2 Бернштейн н а. О построении движений. - м., 1947. - с. 16.

³ Там же.

И. М. Сеченов говорил, что здесь действует «нечто», выполняющее по отношению к движению ту же сигнальную функцию, которую обычно выполняет ощущение (Физиология нервных центров — м., 1952. - с. 22).

ных обстоятельств или условий1. Связанный с этим переход от реакции на раз­дражитель к действию с объектом знаменует собой тот «скачок» в развитии дви­жений, которым открывается вся бесконечная перспектива развития человека как субъекта, как существа, способного и тем самым призванного изменять мир — природу и общество.

Действия, выступая в виде движений, вместе с тем и отличаются от этих по­следних, поскольку одно и то же действие может быть выполнено посредством разных движений. Предметное действие есть, по существу, движение генерализованное — по его отношению к предмету и тем изменениям, которые вносятся в него движением (скажем, руки). Это положение означает не то, что сторонний наблю­датель может, таким образом, соотнести действие и движение, осуществляемые другим лицом; это положение означает, что генерализация отношения к предмету и изменений, производимых в нем этим движением, является необходимой предпо­сылкой возникновения самого действия, что оно входит необходимым компонен­том в его афферентацию. Это положение, выступающее сперва в отношении чув­ственно данного предмета, естественно и закономерно влечет за собой его даль­нейшее распространение на весь ряд обобщений, к которым приходит человеческое познание, вплоть до общественно значимых идей, мобилизующих людей в их об­щественной деятельности. Все они являются не просто схемами, посредством ко­торых сторонний наблюдатель может извне классифицировать чужие действия, а включаются в афферентацию самих этих действий; анализ, синтез, обобщение, которые к ним приводят, являются прямым продолжением чувственного анализа, синтеза, дифференциации и генерализации, посредством которых осуществляет-

¹ Характеризуя уровень действий, Н. А Бернштейн (О построении движений. — М., 1947) отмечает «характерное для психологической иерархии уровней постепенное возрастание их объективации, направленности на активное, изменяющее мир взаимодействие с последним» (с. 121). Характеризуя движения уровня пространственного поля, ориентирующиеся не на предмет в его качественной ха­рактеристике, а на перемещение в пространстве, которое Н. А. Бернштейн считает движением более низкого уровня, предшествующего предметным действиям, он отмечает более синтетически обоб­щенный и, главное, объективированный характер их афферентации по сравнению с движениями более низких уровней. Движения этого уровня имеют целевой характер:они ведут откуда-то, ку­да-то и зачем-то (с. 83); они «экстравертированы, обращены на внешний мир» (с. 84). «Самый заме­чательный по резкому отличию от афферентации предыдущего уровня признак пространственного поля — это его объективированность» (с 82) «Этими свойствами пространственного поля как веду­щей афферентации определяются и основные характеристики управляемых им движений» (с. 83). Нам представляется сомнительным отнесение Н. А. Бернштейном движений «пространственного поля», осуществляемых по отношению к абстрактному пространству, к уровню более низкому, предшествующему предметным действиям. Для конкретной иллюстрации своих уровней Н. А. Берн­штейн приводит данные, полученные А. Н. Леонтьевым и его сотрудниками (см.: Леонтьев А. Н. Психологическое исследование движений после ранения руки // Ученые записки МГУ. — 1945. — Вып. 90). При задании: «сними с крючка кепку» или другой повешенный на нем предмет, у больно­го с нарушенными движениями амплитуда подъема руки оказывается в среднем на десяток санти­метров больше, чем при задании коснуться пальцем высоко расположенной точки на листе бумаги. По этим данным, движение в пространственном поле оказывается труднее выполнимым, чем пред­метное действие. Это плохо вяжется с представлением о движениях пространственного поля как бо­лее элементарных, чем предметные действия. Эти данные скорей говорят в пользу предположения о том, что движения, осуществляемые по отношению к «абстрактному» пространству, представляют собой более высокий уровень, чем действия с предметом. Поэтому их выполнение оказывается бо­лее трудным для больных и удается им в меньшей мере. Их афферентация предполагает дальней­шую по сравнению с предметными действиями генерализацию и абстракцию. Поэтому они включа­ют ту «объективированность», которая закономерно связана с вышеотмеченным переходом от простой реакции на раздражитель к действию с предметом, с вещью как объектом.

