиеся привычки к удобствам и комфорту.

Но пище не хватало остроты: недостаток пряностей заменяли соусами из чеснока и лука, уксусом и горчицей. Мясо обычно подавали в виде тушенки с приправами из кореньев, бобов, трав. Для лучшего усвоения обильную жирную пищу запивали большим количеством воды. Даже в более сохранившей античные традиции Византии в Х-ХII вв. основной едой были ячменный хлеб и вино, разбавленное теплой водой. Утром к этому добавлялись рыба, сыр, бобы, капуста, вечером – овощи. Но, за исключением свинины, почти все продукты усваивались плохо и поэтому был распространен тип человека со вздутым животом, нездоровой полнотой. Исключение составляла знать, употреблявшая много дичи. Кстати, по этой причине крестьянам обычно запрещали употреблять дичь и рыбу. Регламентация в питании отмечена и между горожанами. Так, в Любеке ХVI в. (столице Ганзы) самые крупные запасы хлеба разрешалось делать тем, чьи жены носили ожерелья, спадающие на грудь, золотые цепи и бархатные воротнички; запасы хлеба средних размеров – те, чьи жены носили короткие шейные ожерелья и маленькие золотые цепочки; малые запасы хлеба – те, кто жил в домах, выходивших фронтоном на улицу.

Пили много, по полтора литра вина или пива на человека в день. Во Франции было распространено вино, в Нормандии – яблочный сидр, в Англии – эль (ячменное пиво). Вино использовалось и для изготовления лекарств (наряду с оливковым маслом оно – по тем временам – лучший растворитель). Пиво, известное еще в древнем Вавилоне, возродилось при Каролингах (римляне его не любили). Но применение хмеля для активизации брожения и придания крепости – изобретение средневековья.

Спирт был изобретен около 1100 г., но его изготовление долгое время оставалось в руках аптекарей, которые видели в нем лекарство, дающее ощущение "теплоты и уверенности". Только в ХIV в. ликер, сделанные из винограда, стал соперником вина и пива. Со второй полвины ХIV в. научились гнать спирт из перебродившего зерна с помощью дистиллятора, и с этого времени начинается серьезная, но пока безрезультатная борьба с "водочным чертом", как окрестили получившийся напиток. В ХV в. случайно изобрели коньяк. После введения англичанами высоких пошлин на ввозимое из Франции вино поставщики стали выпаривать из вина воду и перевозить концентрат, который уже в Англии разбавляли водой. Но английские рыцари, попробовав привезенный в дубовых бочках напиток, сочли его приличным и без разбавления.

Жидкую пищу ели из деревянных или серебряных мисок, подаваемых по одной на двоих: так называемая еда на французский манер, распространенная даже в среде знати. Мясо клали на куски хлеба. С ХIV в. появились миски на одного, а мясо стали подавать на специальных гренках. Вилок не было. В ХII в. византийскую принцессу в Венеции осудили за использование этого экзотического для средневековых европейцев прибора. И в ХIV в. вилки еще считали разнузданной роскошью. Ложками тоже пользовались мало. Наиболее популярными были ножи и собственные пальцы. Руки даже в знатных домах обычно вытирали о скатерть.

Ели обычно два раза в день. Сохранилась средневековая поговорка, что ангелы едят раз в день, люди – два раза, а звери – три. К тому же питались нерегулярно, праздники сменялись постами, и недоедание было характерно для большинства людей. Но если пировали, то "по полной программе". На пире в Модене в 1347 г. из пирожных соорудили коня Константина Великого и военный лагерь из сахара. Из ноздрей коня лились вино и вода (из приспособлений под полом). Карлу IV и его супруге при проезде Италии преподносили позолоченные хлеба.

Стационарных помещений для питания – столовых в нашем понимании – в жилищах обычно не было. Для больших трапез использовали залы, в которых устанавливали разборные столы, потом убиравшиеся. Необходимые перегородки делали с помощью ковров. Ими же, как ширмами, делили большие помещения при наплыве гостей, которые часто для этих целей возили ковры с собой.

Иные, более разнообразные традиции питания были в Византии. Пища различных слоев населения здесь имела бóльшие различия. Существовали весьма дорогие виды хлеба из высших сортов пшеницы. Этот хлеб использовали также в церкви для причастия и давали больным как наиболее качественный. Существовали средние и грубые виды хлеба для бедных (его пекли в печах дважды, до испарения всей влаги, что делало его жестким, но он долго не плесневел). В домах знати кулинарное искусство ценилось весьма высоко. Роскошные обеды были обычным явлением у аристократов. Деликатесами в IV-VI вв. считались зайчатина, фазаны, начиненные рыбой. Перед пиром столы обычно опрыскивали благовониями, тщательно выбирали порядок подачи блюд. Широко применялись кулинарные рецепты Востока. Известны двойные сосуды, подогреваемые снизу. Аристократы использовали и вилки, именно из Византии позднее попавшие в Италию. Зато с ХIII в. в Византии исчезло производство стеклянной посуды и ее стали импортировать. Пиры, хотя и поскромнее, были распространены и в более бедных слоях византийского общества. Трапезам в Византии уделялось большое внимание. Застольем отмечалось любое событие – от рождения ребенка до выборов патриарха в доме. Еда без удовольствия прощалась только монахам. Но римский обычай возлежать при трапезах ушел в прошлое. Сидели на табуретах, сундуках, складных стульях.

Весьма популярными в Византии были мясные блюда, в том числе окорока и колбасы, хотя копчености считались грубой пищей. Мясо чаще ели в деревне, используя, для экономии, старых и больных животных, что нередко вело к отравлениям. Приправляли мясо, как и в остальной Европе, горчицей и чесноком. В рацион входили также сыр, яйца и молоко. Молочные продукты были распространены меньше, но знали и молоко, и простоквашу, и пахту. В крестьянских хозяйствах обычно держали по 3-4 коровы, но чаще – на мясо. Много потребляли овощей, часто по-особому приготовленных. Любили острые блюда, соленья. Фрукты ели свежими и сушенными. Сахар завозили из Александрии и Кипра. Он был дороже изюма и считался в ХIV-ХV вв. лекарством. Существенным дополнением к пище, как и в других южных странах, было вино, причем не только виноградное, но и яблочное, грушевое, из кизила, гранат, зерна (от варваров). Женщины обычно разбавляли вино водой, мужчины добавляли пряности. Известен рецепт порошкового вина, которое готовили в одном из монастырей: хорошее вино в течение 7 лет высушивали на солнце до порошкового состояния. Его обычно брали в дорогу в полотняных мешочках и для утоления жажды разводили в воде. Из сладостей известны торты из муки, пирожные.

В пище рядовых византийцев преобладали ячменный хлеб и вино, разбавленное теплой водой. Основная еда была в завтрак: обычно – вареная рыба, сыр, бобы, капуста. Во второй раз ели вечером: хлеб, овощи, вино. Вероятно, по сравнению с Римом стало больше овощных блюд, которые из-за обеднения населения заменяли более калорийные продукты. Часты были жалобы на недомогания и сладость. Вообще, пища стала ближе мусульманскому Востоку, но было меньше сладостей и много вина.

Особенностью византийской кухни было разнообразие употребления простой воды: к столу подавали просто прохладную свежую воду ("новую воду"), кипяченую воду, иногда с добавлением тмина, перца и аниса. Вода умеренной температуры использовалась для разведения вина.

МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ в средневековую эпоху была развита слабо. Не только в сельской местности, но и во многих городах не было врачей. Редкие больницы, в которых нередко лежало по несколько больных на одной койке, обслуживались монахами и монахинями, не имевшими специальной медицинской подготовки. Лечили больных чаще молитвами, причащением, святой водой, Применялись и травы, но собранные обязательно с молитвами. Многие методы пришли от древних традиций, из язычества. Например, делали свечи по росту или весу больного; плаксивость ребенка лечили протаскиванием его через яму с двумя входами (лечение земной силой – от древних аграрных культов). Широко практиковалась уринотерапия (лечение мочой). Известно впечатление арабского путешественника о методах лечения европейских лекарей времени крестовых походов. К нему, узнав, что он разбирается в медицине, обратился рыцарь с нарывом на ноге. Я, писал путешественник, посоветовал ему примочки и нарыв стал подсыхать. Но пришел франкский лекарь и спросил рыцаря, как он хочет: умереть с двумя ногами или жить с одной. Тот, естественно, согласился на второе, и начали рубить больную ногу, но неудачно и несчастный, очевидно, от болевого шока умер. Женщине, больной "сухоткой" араб посоветовал диету, но опять франк заявил, что этот неверный ничего не понимает, и поставил свой диагноз: в больную вселился дьявол, которого надо изгнать. Женщину обрили, на голове сделали крестообразный надрез и посыпали его солью. В мучениях несчастная умерла, а я, завершает путешественник, уехал от них, узнав много интересного. Императора Сигизмунда Люксембургского, уже в ХV в., лечили от отравления, подвесив на 24 часа за ноги, чтобы яд вытекал из глаз, ушей, рта, носа. Он все выдержал и тем подтвердил "эффективность метода".

Но все же медицина развивалась. С конца ХII в. появились частные больницы. Тогда же в городах стали основывать и больницы для "своих" бедных (то есть только для законных жителей данного города). С ХIV в. отмечены коммунальные больницы, но только для бюргеров, плативших специальный взнос. Иногда такие больницы владели землями и деревнями.

Более организованным было медицинское обслуживание в Византии. В Константинополе ХII в. в больнице было 5 отделений, в том числе гинекологическое на 50 коек. На каждое отделение приходилось по 2 врача. Они принимали и приходящих больных. Врачи имели бесплатные квартиры, но им запрещалось заниматься частной практикой.

За редким исключением в средние века были известны практически все существующие и теперь людские недуги. Помимо эпидемических – чумы, холеры – известны и хронические болезни, такие, например, как пародонтоз и кариес¹. В ХII в. был описан грипп. Весьма распространены были болезни суставов.

Научные исследования были развиты слабо. Латеранский собор 1139 г. запретил монастырским врачам делать операции, а в 1163 г. появился церковный рескрипт о запрете преподавания хирургии из-за ее вмешательства в Божьи тайны. Эти запреты, кстати, способствовали появлению светских врачей. В деле организации гражданской медицины много сделал император Фридрих II Штауфен Он поддержал Салернскую школу врачей (в Сицилии), дал ей Конституцию (Устав), согласно которой медицинское образование состояло из предварительного трехлетнего обучения общим наукам, затем пятилетнего изучения медицины по Гиппократу, и Галену и года работы под руководством опытного врача. Весь этот курс завершался испытанием перед особым советом салернских магистров. Также определялась норма платы за лечение в городе и вне его, оговаривались бесплатные советы неимущим. В особом списке в Салерно регистрировались аптеки; частным лицам запрещалось изготавливать лекарства, любовные напитки и яды. Но его интерес к медицине был адекватен нравам того времени. Например, в одном из медицинских экспериментов Фридрих II обильно угостил двух людей, затем одного уложил спать, другому приказа бодрствовать, а через некоторое время распорядился умертвить обоих, вскрыть им желудки и установить, в каком случае пища была усвоена лучше. Другой опыт Фридриха носил более отвлеченный характер. Усомнившись в наличии у человека души, он запер одного несчастного в плотно запечатанном ящике. Когда ящик вскрыли, то обнаружили в нем лишь тело, но душу не нашли, из чего венценосный экспериментатор сделал вывод: если у человека и есть душа, то она умирает вместе с телом. Эти сомнения и эксперименты Фридрих углубили и до того острый конфликт императора с папами, и император был даже на время отлучен от церкви.

ОДЕЖДА. В Византии в раннем средневековье наметилась бóльшая, по сравнению с Римом, строгость. Одежда стала более закрытой. Основными остались льняные или шерстяные туники и плащи. Но туники опускаются до самых лодыжек. Появляются длинные рукава. В эпоху Юстиниана (VI в.) "золотая молодежь" любила носить рукава, очень узкие у запястья и сильно расширенные к плечам, что подчеркивало физически развитое тело. Вообще, одежда следовала контурам человеческого тела, а чрезмерная пышность осуждалась. У мужчин в моду входят штаны. Хотя еще Гонорий (начало V в.) издал указ, запрещавший носить эту одежду, несовместимую, как сказано, с понятием "римлянин", запрет этот успеха не имел. Большое значение придавалось мужской одежде, ибо она отражала общественное положение в большей степени, чем женская. И если меровингские короли носили льняные рубахи и ездили на телегах, запряженных волами, византийские императоры пребывали в золотых одеждах с драгоценными камнями. Парадные одежды императоры едва носили из-за их тяжести. Но, в целом одежда, оставалась дешевле пищи.

Одежда в Византии строго соответствовала социальному статусу. Главным признаком императорской одежды оставался красный цвет, прежде всего – обуви (сапожек, сандалий). При этом красный цвет сочетался с белой парчой. Признаком принадлежности к знатному роду были и златотканные одежды. Головные уборы и цвет обуви также определялись статусом, особенно в среде чиновников. Но, в целом, одежда стала беднее, чем в античную пору.

Обувь в Византии также становилась более закрытой, напоминавшей военную, и узкой. У молодежи особо модной становилась гуннская обувь с загнутыми носами. Известный оратор Иоанн Златоуст советовал модникам, боявшимся запачкаться, носить свои сапоги на шее или на голове. Пурпурную обувь, как и одежду, могли носить только императоры, а если ее одевали другие, это расценивалось как претензия на престол.

В средневековой Западной Европе мода регламентировалась различными постановлениями¹. В ряде законов запрещалось недорянам носить бархатные и шелковые одежды и т.п. Даже длина носков обуви строго регламентировалась.

В раннем средневековье одежду обычно шили из льняных и шерстяных тканей. Шелк был привозным и потому дорогим. Знать предпочитала одежду из одного куска ткани, в котором вырезали отверстия для головы и рук. Шитую одежду со швами римляне считали признаком варварства. Костюмы для правящего сословия шили из тканей преимущественно ярких цветов: синих, зеленых, пурпурных; среди низов были распространены серые, коричневые одежды. Желтые ткани обычно не использовались в одежде, ибо этот цвет считался цветом измены и ненависти. Вообще, каждому цвету придавалось символическое значение: белый – чистота, вера; черный – скорбь, верность; голубой – нежность. Целиком красную одежду – цвета крови – носили в средние века только палачи. В отличие от греков и римлян, средневековые европейцы обязательно носили штаны, из которых наиболее модными были штаны красного цвета. Вообще, красный, багряный цвет был очень популярен в одежде знати из-за яркости.

Распространение христианства способствовало закрытости одежды, оставлявшей открытым только лицо. В ранней Византии для парадной одежды стали использовать более плотные, чем в Риме, ткани, с богатым рисунком. Тело рассматривалось как подставка для великолепных, негнущихся тканей. Западноевропейский костюм IХ-ХII вв. был у́же византийского, строгий, без украшений и в мужской, и в женской одежде¹. До ХlV в. мужчины носили платья или длинные рубахи, причем мужские, в отличие от женских были более короткими, особенно у простолюдинов. У важных, значительных людей платье доходило до щиколоток.

