САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Головной совет «Философия» Министерства образования Российской Федерации

К.С.ПИГРОВ

СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ

Учебник

Рекомендовано Северо-Западным отделением

Российской Академии образования в качестве учебника для гуманитарных вузов

ИЗДАТЕЛЬСТВО С.-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

2005

ББК 87.6 П32

Рецензенты: д-р филос. наук проф. К. В. Султанов (Рос. гос. пед. ун-т им. А. И. Герцена), канд. филос. наук Д. Л. Гущин (С.-Петерб. гос. ун-т)

Печатается по постановлению

Ученого совета философского факультета

С.-Петербургского государственного университета

Пигров К. С. П32 Социальная философия: Учебник. — СПб.: Изд-во С.-Пе­терб. ун-та, 2005.-296 с. ISBN 5-288-03703-5

В учебнике представлен современный взгляд на основные проблемы со­циальной философии. Автор подводит итоги чтения курса лекций на фило­софском факультете Санкт-Петербургского государственного университета более чем за десять лет. Форма учебника позволяет построить социальную философию как систему на основе глубокого анализа существующей лите­ратуры и обобщения многолетнего педагогического опыта. В книге — в от­личие от других учебников и учебных пособий — представлен развитый на­учный аппарат, который дает возможность использовать ее в дальнейших самостоятельных исследованиях по заданной теме. Охват тем и их разработ­ка полностью соответствуют требованиям действующего Государственного образовательного стандарта РФ и базовой федеральной программе по специ­альности «Философия» в части социальной философии. Учебник, написан­ный живым, образным языком, в то же время нигде не идет на недопустимое упрощение и обращается к творческим, мыслящим людям.

Для студентов и аспирантов философских факультетов университетов, для социологов и обществоведов, а также для всех интересующихся совре­менной социальной философией и социальной теорией.

ББК 87.6

© К. С. Пигров, 2005

© Издательство

С .-Петербургского ISBN 5-288-03703-5 университета, 2005

ПРЕДИСЛОВИЕ

Если и пишут предисловие к учебникам, то делают это, как прави­ло, сами авторы. В данном случае авторская позиция выражена во введении. Кроме того, работа представлена читателю человеком со стороны. Получается вступительная часть, которая как-то подгото­вит читателя, приступающего к изучению социальной философии, к восприятию данной работы.

Социальная философия в ней рассматривается как философская наука, содержание которой зависит не только от ее предмета, но и от субъекта — социального философа, специалиста, что открывает для последнего возможность свободной творческой деятельности в плане постановки и трактовки ее проблем. И автор этим широко пользует­ся. По ряду показателей он отступает от обязательных для учебного издания академических канонов. Подобная установка отвечает духу переживаемой Россией эпохи.

В Советском Союзе политическая монополия Компартии была неразрывно связана с идеологической монополией марксизма-лениниз­ма, включавшего в себя марксистскую философию как единственно научное мировоззрение. В этом ключе она изучалась во всех вузах страны. Функцию социальной философии выполнял исторический ма­териализм, который по ряду причин оказался, пожалуй, самым догма­тизированным разделом марксистской философии.

Потеря Компартией руководящей роли в российском обществе от­крыла для отечественных философов легальную возможность крити­ческого переосмысления теории марксизма, а распад СССР, изменение политического режима и экономического строя для многих обесцени­ли прежние идеалы, породили идейный вакуум, вызвали болезненную смену мировоззренческих ориентиров. Для России наступило время духовного поиска, который непосредственно затрагивает и поколения молодежи.

Ей близки и для нее важны проблемы общественного устройства, социальной справедливости, социально-нравственной оценки происхо-

3

дящего, прогнозы будущего страны и мира, а также социокультурные и экзистенциальные смысложизненные проблемы личного существо­вания. Вопросы, ответы на которые ранее, в условиях относительно стабильного состояния общества, были, казалось бы, определены, вы­глядят сейчас совершенно по-иному. И к ним требуется философский подход. Книга дает знания по социальной философии, позволяющие рассуждать о подобных проблемах па должном уровне философской культуры.

