Глава 2. Назад к традициям

Байбурин А. К. Ритуал как культурный феномен¹

В любой традиции важна также и эмоциональная сторона. Повторное переживание заведомо знакомых, эмоционально напряженных ситуаций оказывается необходимым средством регуляции психологического настроя. Потребность вновь и вновь пережить однажды познанный эмоциональный подъем является характерной чертой такого механизма, как социализация детей, что непосредственно связано с эффектом узнавания (ср. «эстетику узнавания»). Ситуация узнавания — одна из ключевых обрядовых сцен.

В культуре, ориентирующейся на регулярное воспроизведение одних и тех же текстов (а не на их постоянное умножение, как в современной культуре), из которых важнейшим представляется прецедент, положивший начало жизни и всей последующей традиции, передача информации происходит не с помощью правил, а с помощью образцов, «цитат». Такой культуре невозможно научиться, ее можно только выучить, запомнить наизусть. Здесь нет привычной нам логики переходов смыслов, когда из предыдущего тезиса разворачиваются последующие. Точнее, они есть, но относятся скорее к области случайного, чем закономерного (с позиции современной культуры эти случайности чаще всего расцениваются как прорывы в область «разумного», «целесообразного», «рационального» и т. п.).

Такого рода ситуация хорошо иллюстрируется характером архаических форм загадок, отгадки которых не выводятся из смысла загадки — их нужно просто знать.

Ритуал исполнялся и полностью реализовал свое назначение лишь в экстремальных ситуациях. Репертуар ритуалов был строго ограничен и соотносился с кризисными моментами в жизни коллектива, вызванными либо преобразованиями в социальной структуре (рождение, инициации, свадьба, смерть), либо изменениями в окру-

¹ Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993. С. 12—13, 18—19, 22.

135

жающем мире (поворотные точки календарного цикла, эпидемии, эпизоотии, стихийные бедствия). Причем все эти ситуации преодолевались исключительно с помощью ритуалов. Иного, неритуального оформления перечисленные события не имели. Другими словами, ритуал можно определить как единственно возможный способ поведения человека и коллектива в тех ситуациях, которые расцениваются данным коллективом как кризисные и поэтому требующие специальных (обязательных для всех членов) программ поведения.

Применительно к восточно-славянской культурной традиции можно говорить о нескольких уровнях ритуализации поведения, каждый из которых включает две серии форм регламентированного поведения, ориентированных либо на календарный, либо на жизненный цикл.

К высшему уровню принадлежат две серии ритуалов, обеспечивавших ритм жизни коллектива (календарные) и ритм индивидуальной жизни человека (обряды жизненного цикла: рождение, брак, смерть). «Главный» ритуал — обычно это основной календарный обряд, совершавшийся на стыке старого и нового года и «разыгрывавший» основной прецедент (творение мира).

Два основных типа обрядов имеют свои «продолжения» на более низких уровнях. Сбои в ритме социальной жизни коллектива регулировались с помощью таких коллективных окказиональных обрядов, как, например, ритуал вызывания дождя в случае засухи, опахивания селения при эпидемиях и падежах скота. Такие обряды могли (по обету) воспроизводиться ежегодно в память избавления от несчастья и, таким образом, переходили на высший уровень — включались в число календарных ритуалов. Сбои в ритме индивидуальной жизни устранялись соответствующими, тоже окказиональными, но индивидуальными ритуалами типа ворожбы, лечения с помощью ритуальных специалистов (особенно ярко представлены в шаманских традициях).

На более низком уровне ритуализации линия коллективных обрядов продолжается в различного рода помочах и толоках по таким «регулярным» поводам, как, например, уборка урожая, трепанье льна и т. п. Другая линия, ориентированная на индивидуальный жизненный путь, реализуется в таких формах, как посиделки, супрядки, гулянья.

Низший уровень представлен ежедневным «распорядком дня» — чередование труда и отдыха, совместные молитвы и трапезы, регламентированные виды домашних работ (мужских и женских), обязанности детей, молодежи и стариков, традиционные формы воспитания.

136

Бенедикт Р. Хризантема и меч¹

У меня было трудное задание. Америка и Япония находились в состоянии войны, а в военное время легко огульно осуждать противника, но значительно сложнее разобраться в мировоззрении врага, взглянув на жизнь его глазами. Но это нужно было сделать. Вопрос состоял в том, как ведут себя японцы, а не мы, оказавшись на их месте. Мне следовало попытаться использовать поведение японцев на войне не как пассив, а как актив для понимания их. Мне нужно было посмотреть на ведение ими войны не как на военную, а как на культурную проблему. И на войне, и в мирное время японцы действовали сообразно своему национальному характеру. Какие же особые черты своего образа жизни и склада ума они проявили в ведении войны? В том, как их лидеры поднимали боевой дух, как успокаивали растерявшихся, как использовали своих солдат на поле битвы, — во всем этом проявлялись их представления о своих сильных сторонах, способных принести им пользу. Мне нужно было вникнуть в детали военных действий, чтобы понять, как японцы шаг за шагом проявляли себя на войне.

Но состояние войны, в котором находились наши страны, неизбежно создавало серьезные трудности. Это вынудило меня отказаться от наиболее важного для культурного антрополога метода — полевых исследований. Я не могла отправиться в Японию, жить в японских семьях и следить за всеми проблемами их повседневной жизни, видеть своими глазами, что особенно важно для них, а что нет. Я не могла наблюдать японцев во время сложного процесса принятия решений. Я не могла видеть, как воспитываются их дети. Единственное полевое исследование антрополога о японской деревне, книга Джона Эмбри «Суё мура», бесценно, но многие из встававших перед нами в 1944 году вопросов не поднимались тогда, когда оно было написано.

Несмотря на эти большие трудности, я как культурантрополог питала доверие к определенным методам и аксиомам моей науки, которые могли бы использоваться. По крайней мере мне не следовало отказываться от главного антропологического принципа — опоры на прямой контакт с изучаемым народом. В нашей стране проживало много японцев, получивших воспитание в Японии, и у меня была возможность расспросить о конкретных фактах их личного опыта, выявить их собственные оценки его, восполнить на основе их описаний многие пробелы в наших знаниях, что мне как антропологу представлялось существенным для понимания куль-

¹ Сокращено по источнику: Бенедикт Р. Хризантема и меч: Модели японской культуры. М, 2004.

137

145

зательно принимают жизненное поведение в Соединенных Штатах. Результаты опроса скажут нам больше о том, что мы и так знаем. При попытке понять другую страну важно провести системное и качественное изучение обыкновений и представлений ее народа, прежде чем опрос сослужит полезную службу. Благодаря корректной выборке опрос может показать, сколько людей поддерживают правительство, а сколько нет. Но о чем нам это скажет, если мы не знаем представлений народа о государстве? Только на основании их мы в состоянии понять, о чем спорят на улицах или в парламенте. У национальных представлений о правительстве есть более общие и устойчивые значения, чем в показателях партийного влияния. В Соединенных Штатах правительство рассматривается и республиканцами, и демократами как неизбежное зло — оно ограничивает свободу личности; да и занятость на государственном предприятии, если не считать, возможно, военного времени, не обеспечивает человеку такого же заработка, как при аналогичной работе на частном предприятии. Эта версия государства очень отличается от японской и даже от версий многих европейских народов. Но нам нужна была прежде всего только японская версия. Японский взгляд отражен в народных обычаях японцев, их трактовке преуспевших людей, их национально-историческом мифе, их выступлениях на национальных праздниках; и он может быть изучен по этим косвенным выражениям его. Но для этого требуется системный подход.