ся построение всякого движения в коре как органе чувствительности, как органе аналитико-синтетической деятельности; все они тоже участвуют — на высшем' уровне — в выработке тех комбинаций раздражении и торможений, которые за­тем, говоря словами И. П. Павлова, уже готовые, направляются в исполнительский отдел; в качестве аналитико-синтетической познавательной части человеческой деятельности они определяют ее исполнительскую часть.

Исследования Хэда, Гольдштейна, Гельба и др.' на большом патологическом материале убедительно показали, как нарушение отвлеченного словесного мыш­ления приводит к нарушению произвольного действия, совершаемого по опреде­ленному плану в соответствии с абстрактно формулированной целью. При нару­шении абстрактного словесного мышления все поведение спускается на низший уровень непроизвольных действий, непосредственно определяемых ситуацией, и уже сложившихся автоматизмов. Эти патологические случаи представляют собой как бы естественный эксперимент — жестокий, но поучительный, доказывающий роль мышления и его образований в регуляции действий человека.

Роль познавательных (гностических) процессов в регуляции действий высту­пает очень показательно на патологическом материале. Не случайно все попытки начисто отделить апраксию (нарушение практического действия) от агнозии (на­рушения познания) потерпели неудачу. Все данные свидетельствуют о теснейшей взаимосвязи апраксических расстройств с агностическими. Все случаи апраксии, описанные Клейстом и Штраусом, содержат агностические элементы. В основе настоящей конструктивной апраксии, описанной Шлезингером, лежит, по его же мнению, нарушение «оптического управления движением» (optische Bewegungssteurung). В основе описанных им случаев апраксии Ланге вскрывал нарушение восприятия (агнозию) пространственных отношений. В частности, в основе це­лой группы апраксических расстройств, образующих так называемый синдром Герстмана (апраксии пальцев, аграфии и т. п.), Ланге вскрывал нарушение вос­приятия направления в пространстве. Грюнбаум пытался даже свести всякую «конструктивную апраксию» к расстройству восприятия пространственных от­ношений. Пик отметил роль зрительного расстройства памяти при нарушении возможности правильного ведения строки при письме и т. д. В основе «идеаторной апраксии», с которой непрерывным рядом переходов связана конструктивная апраксия, лежит непонимание задачи, цели, смысла действия. Словом, обширней­ший материал клиники апраксических расстройств, т. е. нарушений действий, вскрывает в основе нарушения действия нарушение психических процессов, по­средством которых они регулируются, и, таким образом, подтверждается положе­ние о психических процессах как регуляторах действия.

При этом уже элементарное действие с предметом регулируется не просто непосредственно, чувственно данными свойствами этого предмета как матери­альной вещи — его величиной, сопротивляемостью давлению и т. п., а теми его свойствами, выявляемыми практикой действия и познания, которые существен­ны для него как объекта (и орудия) человеческой деятельности. Таким образом,

¹ См.: Goldstein К. und GelbA. Psychologische Analyse hirnpathologischer Falle, 1920; Head. Aphasia und Kindred Disorders of Speech, vol. I, II. Cambridge, 1926. См. также сб.: «Новое в учении об апраксии, агнозии и афазии». — М., 1934 (особенно статью М. Б. Кроля «Старое и новое в учении об апрак­сии»); Лурш А. Р. Травматическая афазия. — М., 1947. — Раздел Б «Исследование праксиса». — С. 188-196; Critchley. Parential Lob. - London, 1953.

уже в афферентации простых предметных действий выступает их «смысловой ха­рактер».

Далее формируются такие смысловые действия, как акты речи и письма, т. е. двигательные акты, регулируемые объективируемым в слове мыслительным со­держанием, возникающим в результате анализа, , синтеза обобщения эмпириче­ских чувственных данных.