В ХIII-ХIV вв. научились кроить и фасон перестал зависеть от ширины ткацкого станка. С этого времени, то есть с наступлением готической эпохи и начинается европейская мода. Формы одежды стали более изящными и удлинились, приобретя вытянутые и облегающие пропорции, к большому неудовольствию моралистов и проповедников. Тогда же появились первые законы против роскоши, ограничивавшие пышность одежды вассалов в сравнении с сеньорами. Покрой приобрел сословный характер, причем мужчины превзошли женщин в фантазии. Основой верхней одежды у них в ХII-ХVI вв. были сшитые из плотного сукна или замши кальсоны². Они плотно облегали ноги, а свержу тесемками прикреплялись к жилету. Поверх иногда надевали короткие штаны. Рыцари с ХIII в. поверх доспехов стали одевать рубахи без рукавов, открытые ниже пояса спереди и сзади, не стеснявшие движений всадника. Возможно, их заимствовали у арабов крестоносцы из-за преимуществ на поле боя. Они не давали блестеть и нагреваться доспехам на солнце, и на них можно было нашивать гербы, указывавшие на принадлежность рыцаря. Женская мода развивалась в более традиционном направлении. Платья оставались закрытыми, с широкими юбками. Облегающие лифы, если и имели вырезы, то были закрыты вставками, кружевами. Тугие корсеты были призваны не столько подчеркнуть, сколько скрыть особенности женского тела. В женском костюме сильнее сказывалась церковная мораль. В ХIII в. появились первые вшивные рукава на парадной одежде. Первоначально их пришивали лишь на одетый костюм и перед снятием отпарывали, ибо одежда сбыла столь облегающей, что снять ее иначе было невозможно. В это время возникли основы многих типов современного костюма. Затем, в эпоху Возрождения, в ХIV-ХVI вв., со складыванием национальных государств, в одежде усиливаются и национальные элементы.

Нижнее белье и чулки в Западной Европе появились с ХIII в. Но до ХIV в. сохранялся обычай спать голыми. Тогда же, в ХIII в., появилась бумазея – смесь льна и хлопка. В ХII в. придумали пуговицы: металлические, кожаные, костяные. Первоначально они служили отличительным знаком костюма знати. Часто их делали из фрагментов драгоценных камней и пришивали намного больше, чем было петель на одежде. Низы довольствовались завязками, застежками и ставшей потом модной шнуровкой. В ХIII-ХIV вв. в Германии и Скандинавии появились рукавицы. Первоначально их носили воины. Затем они превратились в символ власти и роскоши. Епископы, например, носили перчатки из золотых нитей, священники рангом пониже – белые нитяные (символ чистоты). Простые смертные – перчатки из оленьей, телячьей и овечьей кожи.

В рыцарской среде манипуляциям с перчатками придавалось большое значение:

• пожать руку, не снимая перчаток, означало оскорбление;

• вручить перчатку – признание, что ее владелец стал вассалом того, кому отдал в перчатку "залог";

• бросить перчатку на землю перед кем-либо или послать ее кому-либо – вызов на дуэль;

• если перчатку дарила дама, это было знаком величайшей милости. Такой дар, как символ верности, рыцарь обычно носил в специальном мешочке на шее.

В античном мире, как и теперь, перчатки служили для защиты рук. Одиссей у Гомера в перчатках рвал сорную траву. У римлян были специальные перчатки для того, чтобы не обжигать пальцы о горячее мясо во время трапезы.

Аристократические одежды изготавливались из большого количества тканей и дополнявших их украшений, что было призвано демонстрировать роскошь и мотовство. Они не создавали физических удобств и, наоборот, подчеркивали, что носящий их далек от повседневных забот. Многообразие и пестрота тканей, отделка одежд бубенцами, фибулами, зубцами, другие новшества готической эпохи вызывали возмущение среди духовенства. Автор одной их хроник времен Столетней войны писал: "Бог послал эту напасть [войну] на нас за наши грехи, потому что тщеславие Франции было велико и несообразность одежды и разного платья переходила от одной крайности в другую: одни носили платья, имевшие вид зубчатого лоскута, до того короткие, что если одетый в него нагибался, то стоящие сзади могли видеть его панталоны и то, что ими прикрыто. И панталоны были так узки, что надевать их без посторонней помощи было невозможно. Другие одевались как женщины в длинные платья со множеством складок и в штаны, одна половина которых была не похожа на другую... так, что эти люди были похожи на шутов". Обычно одежда была трехслойной: на нижнюю, нательную рубаху надевалось среднее платье, у женщин стягивавшееся на теле шнурками, а поверх – верхняя одежда – платье у женщин и куртка с панталонами (трико, кальсоны) у мужчин.

На рубеже ХV/ХVI вв. в Западной Европе весьма популярной была бургундская мода, иногда называвшаяся "петушиной": с помощью стягивания одежды на бедрах, приталивания украшенным поясом и подкладок для увеличения груди у мужчин создавался "атлетический" силуэт с широкой, раздутой грудью и узкими бедрами. Мужчины носили короткие куртки с разрезами на рукавах и вырезами на груди. Штаны были длинными, облегающими (трико); их клирики клеймили за бесстыдство. Пояса, часто украшенные драгоценностями, носили приспущенными на бедрах. Плащи у молодых были короткими, у пожилых – длинными. Женщины одевались в плотнооблегающие платья с глубокими вырезами на груди и спине. Поверх надевали отороченные мехом безрукавки. Для улицы предназначались длинные плащи.

Обувь у господ была мягкой, но модницы из желания казаться выше, носили туфли на толстой подошве, достигавшей иногда до 30 см, в таких случаях они не могли передвигаться без посторонней помощи. Привилегией мужчин-дворян с ХII-ХIII вв. были сапоги, причем парадные часто имели столь длинные носы, что их загибали вверх и подвязывали к коленям, а иногда – к поясу. При поражении от турок под Никополем в 1396 г. рыцари срезали такие носы, чтобы было удобнее бежать. У бургундцев помимо туфлей с такими носами распространились коротконосые, с тупыми носками ("коровьи морды", в противоположность длинным "чертовым мордам"). Простой народ довольствовался башмаками, порой на деревянной подошве.

ВНЕШНИЙ ВИД. Сохранилось датированное V в. описание облика знатного франка со свитой. Молодой принц был одет в багряный плащ, покрывавший белую с позолотой тунику. У слуг-воинов ноги до щиколоток были в меховой обуви со шнуровкой, тесно прилегавшая пестрая одежда едва достигала обнаженных колен, рукава покрывали лишь верхнюю часть рук. Поверх они были покрыты зелеными плащами, обшитыми темно-красной каймой; мечи свисали на подвешенных к плечам ремнях и были прижаты к талии, охваченной широким кожаным поясом, украшенным клепкой (гвоздями). Левые руки их защищалась белыми щитами, золоченными посредине. Отличались франки рыжеватыми волосами, спадавшими с макушки на лоб, с сероголубыми глазами, выбритыми щеками и тщательно расчесанными усами.

В раннем средневековье красивыми считались высокие женщины с золотыми локонами, темными, но несросшимися бровями и тонкой талией. Согласно этикету, женщины должны были ходить мелкими шажками, опустив глаза, слегка наклонив голову. К ХV в. мода на золотистые волосы сохранилась, и модницы обычно их осветляли, сидя ежедневно течение нескольких летних месяцев под лучами солнца на крышах домов, распустив волосы и смачивая их раствором уксуса. Так как красивым в ХV в. считался высокий лоб, волосы над ним выбривали на ширину двух пальцев. В ХVI в. появилась мода на узкие брови и их стали выщипывать. В Византии это делали и раньше. А в ХV в. тем же стали заниматься и парижские щеголи, которые к тому же пудрили лицо, душились и держали в молоке лицо для пущей белизны. Волосы обрезали по мочки ушей, спереди оставляя челку.

С варварских времен у германцев были распространены длинные волосы и бороды. Но молодые по римскому обычаю стриглись и брились. Обычай первой стрижки приравнивался к христианскому крещению и того, кого стригли и того, кто стриг. Каролинги брились, оставляя только усы. Окладистые бороды появились вновь с начала II тыс. Но в ХI-ХII вв. в Западную Европу вернулась мода на бритье и короткие волосы, в том числе у солдат и крестоносцев. Против бород активно выступила церковь, запретив ее ношение всем клирикам. Мода на бороды как признак достоинства светских мужчин возобновилась лишь в ХVI-ХVII вв. Бороды, как и перчатки у дворян, имели свою символику. Как и длинные волосы у женщин, они подчеркивали половую принадлежность, возраст, состояние свободы и мужскую силу. Состригание – символ социального контроля, подчинение порядку. Пренебрежение уходом за бородой или сбривание свидетельствовало, что человек не в согласии с собой или обществом. Бритье рассматривалось так же как обновление духа, было символом божественного покаяния и сексуального отречения (ангелы, священники – бритые). Принудительное бритье – наказание. Три волоса из бороды прикладывали к грамоте в знак крепости. Сжимать бороду в своей руке – символ просьбы. Длинная косматая борода – символ скорби или наказания. Вообще, мода на бритье в средние века – от христианства.

В женскую среду в эпоху развитого средневековья проникла парфюмерия. Увлечение ей было особенно велико в Византии и Италии, где во время праздненств натирали благовониями и обливали духами даже мулов. Именно тогда в богатых домах появились особые комнаты, в которых был специальный туалетный столик с зеркальцами, шкатулками, коробочками. В Венеции даже выработалось особое платье для таких комнат – пеньюар. Лицо женщины часто покрывали толстым слоем косметики, щеки нарумянивали (по византийской моде).

Во внешнем виде византийцев поначалу сохранялись римские традиции. У мужчин оставались короткие прически. С VI в. в моду вошли не короткие, как прежде, а пышные, расчесанные надвое бороды (об усах единого мнения нет), а также длинные сзади волосы – гуннский манер. Их стригли только при трауре или после судебного осуждения. Ходить стриженным – удел шутов и фокусников. Но в ХIV в. многие стали брить бороды по образцу латинян¹. У женщин волосы, естественно, оставались предметом особой заботы. Нередки были целые шатры и башни на их головках, что вызывало нарекания духовенства. Но эти прически были, вероятно, все же скромнее римских, ибо ничего не сообщается о модных в Риме металлических каркасах, светлых париках. Необходимой деталью женского туалета, не без влияния христианства, были покрывала, ниспадавшие с головы на плечи и почти скрывавшие лица. Сбросить покрывало на плечи и обнажить голову считалось верхом неприличия и могло сойти лишь актрисе. Но зато ткани женского костюма стали более яркими. Впрочем, это относится и к мужской одежде. В IV-VI вв. среди аристократов были очень популярны ткани, расшитые целыми картинами из фигур людей, животных и растений.

Непременной принадлежностью богатого женского туалета были украшения из жемчуга, драгоценных металлов и камней. Не очень отставали и мужчины. Даже военная одежда украшалась золотом и другими драгоценностями. Те из женщин, кто был победнее, довольствовались подделками, а также изделиями из бронзы и меди. В драгоценностях ходили даже в бани, хотя там их нередко воровали. Надо, однако, отметить, что основная масса украшений была тяжела и неудобна, не отличалась изяществом. Нередко тяжелые серьги приводили к деформации ушей.

Широко применялись в Византии различные косметические средства. Особенно популярными были румяна для лица и розовое масло для тела. Это было связано и с уровнем медицины, унаследовавшей знания Востока. Много косметики употребляли для борьбы с морщинами. Кожу предохраняли от морозов и жары разными маслами. Были специальные мази против выпадения волос и т.д. Мази, бальзамы, перевязочные средства были даже у солдат.

ДОСУГ, ЗРЕЛИЩА. В Византии, где в раннем средневековье города сохранили свое значение, досуг был разнообразнее, чем на варварском Западе. Горожане свободное время проводили в лавках брадобреев, харчевнях. Молодежь устраивала вечеринки в складчину, часто приглашая на них актрис и женщин легкого поведения (участницей таких развлечений была, вспомним, и будущая императрица Феодора). В портиках зданий (галереи пред входом) играли в шашки и кости, там же обычно помещались многочисленные книжные лавки.

Частыми в городах были выступления акробатов, эквилибристов, шутов, танцовщиц, возничих ипподромов. Значение театра постепенно падает. Лишь в VIII в., в эпоху иконоборчества, отношение к театру было более лояльным из-за высмеивания на сцене жизни монахов и монахинь. Одежды актеров, особенно актрис, их движения и жесты отличались откровенной эротичностью, что вызывало многочисленные нарекания моралистов и негодование духовенства. Тем более что, временами, зрителям предлагались и вовсе пикантные зрелища: обнаженные купальщицы плавали в бассейнах театров. С усилением влияния церкви на повседневную жизнь подобные развлечения, естественно, изживались. Зато театральность перешла в церковную службу.

Самым популярным зрелищем в Византии уже с V в. были конные бега. Они пришли с Востока и быстро завоевали симпатии византийцев, тем более, что христианство способствовало изживанию самого массового развлечения предшествующего времени – гладиаторских боев. Программа бегов была насыщенной. Обычно проходило 24 заезда, в перерывах выступали шуты, акробаты, танцоры, устраивались забавы с медведями. Особым искусством считалось выступление на только что побежденных лошадях. Стремясь одержать победу, возничие сбивали колесницы соперников, стараясь делать это перед императорской ложей. Возничих боготворили. Им воздвигали памятники, посвящали эпиграммы. Одному из возничих отлили памятник из чистого золота (тогда как Юстиниану – лишь памятник из бронзы).

Из зрелищ наиболее ценились связанные с риском, особенно акробатические номера: на канате, на острие мачты. Когда один акробат сорвался с мачты и погиб, успех выступления был необычаен и со зрителей собрали дополнительные деньги. Но зрелищ не хватало. Даже в Константинополе ХIII в. народ сбегался поглядеть на жирафа, которого водили по улицам. Дефицит развлечений порождал казусы. Так, император Никифор Фока (Х в.) для поднятия своей популярности среди жителей Константинополя, недовольных ростом цен, решил показать рукопашный бой, но не предупредил собравшихся на ипподроме зрителей, что это – игра. И когда зрелище началось, зрители в панике бежали с трибун, давя упавших.

Оставались популярными и азартные игры, особенно игра в кости, которую даже запретили на Кипре в 1350 г. К концу византийской истории стали играть и в карты, на которых были изображены мифологические и исторические герои: Афина, Гера, Гектор, Александр Македонский, Карл Великий.

Основным видом средневековых развлечений в Западной Европе были танцы, распространенные во всех слоях общества и связанные со светской инструментальной музыкой. Но развитию танцевального искусства, обогащению репертуара и совершенствованию исполнительного мастерства способствовали профессиональные танцоры (жонглеры, шпильманы, скоморохи), опиравшиеся на хорошее знание народных танцевальных традиций. Эти бродячие артисты усложняли танцевальную технику акробатическими элементами, требующими специальной подготовки. В конечном счете, к их искусству восходит балет.