Базовые представления любого народа о жизни, санкционируемые им решения могут быть исследованы столь же пристально и столь же скрупулезно, как и при нашем определении доли населения, способной проголосовать на выборах «за» или «против». Япония была страной, чьи базовые представления заслуживали серьезного изучения. Я, конечно, обнаружила, что как только я видела, где мои западные представления не соответствуют взглядам японцев на жизнь и у меня есть некоторые соображения относительно используемых ими категорий и символов, многие из считающихся обыкновенно на Западе противоречиями в поведении японцев переставали быть противоречиями. Я начала понимать, почему сами японцы видели в некоторых резких изменениях в поведении японцев составные части согласованной самой по себе системы. Попытаюсь показать почему. Когда я работала с японцами, они иногда употребляли странные фразы и высказывали странные мысли, наделенные большим подтекстом и полные многовекового эмоционального содержания. Добродетель и порок в их западном понимании, казалось, менялись в них местами. Система была странной. Это не был буддизм, и это не было конфуцианство. Она была японской — силой и слабостью Японии.

146

Волков В. В. Культурная политика в 30-е годы¹

Данное исследование посвящено процессу формирования советской цивилизации, связанному с концепцией культурности. «Стать культурным» — один из главных императивов 30-х годов в сфере обыденной повседневной жизни. В качестве источника используется массовая периодическая печать 1935—1938 годов.

«Культурность» можно отождествить с индивидуальными эффектами культурной политики. Формально «культурность» употребляется только применительно к личности или группе и указывает на относительный уровень личной культуры и образованности. «Культурность» имеет оттенок личного достижения — это массовая культурная политика, превращенная в императив работы над собой. Не совсем ясно, имел ли этот термин широкое хождение в старой России и использовался ли за пределами народнических и марксистских кружков. Единственный пример использования этого слова, приводимый словарями, взят из работы Г. В. Плеханова 1890-х годов «Русский рабочий в революционном движении». Не подлежит сомнению, что «культура» выдвинулась на первый план в советской официальной лексике. Но если «культура» стала опорным словом массовой политики, то «культурность» оставалась полуофициальным понятием; первое относилось к идеологии, второе — к повседневной жизни. «Культура» постепенно воплотила в себе основную духовную ценность советской цивилизации, прочно укоренилась как в официальном языке, так и в сознании интеллигенции.

Американский историк В. Данхэм, которая первая из советологов указала на важность концепции «культурности» для понимания советского общества, определила ее как «фетишизированное представление о том, как быть индивидуально цивилизованным». Но каким образом человек мог стать культурным (индивидуально цивилизованным) в сталинское время?

Культурность в историческом контексте.

Культурность в историческом контексте. В вышедшей в 1946 г. книге «Великое отступление» американский социолог Н. Тимашев выдвинул тезис: в 30-е годы внутренняя политика СССР перестала соответствовать господствовавшим ранее революционным идеалам.

Начавшись в 1934 году, оно представляло собой повсеместный, но замаскированный поворот вспять коммунистического эксперимента. Раннебольшевистские ценности были «плавно» заменены более традиционной ориентацией на семью, иерархию, профессиональную карьеру, индивидуальное потребление, классическое образование и т. д.: основой исторической динамики «великого от-

¹ Волков В. В. Концепция культурности, 1935—1938 годы: советская цивилизация и повседневность сталинского времени // Социологический журнал. 1996. № 1—2. С. 194—213.

147

ступления» стало формирование «специфической амальгамы из традиционной русской культуры, идей и поведенческих образцов, принадлежащих коммунистическому циклу». Происходили быстрые перемены в обиходе, вкусах, манерах — рождались образцы культурной жизни, имитировавшие некоторые черты стиля жизни образованных слоев дореволюционного общества.

Сходная трансформация стала предметом анализа Данхэм в книге, посвященной ценностям советского среднего класса. За быстрым послевоенным восстановлением страны и стабильностью сталинской системы стояла, по мнению Данхэм, «большая сделка» — своего рода контракт между сталинским режимом и средним классом, чьи ценности были приняты режимом в обмен на лояльность и служебный профессионализм. Это означало переход от революционного аскетизма к благополучию частной жизни, индивидуализации потребления, ориентации на цивилизованное поведение. Изменения происходили вслед за первой волной индустриализации, начавшейся в 1928 году. Эта волна привела миллионы крестьян в города и на новые промышленные стройки. Советологи назвали этот сдвиг «окрестьяниванием городов», поскольку он вызвал резкое изменение состава городского населения за счет увеличения числа выходцев из деревни. С 1926 по 1939 год городское население выросло на 30 млн; только за первую пятилетку прирост городского населения составил 44% — ежегодно в города устремлялось примерно 3 млн человек, в основном бывших крестьян. Это привело к резкому ухудшению жилищных условий. Новую рабочую силу помещали в наскоро построенных бараках — форма общежития, которая не могла не повлиять на состояние общественного порядка: города захлестнула волна хулиганства, изнасилований, пьянства, воровства и других проявлений отклоняющегося поведения. Отсутствие трудовой дисциплины и высокая «текучка» срывали выполнение производственных планов. Общество приближалось к состоянию аномии. Пресса описывала рабочие бараки, превратившиеся в рассадники грязи и социальной патологии: хулиганство, сплетни, избиение жен, матерщина, отсутствие элементарной гигиены.

Новый пролетариат, вырванный индустриализацией из привычного уклада жизни, представлял реальную угрозу — просто тем, что разрушал элементарный, повседневный общественный порядок, лежащий в основе любого режима. Согласно недавним архивным исследованиям карательных учреждений сталинского периода большинство «социально опасных элементов» и «контрреволюционеров», интернированных или расстрелянных в 30-е годы, были арестованы за бандитизм, грабеж, хищения государственной собственности, хулиганство, мошенничество и другие уголов-

148

149

ве — внешне цивилизованного и внутренне преданного ценностям социальной системы.

Как стать культурным? Периодическая печать давала самые разные ответы. Рецепты, как стать культурным, не были постоянными и даже могли противоречить друг другу.

Мода и внешний вид.

Мода и внешний вид. Простейший и наименее требовательный рецепт культурности — стиль одежды. Это было самое раннее проявление культурности, характеризовавшее внешний вид человека, его манеру одеваться, новую моду 30-х годов. Культурный тот, кто культурно одет. Популярная ранее военная форма и ее производные — стиль революционных лет, выросший из подчеркнутой раннебольшевистской аскетичности и естественной нищеты, — уступали место разнообразной одежде гражданского типа, «цивильным» вещам, воплощавшим новую культуру потребления.

Согласно опросам комсомольцев, проведенным А. Каганом в Ленинграде, молодежь уделяла большое внимание моде. Молодая ударница Кировского завода, например, планировала потратить свою зарплату на «платье крепдешиновое, туфли бежевые, костюм-оксфорд, хорошее зимнее пальто»; а комсомолец-ударник мечтал о костюме-бостон, желтых ботинках и красивых рубашках. Эта тенденция — забота о том, чтобы внешний вид соответствовал моде — была институционализирована открытием первого советского Дома моделей в Москве. Стали выходить журналы мод — можно было приобрести французские «Saison Parisienne», «Grand Revue des Modes», «Votre Gout», а также отечественные — «Журнал Дома мод» и «Моды осени и весны 1936 года».

Забота о внешности и уход за собой принимали и более утонченные формы. В начале 1936 года пресса информировала читателя о том, что Советский Союз по выпуску парфюмерии превзошел Францию и занял третье место в мире после США и Великобритании. В том же году «в связи с ростом культурных навыков» наблюдался «повышенный интерес населения к гигиене кожи лица и тела», для удовлетворения которого в Москве был открыт Институт косметики и гигиены Главпарфюмера. Пресса пропагандировала духи и массаж лица, подавая это как культурную норму, хотя в недавнем прошлом это считалось проявлением «чуждой» непролетарской культуры.

Личная гигиена.

Личная гигиена. Логическим продолжением заботы о внешнем виде стала необходимость содержать в чистоте тело и носить свежее нижнее белье. Чистота и опрятность стали считаться признаками культурности. Таким образом, в число признаков культурности вошел еще один элемент — личная гигиена. Официально это выражалось в переходе от коллективной бани к «ванно-душевому индивидуальному мытью».

