Глава II. Никола и архангел михаил

1. Контаминация николы и михаила: отражение в форме имени

Народная форма имени Николы — Микола или Микула1. По свидетельству Соболевского (1891, с. 93), форма Микула фигурирует в памятниках уже с XI в. (например, в Минее XI в.). Отметим еще такую же форму в кириллической и глаголической записях писца Типографского Устава XI—XII в. (Вздорнов, 1972, с. 93, примеч. 18) и в надписях новгородского Софийского собора XI—XII вв. (Медынцева, 1970, с. 150; Медынцева, 1978, с. 38, 66).

Чередование начальных сонорных согласных [n] и [m] в приведенных формах, по-видимому, невозможно объяснить в терминах исторической фонетики. Попытка Соболевского (1891) объяснить его из греческого была отвергнута Фасмером (II, с. 621), который указал на невозможность перехода в новогреческом ni-в mi-.

Нельзя не заметить, что переход [n] в [m] в начальной позиции отмечается и в ряде других собственных имен, ср. Микита, Микифор, Микандра, Миканор, Микодим, Мил ~ Милан ~ Мило (“Нил”) и т. п.; ср. также обратную замену — явно более позднюю — в формах Нефед (“Мефодий”), Нерон (“Мирон”). Совершенно очевидно, что это вторичные случаи, которые появились именно ввиду вариантного произношения имени Николы (ср.: Корш, 1904, с. 61—62). Вместе с тем распространение данного фонетического признака (билабиальности начального сонорного согласного) на другие формы само по себе достаточно знаменательно: по всей видимости, оно свидетельствует о том, что произношение с билабиальным сонантом воспринималось некогда как признак сакральноcти (черта сакральной фонетики). Отметим в этой же связи, что в новгородских писцовых книгах проводится

¹ Ср. предписание в «Справочном месте русского слова», 1839, с. 59: «Никола. Не должно произносить Микола. Говори: живу у Николы Морского, ■а не у Миколы Морского».

Нас не будет здесь интересовать чередование гласных в приведенных фор­мах, которое достаточно легко объясняется фонетически — как в связи с гре­ческим сужением ударного гласного, так и в связи с напряженным характером ударного [о] в заимствованных формах в русском языке. В дальнейшем мы сосредоточиваемся исключительно на чередовании начальных согласных.

18

водится достаточно строгая дифференциация между мирским Микулой и церковным Николой, т. е. форма Микула употребляется при наименовании людей, а Никола (или Николае) — в отношении святых (Петровский, 1922, с. 376) 2. Подобная дифференциация, очевидно, указывает на то, что Микула представляет собой старую каноническую форму имени, которая была затем в этой функции вытеснена формой Никола, признанной более правильной. Иначе говоря, можно предположить, что форма Микула (Микола) первоначально появилась на Руси как имя святого, а затем, будучи вытеснена более правильной формой Никола, сохранилась в мирском обиходе3.

Остается указать, что есть, по-видимому, основания считать форму Микола ~ Микула западнославянским элементом в русском языке (Петровский, 1922, с. 375—376; Корш, 1904, с. 61; Зеленин, 1954, с. 76). В самом деле, сходная форма отмечается в западнославянских языках, ср. польск. Mikolaj, чеш. Mikulas, лужицк. Miklaws, а также древние польские дублетные формы Mikora ~ Nikora (XII—XIII вв. — Брюкнер, 1957, с. 336; ср.: Ташицкий, III, с. 458), Mikola (Mikulo) ~ Nikul, Mikol ~ Nikot (XIII в.), Mikola (Mikula) ~ Nikola, Mikolaj (Mikulaj) ~ Nikolaj, Mikolasz (Mikulasz) ~ Nikolasz, Miklos ~ Niklos, Miklosz ~ Niklosz, Miklasz ~ Niklasz, Miklus ~ Niklus, Miklusz ~ Niklusz, Mik ~ Nik, Miko ~ Niko, Miks (Mikso) ~ Niks, Miksz (Mikszo) ~ Niksz, Mikusz ~ Nikusz, Mikosz ~ Nikosz, Mikisz ~ Nikisz, Miczko (Miczek, Miczak) ~ Niczko (Niczek), Mikiel ~ Nikiel, Miklo ~ Niklo (XIV—XV вв.) и т. п. (Ташицкий, III, с. 459—505); в ряде случаев формы с mi- и с ni- варьируются в тексте при обозначении одного и то же лица, например Mikora~Nikora (Брюкнеру 1957, с. 336), Miklas(z) ~ Niklas(z), Micolay ~ Nicolay, Micola ~ Nicolay, Miculca ~ Nicolai, Miczek ~ Niczko, Miczek ~ Nicolaj и т. п. (Ташицкий, III, с. 460, 485, 491, 492, 493; Ташицкий, IV, с. 32) 4.