В советские времена философские учебники создавались по одной схеме с научными. Было принято всю философию критически оцени­вать с позиций марксизма. Автор далеко ушел от этой схемы, но не уподобляется и тем, кто проклинает все, чему поклонялись раньше, и не сдает в архив социальную философию марксизма.

Философия отличается от конкретной науки своей плюралистично-стью, т. е. в ней на равных правах существуют различные и противо­стоящие друг другу системы взглядов и имеется возможность выбора собственной мировоззренческой позиции. Эта специфика философско­го сознания отражена в данной работе.

Привлекает в ней стиль изложения — свободный, раскованный, с массой неожиданных ассоциаций, сопоставлений, утверждений, ино­гда смелых настолько, что они ставят читателя в тупик: неясно, как к ним относиться. Так, в главе «Метод социальной философии» имеют­ся параграфы «Терпение», «Смех», «Музыка». И тут же, рядом тра­диционные для социальной философии темы: «Естественнонаучный и гуманитарный подходы», «Идеальный тип» и т. д. Или, например, мно­жественность объявляется источником зла (видимо, подразумевается, что Единое есть источник добра), а европейская культура— «номади-ческой», поскольку европейцы склонны к путешествиям.

Заслуживают внимания имеющиеся в работе концептуальные по­строения. Читателю есть над чем подумать. К одному построению мне хотелось бы выразить и свое отношение. Речь идет о 4-й главе— «Дис­курсы социального», которая является философским стержнем книги: здесь автор формулирует свое кредо. Он считает, что проблемное поле социальной философии делят между собой четыре основные модели социальной реальности: реалистическая (идеалистическая, признаю­щая реальное самостоятельное существование общего), натуралисти­ческая, деятельностная и феноменологическая. Каждая модель реа­лизует определенный метод. И это верно, поскольку именно от метода зависит то или иное «видение» реальности, задающее контуры ее мо­дели.

Автор широкими мазками живописует названные модели, красоч­но рассказывает об их разнообразных модификациях, т. е. конкретных лицах и направлениях, например фрейдизме, социобиологии, геополи-

4

тике в рамках натуралистической модели или марксизме, техницизме в рамках деятельностной модели, ориентированной на активное сози­дание социальной действительности. Таким образом, он выделяет, си­стематизирует и описывает основные направления и представляющие их концепции в области социальной философии.

Из всех моделей автор отдает предпочтение феноменологической, причем преимущественно из нравственных соображений: только эта модель не ставит человека в зависимость от внешних детерминант, феноменология «последовательно проводит установку на свободу че­ловеческого бытия». Но, даже определив систему взглядов, призна­ваемую им преимущественной, он не делает ее единственной основой трактовки иных взглядов и анализа социума в целом. Во всех моделях, сопоставляя их, автор находит сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки. И феноменологическую модель он принимает не потому, что она «наиболее удовлетворительна», а потому, что «наименее неудо­влетворительна» — и, кроме того, современна (феноменология Гуссер­ля появилась в начале XX в.). И такое «мягкое» принятие феномено­логической модели неслучайно. Автор вовсе не стремится выстроить модели социальной реальности как исторические ступеньки развития социальной философии. Все четыре модели, по его словам, представ­ляют собой единое целое, и нельзя без ущерба для понимания социума отказаться ни от одной из них.

Эта идея, очевидно, означает, что каждая модель отражает опреде­ленный аспект социума и лишь все вместе могут дать о нем целостное представление. Казалось бы, здесь можно поставить точку. Но точ­ка не получается, ибо каждая модель — это и определенная теопети-ческая позиция со своими принципами и системой понятий. Модели противостоят друг другу, а их принципы подчас несовместимы. В ито­ге социум в целом будет рассматриваться с четырех различных точек зрения, противоречащих одна другой. Получается совмещение несов­местимого.

Масса вопросов возникает также, если использовать эти модели при изучении самой социальной реальности. Ведь если пределы «ком­петенции» каждой модели ограничены, значит, ее можно использовать для изучения какого-то фрагмента реальности, какой-то группы про­блем, например религии в рамках реалистической модели, производ­ства в рамках деятельностного направления и т. д.