150

В стране развернулось широкое движение за личную гигиену. Так, исследование 500 ленинградских рабочих, проводившееся в 1934 и 1936 годы (продолжение ранее упоминавшегося исследования А. Кагана) показало, что в 1936 году среди опрошенных молодых рабочих не было ни одного, у которого имелся бы только один комплект постельного белья; по две смены имели 5% опрошенных, три-четыре — 38%, пять и более смен постельного белья оказалось у 57% рабочих, попавших в выборку. Это был, по мнению автора исследования, серьезный сдвиг по сравнению с 1934 годом, когда 2% опрошенных вообще не имели простыней, 17% — только одну, 34% пользовались двумя комплектами белья, у остальных 47% рабочих в распоряжении было более двух комплектов постельного белья. Сходная тенденция была зафиксирована и в отношении частоты смены нижнего белья, хождения в баню, пользования душем.

Кампания за чистоту тела проходила под лозунгом «Давайте бороться за чистоту тела, за чистое носильное, постельное белье, за чистый носовой платок, за чистую салфетку, за общий культурный внешний вид». То, что гигиеническая кампания совпала с движением за повышение эффективности производства (стахановское движение), было не случайно. Личная чистота являлась показателем самодисциплины и эффективной организации труда. Трудовые показатели на производстве и бытовое поведение работников связывались посредством культурности: стахановца характеризовала «строгая дисциплинированность, устранение распущенности», «подлинный стахановец должен быть образцом чистоты, опрятности, культурности и на работе и в своем личном быту». В апреле — мае 1936 года в печати прошла дискуссия о культурности, в центре которой — связь между личной гигиеной, личным достоинством и культурой производства. В контексте обсуждения производственных вопросов звучали призывы к работникам обратить внимание на себя: «надо просто следить за собой», «культурно себя держать».

В 1935—1936 годы стахановцев преподносили как образец культурности. Пресса восторженно описывала, как они приобретают дорогие вещи, одежду, книги, мебель, велосипеды и даже автомобили. Материалы Всесоюзного совещания стахановцев военных строек (декабрь 1935 года) содержат, например, стенограмму выступления передовой работницы Виноградовой: «С июля-месяца купила себе хорошую кровать — 280 рублей отдала (аплодисменты), купила зимнее пальто — 400 рублей отдала (аплодисменты), 180 рублей отдала за костюм летний, 180 — за ручные часы (аплодисменты), 165 рублей — на осеннее пальто (аплодисменты)». Стахановцы были передовыми во всех отношениях, в том числе в личном потреблении и культурном проведении досуга.

151

152

становка повышает культурность жильцов», «обстановка обязывает и воспитывает».

Переустройство начиналось с бараков, считавшихся источником бескультурья — насилия, грязи, болезней, матерщины, пьянства и т. д. На страницах своего журнала общественницы делились опытом переустройства бараков с помощью возведения перегородок и деления некогда общего барачного пространства с нарами на отдельные комнаты. Ликвидация бараков путем строительства перегородок — постоянная забота общественниц. Перестраивая «огромные грязные залы», жены начальников вводили иные нормы общежития. «Одна кровать с другой не должна соприкасаться даже изголовьями, совершенно недопустимы общие нары. Сидеть на кроватях или хранить на них какие-либо вещи следует строго воспретить. К "длиннику" каждой кровати нужно оставить свободный проход шириной не менее 0,35 метра; кроме того, вдоль кроватей должен быть общий проход шириной не меньше 1,5 метра».

Создание изолированных комнат с меньшим числом обитателей и увеличение расстояния между спальными местами способствовали деколлективизации быта и сдвигам в сторону большей «приватности» жилья. Формировалось более дифференцированное жизненное пространство, в котором естественные функции, социальная активность, сон, еда, «публичные» и «приватные» виды деятельности были бы разграничены во времени и в пространстве.

Вещи и символы частной жизни.

Вещи и символы частной жизни. Вещи и предметы обихода выполняли дополнительную функцию по изменению повседневных привычек. Набор вещей, ассоциировавшихся с культурностью, был достаточно широк. Но особо выделялись три вещи, совмещавшие практические и символические функции: занавески, абажуры и скатерти. Их можно считать бытовыми символами эпохи. Иногда набор дополнялся коврами и цветами. Достижения по переустройству быта звучали так: «На окнах — белоснежные занавески, на столах — скатерти, цветы. Появились никогда ранее не виданные вещи: этажерки с книгами, платяные шкафы, шелковые абажуры». «Красноармейские казармы и столовые убраны портьерами, занавесками, скатертями, вышитыми заботливыми женскими руками». В комбинации с другими предметами культурности занавески, абажуры и скатерти присутствуют в рапортах на протяжении нескольких лет.

Занавески становятся универсальным атрибутом культурности, предметом обихода, символически создающим «дом» или культурное жилье. Эффект занавесок — в конституировании (символическом и реальном) частного пространства, причем вне зависимости от того, где они размещены: на окнах, в дверных проемах или делят

153

комнату на части. В любом случае занавески — особый знак границы, отгораживающей внутреннее пространство от внешнего.

Абажур совмещает в себе функцию регулирования тональности освещения и эстетику интерьера. Вместе с тем освещение — элемент социальной микроструктуры. Оно задает жанр события, происходящего в том или ином помещении. Например, можно говорить о парадном или торжественном освещении, обеспечивающем предельную яркость или полную видимость происходящего, или наоборот, об интимном освещении. Увлечение абажурами, — а журнал «Общественница» приводит инструкции по изготовлению абажуров из различных тканей — несет социальные эффекты. «Эффект абажура», более мягкий рассеянный свет, ограничивающий и сжимающий пространство, — органичное условие создания обособленного частного пространства.

Наконец, скатерти — еще один нормативный элемент культурного обихода. Белая скатерть выступает как обобщенный показатель культурности и в то же время связывает диету, гигиену и правила поведения за столом. Статья, где приводятся основы рационального питания, заканчивается следующим поучением: «Если стол накрыт чистой скатертью, то обед кажется вкусным и хорошо усваивается. Культурно жить — это также значит культурно питаться». «Внедрение» скатертей в рабочих столовых сопровождалось и другими изменениями. Длинные сколоченные из досок столы и общие скамейки заменялись отдельными столиками на 4—6 человек и стульями. Это, в свою очередь, влияло на поведение за столом. Отдельный стол с белой скатертью, с вилками и ножами оказывал дисциплинирующее воздействие, заставлял людей следить за своими манерами.

Разговорная речь.

Разговорная речь. В марте 1936 года комсомольская пресса провела кампанию против языкового бескультурья. Заклеймив нищий, тусклый, приблатненный жаргон комсомольских лидеров и призвав к борьбе за правильный литературный язык, автор статьи в журнале «Смена» поднял вопрос, который отразил определенный сдвиг в понимании культурности: «Неужели культура заключается только в том, чтобы стахановцы носили шевиотовые костюмы и посещали "не меньше трех раз в месяц" кино и театр?» Эта же идея прозвучала на X съезде комсомола в речи Кесарева, секретаря ЦК: «У нас развелись люди, которые различные мещанские атрибуты выдают за зажиточную культурную жизнь. Их помыслы не идут дальше костюма иностранного покроя, патефона и книг издания "Академия"».

Из поверхностного атрибута культурность превращалась во внутреннее качество, атрибут самой личности. По мере возраста-

154

156

в 1938 году на повестку дня был выдвинут чисто политический лозунг: «Овладеть большевизмом!» Он подразумевал знание вопросов диалектического материализма и предполагал воспитание большевистской сознательности. «Приобретение культурности» постепенно растворилось в более широкой концепции политического самообразования.

Переход к овладению большевизмом сопровождался вытеснением внешних аспектов культурности. Модная одежда, хорошие манеры и даже грамотная речь стали ассоциироваться с образом врага. Именно сфера быта и отдыха комсомольцев попала под ожесточенную критику на IV пленуме ВЛКСМ в конце августа 1937 года. Одновременно комсомольская печать начала «вскрывать» факты разложения молодежи и подрывной работы в комсомоле, которые по существу являли собой ту самую культурную, веселую и легкую жизнь, которая еще год назад считалась нормальной.