Первенство в танцах в силу природной гибкости и пластичности принадлежало женщинам. Для женских плясок были характерны разнообразные движения рук. В странах Востока выработался особый "язык рук", хорошо понятный зрителям. И в Европе, в условиях привычки к ритуальным жестам, руки танцовщиц говорили о многом. В плясовой жестикуляции важную роль играла специальная праздничная одежда с очень длинными рукавами, расширявшимися книзу; ими эффектно взмахивали, как крыльями. Рукоплескания во время плясок имели не только музыкально-ритмическое, но и магическое значение. Поэтому духовенство их осуждало как явно языческий обычай.

С неистовыми, зажигательными плясками танцовщиц резко контрастировали танцы в высших слоях общества. Хотя в них, в основном, были те же элементы, но исполнялись они сдержаннее, в соответствии с этикетом: под звуки виолы или арфы, на которых играли юноши-менестрели, дама, одетая в блиó (верхнюю тунику) со свисавшими от рукавов декоративными полосами ткани мерно выступала, кружась и жестикулируя руками. Танцы сопровождали 1-2 музыканта. У профессионалов, в отличие от знати, применялась также волынка, малый орган (шарманка), барабан, флейта. Музыканты чаще играли стоя, расхаживая и приплясывая, реже – сидя. Нередко себе подыгрывали и сами танцовщицы.

Перед выходом они облачались в праздничную одежду, видоизменявшуюся с эволюцией моды. Подчиняясь христианским этическим нормам, даже акробатки, в отличие от античных, выступали в наглухо закрытых платьях. Они скрывали ноги, но, естественно, сковывали движения. В Х-ХI вв. танцевали в просторных приталенных блузах с рукавами, сильно расширенными к обшлагам. Сверху накидывали большое головное покрывало с вышивкой. В начале ХII в. появилось облегающее верхнюю часть туловища блио с широкими книзу и длинными, почти до пола, рукавами. Позднее в ХII в. акробатки выступали в элегантных платьях (кóтта), перехваченных тонким пояском; облегая туловище, они имели широкую складчатую юбку, иногда со шлейфом и очень узкие рукава. В ХIII-ХIV вв. вошли в моду приталенные со шнуровкой узкие платья, подчеркивавшие изящество и грацию танцовщиц. Танцевали в одеяниях из легких эластичных тканей ярких цветов: красных, синих, зеленых, узорных златотканных.

Отличались разнообразием и прически. В ХII - начале ХIII в. плясами с распущенными волосами, перехваченными налобной повязкой или обручем, иногда волосы заплетали в одну или несколько кос. С ХIII в. косы стали укладывать над ушами в виде баранки, оставляя открытой шею. К концу ХIII в. волосы зачесывали надвое и укладывали над ушами, стягивая сеткой.

Отношение к танцам в обществе было различным. Моралисты не отличали танцовщиц от любострастных куртизанок: женщина, пустившаяся в пляс – заведомая бесстыдница. Сохранились многочисленные изображения, на которых танцующие женщины символизировали различные пороки и даже сопровождали грешников в ад. Непокрытые распущенные волосы и искусные прически клирики сравнивали с языками адского пламени и считали одним из средств дьявольского соблазна. В Европе существовало поверье, будто злая сила ведьм заключалась в их прекрасных волосах; считалось, что простоволосые женщины вызывали многие бедствия: гнев домового – покровителя домашнего очага, болезни людей, падеж скота и неурожаи. Отсутствие головного убора – одна из примет нечистой силы (русалки, кикиморы). Но надо заметить, что пляски с распущенными волосами – не каприз "веселых блудниц", а традиция, восходившая к древним магическим действам: опасались, что наличие узла или чего-либо стягивающего на голове отрицательно скажется на эффективности обряда. С ХV в. из профессиональных представлений в быт проникли парные танцы.

Но не только танцами славились жонглеры. Они занимали особое место в тогдашнем мире. Социальное происхождение их было различным: из разорившихся крестьян, ремесленников, расстриг-клириков, бродячих студентов, обедневших дворян. Блюстители нравственности, особенно из церковных кругов, порицали их за беспутство и бродяжничество, постоянно грозили отлучением от церкви и не допускали к причастию, не разрешали хоронить в освященной земле. Это объясняется несвязанностью бродячих артистов с официальной идеологией, близостью к народным, демократическим нравам. Артисты были исполнителями, а часто и авторами всевозможных пародий: и на разные стороны тогдашней жизни, и на людей, как по их социальным группам (дворяне, клирики и т.д.), так и персонально. Порой эти пародии были довольно жестокими и обидными: врач или клирик в виде осла, студент – обезьяна, пьяный – свинья. "Где Августин? – За кружкою. Где Бенедикт? – С подружкою". Вместо "Аминь" – "Опрокинь", не "Мир вам" – "Пир вам". Часто авторами пародий были ваганты. С пародиями были связаны шаржи, карикатуры. Естественно, все это не добавляло любви к артистам. К тому же в условиях средневековой корпоративности бродячий образ жизни вызывал подозрение сам по себе. Тем более, что такое положение артистов исключало повседневный контроль за ними, что тоже противоречило тогдашним нормам жизни.

Важным условием существования и выживания жонглеров были их организации. Обычно они создавались вокруг супружеской четы, тем более, что профессиональные секреты и традиции передавались, как и в цехах, актерами по наследству. Вокруг семейной пары группировались "вольнонаемные" актеры.

Тяготы бродячей жизни актеров компенсировались их огромной популярностью. Они поспевали и были желанны везде, где скапливался народ, сопровождали всякое праздненство: от коронаций и выборов пап до местных ярмарок и свадеб. Даже многочисленные священнослужители принимали их, особенно поощряли исполнителей гимнов о чудесах святых и знаменитых реликвиях. С нетерпением ждали их в замках, многие, особенно зимние месяцы, почти оторванных от внешних событий. С ХII в. жонглеры поступали на службу к рыцарям-трубадурам и труверам, вместе с ними странствовали от замка к замку.

При всем национальном своеобразии артистов их искусство, благодаря чувственной наглядности, было доступно зрителям любой страны. Для бродячих трупп не существовало языковых барьеров: музыка, фокусы, пантомима, номера с дрессированными животными не требовали перевода. Благодаря обоюдным контактам многих народов теряли локальные черты музыкальные инструменты. Особо интенсивный обмен шел в Европе. Французский историк Э.Фараль сравнил жонглеров с мотыльками, которые переносят с места на место цветочную пыльцу.

Среди развлечений видное место занимали игры. В ХIII в. в Париже и Новгороде была известна игра, похожая на хоккей – шар гоняли подобием клюшки. С того же времени известны санки с полозьями из лошадинных челюстей. Из них же – коньки, у которых с ХIII в. появились и металлические полозья. С ХIII/ХIV в. во Франции начали играть в кегли. Тогда появилась и игра в волан – с помощью дощечек перебрасывали шар с перьями. С ХIV в. в английской деревне появился футбол. С древности распространилась игра в кости. Ее популярность – в зависимости от случая, что вполне соответствовало средневековому миропониманию. Более изысканными стали появившиеся в ХV в. карты, в которых сохранился тот же принцип игры случая. Распространившиеся в ХI-ХIII вв. шахматы были игрой благородных.

Сохранились и языческие развлечения. Например, на Пасху – танцы, песни, состязания (как встреча весны в дохристанские времена). Это отмечалось даже в более богопослушной Византии.

Времени для развлечений и игр было много. Например, в городах на праздники приходилось до 260-280 дней в году. В основном праздники были церковными, но к ним приурочивались и светские, в том числе и государственные акты (коронации, уплаты сезонных поборов, а также ярмарки). В праздники допускались всякие бесчинства и непристойности, даже для монахов (ряженные в масках нападали на прохожих, пили в общественных местах). То же происходила и в карнавалы. Веселились в дни святых. Во Франции был, например, праздник "Шаривари": под окнами вдовца или вдовы, намеревавшихся вступить в новый брак, в предсвадебный день соседи били в котлы, сковороды, делали всякие пакости и продолжали это в день свадьбы.

Были популярны азартные игры¹. В ХIII в. в Лангедоке существовала специальная школа по обучению таким играм. Из игры в кости возникла игра в шары, а от нее – бильярд. Такие игры обычно запрещались. Для предотвращения их во Франции, например, распоряжением 1396 г. проигравшему разрешалось требовать возврата проигрыша в течение трех лет. Смотревших такие игры в игорном доме или лавке штрафовали. У пойманного с поддельными костями отрубали палец правой руки (или штрафовали). Но во многих городах разрешали те игры, где исход зависел не от случая, а от умения: шахматы, даже карты. Но карты, как изначальны азартные, чаще запрещали.

Вообще-то, в средние века был дефицит развлечений. Низкий уровень образованности требовал развлечений простых, прежде всего – зрелищ, жажда которых – одна из важнейших потребностей средневекового человека. Еще в конце ХVI в. в Кельне в течение 14 дней показывали крокодила за 1 шиллинг с человека, а в начале ХVII в. за те же деньги демонстрировали какую-то индийскую рыбу. Жажда зрелищ делала популярными и публичные казни. Но интерес, порой нездоровый, к казням вызывался и общей грубостью нравов, меньшей, чем теперь, чувствительностью, что определялось более суровым бытом: холодом в жилищах, темными из-за слабого освещения ночами, повсеместной охотой не только забавы ради или добычи пищи, но и для защиты от хищников.

От того же – низкий порог стыдливости. Существовал обычай приглашать гостя в свою супружескую постель, причем до ХVI в. могли спать голыми. В ХIV-ХVI вв. в торжественных процессиях, при встречах короля было принято участие обнаженных девушек в виде нимф. В германских землях существовал обычай одалживать дочь или жену знатному гостю для развлечения. Не отличалось нравственностью и духовенство. Известна крестьянская поговорка: "Попам незачем жениться, пока у крестьян есть жены".

К названным традициям примыкал и обычай пробных ночей, особенно распространенный в германских землях, более отдаленных от средиземноморской культуры, то есть более варварских. Чаще ему следовали крестьяне. Могло быть несколько проб. Известны они у бюргеров и дворян. Была даже поговорка: "Сначала ложе (после помолвки) – потом брак". Отвергнуть могла и дама (из-за отсутствия или недостатка мужских способностей); в этом случае честь не была затронута, ибо сохранялась девственность. Ведь главной задачей супружества было потомство.

С низким порогом стыдливости был связан и распространенный у королей и знати обычай раздевания и одевания в присутствии свиты. К этому же относились и традиции у знати подавать на стол целиком зажаренные туши, которые хозяйка разделывала за столом. И плевались в средние века где попало. В литературе советовали не плевать на стол, под стол, через стол, под ноги собеседника, перед высокопоставленным лицом. Это привычка была распространена, кстати, и в ХIХ в. Модно было, особенно в среде знати, ковырять в зубах без надобности.

Но постепенно порог брезгливости повышался. Например, уже в новое время распространилась традиция не есть с ножа. И не из-за опасения порезаться – в средние века так ели, а из-за стремления устранить из повседневной жизни напоминание о физическом насилии. Тогда же столовые ножи начали изготавливать такой формы, которая отличала их от боевых, охотничьих и кухонных.

Характеризуя средневековые нравы, нельзя упустить и такое явление, как проституция. Причина этой "древнейшей профессии" – подавление первобытных потребностей культурой (И.Блох). Оформление ее в Европе приходится на античные времена. Еще Солон организовал особые помещения для тех, кто отдавался за деньги. В Византии сохранилась античная форма – бордели, театральные и уличные, в кабаках со слугами-женщинами. Из Византии эти формы проникли к южным славянам, на Ближний Восток, в Западную Европе, особенно в Италию и Южную Францию, где было много городов. Ибо именно в городах обычно располагались такие заведения.

В мусульманском мире к проституции было более снисходительное отношение – жриц любви не собирали в специальные заведения, ибо еще Мухаммад говорил: "Женщина – это поле, куда можно ходить когда угодно и возделывать его любыми способами", даже во время поста. В иудействе и христианстве такого не было даже в мечтах (И.Блох).

В средневековой Европе, несмотря на господство религиозного мировоззрения, эта профессия не только сохранилась, но и развивалась. На заре средневековья один из отцов церкви Августин считал ее неминуемым злом, с которым надо мириться. Она была неустранима при строгой моногамии и жесткой морали, при наличии обширных групп холостяков (воины, студенты, подмастерья), которые поздно заводили семьи, при множестве бедняков, не имевших средств на семью и девушек без приданного.

Поэтому церковь терпела проституцию как неизбежное зло и требовала лишь контролировать этот контингент женщин. Им отводились особые дома, они должны были иметь отличия в одежде (чаще – особого цвета платки, вуали, шляпки). В Париже их заставляли, чтобы отличить от порядочных женщин, красить волосы. Нередко церковные организации сами содержали бордели, куда нехристиан не пускали.

В средневековой Европе каждый город имел соответствующее заведение, что, как считалось, оберегало от соблазна и насилия честных девушек. Когда Людовик IХ попытался покончить с проституцией, парижане стали возмущаться, ибо теперь их жены и дочери не будут в безопасности. Уставы борделей запрещали прием священнослужителей и студентов, но обычно это касалось лишь клириков. Ибо обычно вновь принятые в университеты оплачивали совместное посещение заведений. С ХIII в. городские бордели обычно становились государственными учреждениями со своими уставами. Проституток в них берегли, запрещали работать бесплатно, брали налоги, иногда лечили; официально зарегистрированных пускали в церковь. Во многих городах проститутки создавали свои корпорации с уставами. В Лейпциге, например, они участвовали в торжествах вместе с другими корпорациями. Случалось, за долги мужей в бордели отправляли их жен или дочерей, но предпочитали в проститутки принимать иногородних. Цены за услуги были низкими (близость с четырьмя "девушками" равнялась примерной стоимости одного яйца). Лишь эпидемия сифилиса в ХVI в. снизила популярность борделей, как, кстати, и общественных бань.

Много проституток было, естественно, в войсках. Карл Смелый, герцог Бургундии привлекал их даже к осадным работам, давал знамя. Но общее отношение к проституткам – презрительное. Отсюда – требование носить одежду с огромным декольте, разрезами почти до бедер, что отмечено с ХI в. Раскаявшихся проституток принимали в монастыри, учили ремеслу. Считалось, что на взявшего в жены проститутку распространялась Божья благодать. За это с 1198 г. отпускали грехи.

Деятельность проституток рассматривалась как вид поденного труда. По закону императора Фридриха II Штауфена насилие к проституткам запрещалось. Наказывать тех, кто продавал себя за деньги, считалось жестокостью. За защиту проститутки обычно платили городскому палачу.

Палач, кстати, тоже особая фигура средневековья. Он отражал сакральный (священный) характер казни, которая с древности была связана с жертвоприношением. Лишь с ростом культуры благоговение и священный ужас перед казнью уступаем место страху и отвращению. Но умению рубить головы учились, как и всякому ремеслу. "Хорошая работа" вызывала одобрение толпы.

