2. Что же в психологии конкретно

Еще одна его идея близка мне настолько, что это само собой делает меня его учеником¹. Не буду напоминать о том, кем, когда и как много исследований психологических особенностей каждого возраста прове­дено и проводится в мире. Особенно повезло подросткам. Классичес­кие работы, посвященные типичным новообразованиям психики под­ростка, стали сегодня достоянием студентов педагогических вузов, а их общие принципы — благодаря публицистике и родительскому все­обучу — достоянием широкой, как говорится, общественности.

Александр Валентинович и здесь не пошел путем, проторенным многими, — путем подкрепления своими экспериментами и рассужде­ниями канонических определений возраста, принципов периодизации возрастного развития, ведущих деятельностей каждого возраста и т. п. Хорошо разработанной штольней, непререкаемой классикой стали они, извлеченные из трудов Л. С. Выготского, Д. Б. Эльконина, В. В. Давыдова, А. В. Запорожца... Что еще нужно молодому исследо­вателю! Работай в отвалах этой штольни, накапливай эксперименталь­ный уголек для будущих печей, в которых сгорают и в научный шлак превращаются сотни кандидатских и докторских диссертаций, статей и книг, написанных чаще всего для подтверждения собственного ста­туса... деятеля науки.

Но Саша, раз «заболев» проблемой личностного развития подрост­ка, захотел сам посмотреть на него сегодняшнего, не канонически ищущего общественного самоопределения, а растерянного, страдающе­го от впервые прочувствованного одиночества среди своих, ставших вдруг чужими, и среди чужих, своими так и не становящимися. При­чем посмотреть на подростка под самыми неожиданными ракурсами: и пристальным взором Гегеля, видевшего в возрастном развитии все­общность пути становления Духа самотворящего, и, например, муд­рым взором Ролана Быкова, стремящегося доказать своим кинемато­графическим и педагогическим творчеством способность эмоционально богатой изобразительной (в смысле — образно-смысловой) культуры привлечь подростка к ее сотворчеству, чем и противодействовать лю­бым формам китча... И, наконец, главное — собственным видением как исторически всеобщих, так и особенных, в частности современ­ных, форм самоопределения разных возрастных когорт и поколений.

_________________

¹ «Еще одна» — это та же идея, это её конкретизирующее продолжение. Тут весьма кстати привести легенду о том, как великий Альберт Эйнштейн отозвался на радостное сообщение одного из своих сотрудников: «Сегодня у меня удачный день — родилось несколько новых идей». Рассказывают, что старик Эйнштейн поздравил его и сокрушенно добавил: «Вы счастливчик. Мне за всю мою жизнь только одна новая идея пришла в голову». Суть легенды — определение развивающегося понятия.

11

Историзм логики понятия возраста вообще, подросткового в част­ности, — самая характерная и самая продуктивная особенность его как психолога. Благодаря ей он очень близко подошел к понятию возраста как феномена культуры. При том и родилась понравившаяся мне идея, рожденная при разделении нередко смешиваемых понятий возрастная когорта и поколении. И это очень существенно. Тут уж никак нельзя пройти мимо еще одного предрассудка, столь же часто воспроизводимого, особенно в так называемой научной (в частности психологической) публицистике. Но еще чаще — в публицистике по­литической. Я имею в виду относительно обособленную социальную общность людей близкого возраста, именуемую поколением таких-то годов. Однако для описания теоретической попытки Александра Ва­лентиновича преодолеть этот пока еще не названный предрассудок мне потребуется одно предварительное замечание.

Мы живем в творимом нами мире культуры. Не думаю, что сегодня кого-то еще нужно убеждать в том, что объективность Кантовых вещей в себе и этот мир при всем своем развивающемся и углубляющемся взаимопроникновении отнюдь не тождественны друг другу. Реалии общественного бытия и его истории строятся мифологически и в тех же формах осознаются. Как на самом обыденном уровне, так и в теории, не говоря уже о популистской публицистике. Но и в любой культуре (культуре этноса, эпохи и т.п.) есть вдобавок и особые «срезы» реальной мифологии нашего всегда осознанного бытия — идеологические формы и способы его самоосознания. Именно они на­вязывают нам единое смысловое содержание при определении понятия поколение таких то годов. Но не только этого понятия. Реальность всех реальных мифов нашей жизни подвергается смысловой идеоло­гической эрозии.

Вот и теперь мы (вспомним А. Ф.Лосева!) живем (или готовимся жить) в мифе — в мифе либерального, почти демократического госу­дарства и чуть ли не регулируемого им рынка, как до того жили и работали при плановом социалистическом хозяйстве, в колхозах, на стройках коммунизма и т. п. Примерно так же обстоит дело и с пре­словутым молчаливым большинством, роль которого перед выборами или другими судьбоносными событиями социальной жизни страны на полном серьёзе оценивают политологи и функционеры нашей непред­сказуемой политической жизни. Они и сами живут с гордым чувством принадлежности к тому или иному поколению, выделившему себя или выделенному другими историческими и политическими публицистами из всех прочих возрастных когорт той или иной эпохи...