Новым «открытием» стало то, что «враги» действуют в молодежных общежитиях, в клубах и на танцплощадках. Одетые по последней моде в так называемом харбинском стиле, они затягивают комсомольцев в «красивый и разгульный» образ жизни, а затем вербуют их в ряды «шпионов». Если в 1936 году на съезде комсомола молодежь призывали овладевать хорошими манерами и обращаться друг с другом, особенно с девушками, галантно, то к концу 1937 года ситуация изменилась. Внешние атрибуты культурности подверглись критике и осуждению, а на первый план вышло требование иметь твердые внутренние убеждения и сознательность. Позже комсомольская печать сконструировала обобщенный и легко распознаваемый образ врага: «Изменился облик хулигана! Враг одет по последней моде. У него галантное обращение. Он красиво танцует, красиво говорит. Он умеет нравиться девушкам. Но копнешь такого человека, и вскрывается его звериное, враждебное нутро».

Интересно, что эволюция образа врага была определенным образом связана с динамикой культурности. В 1934—1935 годы «враждебными элементами» считались грязные, нестриженые («волосатики»), плохо одетые люди с дурными манерами, в то время как героями массовой периодики были модно одетые, чистые, воспитанные люди, живущие веселой культурной жизнью. В конце 1937 и в 1938 году большинство ранних атрибутов культурности могли восприниматься подозрительно и, хотя никто официально не отменял личную гигиену и начитанность, истинные достоинства советского человека переместились в сферу сознания и внутренней убежденности.

157

Михайлова Л. И. Народное творчество в российской культуре¹

Для изучения современного состояния народного художественного творчества нами в 1996 году был проведен социологический опрос населения г. Перми и Пермской области. Использовалась квотная выборка, N = 1224. Опрашивались жители г. Перми — 35,3%; малых городов — 32,4%; сельской местности — 32,3% от объема выборочной совокупности.

Анализ результатов позволяет выявить некоторые тенденции, характерные для творческой художественной деятельности населения региона. Прежде всего была установлена активизация деятельности всех субъектов народной художественной культуры: и создателей художественных ценностей, и их потребителей, и организаторов художественного творчества. Что же касается самого явления традиционного художественного творчества, то оно несет в себе черты синкретичности, обусловленной объединением разных видов творчества в празднично-обрядовых формах и тесной связи их с бытом. Трудно представить себе традиционный свадебный обряд без народной песни, танца, игр и забав, без декоративных украшений одежды, жилища и других элементов.

Однако сегодня едва ли можно обнаружить хотя бы один календарный праздник или семейно-бытовой обряд, сохранившийся полностью. Присутствуют лишь отдельные элементы, чаще всего именно художественные, ибо мы наблюдаем эти праздники и обряды в сценическом, постановочном, театрализованном воплощении и в так называемых вторичных формах, которые существуют благодаря усилиям организаторов художественной самодеятельности и артистов, которых поддерживает спонтанная активность масс.

В последнее десятилетие усилилось значение христианских религиозных праздников и обрядов (Рождество, Пасха, Троица, крещение, венчание и т. д.). Они являются результатом взаимовлияния древнеславянской празднично-обрядовой и христианской религиозной культуры. Социологи выяснили то, какое значение религиозные праздники имеют для современного человека. По данным, полученным в ходе опроса, выяснилось, что эти праздники более всего значимы для жителей малых городов, где 58% от опрошенных участвуют в той или иной форме; менее — в сельской местности, где в них участвуют 42% респондентов; еще меньше — в Перми — только 35%. Вероятно, это связано с влиянием процессов урбанизации, с многообразием культур крупного города, а также с не

¹ Михайлова Л. И. Народное художественное творчество и его место в российской культуре // Социс. 1998. № 4. С. 3—16.

158

160

во всех возрастных категориях в той или иной степени имеет место интерес к народному художественному творчеству.

Включение в любую деятельность обусловлено, как известно, не только объективными, но и субъективными факторами. В исследовании предполагалось выяснить, что сегодня побуждает людей заниматься народным творчеством. Проводился опрос, в котором использовалась стихийная выборка, поскольку генеральная совокупность неизвестна; гнездовая — для отбора коллективов и сплошная — внутри коллективов. Опрос охватил чуть более 400 человек, из них 19,6% представляют Пермь, 24,6% — малые города области, 55,8% — сельскую местность, что, как нам представляется, вполне достаточно для качественного анализа в монографическом исследовании.

Преимущественный охват жителей сел объясняется тем, что в сельской местности лучше сохранилось традиционное народное творчество. Помимо участников художественной самодеятельности, было опрошено 40 экспертов — преподавателей Пермского института и колледжа культуры, специалистов областного творческого центра, руководителей коллективов художественного творчества.

Как оказалось, занятия художественным творчеством сильно связаны с личностной мотивацией. При опросе участников коллективов художественного творчества было выявлено восемь групп потребностей, определяющих творческую активность личности (табл. 1).

Таблица 1. Мотивы обращения к художественному творчеству участников творческих коллективов

Мотивы	Данные, в % от опрошенных
Потребность в отдыхе	68
Потребность в познании и самосовершенствовании	67
Потребности, связанные с положительными эмоциями (наслаждение от творческой деятельности или от восприятия искусства)	62
Потребность в совместной коллективной деятельности	61
Потребность в общении	60
Потребность в самоутверждении	55
Потребность в самовыражении и самореализации	51
Потребность в смене деятельности	49

Доминирующими среди них выступают: потребность в отдыхе, стремление отвлечься от личных проблем и забот, сделать жизнь разнообразнее и потребность в коллективной деятельности, связанная со стремлением приносить пользу другим. Четко выражена потребность в общении со сверстниками, друзьями, единомышленниками по творческим интересам. К самоутверждению стремится чуть более половины респондентов, пытаясь, возможно, и не

161

162

ционной художественной культуры (народные верования и традиции). В то же время опрос показал неблагоприятные результаты: респонденты отмечают ухудшение возможностей принимать участие в коллективных формах творчества, стало труднее находить одобрение, поддержку, добиваться признания, демонстрировать творческие результаты. В особенности это связано с плохим финансированием, отсутствием необходимой материальной базы; имеют место черствость и равнодушие местных руководителей, слабая пропаганда традиций народной культуры. Однако несмотря на неблагоприятные факторы, можно отметить, что в целом за последние несколько лет люди стали больше интересоваться традиционной народной культурой и заниматься народным художественным творчеством.

Таблица 2. Результаты опроса экспертов относительно изменения значимости ряда субъективных факторов, влияющих на активность россиян в области художественного творчества (в % от числа опрошенных)

 

Факторы	Изменения значимости
	Возрастание	Тот же уровень	Уменьшение	Затрудняюсь оценить
Потребность в творческой деятельности	26,3	23,7	44,7	5,3
Интерес к отдельным видам народного художественного творчества	55,3	18,4	18,4	7,9
Стремление к творчеству вследствие восприятия искусства	23,7	28,9	39,5	7,9
Готовность заниматься творчеством	15,8	34,2	44,7	5,3
Творческие способности	26,3	42,1	10,5	21,0
Мастерство	26,3	34,2	15,8	23,7
Ценностные ориентации	2,8	21,1	55,3	21,1
Народные верования	76,3	2,6	7,9	13,2
Нормы жизни, нравственные принципы	2,6	7,9	78,9	10,6
Традиции и обычаи	39,5	21,1	31,6	7,9
Национальные чувства и настроения	52,6	10,5	23,7	13,1

Самнер У. Обычаи и нравы¹

Определение и происхождение обычаев

Если мы вспомним все то, что мы знаем из области антропологии и этнографии о примитивных людях и примитивном обществе, то нам нетрудно будет убедиться в том, что первейшая их потреб-

¹ Перевод по: Samner W. G. Folkways and Mores // A Workbook and Reader in Sociology / Ed. by L. F. Bouvier. Berkeley, California, 1970. P. 66—73.

163

ность — просто выжить. Первое, с чего начинают люди, это действие, а не мысль. Любое жизнеотправление связано с той или иной потребностью, которую надобно сразу же удовлетворить.