ОТНОШЕНИЕ К ТРУДУ. Уже в древнегерманское время труд принижался, военная деятельность считалась важнее и почетнее. В раннем средневековье основным был труд земледельца. Но и он считался низким, занятием зависимых людей, сервов. Труд был необходимым, но неуважаемым, не он – цель жизни. Не он создает богатство, а наследование, дарение.

Большинство ремесел в раннее средневековье считались "низкими". Их осуждала церковь, в чем сказывались, с одной стороны, остатки первобытных табу крови, нечистого, денег, с другой стороны, подозрительность к неземледельческим занятиям у потомков крестьян, а также влияние характерного для античности презрения к труду как к занятию рабов. Предубеждение против роскоши и разврата вело к осуждению жонглеров, содержателей постоялых дворов и ткачей, враждебность к жадности – к осуждению купцов, адвокатов, нотариусов и судей, обвинения в чревоугодии – к осуждению поваров; солдат осуждали за грех гордыни и жадности; не умевших трудиться здоровых нищих – за лень.

Вообще, докапиталистическим обществам было чуждо стремление к ежедневному труду, разве что для добычи хлеба насущного. Но не для накопления состояния. Для этого привычны были иные пути: придворная или военная служба, наследство, ростовщичество, алхимия. Поэтому купцов не любили: крестьяне не доверяли, знать завидовала. Хотя еще Августин заметил, не следует все грехи относить на купцов, но стремление к наживе – само по себе – грех. Особенно доставалось ростовщикам. В 1179 г. lll Латеранский собор запретил христианам заниматься ростовщичеством, что повысило роль евреев, которым религия не запрещала эту деятельность. В реальной же городской экономике ростовщичество было необходимо. Так традиции и христианство усилили роль евреев в Европе, что способствовало и антисемитизму.

Перелом в отношении к труду начался на грани Х/ХI вв., что было связано с подъемом городов и развитием самостоятельного ремесла. С появлением новых профессий постепенно сокращается число неугодных занятий – учитывалась их польза. Постепенно повышался престиж труда. Профессиональная мораль распространилась даже на публичных женщин: если их ремесло осуждалось, то получение платы за проституцию – нет. Постепенно каждое ремесло обрело себе патрона в лице святых. То есть церковь, ранее разделявшая пренебрежение феодалов ко многим профессиям, в ХII-ХIII вв. признавала новые реальности. "Золото благороднее земли, значит ювелир почтеннее виллана". И если раньше церковь рассматривала труд как покаяние за прегрешения, теперь складывается церковная концепция труда как средства самообеспечения и активного спасения души. Особенность городской ментальности – стало нестыдно богатеть. Богатый горожанин (мастер, купец) уже не принижен, как раньше. Он "делает себя сам". Для него – книги, словари. Именно он способствовал преодолению в Европе традиционализма и архаики.

Но оставалось и презрение к профессиям. В немецкие цехи, например, не принимали детей палачей, живодеров, могильщиков, банщиков, цирюльников, пастухов и сутенеров.

Реабилитация купца происходило постепенно. С ХII в. торговать можно, если при этом затрачивался труд, то есть труд купца стал приравниваться к ремесленному. Но только, если он не стремился к наживе. То есть труд – дело совести купца. Но нажива и стремление к ней – еще грех. Фома Аквинский писал: "Торговля заключает в себе нечто постыдное". Но он же: "Торговля не обязательно сопряжена с грехом". Купца с ХIII в. стали допускать к покаянию, если его цель – не нажива, а удовлетворение нужд. В ХIV в. о пользе торговли писали юристы. А в ХV в. уже и богословы: богатство некоторых людей может быть угодным Богу. Но апология богатства в ХV в. принадлежит уже людям нового мышления – гуманистам: "Удачная коммерция угодна Богу" (Морелли).

Уже с ХIII в. купцы занимали все более значимое место. Они учили иностранные языки, для них писались словари, в том числе и даже русские. Из потребностей счета они ввели знак "0". Появились особые "счета Бога", куда вносились пожертвования купцов. Возникло время купцов: единый Новый год с 1 января – дня обрезания Христа. Собственно, уже в идее Чистилища проявился купеческий подход: подсчет добрых дел. В том, что к концу средневековья Западная Европа стала обгонять другие регионы – заслуга купцов.

В ХIII в. утверждается идея разделения труда между людьми, работающими своими руками и людьми, трудящимися благодаря своей интеллектуальной выучке, что отражало складывание слоя интеллектуалов. Людей умственного труда стали называть доктор, магистр, философ. Они – наднациональны, часто переезжают. Поначалу, правда, их образ жизни близок к клирикам: получив университетское образование, они, как правило, были холостыми.

ОТНОШЕНИЕ К ВОЙНЕ И МИРУ. В раннем христианстве преобладали пацифистские идеи, но с гибелью Рима церковь стала оправдывать справедливые войны, а пацифизм оказался на периферии ее интересов. Миряне до ХI в. войну считали нормальным состоянием, которое обеспечивает сохранение и увеличение богатств, а мир – временным, нежелательным перерывом между войнами. Но с ХI в., в связи с хозяйственным подъемом, ростом городов, восстановилось церковное представление о войне, как о грехе, зле. Справедливой считалась лишь война во славу Бога. При этом церковь исходила из прагматичного представления: коль рыцари не могут обойтись без войны, пусть искупают вину за убийство защитой церкви. Война стала способом спасения души, особенно во время крестовых походов. Папа Урбан II говорил: "Пусть тот, кто был разбойником, теперь станет Христовым воином... Пусть те, кто был наемником за несколько серебряных монет, теперь достигнут вечного вознаграждения". На рубеже ХIII-ХIV вв. под влиянием городов даже феодалы стремились показать себя миролюбивыми, маскируют свою агрессивность.

РОЛЬ И МЕСТО РЕЛИГИИ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ. Несмотря на массовое распространение христианства в Византии уже в V в., восприятие его долго оставалось поверхностным, особенно в эпоху Юстиниана. Чтению Библии предпочитали игру в шашки или кости. К обрядам относились небрежно. Сохранилась вера в магию и колдовство. В церквах встречались с родственниками, обсуждали повседневные дела. Было издано даже специальное распоряжение, требовавшее, чтобы женщины во время богослужения молчали. Венчание в церкви, распространившееся с IХ в., обязательно должно было завершаться традиционным свадебным обрядом: помпой (свадебным поездом), плясками, пиром. Без этого супружество не считалось полноценным. Традиция требовала такой пышности, что даже богатым приходилось одалживать у соседей или родственников ложа, серебряную посуду, зеркала, платья, покрывала, которые часто во время свадьбы воровали.

На Западе христианство стало господствующее религией лишь к VIII в. В каролингскую эпоху оно сводилось лишь к внешним обрядам и выполнению предписаний. Духовные идеалы были чужды варварам. Смысл мессы не улавливался. Не ощущалось необходимости молиться индивидуально, тем более, что латынь превращала церковную службу в тайну. В Х-ХI вв. возрастает влияние монастырей на общество, но усилился и процесс обмирщения духовенства, ибо высший клир рекрутировался из феодальной среды, низший – из крестьян. Даже молитвенно сложенные руки воспроизводили жест вассала, приносившего присягу сеньору.

С Х в. в Западной Европе распространилось трехчленное деление общества на "тех, кто молится, тех, кто воюет и тех, кто трудится". Духовенство в этой системе оказалось на первом месте. Примечательно, что среди тех, кто своим трудом должен был содержать молящихся и воюющих (дворян), до ХIV в. не включались купцы.

Еще и в ХIII в. из-за неспособности к абстрактному мышлению, порожденной малограмотностью, миряне более усваивали эмоциональную сторону христианства. Религия оставалась для них на уровне ритуалов и жестов, видений и веры в чудеса. Восприятию теологических основ христианства мешала латынь. Поэтому росла роль культа (театр) и клира (артисты). Поэтому же появляются требования к доступности проповедей, часть из которых уже ведется на родных языках паствы (формулы отречений, при заключении брака и крещении). Сами священники между собой тоже часто говорили на родных языках. И даже папы предпочитали в неофициальных условиях говорить на языке своей родины. То есть латынь господствовала лишь в письменности.

Средневековый человек был склонен более, чем в последующее время, обращаться со святыми фамильярно: нередко прихожане в церкви обсуждали текущие мирские дела, крестьяне иногда хранили там же часть урожая. Храмы были убежищами, нередко и местами обороны.

Церковь стремилась поддерживать и укреплять религиозность масс, большое внимание уделяла покаянию, которому регулярно должны были подвергаться все верующие. Для оценки их служили особые покаянные книги. В них были собраны типичные грехи и давались рекомендации священникам о наказаниях, которые надо было налагать за те или иные прегрешения. Они появились с V-VI вв. использовались для воспитания паствы (из них брались примеры для проповедей). Мирянам эти книги читать не рекомендовалось (некто совершил грех, о котором узнал из такой книги). Эти книги были и учебниками для священников (один священник наложил одинаковое покаяние и за воздержание, и за невоздержанность в семейных делах).

Основными видами эпитимий были строгие посты и утомительные молитвы. Но встречались и более экзотичные наказания за грехи: сидеть в крапиве, спать в воде или на скорлупе от орехов, могиле, рядом с трупом. В покаянных книгах большое внимание уделялось интимным отношениям мужчин и женщин. В них расписывались всевозможные ограничения, практически все виды извращений, за которыми должно было следовать искупление. Всё это описывалось очень подробно (очевидно авторы знали, о чем писали). Духовные лица наказывались и за мысли о плоти, за вожделение.

Кстати, подавленная эротика вела к массовым проявлениям истерии, что и было характерно для средневековья, особенно с ХIV в. С другой стороны, уже упоминавшийся Жан Жерсон сетовал, что по праздникам в храмах продают непристойные картинки, гулящие девки (в Париже их называли "веселые дочки") заглядывали в храмы в поисках клиентов, что позволяло им избегать налогов, взимаемых с борделей.

ПРЕСТУПНОСТЬ определялась многими факторами. С развитием городов она концентрировалась и в них, где скапливалось много людей и средств, и где порой легко было затеряться. В городах организовывались и воровские банды, которые специализировались по своим "ремеслам": взломщики, сборщики (срезáвшие кошельки), насмешники (игравшие в азартные игры), грабители (те, которые ничего не оставляли жертве), кидалы (те, кто подделывал слитки золота и золотые изделия). Среди профессиональных воров существовали свои уставы и кодексы чести.

Показательно, что горожане больше боялись чужих воров, чем земляков, к которым привыкали. К середине ХV в. горожане еще, однако, не осознавали существование у них под боком профессиональной преступности. Но для безопасности городские улицы с ХVI в. стали освещаться (в Лондоне – с ХV в.). А после третьего удара колокола запрещалось выходить на улицу без фонаря (1 фонарь – на несколько человек). После этого в трактирах прекращались игры, и запрещалось подавать и крепкие напитки. Отсюда название – "пивной колокол". Горожанам запрещалось, хотя и тщетно, носить ножи, кинжалы и т.п. В Регенсбурге, например, на рыночной площади висел образец дозволенного ножа. Оружие, кроме личного, запрещалось носить иностранцам.

ПРАВОВЫЕ ВОЗЗРЕНИЯ. В средние века слово закон употреблялось редко, чаще – право, права, правосудие. Часты были в юридических документах ссылки на обычай. Особенно ценились древние обычаи. Они оттеснялись постепенно, с усилением влияния римского права.

Среди форм доказательств в раннем средневековье были распространены ордалии – судебные испытания, в ходе которых обвиняемый должен был доказывать свою невиновность в ходе ритуала – "Божьего суда", сохранявшегося до ХIII в.¹ Укажем основные виды ордалий. Испытание кипящей водой или каленным железом, в ходе которого испытуемый наступал на горячий предмет или держал его в руках определенное время. Через три дня поврежденный орган проверялся. Если состояние ожога ухудшалось, обвиняемого считали виновным. Даже книги наказывались костром (истинная книга не должна была гореть). Испытание холодной водой, при котором обвиняемого бросали в воду. Если он всплывал, считалось, что вода "не хочет его принимать" из-за грехов, что и становилось доказательством виновности. Испытание крестом: истец и ответчик должны были держать руки в форме креста. Кто первый уставал и опускал руки – считался виновным. К ордалиям относятся также дуэль и клятва очищения (клятва, которую приносил на суде обвиняемый о своей невиновности). Но клятва годилась для маленькой, ограниченной общины, в которой все друг друга знали и дорожили своим статусом. С усложнением общественных связей, массовыми миграциями, урбанизацией, постепенным распространением грамотности и ростом бюрократической власти, с ХII в. примитивные ордалии, особенно клятвы очищения и дуэли стали заменяться юридическими процедурами и поисками доказательств по римскому праву.

С заменой судебных испытаний практикой дознания распространились пытки. С ХIII в. считалось, что у преступника слабая душа. Она не справится с телом. Поэтому надо мучить тело, чтобы выбить правду.

Но применение пыток было оговорено некоторыми правилами. Их можно было производить только после предварительного следствия, сбора свидетельств. Если пытка проводилась без этой процедуры, обвиняемый мог подавать апелляцию на превышение дознавателями полномочий. Ибо, если нет свидетельств о преступлении данного лица, а есть только подозрение – пытка считалась незаконной. Угроза пытки без достаточных доказательств вины – тоже считалась незаконной. Решение о пытке должно было приниматься коллегиально, проводилась она публично. С ее помощью выбивалось признание. Но приговор, составленный только на основе признания под пыткой – тоже незаконен. Иное дело, как со всеми этими ограничениями считались судьи? Лишь с ХIХ в. в Западной Европе пытки стали вытесняться из судопроизводства.

Среди наказаний – денежные штрафы (даже за убийства), позорные и телесные наказания, содержание в тюрьме на хлебе и воде (при отсутствии у осужденного денег). Для коммунальных служащих (по материалам Прованса, ХIII в.), не справившихся со своими обязанностями – изгнание из города, конфискация имущества, лишение должности. Были наказания за несоблюдение городских предписаний: норм поведения в общественных местах, норм гигиены, содержания скота, постройку и перестройку усадьбы в городе без разрешения властей, за оскорбление, в том числе и зависимых людей, за нарушение кредитно-денежных отношений (на основе римского права), за невыплату долга (но должники защищались), за обман заказчиков (в ремесле). Врачей и нотариусов наказывали за ошибки, причем наказывали деньгами. Например, при рецидиве болезни из-за неправильного лечения дальнейшее лечение проводилось бесплатно; ссылки на неопытность не принимались – профессионал отвечает за свою деятельность. Имена таких профессионалов выставлялись на всеобщий позор. В морских перевозках запрещалось предоставление льгот родственникам моряков и вообще в делах запрещалось использование родственных связей.

К распространенным наказаниям относилась и смертная казнь. Она уничтожала злое тело. Распространение публичной казни было связано с общей публичностью древнего, догосударственного судопроизводства. Проводилась казнь по строгому ритуалу, который демонстрировал торжество закона.

В ХIV-ХV вв. постепенно стала создаваться система уголовного сыска, что означало переход пресечения преступления от населения к государству.