Характеризуя теорию «автоматизма» (т. е. механистически понимаемого де­терминизма), Джеме писал, что, согласно этой теории, зная в совершенстве нерв­ную систему Шекспира и все воздействия на нее со стороны окружающей среды, можно было бы полностью объяснить, «почему в известный период его жизни его рука начертила какими-то неразборчивыми мелкими черными значками извест­ное число листов, которые мы для краткости называем рукописью «Гамлета». Мы могли бы объяснить причину каждой помарки и переделки, мы все бы это поняли, не предполагая при этом в голове Шекспира решительно никакого сознания». На самом деле объяснить создание «Гамлета» исходя из движений, посредством ко­торых был начертан Шекспиром текст его трагедии, это безнадежная и бессмыс­ленная затея, если исходить при этом из предположения, что движения, посредст­вом которых выводятся буквы, составляющие текст «Гамлета», регулируются, «афферентируются» мышечной кинестезией пишущей руки, безотносительно к самому смысловому содержанию «Гамлета». Такое представление об афферента­ции движений, посредством которых осуществляется письмо, не соответствует действительности. Осуществление одного и того же движения, например круго­вого, посредством которого осуществляется начертание буквы «о», регулируется другой афферентацией, чем круговое движение, посредством которого, с одной стороны, художник, с другой — геометр чертят круг1 . В каждом из этих случаев построение движения требует и предполагает абстракцию и генерализацию дру­гих свойств и отношений как афферентирующих эти движения моментов: в слу­чае письма ведущими в афферентации движений, которыми они осуществляются, являются фонематические обобщения, подчиненные смысловым соотношениям. Таким образом, смысловое содержание «Гамлета» само участвовало в афферен­тации тех движений, посредством которых Шекспир начертал текст своего бес­смертного произведения. Нельзя вывести объяснение смыслового содержания «Гамлета» из движений, посредством которых был начертан буквенный состав его текста, самих по себе.

Взятые только в своей внешней, исполнительской части, обособленно от афферентирующей их чувственной, вообще познавательной, регуляторной их части, движения, образующие человеческую деятельность, вообще, не допускают детер­министического, причинного объяснения. Помимо смыслового содержания «Гам­лета» неосуществима сама совокупность движений, посредством которых его текст

«В случае круга, изображаемого преподавателем математики на доске, — замечает Н. А. Берн-штейн, — ведущим моментом является не столько воспроизведение геометрической формы круга (как было бы, если бы на кафедре вместо учителя математики находился учитель рисования), сколько полуусловное изображение соотношения рисуемой окружности с другими элементами ма­тематического чертежа. Искажение правильной формы круга не нарушит замысла лектора и не воз­будит в его моторике никаких коррекционных импульсов, которые, наоборот, немедленно возникли бы в этой же ситуации у учителя рисования» (Бернштейн Н. А. О построении движений. — М., 1947. - С. 35-36).

был начертан Шекспиром. Замысливаяие «Гамлета» включалось в «афферентацию» движений, посредством которых был начертан его текст. Развертыва смыслового содержания «Гамлета» и начертание его текста составляют «аффрентационную» и исполнительскую часть единого процесса1.

Как ни велика роль таких актов, как речь и письмо, в деятельности человека их одних еще недостаточно для понимания собственно человеческого поведения Для понимания поведения в том специфическом смысле, которое это слово имеет на русском языке, надо еще из действий выделить поступки. Поступком является действие, поскольку оно выражает осуществляемое посредством вещей отношение человека к человеку, к другим людям. Для поступка существенным и опре­деляющим служит это последнее. Поступок возникает из действия в результате специфической генерализации; он предполагает генерализацию действия по его отношению к человеку и эффекту, который это действие производит не на вещь как таковую, а на человека: одно и то же действие может поэтому в разных условиях, в различных системах человеческих отношений означать совсем разные поступки, так же как разные по своему вещному эффекту действия — один и тот же поступок.

Дело вообще обстоит совсем не так, что действия могут совершаться как внеш­ние исполнительские акты, следуя своей собственной закономерности, никак не включая никакой психической, в частности познавательной деятельности, а эта последняя либо вклинивается в ход материальной деятельности людей извне, не­избежно нарушая ее собственную, присущую ей закономерность, либо сама вовсе выпадает из ее закономерного хода. На самом деле оба эти альтернативные пред­положения неверны; деятельность людей, их поведение выступают в своей зако­номерности, лишь когда их исполнительская и афферентирующая, познаватель­ная, составная часть берутся в единстве.