Кажется очевидным, что от своих ближайших предков люди унаследовали инстинкты, которые руководят их поведением. Это может быть вполне правдоподобно, хотя это никогда не было доказано. Если бы мы обладали подобным наследием, то оно контролировало бы и целенаправляло самые первые наши усилия по удовлетворению потребностей... Потребность обладает принудительной силой воздействия. Удовольствие и боль с двух сторон задают направление, вдоль которого осуществляются наши попытки удовлетворить потребности. Способность организма отличать боль от удовольствия — всего лишь физическая сила. Таким путем происходит отбор подходящих ситуаций и неподходящих ей действий человека. Когда одно и то же усилие или действие принудительно повторяется много раз, формируются привычки и рутинные навыки.

Известно, что борьба за существование происходит не индивидуально, а в группах. Здесь каждый из нас получает выгоду, когда опирается или использует жизненный опыт других. Благодаря этому в сообществе сохраняется только то, что наилучшим образом соответствует ситуации и помогает выживанию. В конечном итоге все адаптируются одинаковым образом к одинаковым целям. Такой способ адаптации, ставший общепринятым, закрепляется в обычаях и становится массовым феноменом. Инстинкты отходят на второй план и получают развитие лишь в связи с обычаями. Индивидуальные привычки (customs) перерастают в коллективные обычаи (folkways). Молодежь обучается им благодаря традициям, подражанию и имитации, а также авторитету. Обычаи универсальны, единообразны в рамках данной группы, императивны и неизменяемы. Со временем коллективные обычаи становятся все более произвольными, позитивными и императивными. Если примитивных людей спросить, почему обычаи действуют определенным образом в определенных ситуациях, они ответят, что так же поступали всегда и наши предки. Страх перед привидениями и духами предков служит своеобразной санкцией, не позволяющей нарушать обычаи. Молодежи внушается, что духи предков рассердятся, если она будет нарушать установленные ими обычаи.

Обычаи как социетальная сила

Операция, благодаря которой создаются обычаи, состоит из часто повторяющихся мельчайших действий. Чаще всего это огромное число согласующихся между собой действий или по крайней мере повторяющаяся одинаковым образом деятельность, при которой индивид лицом к лицу сталкивается с одной и той же потреб-

164

ностью. В качестве непосредственного мотива выступает интерес. Последний продуцирует навык у индивида и коллективную привычку (custom) у группы. Через навыки и привычки интерес управляет поведением множества людей и таким способом он превращается в социетальную силу, определяющую действия социальных классов...

Обычаи возникают бессознательно

...Обычаи не являются плодом целеполагания или результатом приложения разума человека. Они продукт действия естественных сил, которые индивид бессознательно приводит в действие. Они напоминают инстинкты животных, которые развиваются вместе с расширением жизненного опыта. В своей завершенной форме, показывающей максимальную адаптацию к окружающей среде, обычай и инстинкт превращаются в интерес. В свою очередь, интересы направляются традицией, не терпящей исключений или разнообразия. Даже если обычаи как-то видоизменяются, чтобы группа лучше приспособилась к изменившейся среде, то такое действие совершается в четко определенных рамках и без привлечения рационального осмысления, целеполагания и т. п. Жизнь людей в любом возрасте и на любой культурной стадии подчиняется непреложному действию обычаев, коренящихся в самом раннем опыте расы и имеющих много общего со способами поведения животных. Лишь самый верхний слой коллективных обычаев подвержен изменениям или контролю со стороны философии, этики и религии.

Обычаи регулируют все действия людей — умывание, приготовление и употребление пищи, уход за кожей и волосами, способы одевания и передвижения, общения и т. п. С рождения до могилы человек — раб древних обычаев и привычек. В его жизни фактически нет ничего свободного, оригинального, самопроизвольного, как нет прогресса в сторону лучшей жизни, попытки улучшить условия жизни, нравственность или мышление. Все люди поступают одним и тем же образом с незначительными отступлениями и степенью свободы.

Обычаи подвержены искажению

Обычаи создаются случайно, благодаря иррациональным и неадекватным действиям, основанным на ложном знании. В Молембо чума была занесена после того, как здесь умер португалец. Вслед за этим местные власти приняли все меры к тому, чтобы ни один белый человек не умирал в их стране. На Никобарских островах местный житель умер вскоре после того, как начал заниматься гончарным ремеслом. Естественно, что гончарный промысел был запрещен и никогда более не возобновлялся. Белый человек подарил

165

бушмену трость, орнаментированную кнопками как символом признания и авторитета. Бушмен умер, успев передать трость своему сыну. Но тот вскоре скончался. Его соседи вернули владельцу трость, дабы никто в их племени больше не умирал. С тех пор в крупных городах Мадагаскара не строят зданий из воспламеняющихся материалов. И все это благодаря древнему предубеждению.

Однажды эскимос возвращался с охоты без добычи. Чтобы как-то утолить голод, он нашел кусок замороженной собаки. И вот, неся его в руках, встретил тюленя. Он решил, что кусок замороженной собаки — хорошая примета. С тех пор он, собираясь на охоту, каждый раз прихватывает свой амулет. Подобных фактов существует великое множество. Они выражают образ мысли примитивных людей. Таков привычный склад их мышления: если данное событие наступает после другого события, то первое является следствием, а второе — причиной. Для большинства обычаев наука не нашла разумного объяснения, их корни уходят в бессознательный коллективный опыт примитивных народов. Имеющиеся данные свидетельствуют об иррациональном характере действий, приведших к возникновению обычаев. В писаной истории источником обычая часто служил «исторический прецедент» — тщеславие принцев, уродство королей, капризы демократии, любовные интриги государственных мужей и прелатов.

Вредные обычаи

Некоторые обычаи являются пагубными, хотя часто они имеют вполне объяснимую причину возникновения. Таков обычай уничтожать вещи умершего человека. При этом предполагалось, что почивший хотел бы жить в ином мире так же, как он хотел жить в этом. Уничтожение вещей умершего (домашней утвари, скота, орудий труда и т. п.) означало потерю капитала. Оно должно было негативно сказаться на интересе к жизни и могло серьезно воспрепятствовать развитию человеческой цивилизации. С таким обычаем мы связываем затраты труда и денег на возведение надгробных памятников, египетских пирамид, храмов, поддержку священников и ритуальных церемоний. Возможно, это та польза, какую приносит цивилизации человеческая смерть. Она символизирует наш интерес к потустороннему миру.

Вера в домовых продуцирует в нас такой сильный интерес к потустороннему, который берет вверх даже над земными интересами. Так, существовал запрет на употребление пищи, которая находилась в изобилии. Предполагалось, что подобное поведение может сократить запасы этой пищи. В одном из племен бушменов запрещалось употреблять сырое мясо козы, хотя эти животные представляли собой самое многочисленное поголовье домашнего скота.

166

Там, где существует тотемизм, он всегда сопровождается табу на употребление тотемных животных. Каким бы по форме ни был тот или иной тотемический принцип, по своему содержанию он касается пищевых запасов. У индоевропейской расы существовал обычай освящения коровы — ее запрещалось употреблять в пищу. То же самое можно сказать о древних финикийцах и египтянах. В некоторых случаях трудно установить смысл табу на пищу, до того он причудлив. Магомет не ел ящериц, полагая, что они — порождение клана израилевого в измененной форме. С другой стороны, предохранительное табу, запрещавшее убивать крокодилов, питонов, кобр и другие живые существа, являлось пагубным для интересов человека, какими бы мотивами оно ни вызывалось к жизни. В Южной Индии считалось, что человек, убивший кобру либо другой вид змеи, будет наказан в этой или следующей жизни одним из трех способов — бездетностью, проказой или воспалением глаз. В тех местностях, где существовали подобные верования, люди были заинтересованы скорее в разведении, нежели в уничтожении змей. Индия дает множество примеров пагубных нравов. Каждое проявление гуманизма доводится здесь до прискорбной крайности. Пожалуй, не найдется иной страны в мире, где было бы такое же количество консервативных традиций. В то же время нет другой страны в мире, где с такой калейдоскопической быстротой менялись бы виды религиозных верований. Каждый год тысячи людей погибают от всевозможных болезней только потому, что религия запрещает им обращаться за медицинской помощью и прикасаться к тем лекарствам, которые приписывают им наука и врачи. Люди, едва умеющие сосчитать до 20 и не знающие алфавита, скорее умрут с голода, нежели позволят себе прикоснуться к пище, приготовленной представителями низших каст, до тех пор, пока она не будет освящена служителями культа. Они скорее убьют свою дочь, нежели потерпят ее присутствие в доме после 12—13-летнего возраста, когда она по всем правилам должна выйти замуж, обрекая тем самым себя на позор и бесчестье. Подобные нормы должного поведения продиктованы народными нравами (mores). Интерес берет верх над тщеславием. Санкции, налагаемые кастовыми нормами, бойкотируются всеми членами касты. Подобные нормы часто очень пагубны. Частично авторитет касты основан на писаных законах, частично он покоится на легендах и устном предании, частично — на запрещениях священников и учителей, частично — на обычаях и общих правилах, частично — на причудах и субъективном мнении.