Если же каждую модель использовать как метод исследования со­циума в целом, то получится не одна, а множество реальностей. С феноменологической точки зрения это допустимо, ибо реальность сов­падает с представлением о ней. Никакого затруднения в рамках этой модели не возникает. Но тогда и «единого целого» из разных моделей не получается. Позиция автора в данном случае весьма спорна, проти-

5

воречива и уязвима, так как не дает ответа на возникающие вопросы и возражения.

Основная и непреодолимая трудность предлагаемого автором син­теза кроется в невозможности сочетания феноменологии с признанием объективного характера социальной реальности. Автор предвидел это возражение и с ним не согласился. Но говорить можно все, а опыт между тем свидетельствует об ином. В свое время М. Мерло-Понти и Ж.-П. Сартр предприняли попытку соединить экзистенциализм с марксизмом. Сартр также считал, что сознание свободно, если оно ничем не определяется: его не устраивала марксистская идея об опре­деляющей роли бытия по отношению к сознанию. Тогда он и пожелал исходя из субъекта реинтерпретировать марксизм. Результатом яви­лась, по словам Р. Арона, «схема упрощенного и вульгаризированного Гегеля». Этот опыт следует учитывать, чтобы не повторять тупиковых ходов мысли.

Еще в одном пункте автор отошел от канонов учебной литературы. Авторы учебных изданий обычно стараются ограничиваться ссылками на цитируемые источники с добавлением списка рекомендуемой лите­ратуры. Такой список приложен и к данной работе — наряду с огром­ным ссылочным аппаратом, включающим не только фамилии авторов и названия работ, но и цитаты, дополнения, пояснения, что приближа­ет издание к формату монографического исследования. Конечно, это усложняет изучение текста, занимает дополнительное время, и пото­му указанный прием следует применять с большой осторожностью и только тогда, когда он действительно оправдан.

В заключение следует отметить главное достоинство данной рабо­ты: она не только дает знания о предмете — социальной философии, но и содержит значительный материал для размышления, а также стимулирует его.

Проф. В. Ж. Келле

ВВЕДЕНИЕ. ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ ВЕРТИКАЛЬ

О смертной мысли водомет, О водомет неистощимый! Какой закон непостижимый Тебя стремит, тебя мятет? Как жадно к небу рвешься ты!..

Ф. И. Тютчев

Человек — существо принципиально интенционалъное. В нем по­стулируется устремленность от внутреннего, имманентного¹ мира к трансцендентному . Так задается видение «вертикального строения мира» (К. Ясперс). Если символически выразить идею самой фило­софии, то она предстанет в виде вертикали, устремленной «вверх».

То видение философии, которое развернуто в этой книге, мыслит ее как занятую предельными вопросами³ — предельными основаниями бытия и мышления. Как любовь к мудрости «она есть наука о послед­них целях человеческого разума»⁵, она всегда имеет своим предметом всеобщее⁶, или Абсолют. Экзистенциальной стороной порыва к все­общему оказывается поиск человеческой индивидуальностью смысла жизни⁷.

Осмысление социальной философии заставляет нас снова проду­мать место философии вообще среди других форм знания. Гегель ви­дел философию как завершение форм абсолютного духа, выраста­ющее на базе искусства и религии откровения, в единстве с ними. XX в., подводя итоги утверждению галилеевой науки в новоевропей­ской цивилизации, в это триединство («искусство —религия —фило­софия») привнес еще и вычленившуюся в самостоятельное целое —по существу, в отдельную субкультуру, в мощный институт, по образу и подобию которого строятся ныне другие институты, — положитель­ную науку, прежде всего естествознание. Данная тетрада выглядит теперь так: «искусство —религия —философия —положительная нау­ка». Речь, вопреки Гегелю, не идет о том, что философия «выше» всех

7

других сфер духа, речь не идет об их иерархичности или линейной взаиморасположенности. Эта тетрада символизируется скорее окруж­ностью, разбитой на квадранты⁸. Можно начать с любого квадранта. Например, для художника эта последовательность выстраивается так: «искусство — положительная наука — религия —философия»; ученый начинает со своего призвания, также проходя в конечном счете все измерения духа: «положительная наука — искусство — религия — фи­лософия».