Александр Валентинович показал, что поколение — это отнюдь не «ступень» возрастной периодизации (исторически существенно измен­чивой к тому же), а социокультурная общность людей, сложившаяся в обстоятельствах социального, хозяйственного и политического кризиса. Это общность людей, не обязательно даже вплотную близких друг дру­гу по возрасту, но предельно близких по формам, способам и средствам своего возрастного вхождения в социальное и социокультурное про­странство своего времени. В столь неустойчивую и как бы размытую общность их объединяют социальные потребности и интересы (не всег­да даже ими осознанные), общее направление мысли и дел, играющих некую, иногда весьма заметную роль в развитии кризиса или в его

12

относительном разрешении. (А было ли и есть ли в нашей истории такое время, которое нельзя было бы назвать кризисным?!)

Но что самое интересное, объединенные аморфной поколенческой общностью люди придают, как правило, своей принадлежности к ней весьма существенное значение: поколение таких-то годов становится символом чужого или их собственного места в истории или, если хотите, — отличительного знака, нередко для них даже более важного, чем личный вклад в так называемое «общее дело» данного поколения. Сход их поколения со сцены исторической драмы или трагедии народа не отменяет для них данного знака самоидентификации. Они, как старший Верховенский в «Бесах», продолжают осознавать себя «сыг­равшими историческую роль»... Так поколение (в отличие от возрас­тной когорты) приобретает статус реальности мифа. Это однозначно более распространенному варианту мифологической самоидентифика­ции: «я — русский народ!», «я — Ленин, я — СССР» (сам слышал у пивной и т. д. и т. п.

Реальность мифов нашей жизни вообще, жизни поколенческих об­щностей в частности, составляет характерную особенность обществен­ного бытия каждого исторического периода. Ее-то обычно и замечают прежде всего, и тогда история пишется как противоречивая преемст­венность смены поколений. Хотя на самом деле к выделенным таким образом «поколениям» принадлежат в это же время в разных соци­ально активных (и пассивных) группах люди хотя и близкие по воз­расту, но всеми своими интересами ориентированные на иные, даже прямо противоположные символизированным поколенческим идеалам и культурным ценностям. И именно они — реальные субъекты соци­альной активности — каждым своим действием (или бездействием) разрушали и разрушают плоды усилий своего (по времени) поколе­ния. Что хотя и не так уж заметно при идеологическом осознании хода истории, но на самом деле сыграло и играет сейчас решающую роль в фактическом выстраивании ее событий.

Отсюда вывод: понятие поколения — сложная и интересная про­блема общей и социальной психологии. Реальность мифов бытия че­ловеческого — это ее предметное поле. Ибо миф нашей жизни — способ понимающего преображения объективных реалий бытия. Но теоретический анализ не менее реального исторического времени — то есть процесса переформирования людьми своего социального про­странства — не может двигаться от мифа к мифу. Он требует тща­тельного исследования не только символизма жизни людей, но и под­час глубоко скрытых под ним объективных интересов и потребностей всех или по крайней мере наиболее активных и наиболее пассивных (здесь пассивность нередко значительнее по последствиям своим) субъектов социальной активности: индивидов, групп, масс. Потреб­ностей хозяйственных, социальных, культурных, чаще всего ими са­мими не осознаваемых, оборачивающихся «на выходе» потребностями в содействии с другими субъектами социальной активности или в активнейшем противодействии им.

Тогда предметом психологического исследования не будут взятые отдельно друг от друга и уже тем самым абстрактно представленные психические процессы и состояния, возрастные особенности, психоло­гические новообразования масс, толпы, групп и индивидов, проблемы

13

психологии личности и тому подобные мифы науки. Тогда и поколе­ния — эти социокультурные общности близких не по психофизиоло­гическому возрасту, а по способам и формам своего возрастного вклю­чения в драматическое социокультурное пространство, то есть общнос­ти, возникающие в одной большой и ведущей социально активной группе или же в межгрупповых временных содействиях, станут пред­метом продуктивного теоретического и экспериментального психоло­гического анализа исторических событий, творимых индивидами массы, социальными личностями и культуру творящими индивидуаль­ностями.

Этим подходом своим проведенный Александром Валентиновичем Толстых психологический (возрастной и социально-психологический) анализ реалий возрастного развития современного человека способен обернуться целым пакетом существеннейших методологических реко­мендаций социологам и социальным философам. По главное: сама психология может оказаться способной перейти от компендиумов аб­стракций (общая, возрастная, педагогическая, социальная, инженер­ная и всякая другая психология) к их конкретности — органичному их единству в поистине общей психологии — в психологии развития индивидуальностей, творящих общее пространство культуры общения. Развития, в свою очередь немыслимого вне этого пространства.

Важный его вклад в психологию развития, продуктивная суть его работ, посвященных эстетическому развитию детей, подростков, юно­шей и девушек, как и многие другие аспекты его интереснейших ис­следований, мне не под силу охарактеризовать в кратком предисловии к публикации его работ. Да и цель моя была иной. На близких мне идеях, выдвинутых им в свое время на обсуждение теоретиков и прак­тиков самого главного дела культуры — дела ее расширенного вос­производства усилиями все новых и новых возрастных когорт и всех их представителей (дела образования), — показать на примере моего личного общения с Александром Валентиновичем смысл и значение обоюдно значимой культурной преемственности возрастных когорт. Ей он и посвятил, собственно говоря, все свои работы. В том числе и собранные в этом томе. Представлять их читателю нет необходимости: тексты говорят сами за себя и не требуют никаких предварительных рекомендаций.

Академик РАО,

доктор философских наук, профессор Ф. Т. Михайлов