Обычаи могут быть «правильными»

Обычай — это «правильный» способ удовлетворить интересы всех людей, поскольку он основан на традиции и существует de facto.

167

Обычаи заполняют все пространство человеческой жизни. Они описывают правильный способ организации детской игры или свадебного обряда, выполнения своей роли женой или мужем, поведения на людях и в гостях, общения со своим и с посторонним, действий, необходимых при рождении ребенка, поведения на войне или в совете старейшин. Подобные способы поведения обычно определены негативно — через табу. «Правильный» способ — тот, которого придерживались твои предки и который завещан тебе к исполнению. Традиция и есть твоя правомочность. Она не требует от носителя традиции верификации (проверки) обычая своим жизненным опытом. Понятие правильности заложено в самом обычае. Оно не лежит вне его, в каком-то независимом источнике. Когда мы приступаем к обычаю, мы уже находимся в конце анализа. Все, что ни происходит в обычае, является правильным, ибо обычай является тем, что относят к традиции. Посему обычай содержит в себе авторитет духа предка. По существу обычай значит то же самое, что круг прав и обязанностей, правда, их степень различна в разных обычаях. Обязанность сотрудничать с другими людьми во время военных действий важнее, чем в мирной обстановке, и применяемые социальные санкции здесь сильнее, ибо на карту поставлены интересы всей группы. Другие нормы содержат очень слабые элементы обязывающего поведения, так как не ставят под угрозу общие интересы.

«Права» — это такие правила поведения, которые не только дают нечто индивиду, но и требуют что-то взамен, регулируя способ выживания и конкуренции в групповой жизни. Они в буквальном смысле навязываются членам своей группы (in-group), благодаря чему мир доминирует над рознью и враждой. Правила не есть нечто «природное» или «данное от бога». Они не являются абсолютными ни в каком смысле. Групповая мораль в данный момент времени представляет собой совокупность табу и предписаний, закрепленных в обычае, через который только и определяется то, что следует считать правильным поведением. Поэтому нормы морали никогда не могут быть интуитивными. По своей природе они образования исторические, институциональные или, наконец, эмпирические. Философия, политика, права и мораль — все они суть продукты обычаев.

Когда обычаи бывают «истинными»

По отношению к определенному миру философии обычаи с необходимостью являются «истинными». Примитивные люди верили, что умершие соплеменники в ином мире становятся душами и живут в потустороннем мире так же, как и в посюстороннем. Оба мира похожи: души умерших обладают теми же самыми потреб-

168

ностями, вкусами, страстями и т. п., какими обладают живые соплеменники. Такого рода трансцендентальные понятия служили исходной ментальной экипировкой человечества. Оно скорее верило в судьбу, нежели в рациональные соображения. Живые имели обязательства перед духами умерших, а последние обладали известными правами по отношению к первым. Духи, кроме того, имели принудительную силу заставить выполнять живых то, что они хотели. Живым следовало учиться тому, как надо обращаться с духами. На подобном фундаменте возводилось прочное здание философии посюстороннего мира, из которой логически выводилась практика и стратегия повседневной жизни. Когда людей постигали болезни, утраты и напасти, они естественным образом спрашивали: кто виноват в том? И в арсеналах посюсторонней философии всегда находился готовый ответ. В душах людей наступали спокойствие и уверенность в упорядоченности мира. Когда больной спрашивал, почему духи рассердились на меня и что такое сделать, чтобы умилостивить их, философия и тут находила нужный ответ, суть которого состояла в том, что надо уважать и бояться духов предков. Таким образом, все поступки и помыслы людей осуществлялись с постоянной оглядкой на духов умерших, в терминах философии уважения и трепета перед предками. Они постоянно закреплялись тренировкой соответствующих навыков и оформлялись подходящей случаю системой табу. Коллективные привычки и навыки поведения создавали практическую философию благополучия (welfare).

Определение нравов

Когда такие элементы, как права и истина, принимают завершенную форму доктрины благополучия, обычаи поднимаются в своем развитии на более высокую ступень. Они становятся источником творческого преобразования и конструктивного воздействия на людей и общество в целом. В таком случае мы можем смело называть их нравами (mores). Нравы — это обычаи, включающие в себя философские и этические суждения о благополучии общества, которое непременно наступит, если, конечно, люди станут последовательно соблюдать их.

Табу

По большей части нравы включают в свой состав табу, которые указывают людям на то, что им не следует делать. Отчасти табу ведут свое происхождение от мистического страха перед духами, которые властны наказать живых за неподобающие действия. Однако в состав табу входят и другие элементы: они образованы собственным жизненным опытом, нежеланием повторять такие по-

169

ступки, которые вызвали неодобрение окружающих либо привели к общественному неблагополучию, например вызвали войну, подорвали здоровье, обернулись пищевым отравлением, послужили причиной сокращения или увеличения населения. Подобные табу буквально пронизаны элементами философии в отличие от повседневных разрешительных правил поведения. И неудивительно, ведь табу содержит отсылку к рефлексии и разумному объяснению. Примитивные табу основывались на том представлении о мире, что человеческая жизнь окружена всевозможными ограничениями и заборами. Поиск пищи первобытного человека ограничен избеганием ядовитых растений. Его физическому здоровью постоянно угрожали всевозможные опасности. Табу были тем хороши, что аккумулировали мудрость и жизненную смекалку целых поколений, умение предков переживать неудачи, лечиться от болезней, избегать опасности. Другой тип табу касался того, что являлось неприемлемым или, наоборот, приемлемым для группы в целом — это законы, регулирующие сексуальные взаимоотношения, способ ведения войны, обращение с духами предков или имуществом. Они включали в свой состав иные элементы — суждения социальной философии. То были не только мистические, но и прагматические соображения.

Табу можно подразделить на два класса: 1) сохраняющие и 2) разрушающие. Цель первых — гарантировать и обезопасить, цель вторых — искоренять и подавлять. Существовали специальные табу для женщин, прямо направленные против них как источника зла и опасности для мужчины. Но другая группа табу ограждала женщин ото всего, что было связано с риском и опасностью для здоровья. Таким образом, табу действовали селективно, направляя тем самым ход развития цивилизации.

Более точное определение нравов

Теперь можно сформулировать более сложное определение нравов. Это способ делать нечто, что в настоящее время служит удовлетворению человеческих потребностей в обществе вкупе с представлениями, верованиями, кодами и стандартами жизненного благополучия, которые порождены таким способом, генетически связаны с ним. Нравы выражают специфический тип характера (этоса) общества либо исторического периода. Они определяют стиль мышления во всех сферах, возвращают людей из мира абстракций в мир действий. Они предваряют любые акты мышления и рефлексии, служат регуляторами политического, социального и религиозного поведения индивидов. Лишь после того, как человек бессознательно подчинился тому или иному нраву, он осознает после определенных размышлений, что именно с ним произошло. Они

170

не зависят от субъективного произвола и желаний отдельного человека, но вместе с тем не являются чем-то таким, что напоминает действие природных законов.

