Журнал коллежского советника Павла Ивановича Чичикова

Около года назад мне довелось побывать в Твери по делам компании, где я работаю. После того, как все формальности были улажены, Иван Павлович Ч..., один из наших тверских партнеров, пригласил меня к себе в гости. Из разговора с ним я узнал, что он бывший эмигрант, недавно вернувшийся в Россию. Его предки после революции покинули страну, долгое время жили в Англии, с началом второй мировой переехали в Америку. Они вели свою родословную со времен Александра I, владели землями и крупными предприятиями в Тверской губернии. Затем мой собеседник показал мне свою домашнюю коллекцию. Меня особенно заинтересовала шкатулка «красного дерева с штучными выкладками из карельской березы», удивительное походившая на ту, что была описана Гоголем в «Мертвых душах». К сожалению, ее многочисленные закоулки оказались пустыми. Внимательно рассматривая эту диковинную вещицу, я обнаружил сбоку потайной ящик, в котором нашел несколько старых ассигнаций и толстую тетрадь в темно-красном переплете с металлическими уголками... Этому невозможно было поверить, но ее хозяином оказался не кто иной, как Павел Иванович Чичиков!

Мой партнер признался, что шкатулка попала к нему совершенно случайно. Он получил ее по наследству вместе со всей коллекцией. Иван Павлович любезно согласился подарить мне «дневник господина Чичикова», сказав, что при желании я могу его опубликовать...

Расположившись в кресле самолета, я перелистывал мелко исписанные твердым круглым почерком страницы, слегка пожелтевшие с краев. В некоторых местах, где приводились бухгалтерские подсчеты, были загнуты уголки. В самом начале несколько страниц были аккуратно выдернуты: возможно, Павел Иванович хотел что-то скрыть о своем прошлом...

Журнал Павла Ивановича Чичикова, коллежского советника.

«Все сделаешь и все прошибешь на свете копейкой», - наставлял меня мой покойный родитель. Это золотое правило глубоко заронилось мне в душу, и с самых детских лет я ему следовал неустанно. Я испытал много на веку своем, потерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь мою. Но никакие превратности судьбы не сломили воли моей, ибо от природы был я наделен терпеньем, превосходившим деревянное терпенье немца, заключенное уже в медленном, ленивом обращении крови его. Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру. Так зачем же на меня обрушилась беда? За что же другие благоденствуют, и почему должен я пропасть червем?

25 Апреля 182... Года.

Сегодня меня осенила вдохновеннейшая мысль, когда-либо приходившая в человеческую голову. По службе досталось мне поручение похлопотать о заложении в опекунский совет нескольких сот крестьян. Имение было расстроено в последней степени, причем половина душ повымерла. Но ведь по ревизской сказке они все равно числятся. Тогда приобрети я тех, которые вымерли, положим, тысячу, да опекунский совет даст по двести рублей на душу: вот уж двести тысяч капиталу! А теперь время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава Богу, немало, так что каждый с радостью мне их уступит уже только потому, чтобы не платить за них подушных денег. Конечно, трудно, хлопотливо, страшно. Как бы не вывести из этого истории, ведь без земли нельзя ни купить, ни заложить. Так я куплю на вывод, на вывод; теперь земли в Таврической и Херсонской губерниях отдаются даром, только заселяй. Туда я их всех и поселю! В Херсонскую их! Пусть там живут! В Чичиковой слободке!

В этот момент принесли кофе, и я на некоторое время отложил тетрадь, затем, пропустив несколько страниц, продолжил чтение.