² Весьма показательно различие киевских и новгородских текстов в этом отношении. Так, киевлянин Никола Чудин в новгородских списках «Русской Правды» называется Микулой; характерно, что там же Никифор киянин назван Микифором (Куза и Медынцева, 1976, с. 144, примеч. 54; Медынцева, 1978, с. 138, примеч. 487). Отсюда же объясняется форма Никола, относящаяся к киевлянину, в граффито Новгородской Софии (Медынцева, 1978, с. 144 и ел., № 182).

³ Это обычный процесс при эволюции канонических форм собственных имен: так, современные разговорные формы Марья, Софья, Михайло и многие другие восходят к старым каноническим формам. См. Б. Успенский, 1969.

⁴ В старопольском языке отмечаются и формы Mikita ~ Mikuta (XV в.— Ташицкий, III, с. 484, 505, ср. с. 482), ср. также mykita как наименование лисицы — lis-mykita (Брюкнер, 1957, с. 337). Однако, Mikita выступает, по-видимому, как форма имени «Николай» (ср.: Брюкнер, 1957, с. 337) или во всяком случае соотносится с этим именем, ср. в польских документах: Nicolaus alias Mikytha (1464), Nicolai Mykutha (1496), Mikyta alias Mycz (1476) и вместе с тем Nicolaum Micz (1389), Micolai Mitcz (1433), Mykolay Myczek (1498), Mykolay alias Myczek (1483), Myclasch alias Mycz (1491), Miczek... ipsius Nicolaj (1396), Nicolaus alias Myczak (1448), Nicolaum alias Niczek

19

Весьма показательны в этом плане и древнейшие западнославянские топонимы типа моравского Mikulcice, известного уже по крайней мере в IX в. Вместе с тем подобные формы наблюдаются и на территории паннонских славян, ср. словенск. Miklavs, венг. Miklos.

Итак, интересующая нас форма не может быть объяснена фонетическими закономерностями. Наиболее правдоподобное объяснение формы Микола ~ Микула было предложено Коршем (1904, с. 61) и, вслед за ним, Фасмером (II, с. 621), которые предполагают здесь контаминацию с именем Михаил (не приводя какой-либо аргументации культурно-исторического характера), причем Корш объяснял эту контаминацию через посредничество нем. Michel. Косвенным подтверждением этого мнения может служить, между прочим, болгарская форма (XV—XVI в.в.) Микул, которая приводится в словаре Илчева (1969, с. 332) в качестве формы имени Михаил. Показательно также, что такие формы, как Michola, Micholt, Michno (Mychno, Michna), Michon, Mychnyk, Misz (Mysz), Miszka, Miszec, Miszek, Miszak, Miska и т. п., выступают в старопольском языке как формы имени Николай, ср. в польских документах: Nicolaum Michola (1413), Nicolaum Micholt (1440), Nicolaum alias Micholt (1440), Nicolaus Mychno (1470), Michno Miculka (1442 г.; ср. под тем же годом — Micolao Miculka), Nicolaus alias Michno ~ Mychno (1436, 1449, 1479, 1494), Nicolaa alias Michna (1475), Nicolao... sive Michna (1494), Nicolai dicti Michon (XV в.), Nicolai alias Mychnyk (1480), Nicolao Misz (1444), Nicolaum Mysz (1442 г.; ср.: Musz Nicolaus, 1490), Mysz Kolaczko (1495), Nicolaus Misscho (1482), Nicolai Miszka (1466), Nicolaus Myszecz (1493), Nicolaum alias Mysyecz (1481), Nicolaum Mischek (1497), Mikulasz Myssek (1469), Nicolaus Mischak (1490), Nicolaus dictus Misca [1404 г.; ср. Nicolaum Mosca (pro Miska), 1397 г.] (Ташицкий, III, с. 456, 457, 458, 493, 494, 529—531).