Ритуал

Ритуалом называется процесс, благодаря которому нравы устанавливаются в обществе и получают свое развитие. Ритуал настолько чужд нашим нравам, что часто мы отказываем ему в каком-либо влиянии или власти. А в примитивном обществе он между прочим являлся господствующей, самой массовой формой человеческой активности. Первобытная религия — целиком вопрос ритуала. Ритуал — законченная форма тренировки и отрепетированных навыков, которые произошли от такой тренировки. Действия, освященные авторитетом, повторяются механически без вмешательства рассудка в осмысление того, что есть ритуал. Младенцы, воспитанные в лоне ритуала, никогда в жизни уже не могут избавиться от него. Гальтон вспоминал, какое сильное впечатление произвела на него чисто ритуальная идея Магомета о том, что левая рука важнее правой в религиозном плане. Он не мог забыть ее до старости. Мы видим огромное влияние ритуала в прививании человеку хороших манер, ухаживании и сватовстве, проявлении вежливости и учтивости, как впрочем, и во всех других формах предписанного поведения.

Этикет есть социальный ритуал. Ритуал непросто вплести в ткань обыденного поведения, так как он базируется на детально прописанных правилах и их пунктуальном соблюдении. Ритуал не терпит отклонений и нарушений. Чем строже дисциплина, тем сильнее власть ритуала над нашими действиями и характером. Дрессировка животных и обучение детей основаны на строгом выполнении одного и того же, рутине и однообразном повторении. Здесь нет места нерегулярности. Ритуал связан с символами, словами, жестами и знаками. Ритуал укрепляется ритмическими действиями, лучше всего музыкой. Смена дня и ночи формирует у человека ритмику активности и покоя, труда и досуга. В нее вовлечены огромные массы людей, которым ритмичность и ритуал помогают успешнее бороться за существование. Ритуал воплощает идеи целесообразности, полезности и благополучия. Правда, со временем он вырождается в нечто поверхностное, а его смысл теряется вовсе либо перестает осознаваться. Такое можно сказать о терапевтической функции ритуала в примитивном обществе, которая сохранилась по сию пору. Движения пациентов направляются правилами обряда, который содержит в себе элементы мистики. Все ритуалы суть церемонии и торжественные действия. Они обладают свойством становиться сакральными.

171

Ритуал невозможно себе представить без психологического внушения. Оно заложено в нем заранее. Действие ритуала основано на внушении чувств, но не рассудочного учения. Ритуал тем сильнее, чем более поверхностным и лишенным мысли он является. Первобытная религия ритуалистична, но не потому, что религия порождает ритуал, а потому, что ритуал создает религию. Ритуал — это то, что должно делаться, а не то, что должно мыслиться или чувствоваться. Человек всегда может выполнить предписанное действие, но он не всегда осмысляет то, что предписано, особенно в детстве. У браминов ритуализированы все повседневные действия и профессиональные занятия. Они посвящают ритуалам два часа утром, два часа вечером и час в середине дня.

Ритуальная сторона нравов

Нравы — это социальный ритуал, в котором мы участвуем бессознательно. Такие повседневные проявления, как часы работы, семейная жизнь, сексуальная жизнь, пристойность, путешествия, каникулы, образование, посещение библиотеки и другие детали нашей жизни, подпадают под категорию такого ритуала. Каждый поступает так, как поступает всегда. Все множество ритуалов приучает нас к дисциплине, поддерживает в нас рутинные навыки и действия. Если бы перед каждым обыденным действием мы задумывались, строили его рациональную модель, груз социальной жизни был бы для нас невыносимо тяжел.

Токарев С. А. Маски и ряжение¹

Внимание исследователей не раз привлекалось к одной из характерных черт народных календарных праздников — к употреблению масок, маскарадных и прочих необычных костюмов. В литературе имеется очень много описаний святочного и карнавального ряжения, фигурирующих при этом разнообразных масок и нарядов, сценок и спектаклей, которые устраиваются ряжеными, текстов песен из их репертуара. Имеются и попытки обобщений, сопоставления маскарадного инвентаря разных народов, типологической и иной классификации масок. Есть, наконец, и опыты исторического анализа обычаев маскирования и ряжения, попытки найти древнейшие корни этих обычаев и их последующую эволюцию.

Однако, несмотря на обилие литературы, многое в интересующем нас явлении остается недостаточно ясным.

¹ Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев. М.: Наука, 1983. С. 185—193.

172

В научной литературе до сих пор главное внимание посвящено собственно маскам, употребляемым с разными назначениями: обрядовым, культовым танцевальным, театральным. Крайнее разнообразие их форм требовало какой-то систематизации. В специальной литературе чаще всего используется классификация масок, предложенная немецким этнографом Рихардом Андрэ еще в XIX веке и основанная на функциях и назначении масок. Маски подразделяются на культовые, военные, погребальные, судебные, танцевальные и театральные. Не вдаваясь в критику этой классификации, отметим, что она для нас полезнее, чем другие способы классификации, построенные, например, на чисто внешних признаках: материал, из которого сделана маска, форма, способ ношения и пр.

Оставляя совершенно в стороне эти внешние признаки масок и до поры до времени не затрагивая вопроса об их различных современных применениях, коснемся сначала одного из основных вопросов, связанных с обычаем ношения масок, — о первоначальном зарождении самого обычая маскироваться. Что побудило древних людей стараться изменять свою внешность, закрывая лицо или все тело маской и особым нарядом? Когда и в каких условиях сложился этот обычай? Каковы были его первоначальные мотивы?

По этому вопросу высказывались различные взгляды. Согласно старой «натурмифологической» концепции в основе ритуального употребления масок (в частности, масок, изображающих животных; другие не принимались во внимание) лежали древнее мифологическое мировоззрение и астрально-мифологический символизм. «Древнейшим воззрением на грозовые тучи как на стада различных животных и звериные шкуры, — писал А. Н. Афанасьев, — объясняется обряд ряженья». Сейчас этого взгляда никто не разделяет. Другие ученые рассматривали обрядовые маски как воплощение тотемов, или духов умерших, духов предков и т. п.; иные указывали на аграрно-магические функции масок, особенно когда употребляется маска козы, быка, лошади — носителей высокопроизводительной потенции.

Очень важно сделанное впервые Генрихом Шурцем указание на типологическую связь европейских обычаев ритуального маскирования с мужскими тайными союзами отсталых народов.

Помимо попыток общего решения проблемы о происхождении обрядовых масок, есть в литературе и примеры более узкой постановки вопроса: каковы корни именно европейских карнавально-маскарадных обычаев? Их связывают с традицией, идущей от античности. Такие взгляды развивает, например, применительно к южно-славянским кукерам и русалиям болгарский ученый Михаил Арнаудов.

173

179

Хотя и в меньшей степени, но в практике обрядового маскирования отразились идеи, связанные с магией плодородия. Быть может, и раньше эти идеи не занимали видного места в обрядности: аграрные культы принимали чаще не те формы. Но все же нельзя забывать о песенках типа «Где коза ходит, так жито родит»; о греческом калогере, который под особой маской во время масленичного карнавала вспахивает землю; о таком же обычае болгар, немецких крестьян и др.

Можно думать, во всяком случае, что идейно-психическая связь между маскированием и плодородием почвы не так уж тесна. Данные идеи могут контаминироваться, порождая обычаи, о которых только что упомянуто, но корни их лежат в разных плоскостях.

Наконец, нельзя упускать из вида и социальный, точнее, даже чисто классовый смысл обычая карнавального ряжения. Этот смысл очень выпукло показан в прекрасном исследовании М. М. Бахтина «Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса», где карнавальные обычаи рассмотрены на общем фоне общественной психологии эпохи Ренессанса. Это была эпоха, когда стихийный протест городского плебейского населения против феодального и церковного гнета облекался в форму пародирования и высмеивания торжественных церковных церемоний. Социальная сатира, принимавшая форму дерзких клоунад, гротескных нарядов, «соленых» шуток, была направлена против светских и духовных властей. Карнавальная этика — говорить и делать под маской самые смелые вещи — давала для этого вполне удобную форму.