С ХII в. распространяются идеи естественного права, источник которого – природа (наряду с Богом). Так начался отрыв правового сознания и от религии. В западноевропейское общество проникает представление о равенстве всех перед законом и естественным правом, которое может противостоять и собственному, личному праву: появляется осознание, чтобы другие признали твое право – нужен договор. Такие представления отмечены уже в Х-ХI вв. в феодальной среде. Постепенно эти представления проникают в другую среду – в города, университеты, и даже к крестьянам. К ХIV в. уже признается, что каждый должен иметь свое право, которое общепризнано. Отсюда, в сочетании с религиозными представлениями о нравственности, рождаются представления об общем порядке.

В ХIV в. происходит и полное возвращение к римскому праву. Понятие естественного права размежевало его с моралью, ибо в человеческой природе есть и пороки, большинство людей недостаточно добродетельны. Из-за испорченности они не могут жить по Божьему праву. Нравственная жизнь требует от них усилий. Поэтому для людей нужны гражданские (а не Божьи) законы. Отсюда и повышение в ХIV-ХV вв. роли судопроизводства и юристов¹. В вышеуказанной трехчленной картине мира появляются и судебные чиновники, следящие за законами, а рыцари только защищают государство и церковь. Это ведет к повышению престижа юридических знаний, учености. Но еще сохраняется и свое, частное право (в наследовании должностей, титулов – феодальное право), особенно в феодальных владениях с иммунитетами. Однако с угасанием влияния феодалов публичное, государственное право врастало в частное (право короля – тоже частное право). В этом – также один из элементов перехода в новое время.

С ХIV в. распространяется идея суверенности королевской власти – право издавать законы. Оскорбление короля считается государственным преступлением². Но это усилило зависимость подданных от королей. Для общественной пользы короли получают и права конфискации. То есть короли превращаются в носителей общего права. Новая монархическая доктрина ограничивала и частное право. Но идея народного суверенитета, хотя и ослабла, не умерла, сохранившись в городском самоуправлении. Возродилась и победила она в ходе буржуазных революций.

На женщин юридические нормы не распространялись из-за первородного греха. Так же они не распространялись на евреев, отвергавших Христа. Существовало стремление распространить юридическую практику и на животный мир: судили, особенно за причинение смертельного вреда человеку (особенно во Франции с ХIII в.). С ХV в. появились церковные суды над животными, например, над грызунами. Их предавали анафеме и предписывали покинуть территорию.

Проституция, хотя и признавалась, но саму девицу могли изгнать из квартала "честных соседок" Права женщин, несмотря на исключение их из общественной жизни, защищались. Каждому горожанину гарантировалась свобода въезда и выезда из его родного города. Для иностранцев устанавливались особые правила.

Вообще, средневековый человек, особенно горожанин, был ограничен массой правил. Но именно это гарантировало и соблюдение его прав. Здесь следует подчеркнуть, что в разных странах для разных групп населения существовало много локальных прав и правил.

Иной была история средневекового правового сознания в Византии. От античности была унаследована большая роль законодательства в повседневной жизни. Формально все были равны перед законом. Но в условиях усиления роли императора и государственных органов, неподконтрольных обществу, закон и практическое его применение все более расходились. "В Византии ничего не понять, если не различать закон и его применение" (Г.Г.Литаврин). Низы и верхи несли разные наказания, а императоры вообще были выше закона и имели право казнить любого. Но в принятии законов они, по античной традиции, были ограничены.

Законов было много, даже судьи в них путались и всех не знали. Поэтому при Македонской династии (середина IХ - середина ХI в.) были созданы специальные сборники законов – василики. Но, главное, власть законов не соблюдала, и ей подражали все богатые. Бич византийской администрации и юстиции – коррупция. Откупиться можно было за любое преступление. Это стало настолько привычным, что жаловаться даже императору обычно было бесполезно. Отсюда – произвол властей, о чем сообщали многие источники, доносы, подбрасывание компромата.

К характеристике византийского правосудия следует добавить и сохранившееся в наказаниях членовредительство: оскопление, отрубание носа (в том числе за лжесвидетельство), руки, ослепление (особенно пленных и претендентов на трон, ибо, по нормам, император не мог быть слепым), вырывание ноздрей, поджигание волос; морили голодом, подолгу держали на весу. Как и многие так называемые варвары, византийцы часто убивали пленных. Анна Комнина в середине Хll в. писала, как воины варили в котле новорожденных, отобранных у турецких матерей. Самое мягкое наказание для знати – домашний арест. Сама Комнина так провела 30 лет. Отмечен оригинальный способ перевозки заключенных: в сырой бычьей шкуре, которая, подсохнув, держала лучше цепей. Но вообще-то заключенных было немного, ибо держать в тюрьме – дорого и потому туда сажали только за государственные преступления и несостоятельных должников. За мелкие правонарушения вообще пороли без суда. Разбойников – колесовали. В итоге сама концепция наказаний в Византии не была ориентирована на изоляцию.

БЫТ ФЕОДАЛОВ¹. Всех их объединяло происхождение от знатных предков, обладание сеньориальными правами и специфическая общественная функция – несение военной службы. Одним из признаков знатности и благородства считалось отсутствие необходимости систематически трудиться ради заработка. Примерно с ХII в. в Европе складывается монополия феодального сословия на военное дело и до появления огнестрельного оружия в ХIV в. рыцари были фактически единственной реальной силой, которая была нужна всем: королям против соседей и непокорных вассалов, а также крестьян; церкви – против иноверцев, королей, горожан и тех же крестьян; владыкам помельче – против соседей, короля, крестьян; крестьянам – против рыцарей соседних сеньоров. Горожанам, правда, рыцари не были нужны, но они всегда пользовались военным опытом рыцарей.

Происхождение рыцарства. Тяжело вооруженные воины появились на Востоке (в Парфии, у сарматов) в конце I в. до н.э. В Древнем Риме они были, но не играли основной роли. У европейских варваров на рубеже н.э. кавалерии практически не было (при Цезаре германцы ездили на лошадях без седел). Но уже формировался дружинный слой, не связанный с хозяйством – профессиональные воины. Тактика, вооружение и традиции конного воина в средневековую Европу проникли от сарматов через готов, столкнувшихся с ними в Причерноморье. До этого германцы вообще не имели оборонительного оружия, ибо прятаться считалось трусостью. Церковь, нуждавшаяся в защите, выдвинула и свое обоснование рыцарства: Христос был воином, вождем, защитником; такими должны быть и его слуги-воины. Не имея возможности остановить насилие, она попыталась регламентировать его, стала освящать оружие. От кочевников – через готов – пришло почитание конного воина, его оружия (в Риме и Византии всадники набирались именно из варваров-кочевников и считались вспомогательными воинами).

Позднее развитие кавалерии у европейских варваров связано было с отсутствием высокопородных коней. В VIII в. в Западной Европе произошла "техническая революция" в верховой езде – появились стремена, служившие опорой для ног в бою (на Востоке они известны были с VI в.), утяжеленный доспех. Это привело к выработке особой тактики конного воина – от "войны масс" к "войнам элиты". Способствовало развитию кавалерии и распространение трехполья в Галлии со второй половины VIII в. – появился овес, необходимый для сильных коней.

Такова была техническая сторона происхождения рыцарства. Обратимся к социальной стороне.

К началу ХI в. было выработано, как отмечалось, представление о так называемой трехчленной структуре общества: каждое сословие – молящиеся, сражающиеся и трудящиеся объявлялись частью единого организма, а служба каждого – условием службы другого. Эта схема отразила сложившуюся к тому времени сословную структуру и понимание их особой роли. Но если духовенство и трудящиеся четко виделись и раньше, то военное сословие формировалось медленнее.

Еще в период складывания раннесредневековых западноевропейских государств в них выделялись знатные – noble, которые отличались от всех прочих сочетанием особенностей рождения, социального статуса и этики: функций господина, судьи, воина и наличием особых моральных качеств (бескорыстия, широты, щедрости). С Х в. знать "сеньориализируется", получает во владения земли. Определяющим для noble становится, во-первых, происхождение, во-вторых, обладание земельным владением (пусть и небольшим) с правом юрисдикции в нем. При этом, даже если такой "знатный" утрачивал юридические права, его все равно называли дворянином. А человек неблагородного происхождения, даже приобретший сеньорию с юридическими правами, не становился знатным.

"Богатый" и "могущественный" в средние века – не синонимы. Могущественный в социальной структуре находился выше богатого. То есть, складывается сословная замкнутость. При этом не было конкретных запретов на занятия знатью полевыми работами, а запрет участвовать в торговле появился лишь в ХV в. Но и без формальных правил все слои общества знали, в чем состояли занятия, достойные знати.

Но рыцарство – это не только знать, но и ее военные слуги, постепенно, после IХ в., приобретшие соответствующий статус. Доктрина священной войны окончательно формируется лишь в Х в. Церковь, поначалу враждебная всем формам насилия, постепенно, как отмечалось, приходит к понятию справедливой войны для солдат-христиан. К концу IХ в. начинает вырисовываться одно из направлений будущей этики: защита страны от захватчиков, защита безоружного народа и всех служителей Бога. Считается, что короли это уже делать не в состоянии – нужен особый слой людей – профессиональных воинов.

Выделение рыцарства из массы благородных, как вассалов, в Южной Франции приходится на середину ХI в., во Фландрии (где королевская власть ослабела позже) – во второй половине ХI в., в немецких землях – в ХII в.

В Х-ХI вв. в Западной Европе изменяется понимание термина miles (воины). Они утратили античное значение вспомогательного военного слуги, значение подчиненности и вместе с аристократией стали противопоставляться массе безоружных – pauperes (слабых). Поэтому в рыцарство стали включать и вассалов, и аристократов. Процесс слияния знати и военных наиболее интенсивно происходил во Франции, погрязшей в раздробленности при последних Каролингах и первых Капетингах. В Англии стимулировала повышение роли военного сословия борьба с набегами норманнов в Х-ХI вв. В Германии этот процесс шел медленнее из-за более сильной королевской власти в ХI в., которая еще сама могла защищать другие слои общества: "молящихся" и "трудящихся", что не требовало объединения рыцарей в единое военное сословие для защиты слабых (и самих себя). Но рыцарями в ХI в. называли не выскочек, возвысившихся благодаря подаренным феодам, а людей с древним происхождением, то есть тех же благородных, но более низкого ранга.

Из своего "детства" рыцарство, особенно во Франции, вышло с началом крестовых походов, а период его "совершеннолетия" приходится, примерно, на вторую половину ХII в. когда устанавливается идеология, давшая ему "удостоверение знатности," аристократизма¹. Тогда же и закрепляется общий термин - рыцарь².

Показательна одна из основных процедур в жизни рыцаря – посвящение его в вассалы, состоявшая из трех элементов. Первый – оммаж – состоял в том, что сеньор заключал руки вассала в свои. Этим символизировалось подчинение вассала сеньору. О том же свидетельствовала и словесная форма оммажа, в которой вассал заявлял о желании стать "человеком" сеньора. Второй элемент – фуа – обмен поцелуями между сеньором и вассалом, символизирующий равноправие сторон. Третий элемент – инвеститура – процедура дара феода сеньором и отдаривания в виде обещания вассала служить. Этим всей процедуре придавался характер взаимного двустороннего контракта. Система этой вассальной символики начала складываться еще в конце VIII в., но была распространена лишь в среде аристократии. Завершилось складывание указанной процедуры в конце Х в., когда появился обмен поцелуями.

Вассал служил сеньору за свой счет, то есть должен был иметь определенные средства, чтобы вооружиться, содержать слуг-оруженосцев, питаться в походе. На содержание рыцаря требовалось примерно 15-20 крестьянских семей – то есть деревня средних, для того времени, размеров. Так как к некоторым видам службы вассалы могли привлекаться в любой момент (короткая и недалекая военная экспедиция и п.т.), они должны были быть свободными от повседневных хозяйственных дел, систематического личного труда. Вассал не имел полной свободы в выборе брачной партии своим детям; завещать что-либо не прямым наследникам вассал мог лишь с согласия сеньора. А прямые потомки вассала при получении наследства платили сеньору пошлину. Вассал не мог отказаться от службы по требованию сеньора. Бегство с поля боя или сдача крепости считалась преступлением против сеньора. То есть, в определенных случаях сеньор не только ограничивал свободу личности вассала, но и имел власть над его жизнью.

Но, как указывалось, вассальные отношения – двусторонний договор. Сеньор был обязан помогать вассалу в случае угрозы, не мог злоупотреблять своими правами. С конца ХI в., под влиянием развития денежных отношений, служба рыцарей стала вознаграждаться денежной оплатой, так сказать, для стимулирования вассальной верности.

Следует иметь в виду, что если в средние века принадлежность к дворянству передавалась по наследству, то рыцарское звание приобреталось в индивидуальном порядке, хотя и на основе наследственных прав. Обычно молодого дворянина посвящали в рыцари за заслуги. То есть понятие дворянин было шире понятия рыцарь. Отсюда и воинственность рыцарей. Они с детства были ориентированы на отстаивание своих прав, на подвиги. Ибо только так можно было доказать свое право стать рыцарем. Но и потом это звание налагало определенные обязательства, то есть рыцарь должен был постоянно доказывать свою силу, мужество, воинственность. Во Франции с ХII в. в рыцари посвящали в 21 год, и эта процедура была обязательной, обо в ином случае непосвященный считался простолюдином. Однако уже в ХIV в. для удостоверения благородства этого уже не требовалось, ибо главное – происхождение. Очевидно, сказалась утрата рыцарями монополии на военное дело, что особо проявилось в годы Столетней войны.

Имущественные различия в среде дворян были огромны. Например, малоимущие дворяне во Фландрии ХIII в. уступали в доходах богатым в 60 раз. Но, в целом, высшие слои в средние века, особенно к северу от Альп, были беднее, чем высшие слои в новое время. Лишь с середины ХV в. формируется налаженная налоговая система, особенно обложение городов, что обогащало казну государств, в которых дворянство было правящим сословием. Часты были жалобы сеньоров на плохое жилье при частых разъездах. Порой из-за нехватки и дороговизны жилья знать с многочисленной свитой и даже короли жили во время переездов шатрах, красивых, но неудобных. Особая проблема с жилищем возникала при съездах, когда горожане, пользуясь моментом, вздували цены. Даже знатные использовали одну постель на несколько человек, а их слуги, в том числе и пажи, оруженосцы, то есть дворяне, спали в лошадиных стойлах, пустых винных бочках. Лишь с созданием развитого чиновничьего аппарата короли и знать избавились от обременительных разъездов.

Трудности материального обеспечения встреч знатных с королями приводили к тому, что основное внимание обращалось не на внешний облик резиденций и обилие стола, а на ритуал. В повседневной жизни питались сытно, но просто¹. На торжественных приемах было важно не то, что подносили, а кто подносил, какое знатное лицо. В ХIV в. королям дарили даже серебряные кубки. Со второй половины ХV в. королям уже чаще дарили золотые изделия с драгоценными камнями, что свидетельствовало об увеличении богатств.

В ХV в. ценилось, чтобы одежда свиты была одного с сеньором цвета (раньше было достаточно иметь лишь герб своего сюзерена). Вассалам специально рассылали ткани, но шили парадную одежду на местах. Особой формы не было.