Положительная наука, искусство, религия дополнительны, компле­ментарны философии. Все четыре проявления духа обнаруживают различные стороны реальности. Философия нуждается во всех своих «духовных сестрах». Искусство учит философов культуре метафоры и культуре эмоционального постижения индивидуального, наука — культуре рациональности, религия — культуре веры.

Для нашей ментальности, пережившей длительное внедрение ма­териализма и атеизма, роль религии необходимо подчеркнуть особо. Прав был Б. Кроче, когда говорил, что «радикальное отрицание ре­лигии и мифических богов не пугало только популярных писателей, натуралистов и сенсуалистов, не подозревавших о тяжести нерешен­ных проблем относительно материи и спекулятивного мышления»⁹.

Любят повторять, что время систем «прошло»¹⁰ и уж тем более постмодерн как метод постижения постсовременности лежит по ту сто­рону систем¹¹. Однако «свертывание информации», т.е. превращение информации в знание, немыслимо без систематизирования. Система­тическое изложение по-прежнему жизненно необходимо для целей научного исследования и для преподавания. Форма учебника в этом смысле органична: автор, в конце концов, пытается научить социаль­ной философии сам себя и приглашает к сотрудничеству читателей¹².

Социальная философия — это и «культура», и «дисциплина» в кан-товском смысле¹³. В качестве культуры социальная философия пред­ставляет собой систему некоторых интеллектуальных и — шире —ду­ховных навыков, которые, не устраняя уже существующего знания, определяют возможность дальнейшего постижения мира. В качестве дисциплины социальная философия ограничивает постоянную склон­ность к отступлению от правил строгого социально-философского мышления. Речь в конечном счете идет о дисциплине сознания, о пре­одолении стихийного дрейфа по волнам социально-политических, по­пулистских или элитаристских страстей и предубеждений, столь ха­рактерных для нашего времени, когда на Россию так «внезапно» об­рушились свобода совести и свобода слова.

Социальная философия как философская дисциплина «состоит» из понятий. Она, стало быть, во-первых, дело семантики; мы долж­ны прояснить смысл отдельных понятий. Но, во-вторых, нам необходи-

8

мо выявить и основные отношения между понятиями, необходимо по­стичь их единство, т. е. в известном смысле эксплицировать синтаксис данной философской науки. Наконец, в-третьих, следует осмыслить систему прагматики, т. е. установить связь выстроенных таким обра­зом семантико-синтаксических структур с так или иначе понимаемой реальностью. В единстве этих трех моментов имеет смысл говорить о специфическом социально-философском дискурсе. Его основания мы и пытаемся наметить в данной работе. Нашей точкой отсчета в этом деле будет корпус классических текстов — работ, которые служат об­щепризнанными ориентирами в бурном и обширном море социальных рефлексий.

* * *

Я считаю своим долгом выразить благодарность всем тем, кто озна­комился с текстом учебника в рукописи и своими замечаниями по­мог мне усовершенствовать текст, особенно проф. К. В. Султанову, доц. Д. А. Гущину, проф. Т. А. Апинян. Я признателен декану философско­го факультета СПбГУ проф. Ю. Н. Солонину, который при всей сво­ей занятости нашел возможность ознакомиться с рукописью и выска­зать ряд существенных для автора замечаний. Я признателен проф. В.Ж.Келле, автору широко известных учебников по историческому материализму, который доброжелательно прочел рукопись моей книги и согласился написать предисловие к ней, обозначив терпимость и воз­можность преемственности на самых разных путях изучения социаль­ной философии в нашей стране. Особое спасибо Елене Константиновне Краснухиной и Александру Анатольевичу Погребняку, глубокие заме­чания и конструктивные советы которых я еще не смог реализовать полностью, хотя не оставляю надежды воплотить их в дальнейшем.

Я благодарен коллективу Издательства Санкт-Петербургского университета: многолетнее сотрудничество с замечательными его ре­дакторами было для меня полезной, хотя и не всегда легкой, школой.