С того момента, когда в ходе рефлекторной деятельности мозга в ответ на воз­действие раздражителя возникает ощущение, детерминация поведения объек­тивным миром, объективными условиями осуществляется через посредство пси­хической деятельности. Психическая деятельность необходимо включается в обусловливание поведения, вообще деятельности человека. Благодаря психиче­ской деятельности как познанию действительности практическая деятельность людей приводится в соответствие со сложными требованиями, предъявляемыми к ней объективными условиями. Вместе с тем психической деятельностью как деятельностью эмоциональной, волевой, выступающей в форме стремлений, же­ланий, чувств, определяется значение явлений для данного человека, его отноше­ние к ним, то, как данный человек в данных условиях на них ответит. Психиче-

' Куда ведет и что в общем плане означает точка зрения изложенной Джемсом теории автоматизма, достаточно отчетливо выступает из дальнейших рассуждений автора. Вслед за цитированными вы­ше словами об объяснении «Гамлета», «каждой помарки и переделки» в нем Джеме пишет: «Подоб­ным же образом теория автоматизма утверждает, что мы могли бы написать подробнейшую биогра­фию тех 200 фунтов, или около того, тепловатой массы организованного вещества, которая называлась Мартин Лютер, не предполагая, что она когда-нибудь что-либо ощущала. Но, с другой стороны, ничто не мешало бы нам дать столь же подробный отчет о душевной жизни Лютера или Шекспира, такой отчет, в котором нашел бы место каждый проблеск их мысли и чувства. Тогда ду­шевная жизнь человека представилась бы нам протекающей рядом с телесной, причем каждому мо­менту одной соответствовал бы известный момент в другой, но между тем и другим не было бы ни­какого взаимодействия».

екая деятельность в целом необходимо включается в обусловливание поведения людей. Нельзя детерминистически понять поведение, не отбросив эпифеноменалистические тенденции по отношению к психическому. Не признание, а отрицание реальной, действенной, жизненной роли психического влечет за собой отказ от детерминизма в понимании поведения. Распространение детерминизма — истин­ного, научного, понимающего, что внешние причины действуют через внутренние условия, — на поведение человека требует и необходимо предполагает учет его психической деятельности во всем многообразии ее форм и проявлений как внут­ренних условий его поведения. Обусловленная объективными обстоятельствами жизни человека и в свою очередь обусловливающая его поведение, психическая деятельность двусторонне — в качестве и обусловленного и обусловливающего — включается во всеобщую взаимосвязь явлений.

Выяснение вопроса о включении психических явлений во всеобщую взаимо­связь всех явлений материального мира образует последнее звено нашего реше­ния того вопроса, который выступил в истории философской мысли в виде так называемой «психофизической проблемы». И сейчас не бесполезно будет восста­новить остальные звенья единой цепи наших рассуждений.

Мы рассмотрели сначала вопрос об отношении психических явлений (ощуще­ния, восприятия, мышления) к материальному миру как объективной реально­сти — в познавательном гносеологическом плане. Сама познавательная деятель­ность человека выступила для нас затем как рефлекторная деятельность челове­ческого мозга. Вопрос о соотношении психических и физиологических процессов встал в этой связи как вопрос о соотношении нервного и психического в единой отражательной деятельности мозга. В силу рефлекторного характера этой дея­тельности вопрос о связи психических явлений с мозгом и его материальной нервной деятельностью и об их зависимости от действительности, от условий жизни людей сомкнулся в единое целое: последняя — зависимость от внешних ус­ловий осуществляется через первую, первая — отражательная деятельность мозга и законы нейродинамики корковых процессов — внутреннее условие реализации второй. При дальнейшем рассмотрении самая зависимость психических явлений от материальных условий жизни и деятельности людей оказалась не односторон­ней: обусловленные объективными условиями жизни психические явления в свою очередь обусловливают — «афферентируют», регулируют поведение, дея­тельность людей и, значит, все изменения, которые она вносит в мир, преобразуя природу и перестраивая общество. Таким образом психические явления включа­ются во всеобщую взаимосвязь всех явлений материального мира. Сама активная действенная роль психических явлений обусловлена тем их познавательным ха­рактером, анализом которого начался весь ход нашего рассмотрения этой пробле­мы. Таким образом, все рассмотренные нами проблемы являются звеньями еди­ной цепи рассуждений, направленных на всестороннее рассмотрение и решение единой проблемы — вопроса о природе психического, его месте во всеобщей взаи­мосвязи всех явлений материального мира.

Вопрос о месте психического рассмотрен нами во всех основных для него взаимосвязях. Остается еще подвергнуть рассмотрению основные формы, в кото­рых выступают психические явления в их внутренних взаимоотношениях.