Впрочем, богатство для феодала было важным не само по себе, а как символ власти². Поэтому богатство не использовалось для создания удобств и удовольствий, а для демонстрации и публичного расточительства (в том числе на свиту, приемы). То есть власть не была скромной и, не накапливая, тратила все, что имела. Доблестью дворян было – тратить. И это принималось обществом (в противоположность назначению купца – копить, что обществом не принималось – А.Я.Гуревич).

С другой стороны, даже голодая, знатный не продавал своих драгоценностей, ибо они – символ его власти, что было особенно характерным для раннего средневековья. А даря меч, например, рыцарь отдавал часть себя, своего "я".

Число рыцарей. В целом их было мало. Например, во всей Англии в 70-е гг. ХIII в. их было чуть более двух с половиной тысяч. Отсюда, кстати, успехи вторгшихся в Европу монголов. В 1237 г. Батый собрал у русских границ 50-60 тыс. воинов, тогда как на Руси их было едва ли более 12-15 тыс. В Центральную Европу после всех потерь вторглось около 30 тыс. монголов, а в Польше набиралось лишь около 4 тыс. всадников. В многочисленных усобицах столкновения обычно напоминали стычки, в которых участвовало по несколько десятков рыцарей. Предельный возраст службы рыцарей – 60 лет, но смертность их была в 3-4 раза выше средней.

Обязанности рыцарей. Рыцарь, как отмечалось – это тяжеловооруженный воин. Его вооружение стоило весьма дорого. В конце I тыс., еще при неразвитых денежных отношениях, снаряжение рыцаря с конем стоило 45-50 коров или примерно 15 кобылиц, то есть стадо целой деревни. Со временем снаряжение совершенствовалось и, естественно, дорожало¹.

Пользоваться этим вооружением было довольно сложно. Мальчиков в рыцарских семьях уже с 6-8 лет приучали носить доспех. Чтобы научиться владеть тяжелым обоюдоострым мечом, распространившимся с IХ в., надо было постоянно тренироваться не менее полутора лет. Поэтому стать рыцарем можно было лишь после 7 лет обучения в качестве слуги или оруженосца у опытного рыцаря. После этого происходило торжественное посвящение в рыцари.

Служить своему сеньору во время военных действий (за свой счет, как отмечалось) рыцари должны были обычно не более 40 дней в году. За "сверхурочную" службу им полагалось большое вознаграждение. При этом вся военная добыча оставалась за рыцарем. А в свободное время от мог "подрабатывать" (с согласия сеньора) на стороне: у других сеньоров или городов. Плата определялась знатностью. В начале ХIV в. во Франции при подготовке к крестовому походу баронам платили по 20 су в день, рыцарям – 10, оруженосцам (слугам или детям рыцарей) – 7 су 10 денье, пехотинцам – 2 су.

Военная тактика рыцарей. Хотя наряду с ними сражалась легковооруженная пехота, до ХIV в. исход сражений все же определялся рыцарями. Могла ли с ними сравниться необученная, плохо вооруженная крестьянская толпа? Во время сражений, горя нетерпением сразиться с достойными, рыцари часто давили собственную пехоту, хотя, в принципе, могли воевать и пешими. Вся битва распадалась на поединки между враждовавшими рыцарями и их группами. Удары были редкими, но страшными. Естественно, ни о какой дисциплине во время боя речи не было. И часто отступление в поединках нескольких рыцарей превращалось во всеобщее бегство. Многие короли лишились побед только из-за паники в рядах рыцарей. Любой приказ был для рыцаря оскорблением. Даже король в бою мог его только просить. Поэтому уже с ХI в. стали возникать известные читателям духовно-рыцарские ордена, в которых рыцари были скованы суровой монастырской дисциплиной.

Излюбленным боевым построением рыцарей был тупой клин (на Руси его называли "свиньей"). Он позволял разрывать оборону противника и в то же время в самом опасном месте – впереди – оказывалось лишь несколько всадников в наиболее мощном вооружении. Погибать рыцари не любили. Обычно в сражении гибли единицы, остальные в критической ситуации предпочитали бежать или сдаваться в плен. И для победителей главное было – сбить с коня, взять в плен, получить выкуп – ведь какая польза с убитого? Битва напоминала охоту, в которой убивали себе подобных лишь в упоении. В битве при Бувине (1214 г.), где французский король Филипп II Август имел около 1300 рыцарей, столько же конных сержантов и 4-6 тыс. пехотинцев (примерно столько же было у его противника – императора) погибло лишь 2 рыцаря, зато в плен было захвачено 130 (или 300) знатных пленников. В бою плененный часто снова бросался в бой (если его отпускали под честное слово), чтобы победой компенсировать выкуп из плена. Часто пленниками обменивались, находя среди них дальних родственников и т.п.

Размеры выкупов были различны. После битвы с французами при Пуатье (1356 г.) английские рыцари за счет выкупа взятых в плен французов могли построить новый замок, обновить обстановку или, на худой конец, подарить своей даме несколько платьев. Поэтому, когда брали в плен короля Иоанна Доброго, около десятка английских дворян чуть не передрались, решая, чей он пленник.

Смерти врага рыцари избегали и по моральным соображениям: убивать благородных во время войны не более позволительно, чем в мирное время. Но в бою с неблагородными (конными сержантами или пешими ополченцами) уничтожение противника было обычным явлением.

До ХIII в. войны обычно продолжали традиции грабительских походов времен раннесредневековых времен. Поэтому такие войны легко прекращались и бывшие враги совместно молились, пировали, развлекались, не испытывая часто личной вражды друг к другу. Так, например, Столетняя война для многих феодалов была семейным делом (они решали свои личные дела). Это для простого народа, чьи дома жгли, амбары грабили, женщин насиловали, слово "чужеземец" означало "неприятель". Но такого понятия не существовало для принцев и многих дворян, защищавших свое добро и свои титулы.

Как профессиональные воины, рыцари выработали и свою особую психологию, свое отношение к миру. Для христианского сострадания здесь не было места. Расправа возводилась в ранг достоинства. Презрение к смерти сочеталось с пренебрежением к чужой жизни. Воспитанный в огне и крови, рыцарь был не расчетливым, а импульсивным. Планомерному труду он предпочитал грабеж и траты.

Снаряжение рыцарей. Выше отмечалось, что рыцарь – тяжеловооруженный всадник. Сложилось рыцарское вооружение, в основном, к ХI в., а потом лишь совершенствовалось. Тогда, а особенно после крестовых походов распространились кольчуги (рубашки из сплетенных металлических колец), хотя известны они были с VI-VII вв. С ХIV в. кольчугу усилили металлическими пластинами и она дополнилась латами, которые с помощью шарниров сохраняли подвижность в суставах. С Х в. использовались и доспехи (кожаные рубашки с нашитыми железными чешуйками или кольцами). Готический доспех повторял форму человеческого тела. Кстати, прямые рыцарские мечи – не лучшее оружие. Есть мнение, что немаловажной причиной побед монголов было их основное оружие – кривые сабли, имевшие, в отличие от мечей, одинаковые режущие способности по всей длине (повторяя форму руки). Шлемы рыцари одевали на мягкие капюшоны. Массивные горшковидные шлемы с ХII в. опирались на плечи.

К ХV в. общий вес снаряжения рыцаря достигал 25-30 кг. Безусловно, оно было тяжелым и не всегда достаточно удобным (копье – основное наступательное оружие в ХIV в. имело длину 4,5 м). Пользоваться им было под силу лишь тренированному человеку. Но, по современным антропологическим данным, богатырями рыцари не были. Их рост составлял 165-170 см. Однако полный комплект рыцари одевали не часто. Обычно снаряжение везли оруженосцы. Они же помогали одеваться, влезать на коня и т.д. С ХIII в. стали одевать кольчугу и на коней. Оружием обычно были копья, мечи, булавы. Последние были распространены у клириков, ибо проливать кровь церковь запрещала, а ушиб от удара булавой тоже бывал смертельным, но бескровным.

Появление, помимо традиционного рыцарского вооружения различных приспособлений, крюков для стаскивания рыцарей на землю осуждалось как недостойное, неблагородное дело, ибо позволяло простолюдинам не только сбить с коня благородного всадника, но и убить(!) его специальным длинным ножом, просунутым сквозь латы, что не было принято среди рыцарей.

Жилища рыцарей. Почти все европейские феодалы, кроме итальянских и южнофранцузских, селились вне городов. Те, кто имел возможность, укрепляли свои дома – сооружали зáмки. В Х в. замок – это деревянная прямоугольная в плане башня – донжон, возведенная на естественном или насыпанном холме. Она окружалась оградой, валом и рвом. Донжон имел несколько этажей-ярусов, со съемными лестницами (на случай нападения). Как правило, винтовые лестницы в замках закручивались вверх по ходу часовой стрелки – направо. Так было удобно обороняющимся, ибо наступающему снизу приходилось выворачивать правую руку, и он не мог пользоваться щитом. Нижний ярус часто вообще был забит балластом и вход вел сразу на второй этаж, где располагался склад. Жилище феодала находилось на третьем этаже. Там же был очаг. Слуги жили выше. В нижнем этаже мог быть колодец.

Постепенно замки усложняются, становятся каменными. Ограду сменяет каменная стена с угловыми башнями и бойницами. Через ров перебрасывали подъемный мост. В замках появляются дворы, хозяйственные постройки, жилища прислуги. Но низший слой рыцарей замки имел не всегда. Классическая страна замков – Франция. Германские замки уступали французским. В Италии рыцари предпочитали жить в городах.

С конца ХIII в. донжоны перестают быть постоянными жилищами. В замках появляются дома, дворцы сеньоров. Места для сна стали ограждать коврами или дощатыми стенами – так, собственно, и появились спальни, отделявшиеся от залов для приемов. К спальням примыкали гардеробные с перекладинами для одежды и кабинеты. В ХV в. в спальнях знати появляются балдахины. Каменные стены отделывались деревянными панелями. По периметру дворца размещали комнаты для гостей с отдельными выходами наружу. С ХIII в. отмечены шторы на окнах. Появляются скамеечки для ног, чтобы сидя не касаться каменного пола. На полу часто сидели, даже при короле – на подушках и коврах. В больших залах находились сундуки с сукном и щитами для перегородок на случай наплыва гостей, и необходимости перегораживать зал на ряд маленьких спален. В залах для танцев пол обычно посыпали душистой травой и цветами.

С ХII в. по всей Западной Европе распространяются камины. Но проблемы обогрева оставались. Зимой в спальнях грелись открытыми жаровнями. Но и в ХVII в. в Версале, бывало, замерзала вода в бокалах. Поэтому до ХVII в. даже во дворцах двери делали узкими, на одного человека.

Любимым развлечением рыцарей, да и неплохой тренировкой были турниры. Они распространились с ХII в. Церковь их осуждала как развлечения, отвлекавшие от борьбы за отвоевание Гроба Господня. Но они были очень популярны. Ближайшей целью их участников было добиться успеха, быть замеченными, что гарантировало престиж и щедрую награду. Она складывалась из оплаты капитана, под знаменем которого рыцарь участвовал в турнире и выкупа от побежденных. Со временем стремление к победе для получения выкупа превратилось в самоцель. Рыцарь еще презирал деньги, но уже стремился их иметь, чтобы затем проявить щедрость. До конца ХV в. на турнирах дрались тупым оружием (меч имел длину 70 см). Затем ввели острое оружие и стали укреплять турнирные доспехи, доведя их вес до 85 кг (шлем – до 10 кг) и воин в нем стал практически неподвижен. Турниры превратились в поединки, целью которых было сбить соперника с коня ударом копья на всем скаку. Горожане, в отличие от дворян, дрались на поединках палками с подвешенными к ним мешочками с песком.

Когда не было войн, жизнь рыцарей обычно ограничивалась турнирами, охотой, обедами и долгим сном. Турниры и охота – школа войны. Знатные дамы сопровождают мужчин, скачут с ястребами в руках. С ними же – и сыновья, для которых охота – важный элемент воспитания. Но охота еще – и существенный источник пропитания. Рыцари мало почитали мясо с бойни и стремились охотиться на крупную дичь, подаваемую кусками или запеченной в огромных пирогах¹. В замках развлекались на квинтинах², поединками на копьях, стравливанием диких животных, собранных в загонах. Пили, играли в кости, триктрак, шахматы, приглашали жонглеров. Дети играли маленькими луками, арбалетиками, солдатиками. Популярны были и пиры. Феодал – гостеприимен до самозабвения: Обедать в одиночестве для сеньора в Англии ХIII в., например, считалось дурным тоном. Свита свидетельствовала о высоком положении и не могла тяготить. Играли также в прятки, бессвязные речи (типа совр. "испорченного телефона"). Вечерами обитатели замка собирались вокруг очага, играли в кости и шахматы. Последние стали популярными еще со времен Карла Великого. В них играли и женщины. В рыцарской среде, как будто, были изобретены игральные карты, вероятно, для развлечения слабоумного Карла VI Валуа. Пришли они из Италии в ХIV в., где первоначально использовались для забавы детей и учебы по картинкам. Постепенно они вытеснили кости. Читать еще и в ХIII в. обычно не умели; читали господам слуги, а те – запоминали. Считалось, что "учиться грамоте – повредить душу". Или: "Не будет отважно глядеть на врага тот, кто привык дрожать перед палкой педагога". Рыцарь и поэт ХIII в. Гартман фон Ауэ писал: "кто до 12 лет оставался в школе, не ездил верхом, годиться только в священники". Особенно скучными были долгие зимние холодные вечера, когда трудно было удержать рыцарей, особенно холостую молодежь, нередко голодную (зимой рацион был ограничен) и часто пьяную – от взаимных оскорблений и драк. Усобицы вспыхивали по любому поводу – часто из-за краж скота³. Они бывали почти бескровными, но разорительными для крестьян из-за незащищенности деревень и полей. Лишь войны вырывали рыцарей из повседневной рутины. Но и хозяйством они тоже занимались, хотя это и противоречило сословной этике. Организация земляных работ для сеньора считалась зазорным делом. Более достойным было уделять внимание рынкам, купцам, для зазывания которых даже специально организовывали праздники. Занимались также стройками (дворцов, замков, церквей).

Вот как описывал рыцарскую повседневность немецкий поэт и политический деятель конца ХV - начала ХVI в. Ульрих фон Гуттен: "Если я еду из дому, то должен опасаться людей, с которыми мой князь [сеньор] враждует и они заберут меня в плен для выкупа и половину моего имущества – в выкуп. Поэтому мы всюду должны ходить в оружии и кольчуге. И должны отвечать на обиды, ибо иначе превратимся в вечную жертву. А жизнь в деревне! Замок набит порохом, смолой, скотом и тому подобным. Вонь от пороха смешивается с запахом собачьих экскрементов. Постоянно приходят и уходят рыцари, среди которых есть и воры, грабители, ибо наши дома всегда открыты для всех, и никто никого не расспрашивает. К этому добавляется блеяние овец, мычание быков, лай собак, крики работающих в поле слуг и грохот телег, вой волков из ближнего леса. Каждый день – забота о завтрашнем дне: о вспашке поля, об окапывании плодовых деревьев, о работе на винограднике, об осушении лугов, удобрении полей, о косьбе, молотьбе. А если год плохой и неурожай – тогда такая бедность, что можно потерять всё. И это волнует, мучит, истощает".