Большое спасибо нескольким поколениям студентов философско­го факультета Санкт-Петербургского государственного университета, которые терпеливо и доброжелательно слушали мои лекции по соци­альной философии и своими репликами, вопросами сделали эту книгу вообще возможной. Их живые, взыскующие Истины глаза заставляли меня читать лекции лучше, продумывать их содержание глубже, чем я делал бы это без них. Аудитория философского факультета — лучшая из возможных.

9

¹ Это понятие было глубоко осмыслено в имманентной философии (см.: Schuppe W. Die immanente Philosophie // Zeitschrift fur immanente Philosophie. 1897. Bd.2. H. 1).

² Трансцендентное в этом контексте мы понимаем в духе «философской веры» К. Ясперса. Как известно, предмет всякой веры не может быть идентифициро­ ван. И с этой точки зрения философская вера подобна вере религиозной. Но в то же время если религиозная вера объединяет «единоверцев» и противопоставляет их сторонникам другого вероисповедания, то философская вера едина для всех разумных существ. Она состоит в убежденности, что существует непознаваемое. Трансценденция — это один из модусов объемлющего (Umfassende), это бытие за пределами мира, т. е. выходящее за пределы наших возможностей мышления и действия. Трансценденция — это «бытие, которое никогда не станет миром» (Яс­ перс К. Философская вера // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 426). Трансценденцию — вслед за Ясперсом — можно было бы назвать Богом, но мне представляется более уместным именовать ее Абсолютом.

³ AuBerste Fragen (формулировка К. Ясперса).

⁴ «Мудрость же сложена из знания и ума. Ведь мудрость имеет дело и с пер­ воначалами, и с тем, что происходит из первоначал и на что направлено знание; поэтому в той мере, в какой мудрость имеет дело с первоначалами, она причаст- на уму, а в той, в какой она имеет дело с вещами доказуемыми, существующими вслед за первоначалами, она причастна знанию» (Аристотель. Большая этика 1197 а 24-29 // Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М., 1983. С. 334).

⁵ Кант И. Логика // Кант И. Трактаты и письма. М., 1980. С. 331.

⁶ Философия вообще есть размышление о вещах sub specie «Всего» и размыш­ ления обо «Всем» sub specie какой-нибудь отдельной вещи (Юшкевич П. О сущно­ сти философии (к психологии философского миросозерцания). Одесса, 1921. С. 13).

⁷ «... Философствование присуще человеку как таковому. Человек — един­ ственное существо в мире, которому в его наличном бытии открывается бытие. Он не может выразить себя в наличном бытии как таковом, не может удовлетво­ риться наслаждением наличным бытием. (...) Он действительно знает себя как человека только тогда, когда, будучи открыт для бытия в целом, живет внутри мира в присутствии трансценденции» (Ясперс К. Философская вера. С. 455).

Б. Кроче сопоставляет метафору шпиля и метафору окружности. Он пола­гает, что «если шпилеобразная конфигурация представлена почти всей идеали­стической и теологической философией, то циркулярная — достаточно причудли­вой рекурсивной теорией Вико. Философия „круговоротов" основывалась не на поверхностной классификации социологов, а на глубоком исследовании форм ду­ха, что позволяло избегать преувеличений и упрощений. (...) Сама логика круга предполагает, что каждая форма в любой момент времени имеет внутри себя всю работу духа, поэтому его новая работа — более богатая работа, то есть прогресс» (Кроче Б. Логика философии // Кроче Б. Антология сочинений по философии. История. Экономика. Право. Этика. Поэзия. СПб., 1999. С. 60). См. также: Евлам-пиев И. И. История русской метафизики в XIX-XX веках. Русская философия в поисках Абсолюта. СПб., 2000.

⁹ Кроче Б. Логика философии. С. 17.

¹⁰ См., напр., работы Н.А.Бердяева, Г. Г. Гадамера, М.Фуко и др. Из послед­ него см.: Wiistehube A. 1st systematisches Philosophieren heute moglich? Zu Nickolas Resellers «A System of Pragmatic Idealism» // Information Philosophie (Hamburg). 1995. Jg.42. II. 4.