Представляется возможным предположить, что данная форма отражает к о н т а м и н а ц и ю с в. Н и к о л а я и а р х а н г е л а М и х а и л а, которая, скорее всего, произошла на западе славянской территории еще в до-кирилло-мефодиевскую эпоху, — иными словами, что культ Николы на Руси в какой-то мере отражает культ св. Михаила, который был принесен моравским и паннонским славянам еще кельтскими миссионерами (см. о кельтской

(1434) (Ташицкий, III, с. 459, 460, 484, 493; 505). Равным образом и польская форма Mityfor, зафиксированная в XV в., соотносится, кажется, не с именем Никифор, а с тем же именем Николай, ср.: Michno dictus Mithifor (1462 г.— Ташицкий, III, с. 534)—при том, что Michno выступает как форма имени Ни­колай (см. об этом ниже). Вместе с тем формы *Nikita, *Nikifor или сходные с ними не зафиксированы в словаре Ташицкого.

Необходимо отметить, что в старопольском языке с XIII в. наблюдается форма Niefied (Ташицкий, IV, с. 40). Ср. также варьирование форм Miec(s)law~ ~Niec(s)law в XV в. (Ташицкий, III, с. 464).

20

миссии у славян в связи с распространением культа св. Михаила: Штаубер, 1958, с. 3—9; Исаченко, 1963, с. 50, 63—64). Это предположение согласуется с выводом о древнейших западнославянско-русских культурных связях, которые обусловили, возможно, проникновение христианства на русскую территорию еще в до-владимирский период (Н. Никольский, 1930; Н. Никольский, 1933; Дворник, 1954, с. 334—336; Мошин, 1963, с. 40 и сл.; ср. также предположение о древней западнославянской колонизации на русской территории: Шахматов, 1911; Шахматов, 1913; Зеленин, 1954; Лант, 1975, с. 270 и с. 277, примеч. 4). Любопытно, что летописная традиция связывает имя св. Николая с именем киевского князя Аскольда, бывшего, может быть, одним из первых Христиан на Руси: “Повесть временных лет” сообщает под 882 г., что на могиле Аскольда была поставлена церковь св. Николы, и существует предположение, что это имя было христианским именем Аскольда (Н. Петров, 1897, с. 67; Власто, 1970, с. 244). В этом факте, если признавать его достоверность, может быть усмотрено первое свидетельство о культе Николы на Руси (ср. сводку древнейших русских свидетельств о почитании Николы у Мурьянова, 1967). Даже если и не принимать целиком всех выводов Н. К. Никольского о значении западнославянского влияния для становления русской книжно-письменной традиции, сам факт древнейших русско-западнославянских культурных (в том числе и языковых) связей можно считать теперь бесспорно доказанным (см. обзор литературы вопроса у Флоренского, 1958, с. 211—231, и Мошина, 1963, с. 35—49). Эти связи продолжались еще по крайней мере в XI в. (ср., между прочим, вероятную связь Киево-Печерской лавры и чешского Сазавского бенедиктинского монастыря — Флоровский, 1958, с. 221—223), что, возможно, отразилось в какой-то степени на установлении в 1091 г. праздника “вешнего Николы” (под 9 мая), отмечающего перенесение мощей Николы из православных Мир Ликийских в католический город Бари — непосредственно вслед за тем, как этот праздник был установлен на Западе (при том, что греческая церковь его, естественно, не отмечает) 5. Во всяком случае культ Николы обнаруживает

⁵ Отдельные упоминания праздника вешнего Николы в южнославянских па­мятниках— таких, как месяцеслов при болгарском четвероевангелии конца XIII в. Уваровского собрания из монастыря Саввы Освященного (Леонид, 1888, с. XIII) или сербская псалтырь XV в. Погодинского собрания № 87 (Соболев­ский, 1910, с. 172, примеч. 1)—объясняются, по всей видимости, либо запад­ным (католическим), либо русским влиянием.

Несоответствие русских и греческих святцев в этом отношении привлекало внимание историков еще в начале прошлого века. Ср. запись К. Ф. Калайдо­вича о беседе с Н. М. Карамзиным в 1814 г.: «11 февраля был у Н. М. Ка­рамзина. Много переговорили; между прочим он сказал, что на вопрос, предло­женный гр. Н. П. Румянцевым: когда внесен в Россию мес[яцесловный] празд­ник перенесения мощей св. Николая (мая 9)?, он отвечал, что праздника сего нет в греческих Святцах, а в русские он внесен Ефремом, Епископом Пере­яславским... Это отыскано в каталогах Архиереев, находящихся при некоторых рукописных летописях. — Я заметил со своей стороны, что сего праздника нет

21

явные черты западного происхождения, которые предположительно могут быть связаны с западнославянским посредничеством6.