Войны и развлечения стоили дорого. В войнах искали денег, в том числе и для них же. Служба сеньору, в том числе и королю, была не только долгом вассала, но и источником дохода. Но бюджет сеньора того времени обычно дефицитный. И герцоги, их вассалы постоянно были обременены долгами, закладывая свои доходы или даже сами феоды монахам или евреям. Отдавать долги не спешили, и церковь следила за исполнением договоров о займах. Но когда кредитор – еврей, и церковь не вмешивалась, и вообще проще было не отдать. В долг давали обычно на короткие сроки – до двух месяцев и под большие проценты (25-43%).

Рыцарская этика (нормы поведения). Самосознание общественной группы обостряется, когда ей угрожает опасность. В ХI-ХII вв. рыцарям ничего не угрожало. Поэтому их идеология, этика и самосознание в то время еще не было четко осмыслено. С конца же ХII в. военной монополии рыцарей стали угрожать наемники, городская милиция. Усиление королевской власти грозило ограничить рыцарскую вольницу. Рост городских богатств угрожал экономическому превосходству дворянского сословия. Рыцарской культуре грозила новая, городская культура. И с ХII-ХIII вв. рыцари начали превращаться в юридически замкнутую группу, а знать – в аристократическую элиту. Вырабатывается идеология, этика, мистика рыцарства. Все это подчеркивало исключительность феодалов, и все это мало соответствовало реальной жизни, в которой зарождались новые силы.

Если для идеалов рыцарства IХ-Х вв. был характерен сплав военной доблести с религиозным рвением, то в ХII-ХIII вв. эти установки ослабли из-за формирования нового идеала – куртуазности (придворной вежливости и галантности по отношению к женщинам и противникам)¹. В ХIV-ХV вв. с исчезновением "военно-религиозного" вдохновения рыцари переходят к роскоши и парадности, превращают свое поведение в ненужную для общества игру, расходившуюся с реальностью.

Рассмотрим эти рыцарские идеалы подробнее. В начале ХII в. рыцарям рекомендовалось: разумно пользоваться богатством, чаще ходить в церковь, быть храбрым и всегда готовым к бою, не слишком увлекаться охотой, блюсти честь сестер, не прощать оскорблений, а главное – стремиться к подвигам и победам. О любви говорилось лишь, что надо ухаживать за благородными дамами, которые распознаются по манерам.

Позднее в ХII в. складывается куртуазный любовный идеал, развитый и воспетый провансальскими трубадурами и поэтами Северной Франции и Германии. Главная мысль этого идеала – любовь возвышенная и облагораживающая. Женщина – надчеловеческое существо, одаривавшая через любовь мужчину высокими достоинствами. У трубадуров любовь не увенчивалась браком, что отражало тогдашние отношения в семье, о чем уже шла речь выше. Рыцарская любовь – это служение своей даме, добровольное подчинение ей в качестве вассала. Это даже и не совсем любовь. Чувство вызревало в рыцаре обычно еще до конкретного знакомства, то есть он был готов выплеснуть свои фантазии и томление на конкретный объект, когда тот появлялся. Но это и не простой "зов пола", сексуальное желание.

Распространилась куртуазность с Южной Франции с ХII в., в том числе и под влиянием впечатлений от арабской культуры после первых крестовых походов. Основа куртуазного поведения – служение даме, обычно – жене сюзерена, поклонение ей. Главное – духовная близость, подвиги во имя ее, как награда – поцелуй, объятья. Куртуазность отвергала насилие – даму надо завоевать. Это предполагало уважение к женщине, ее чувствам. А ей ритуал предписывал уступать медленно, постепенно умножая дозволенные ласки, что еще больше распаляло желание, но приучало женщин уметь держать себя в руках и возвышало ее в мужском мире. Секс – это венец сближения. Но не основная цель куртуазной любви. И даже в такой момент партнеры должны были проявлять сдержанность до самого последнего момента. В этом – тоже проявление благородства. Известна притча: во время свидания женщина сразу бросилась на постель и подняла платье – рыцарь возмутился и покинул такую даму. "Падение женщины тоже должно было быть благородным".

Такой стиль поведения – от придворных обычаев, которым подражали и провинциальные дворяне. С 7 до 14 лет мальчиков, отнятых от матерей помещали в мужское общество, в пажи, которые прислуживали дамам, но не общались с ними, то есть, по сути, были изолированы от обычных отношений с женщинами. В 14-21 годы юноши были оруженосцами и обслуживали рыцарей, то есть опять находились в мужском коллективе, изолировались от общения со сверстницами. Это вело и к гомосексуализму, и к болезненным фантазиям, идеализации женщин, которых видели и с которыми общались только на официальных приемах, балах, в парадной обстановке. Не зная женщин, юноши подозревали их в такой же сексуальной озабоченности в своем кругу. В итоге женщины приобретали мистическую власть над молодыми рыцарями.

Сказывался и майорат: большое количество младших сыновей оставалось холостяками и завидовало мужьям. Ибо служанки и проститутки – легкая добыча. Цель же – овладеть женщиной своего круга. К тому же вожделенная жена сеньора (а другой благородной, равной ей по статусу в замке обычно и не было) – старше и подсознательно заменяла юноше мать. И тоску по материнской ласке он тоже переносил на даму сердца. Возможно, это также воспитывало сдержанность у юношей. От вожделения часто ночью бросались в бочку с ледяной водой. Мужчина приучался к тому, что женщина – это не только тело. Сначала надо завоевать ее сердце. И церковь признала в ХIV в. роль женщин в воспитании духовности, облагораживании мужчин и общества в целом.

Но, в общем, куртуазность – это отношение только к благородным дамам. С вилланками и горожанками рыцарь мог обращаться, как ему вздумается. И в городской среде в течение всего средневековья продолжал сохраняться близкий к церковному образ женщины-совратительницы.

Куртуазность сформировала особую, аристократическую культуру с внешней сдержанностью, с умением не выставлять на показ свои эмоции, в отличие от плебеев (простонародья, буржуазии). Рыцарь должен был подчинять свои чувства долгу. Известна такая история. Граф Стефан Шартский, примерно 50-ти лет, из-за тоски по семье сбежал домой из лагеря под Антиохией в Первом крестовом походе на Восток. Но его осудили, даже жена – 35-летняя Адель, дочь Вильгельма Завоевателя – за нарушение крестоносного обета. Посрамленный рыцарь вернулся и погиб. Но такой поступок был исключением, как, впрочем, и сам Стефан. Не в пример большинству рыцарей он был хорошо образован, знал греческий, писал домой очень лиричные письма (что тоже не было принято), освободил своих крестьян. Возможно, его жена Адель не столько была жестокой к мужу, с которым прожила 25 лет, сколько думала о престиже семьи. Действительно, смерть Стефана вернула семье и, главное, детям, прежний статус. Второй их сын, тоже Стефан, стал английским королем. Обеспечив реабилитацию семьи, Адель ушла в монастырь. Не был ли этот уход искуплением за смерть мужа, которого она пережила на 35 лет?

В конце Хll в. за женщинами стали признавать права на феод и сеньории. Феодальная жизнь требовала он женщин суровой закалки и почти мужских привычек. Они вместе с мужьями защищали сеньорию, могли оправиться с ним даже в крестовый поход¹. Известно, что среди женщин были также популярны игры в кости и шахматы. В обязанности девушек в замках входило: принять гостя-рыцаря, снять доспехи, приготовить ему покои, постель, ванну, даже сделать массаж, чтобы помочь ему уснуть². Если верить жонглерам, авторам и исполнителям поэм, которые сами были мужьями, в феодальной среде, не стеснялись обходиться с женами дурно, нередко в ход пускались руки, даже королями. В браках, судя по литературе, невеста как бы была включена в феод или замок как часть недвижимости, переходя вместе с землей к тому, кто должен этой землей владеть. И согласие ее мало что значило. Браки, особенно в среде знати, не были прочными. Аристократы часто покидали своих жен и заводили новых из политических или экономических соображений. Супружеская неверность – тоже частое явление.

Церковь, естественно, не могла остаться в стороне от эволюции рыцарских идеалов. Клерикальный взгляд на рыцарскую любовь изложен в трактате Андрея Капеллана "Об искусстве благородной любви" (1186 г.). Любовь, писал клирик – источник всех благ и добродетелей: умеренности, гостеприимства, щедрости, скромности, храбрости, послушания и целомудрия. К истинной любви побуждает красота, целомудрие и красноречие; богатство и знатность с настоящим чувством не имеют ничего общего. Цель любовных отношений, в которых женщина всегда духовно выше мужчины – развитие добродетелей, которые любовь породила, а не физическая близость. Высший идеал – духовная любовь. Между прочим, не надо посвящать в свою любовь многих, не надо разбивать чужую любовь. Но вся эта любовь основана на внебрачных отношениях. Между мужем и женой, считал автор, возможна не истинная любовь, а только страсть.

С конца ХIV в. в рыцарско-церковной концепции любви появились изменения: ревность, которая ранее считалась признаком сильного чувства, признается несовместимой с истинной любовью, открыто выражаемым чувствам предпочитаются тайные, за мужчинами, наконец, признается право любить своих жен.

Рыцарские идеалы наглядно отражены в весьма популярных в средние века рыцарских романах. Для первого по времени французского автора – Кретьена де Труа – главным в рыцарстве являлся активный поиск приключений и подвигов для славы и снискания благосклонности своей возлюбленной. Это – странствующий рыцарь, как бы забывший о своем имении и феодальных обязанностях. Таким были, например, Ричард Львинное Сердце и французские современники де Труа. Так идеал рыцарства отрывался от реального положения их в обществе. И на такой литературе воспитывалась дворянская молодежь.

На складывании рыцарских норм поведения влияли и другие причины. Так, у аристократов в средине века обладание богатством было следствием, а не причиной власти. То есть аристократ располагал властью лишь в силу своего происхождения. Состояние он получал по наследству, оно к нему приплывало как бы само, без усилий с его стороны. Поэтому считать деньги не умели, бережливость презиралась и в кодекс поведения дворянина щедрость входила так же, как и мужество. Скупость – удел и порок горожан.

Поведение благородного – у всех на виду. Он ничего не совершает тайно. Его товарищи не простят ему промаха. Их мнение – основа его репутации, его славы. Вообще слава, как считалось, была основана на добродетели, а добродетель, по средневековому убеждению – принадлежность благородных.

Но наиболее гипертрофированным чувством у рыцарей была честь. Обратимся к героям Шекспира: Я жизнь тебе отдам, как долг велит,

Но честь моя лишь мне принадлежит!

Ведь без нее мы стали б горстью пыли.

Сокровище на свете разве есть

Ценней, чем незапятнанная честь?

(Герцог Норфолк – королю Ричарду II).

Характерен такой пример: За несколько дней до битвы при Азенкуре английский король Генрих V по ошибке миновал деревню, подготовленную для его ночлега. Когда это обнаружили, оказалось, что возвращаться, то есть двигаться вспять противоречит чести рыцаря, и король провел ночь там, где она его застала, невзирая на возможные опасности¹.

В поведении благородного важное место также занимала праздность, причем – нарочитая, чтобы ее все видели. И еще надо было содержать праздных домочадцев: жену, зевающих в вестибюлях лакеев в ливреях. И если хозяин трудился, они брали на себя демонстрацию праздности.

Под влиянием всего изложенного складывались многочисленные рыцарские кодексы. Вот советы добрым рыцарям (середина ХIV в.): быть красивым и веселым, остерегаться одиночества, избегать тщеславия и пьянства, не быть скупым и расточительным, держать слово, обходить подальше публичные дома и т.п. Или, перечень 12 рыцарских добродетелей: благородство, верность, честь, справедливость, доблесть, любовь, куртуазность, усердие, опрятность, щедрость, умеренность, настойчивость (причем любовь не только к жизни, но и к государству, своей стране). Но осуществление долга перед государством и народом чаще оставалось скорее пожеланием, чем нормой рыцарского поведения. Долг у рыцаря был по отношению к тому, кому он присягал – к сюзерену и королю, то есть к конкретным личностям или иерархическому месту. Служение абстрактным понятиям: государству, нации, было редким. Но оно имело место, что отразилось и в "Песне о Роланде", и в возникновении представления о нации в ХII в. Национализм даже в рыцарской среде возникал при внешней угрозе: конфликты между немцами и итальянцами при Штауфенах, между англичанами и французами в Столетней войне. Но в повседневной жизни рыцари были дальше от этих интересов, чем горожане.

С ХIV в., с усилением королевской власти меняется суть понятия верность – не своему сеньору вообще, а только королю, то есть, по сути, верноподданничество. Иными словами, понятие верность переставало быть дворянской привилегией. В документах Людовика ХI уже не встречается термин вассал, есть только подданные¹.

Следует заметить, что в ХIII в. для немецкого рыцарского идеала еще было характерно преобладание любви к Богу и чести, а во Франции – уже куртуазность. К середине ХIV в. рыцарская мода стала целиком определяться французами. В число куртуазных манер еще и в ХVI в. входило в обычай целовать в обществе незнакомых девушек и женщин, если те не протестуют.

Но куртуазность сочеталась с довольно низкими, по современным меркам стандартами бытового поведения. За чистотой тела еще не следили. И в ХVI в. регулярное мытье тела и, в частности, ног не было нормой. Под туалеты на балах использовались окружавшие дворцы парки. Показательна зарисовка из французского придворного быта, сделанная современным французским писателем М.Дрюоном: на свадьбе короля Людовика Х в 1315 г. камергер кричал во время пира выходящим из-за стола придворным, что молодой король не желает, чтобы отправляли свои надобности на лестнице, по которой он изволит спускаться с молодой женой в опочивальню.

В целом, как видно, приведенные рыцарские идеалы соответствуют общечеловеческим нормам поведения. Как верно отметил Й. Хейзинга, рыцарство никогда бы не сделалось жизненным идеалом на период в несколько столетий, если бы оно не заключало в себе высокие социальные ценности. Однако нельзя забывать не только о разном культурном уровне рыцарей, но и о том, что эти благородные принципы "имели хождение", в основном, внутри дворянского сословия. На крестьян, горожан и низшее духовенство смотрели свысока, презрительно и по отношению к ним руководствовались обычно моралью господ. Общение дворян с крестьянами, как заметил Ю.Л.Бессмертный, напоминало диалог глухих. Отчасти это происходило и из-за за самодостаточности крестьян: они ничем, кроме своих дел, не интересовались и гордились этим. И сеньор не мог понять внутренний мир крестьян, их интересы, что и обуславливало взаимную настороженность. Впрочем, оба сословия и не стремились к взаимопониманию. Сами рыцари считали, что если главное в них – это гордость, то для людей низших сословий главенствующий мотив поведения – их собственные интересы.