См., напр.: Капустин Б. Г. Посткоммунизм как постсовременность. Россий­ский вариант // Полис. 2001. №5. С. 6-28.

¹² Мы обращаем внимание читателя на особый «жанр» социально-философ­ской литературы — учебники и учебные пособия. В них авторы представляют свой

10

предмет как систему. Укажем некоторые учебники, учебные пособия и энцикло­педические статьи: Caspart W. Idealistische Sozialphilosophie: Ihre Ansatze, Kritiken und Folgerungen. Miinchen, 1991; Graham G. Contemporary Social Philosophy. Ox­ford; New York, 1988; Leser N. Sozialphilosophie. Vorlesungen zur Einfuhrung. Wien, 1984; Барулин В. С. Социальная философия: В 2 ч. М., 1993; Васильева Т. С, Орлов В. В. Социальная философия: Учебное пособие. Пермь, 1999; Крапивен­ский С. Э. Социальная философия: Учебник для студентов гуманитарно-социаль­ных специальностей. 4-е изд., испр. М., 1998; Макаров Е.М. Философия челове­ческого общества. М., 1999; Мамардашвили М.К. Из лекций по социальной фи­лософии // Социологический журнал. 1994. №3; Момджян К.Х. 1) Введение в социальную философию. М., 1997; 2) Социальная философия // Новая фило­софская энциклопедия. Т. 3. М., 2001; Очерки социальной философии / Под ред. К. С. Пигрова. СПб., 1998; Пигров К. С. Социальная философия: Пропедевтиче­ский курс лекций для студентов гуманитарных специальностей. Самара, 1996; Со­циальная философия: Хрестоматия. Ч. 1—2. М., 1994; Социальная философия и социология: Учебное пособие для студентов вузов / Под ред. С. А.Хмелевской. М., 2002.

¹³ См.: Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. М., 1964. С. 548.

Глава 1 предмет социальной философии

1.1. КОНТЕКСТ ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ

Чтобы выяснить специфику предмета социальной философии, необходимо обозначить дифференциацию философского знания. Она определяется двумя основаниями.

Первое основание. Расчлененность непосредственно самого пред­мета философии. Структура последней по своему предмету троична. В философию входят логика, физика и этика¹. Логика формулиру­ет законы правильного мышления, она представляет собой его канон. Приложение разума к области необходимости и познание законов природы дают физику. Приложение разума к области свободы да­ет этику. Физика и этика являются философскими науками в своей рациональной части, поэтому, по И.Канту, их следует называть ме­тафизикой природы и метафизикой нравственности. С такой точки зрения социальная философия выступает модификацией метафизики нравственности, поскольку она есть прилоокение разума к области свободы.

Второе основание дифференциации философских наук демон­стрирует значение самого сообщества исследователей. Можно ска­зать, что социальная философия — это та дисциплина, которой за­нимаются социальные философы. Дисциплинарная дифференциация философии задается законами расчленения профессионального сооб­щества, занятого философским познанием. Скажем, существует такая форма организации, как кафедра в рамках философского факульте­та. Пусть это будет кафедра социальной философии. Члены этой ка­федры идентифицируются со своим предметом. В этом качестве «со­циальные философы» соседствуют и противостоят другим специали­стам, которые «занимаются», скажем, онтологией или философскими

12

проблемами естествознания. Среди этих специалистов, таким образом самоидентифицирующихся и идентифицируемых (другими) с пред­метом их познания, осуществляется социализация. Предмет занятий выступает как рационализация идентичности, как социальная симво­лизация личности специалиста.

Такого рода институциональная определенность философской спе­циализации существенно воздействует на содержательную ее опреде­ленность. Соответственно самоидентификация в философском сооб­ществе не только испытывает влияние содержательной дифференци­ации по предмету, но и сама оказывает обратное воздействие на эту дифференциацию. Если уж возник — так или иначе — социальный ин­ститут той или другой философской дисциплины, если появились спе­циалисты, профессионалы — люди, идентифицировавшие себя с ней, то ее теоретическая специфика, определенность предмета исследования неминуемо возникнет. Даже если, абстрактно говоря, ее придется вы­думать. Различие в содержательной области, в предмете и методе су­щественным образом зависит от того, в каких социальных формах это духовное содержание укоренено.