Чисто классовый аспект обычая карнавального ряжения можно было бы рассматривать как важнейший его аспект. Но этому мешает то обстоятельство, что данное направление карнавальных игр в Западной Европе наблюдалось лишь в одну определенную эпоху — в эпоху Ренессанса. Аналогичные явления в других странах — скоморохи (в Московской Руси), маскарабозы (в среднеазиатских ханствах) и т. п. — принимали все же несколько иные формы. В новейшую эпоху и в Западной Европе момент социальной сатиры в карнавальных обычаях при всей его колоритности отступил на задний план.

***

Как бы то ни было, все сказанное выше — следы отживших или отживающих идей. А ведь сама практика обрядового маскирования живет, местами оживает после упадка, принимает более широкие и живые формы. Какие же идеи оживляют ее? Как раз не те, которые некогда вдохновляли исполнителей маскарадных обрядов. Современные функции календарно-праздничных маскарадов

180

можно свести, видимо, всего к трем, да и они так тесно между собой связаны, что можно говорить даже о единой функции.

Во-первых, это простое развлечение, особенно для молодежи и детей. В этой элементарной функции традиция праздничного ряжения давно уже стала частью городского, а не только деревенского и, может быть, преимущественно городского быта. В городе она оторвалась от календарных праздников, и бал-маскарад устраивается теперь в любое время года! При этом, однако, сохраняется бесспорная преемственность от древней народной традиции.

Во-вторых, идея маскирования сохраняет в себе и более специфический, можно сказать, более глубокий смысл. В древности это был мотив перевоплощения, хорошо известный этнографической науке, то, что составляет содержание тотемических верований, когда человек есть человек и в то же время лягушка, ворон или попугай. Леви-Брюль назвал это «законом сопричастия»: предмет, оставаясь сам собой, оказывается одновременно чем-то другим. А. Д. Авдеев считает подлинной сущностью маски то, что она надевается «с целью преображения в данное существо». Теперь, конечно, эпоха другая, и этой наивной веры в «преображение» или в «перевоплощение» уже нет. Человек, надевший маску козы или медведя, отнюдь не воображает, что он стал действительно козой или медведем. Но цель — скрыть свою личность под маской, а значит, в какой-то мере изменять свою личность — остается. Недаром одно из определений понятия «маска» гласит: «повязка с вырезами для глаз, надеваемая на лицо, чтобы не быть узнанным».

Итак, ношение маски сообщает человеку некое «инобытие», некое отрешение от собственной личности. Когда-то это воспринималось мистически, как некое сопричастие, теперь — как соблазнительная возможность говорить и поступать анонимно, как бы освобождая себя от ответственности за слова и действия.

В любой форме, однако, и на любой ступени развития маскировка есть обман, начиная от древнего охотничьего умения обмануть зверя и вплоть до новейшего шуточно-карнавального морочения друзей и знакомых. Но наряду с безобидным шуточно-игровым поддразниванием маскарад может служить иногда и целям недружелюбной интриги, сплетни и клеветы (вспомним «Маскарад» М. Ю. Лермонтова).

Наконец, в-третьих, обычай праздничного ношения масок и маскарадных нарядов создает еще в одном и более широком смысле «инобытие» — уже не субъективное, а объективное: не для данной личности, а для всего коллектива. Ведь главное отличие всякого праздника от будней — в том, что на праздник все наоборот: в будни люди работают — в праздник отдыхают, в будни едят скромно и скудно — в праздник пируют и объедаются; в будни погружены

181

в заботы — в праздник развлекаются и веселятся, в будни полны земными интересами — в праздник (если он религиозный) идут в церковь, слушают обедню и т. д. В праздник человек и одет не так, как обычно. Степень этого «не так» различна: от надевания простой, новой одежды и вплоть до ношения диковинного и уродливого наряда, чудной и страшной маски; все равно — лишь бы было не так, как в будни. А отсюда следует, что ношение масок и ряжение, каково бы оно ни было, и сейчас подчеркивает и усиливает резкое отличие праздника от буднего дня.

Человеку психологически свойственно это неустранимое стремление время от времени отвлекаться от серой и однообразной будничной обстановки, вырываться из нее в какой-то иной мир, в «инобытие». И чем меньше это «инобытие» будет похоже на будничную повседневность, тем лучше. <...> Практика праздников с маскарадами, танцами и другими развлечениями помогает психологически создать праздничное настроение.

Фрэзер Дж. Первобытные табу и суеверия¹

Табу, распространяющееся на вождей и правителей. Мы уже знаем, что пища микадо ежедневно приготавливалась в новых сосудах и подавалась на новых блюдах. Делались эти сосуды и блюда из простой глины, чтобы их можно было разбить или выбросить после одноразового использования. Обычно они разбивались, потому что считалось, что если кто-то еще отведает пищу из этой священной посуды, его рот и горло воспалятся и распухнут. То же самое ожидало того, кто стал бы носить одежду микадо без его позволения: все его тело покрылось бы опухолями. На островах Фиджи есть особое название (кана лама) для болезни, проистекающей якобы от приема пищи из посуды вождя и ношения его одежды.

Негры нуба, населяющие лесистую и плодородную область Джебел-Нуба в Восточной Африке, верят, что их поразит смерть, если они войдут в дом вождя-жреца. Правда, обнажив левое плечо и попросив вождя возложить на него руку, они могут избежать кары за вторжение. А случись кому-то посидеть на камне, который вождь избрал для личного пользования, и он умрет в течение года.

Вождь племени казембе из Анголы кажется своим подданным столь священным, что никто не может дотронуться до него без того, чтобы его насмерть не поразила магическая сила, пронизывающая божественную личность. Но так как в отдельных случаях соприкосновения с вождем избежать невозможно, казембе придумали

¹ Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / пер. с англ. М.: Политиздат, 1980. С. 231—277.

182

200

для того, чтобы не подпускать волков к стаду: он обладает-де способностью сковывать челюсти прожорливого зверя. По тому же принципу весной, прежде чем выгнать на выпас табун лошадей, вокруг него трижды обносят висячий замок.

Считалось, что узлы и замки могут служить защитой не только от колдунов и волков, но и от самой смерти. В Англии весьма широко распространен обычай отпирать все замки и засовы, когда больной явно находится при смерти, чтобы без нужды не продлять его агонию.

Правило, которое предписывает участвовать в магических и религиозных обрядах с распущенными волосами и босыми ногами, также основывается, вероятно, на опасении, что наличие узла или чего-то стягивающего на голове или на ногах участника отрицательно скажется на эффективности обряда. Подобную же способность некоторые народы приписывают кольцам. Так, на острове Карпатос жители не застегивают одежду, в которую обряжают тело мертвого, и следят за тем, чтобы на нем не осталось колец. «Ведь душа, — уверяют они, — может задержаться даже в мизинце и не иметь покоя». Другими словами, кольца, как и узлы, действуют наподобие духовных пут. Вероятно, поэтому у древних греков существовало правило — его приписывают Пифагору, — запрещавшее ношение колец. Никто не имел права входить в святилище владычицы в Ликосуре (Аркадия) с кольцом на пальце. Люди, обращавшиеся к оракулу Фавна в Пренесте, должны были сохранять целомудрие, не употреблять в пищу мясо и не носить колец.

То, что препятствует выходу души из тела, может, напротив, помешать злым духам войти в него. Поэтому кольца используются в качестве амулетов против демонов, ведьм и привидений. Тирольцы говорят, что роженице ни при каких обстоятельствах не следует снимать с пальца обручальное кольцо: в противном случае духи и ведьмы получат власть над ней. Человек, которому предстоит положить труп в гроб, по обычаю лапландцев получает от мужа, жены или детей умершего медное кольцо и носит его на правой руке. Наряду с запретом иметь узлы на одежде это правило указывает на страх перед тем, что свобода передвижения могущественного духа, воплощенного в жреце, будет стеснена духовными и телесными путами, каковыми являются кольца и узлы.