К тому же, в средние века бразды правления феодом, в том числе и государством часто вручали подростку, которого могущество власти увлекало, как занятная игра: еще вчера, забавы ради, он отрывал крылышки у мух, а сегодня, ради той же забавы, мог отрубить голову у человека. Он не боялся, не представлял себе смерти и, не колеблясь, сеял ее вокруг себя.

В погоне за славой, успехом, рыцари также отбрасывали моральные нормы. Опять вспомним Шекспира: К законам я влеченья не имею;

Им воли никогда не подчинял,

Но подчинял закон своей я воле.

(Из монолога лорда Сеффолка, ХV в. в трагедии "Генрих VI").

Как не нарушить клятву ради трона,

Чтоб год царить, я сотню их нарушу.

(Эдуард Йорк, там же).

Кулак нам - совесть, и закон нам - меч.

(Ричард III, там же).

Такое поведение Й.Хейзинга назвал "бесстыдным эгоизмом" рыцарей.

О жестокости нравов свидетельствует и то, что в ХV-ХVI вв. даже женщины из дворянской среды нередко носили специальные кинжалы для защиты своей чести.

Да и само рыцарское ремесло – война – противоречило рыцарским же кодексам чести: поклявшись перед тем, как надеть доспехи, защищать слабых, вдов и сирот и, отправившись на войну, рыцари сразу же начинали грабить, насиловать и жечь, своим мечом превращая женщин во вдов, а детей – в сирот. В «Песне о Гарене Лотарингском» герцог Бегон, вырвав собственными руками внутренности поверженного врага, бросает их в лицо Гийому Монклену со словами: "На, вассал, бери сердце своего друга – можешь посолить его и изжарить". И сам Гарен разрывает тело Гийома де Бланкафлора: "Он вынул сердце, легкие и печень. Эрно, его товарищ, хватает сердце, разрубает на четыре куска, и оба они разбрасывают на дороге эти еще трепещущие клочья плоти". (Впрочем, авторы таких поэм нередко давали волю своей фантазии, но основа этих фантазий – сама реальность). После битвы благородных пленников сохраняют для выкупа, но, поскольку, с пленников низшей категории – лучников, арбалетчиков, войсковой прислуги – нечего взять, их убивают или калечат, чтобы сделать непригодными к службе. Ведь война тогда – прежде всего – разрушение и грабеж. Ее основная задача – нанести противнику наибольший урон. К войне рыцарь готовится с детства. Война для него – цель жизни. Даже в недолгие мирные периоды он мечтает о войне и имитирует ее на турнирах. И воюет так долго, пока в силах. Таков был рыцарский идеал на практике.

С уменьшением значения рыцарей в военном деле, с усилением экономического значения горожан в поведении дворян, особенно аристократии, все более усиливается искусственность, театральность. Гипертрофированным стало понятие честь, которая не завоевывалась, а сопутствовала родовитости, благородству, знатности, что привело с ХVI в. к массовым дуэлям. Раздутые правила этикета и неумеренная роскошь в одежде должна была укрепить знать перед лицом набирающей силы буржуазии. Стилем жизни стали непрерывные церемонии и демонстрация роскоши. Естественно, растущая буржуазия старалась подражать этой манерности и роскоши, призванной отделить старую аристократию от "новых богатых".

МАРГИНАЛЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЕВРОПЫ. Еще не было изжито и рабство. Из земледелия, при господстве крестьянского производства, рабство было вытеснено экономической нецелесообразностью и техническим прогрессом. В Западной Европе это произошло к IХ в. Но в IХ-ХI вв. Европа, прежде всего Центральная, была транзитной территорией для провоза рабов из восточной части континента на Пиренеи, к арабам. В конце ХII - середине ХV в. основной очаг работорговли переместился в Черное море. Откуда татарские, турецкие или латинские корсары (из европейцев – чаще генуэзцы и венецианцы) везли рабов в Египет или средиземноморскую Европу, где еще сохранялся спрос на рабов-слуг. С середины ХV и до середины ХVI в. значительную часть рабов добывала в Западной Африке Португалия и вывозила их в Испанию, Южную Италию, на о.Крит. Наконец, с середины ХVI в. испанцы и португальцы стали завозить обращенных в рабов африканцев в Америку.

В мусульманских странах рабов было больше, чем в христианских. Но и в Европе их хватало. Особенно возросла потребность в рабах после "Черной смерти" в середине ХIV в. Чаще всего рабы в Европе использовались в качестве домашней прислуги (русск. челядь).

Среди других, не признававшихся полноценными в Европе, хотя и проживавшими в ней постоянно, были иноверцы, прежде всего – иудеи. По Европе они распространились, в основном, из мусульманской Испании, в ходе реконкисты постепенно оказавшейся под властью христиан. В раннем средневековье они были наиболее распространены в христианской Испании и на юге Франции, в Лангедоке. Нуждаясь в средствах, а, значит, в экономической активности евреев, имевших богатый опыт хозяйствования и широкие связи в Средиземноморье, наиболее дальновидные монархи и другие правители охотно приглашали евреев в свои земли и покровительствовали им, что было важно в условиях господства не закона, а грубой силы. В Испании они выступали в роли посредников между христианами и арабами, состояли советниками у некоторых королей, даже включались в королевские советы. У франков при Карле Великом евреи даже несли гарнизонную службу на юге, а в Лангедоке имели право на земельную собственность – аллод – в пределах марки. Но в других землях таких прав они не получили и составили довольно значительный слой раннегородского населения – купцов и ремесленников. Заинтересованные в росте своих доходов, евреев активно приглашали многие западноевропейские монархи и крупные сеньоры, предоставляя им свою защиту и, нередко, льготы.

Экономическая заинтересованность, в условиях слабого развития торговли и ремесел, поначалу скрадывала религиозные различия. Хотя церковь постоянно подчеркивала, что иудеи не признали в Христе Бога и спровоцировали его казнь. Вместе с тем ученые богословы знали, что и священная для христиан Библия, и сами первые христиане, в том числе Иисус и его апостолы, были этническими евреями. Но с распространением христианства среди мало- и необразованных масс исторические истоки его забывались и на первое место во взаимоотношениях с евреями выходили религиозные различия. Однако, выделяя евреев, ограничивая их в правах, особенно с ХIII в., церковь обычно не стремилась к их изгнанию. Они должны были быть униженными, но находиться рядом, в качестве отрицательного примера для христиан, как народ, отвергнувший истинного Бога.

Отчужденность закреплялась и разными обычаями, бытовыми привычками, и нежеланием иудеев ассимилироваться с европейцами. Они жили в особых кварталах со своим внутренним самоуправлением. Но до крестовых походов на Восток эта отчужденность не принимала, за частными исключениями, острых форм.

Крестовые походы, впервые близко столкнувшие широкие массы европейцев с иноверцами, усилили религиозный фанатизм, захлестнувший и местных нехристиан – прежде всего – иудеев. Они и стали жертвами первых погромов, начавшихся в конце ХI в. в прирейнских городах, по пути следования крестьян – участников Первого крестового похода. В дальнейшем репрессии против них усиливались в силу разных причин. В их числе, кроме вышеназванных – прежде всего экономические: развитие городов с собственным купеческим и ремесленным населением, для которого евреи становились основными конкурентами, особенно в торговле. Так бюргеры стали основными гонителями евреев. Сказался и запрет для христиан заниматься ростовщичеством, без которого, однако, не могла развиваться городская экономика. Евреям же религия не запрещала финансовые операции, и они заняли крайне важную, но столь презираемую в Европе нишу, что еще больше породило антипатии к ним. Тем более, кто же почитает заимодавцев! Феодалы, нуждаясь в займах, поначалу проявляли бóльшую лояльность. Но они же, используя право сильного, часто не только отказывались возвращать долги, но, используя настроения, способствовали погромам и изгнаниям своих заимодавцев, тем самым избавляясь от финансовых обязательств. Уже со второй половины ХII вв. начинается массовые погромы в Англии и Северной Франции. С конца ХIII в. такую тактику, при поддержке горожан, стали применять и западноевропейские государи, периодически изгоняя евреев из своих стран (Англии, Франции, Испании, Империи) с конфискациями имуществ и аннулированием долговых обязательств¹.

Гонениям также способствовало усиление социального напряжения в Западной Европе, вызванного в ХIV в. начавшимися аграрными преобразованиями (коммутацией повинностей и ликвидацией личной крестьянской зависимости). Вспомним, что именно в это время по разным странам прокатились мощные крестьянские восстания. Тогда же европейцы испытали ужас "Черной смерти". Естественно, усилился поиск "козлов отпущения", на роль которых, естественно, лучше всего подходили иноверцы, как люди неполноценные и опасные с точки зрения большинства. Тогда же активизировались ереси и разрастались внутрикатолические конфликты в католичестве. Естественно, церковь тоже увидела в этом происки неверных среди населения – то есть иудеев. А невежество многих клириков привело к разрастанию легенд о ритуальных убийствах христианских детей, об отравлениях колодцев для изведения христиан и т.п. Хотя ни одного доказательства таких преступлений документально не найдено, подобные слухи, как известно, дожили и до нашего времени. Ибо массовому сознанию, как известно, точность не свойственна, а средневековому, когда, как выше отмечалось, царил старик "наслышка", она и вовсе не требовалась. Поддерживая общую тенденцию, церковь с ХIII в. также стала проводить по отношению к евреям политику сегрегации.

Все это проявилось в быту. Традиционно евреи сами старались сохранять самоидентификацию с помощью одежды. Но постепенно, особенно все с того же ХIII в., появились особые регламенты, предписывавшие евреям носить специфическую для них одежду. Там, где евреи успели адаптироваться к местному костюму, от них стали требовать нашивать на верхнюю одежду особые знаки. Так же и богатство костюмов высших слоев еврейского общества стало вызывать зависть и у страдавших от нехватки средств дворян, и у ограниченных в расходах бюргеров. Возникли ограничения в использовании элементов роскоши в одежде. Так, постепенно, стремление евреев сохранить свою особость переросло в унизительную для них обязанность.

Как людям, находящимся в особом, зависимом статусе, им запрещалось носить оружие, что привело и к запрету участвовать, при необходимости, в защите городов, в которых они жили. Это тоже понижало статус евреев, делало их зависимыми от милости властей.

То же относится и специфике расселения евреев в европейских городах. Традиционно каждая группа городского населения (корпорация, цех, гильдия) старалась селиться компактно, особыми кварталами. Но постепенно, с развитием городской топографии, в которой центрами становились рыночные площади, возле которых находились и храмы, размещение евреев стало вызывать конфликты. Нередко это было связано с тем, что рядом с еврейскими домами оказывались соборы или ратуши. Ведь в центрах городов жили богатые, а еврейские купцы бедными не были. Результатом борьбы горожан с еврейскими конкурентами, в числе прочих ограничений и гонений, стало появление с ХIV в. гетто, в которых евреи изолировались от внешнего мира¹. Усилилась дискриминация.

Другим массовым "козлом отпущения" для средневековых европейцев являлись цыгане, в отличие от евреев, индоевропейцы и христиане, но тоже имевшие свою особую культуру и не подверженные ассимиляции. Они пришли в Европу в начале ХV в. с Ближнего Востока через дунайские земли, потому и называли их египтянами, сарацинами, богемцами. Занимались они тем же, чем и позднее: водили по городам и весям медведей, были музыкантами, торговали лошадьми, женщины танцевали и ворожили на руке. Нередко их воспринимали нищими или разбойниками. Артистизм, склонность к организации развлекательных представлений способствовала их принятию в общество. Наиболее они распространились в Центральной и Юго-Восточной Европе. Но специфический негородской, полукочевой образ жизни, малое участие в экономике и культурная обособленность делали цыган менее заметными в европейской истории, хотя гонений, погромов и убийств в их средневековой европейской истории тоже хватало. Их подозревали в колдовстве, связях с дьяволом, обвиняли в невежестве и непонимании истинной религии, в несоблюдении многих постов и обрядов. "Они не знают, что такое церковь, а когда ходят туда, то только с целью ее оскорбить. Они не знают никаких молитв…, едят мясо всегда, даже по пятницам и на великий пост"¹.

В общем, враждебность и к инакомыслящим, и к иноверцам, и к иным этносам, как и массовые казни еретиков – всё это – тоже характернейшие черты средневековой европейской повседневной жизни.

***

Подводя итог и теме, и всему разделу, следует отметить, что до конца Х в. уровень духовной культуры, в общем, определялся королевскими дворами, вокруг которых концентрировались немногие образованные люди (вспомним каролингское "Возрождение"). В ХI в. с развитием сеньориальных порядков, "расползанием" их по землям, что вело к ослаблению позиций королей и раздробленности, основными носителями культуры, по мнению Ж.Дюби, становятся монастыри, превратившиеся к этому времени в мощные организации. Усилению их роли способствовал и рост страха христианского мира на рубеже Х/ХI вв. в связи с ожидавшимся концом света (магия круглой даты). Это привело к усилению роли молитв как пути к спасению и повышения значимости монашества. Именно монастыри были носителями канонического романского стиля, в рамках которого была выработана единая система символов, позволявшая постичь Бога. Для христиан ХI в. Бог выступал в роли сеньора, судьи.

В дальнейшем в культуру проникают рыцарские идеалы: постоянные сражения с дьяволом, жесты (молитвенная поза, как отмечалось, повторяла позу вассала, приносящего оммаж сеньору), внимание к культу мертвых (от значения предков для рыцарей). Одновременно усилился стихийный протест против обмирщения христианства, против проникновения в церковную среду роскоши (особенно с развитием городов и концентрацией в них богатств), усилилась проповедь бедности, уединения от мира, с более интимным, личным отношением к Богу. Но развитие городской культуры способствовало формированию чувства личной ответственности за спасение своей души, что изменяло отношение общества к монашеству как ненужному и бесполезному слою. Этот этап совпал с развитием готического искусства, с его идеей – Бог в самом человеке.

ХIV в. – усиление центральной власти, оттеснение церкви от ведущего положения в обществе, складывание новых отношений между людьми. То есть идет процесс, противоположный ХI в. В ХIV в. складывается и новый слой меценатов: не только монархи и крупные феодалы, как прежде, но и богатые горожане. Формируется и новое видение мира, предоставлявшее человеку право познавать этот мир не только с помощью Бога, но и самостоятельно. Постепенно усиливается индивидуальное сознание. В философии распространяется номинализм, то есть признается независимое существование вещей. В религии усиливаются ереси, в которых провозглашается человеческая независимость от церковной организации, непосредственная связь человека с Богом (Виклеф, Гус). В политике человек уже не только член социальной иерархии, но и индивидуально подчинен государю как подданный. В искусстве усиливается внимание к деталям, в которых теряется целостность. Это происходит в условиях социально-экономических изменений: переход ремесла к работе на рынок, коммутация ренты в сельском хозяйстве. Между человеком и вещью появляются деньги.

Так подготавливались изменения, которые становились основой перехода к новой фазе западноевропейского развития – к капиталистическому обществу. Наиболее динамично указанные изменения происходили в Италии.