Отдельные философские науки возникают под воздействием но­воевропейской ментальности, которая, хотя и признает возможность системы наук, полагает такую систему развивающейся. Имея в этом многоликом меняющемся мире один предмет — всеобщее, новоевропей­ские философские дисциплины идут к постижению его собственными путями. Так, эпистемология постигает всеобщее через исследование процесса познания, поиска истины и осмысления заблуждения. Этика выявляет предельные основания бытия через исследование категорий добра и зла, эстетика — через осмысление категорий прекрасного и безобразного, и т.д. В каждом, правильно понятом моменте, т.е. в каждой отдельной философской науке, содержится целое — вся фило­софия.

С этой точки зрения для такой новоевропейской философской дис­циплины, как социальная философия, необходимая связь имманентно­го и трансцендентного осуществляется посредством социума. Отсюда рабочая дефиниция социальной философии; социальная филосо­фия постигает всеобщее через изучение социума.

Сквозь полупрозрачную сферу социума нам особым образом стано­вится видным трансцендентное, незаметное иному взгляду. Философ­ский смысл общества обнаруживается в том, что оно открывает инди­виду специфический ракурс всеобщего; иными словами, через обще­ство человек, собственно, и становится человеком, через общество он понимает, что стал человеком.

В нашей книге речь идет о социальной философии как о философ­ской науке. Если философия в самых разных цивилизациях (античной,

13

индийской, китайской и т.д.) возникла и конституировалась в «осевое время», то философская наука появляется только в рамках одной из многих цивилизаций — новоевропейской.

Философия вообще как универсальная форма духа в цивилизован­ном обществе, с одной стороны, и философская наука как специфиче­ская форма бытийствования философии в новоевропейской цивилиза­ции, с другой, соответственно опираются на различные уровни комму­никации. Философия стоит на письме, а философская наука базирует­ся на печати, на печатном слове. Если Сенека пишет «нравственные письма» именно к Луцилию, а Лукреций Кар обращает свое извест­ное произведение к вполне определенному ученику, то Кант, скажем, в «Критике практического разума» обращается к любому разумному существу. Если творчество античных философов — это обнаружение философии, т.е. синкретической любви к мудрости, то Кант —само воплощение новоевропейской философской науки. Античная филосо­фия предполагает некоторое личностное отношение между учителем и учениками, новоевропейская философия представляет уже по пре­имуществу публичное, социальное отношение между профессором и университетской аудиторией. Печать как господствующий способ ком­муникации определяет массовость не только общества вообще, но и самого философского сообщества, новоевропейскую демократическую установку. Эта установка продолжает культивироваться в новоевро­пейской цивилизации и до сего дня. Предполагается, что само поощ­рение развития философии способствует демократизации общества.

В нашей цивилизации, хотя она и находится в постоянном «со­блазне» позитивистского отказа от философии, философской науке придается существенное конституирующее значение. Глухой амбива­лентный скепсис народа по отношению к философии, сопровождаю­щий ее на протяжении всей ее истории, рационализировался в Новое время как сциентизм и позитивизм. Однако парадоксальным образом именно теперь философская наука в той или иной форме, по крайней мере в высшей школе, обязательна к изучению для каждого, так же как обязательна грамотность в новоевропейском обществе.

Философская наука в качестве именно науки развертывается по ти­пу коммуникации, характерному для новоевропейского галилеева есте­ствознания. Для нее обязателен диалог печатного учебника, созданно­го на основе наиболее значимых работ, признанных классическими, и печатного журнала, где публикуются новейшие изыскания, которые, может быть, со временем также станут классическими.

Философская наука новоевропейской цивилизации усваивает от га­лилеева естествознания кроме печатной формы выражения и еще одну существенную особенность. Это тенденция к специализации. Поэтому, собственно, философская наука и распадается на отдельные философ-

14

ские дисциплины в значительно более яркой форме, чем в традицион­ных обществах.

В складывающейся дисциплинаризации каждая из философских дисциплин связана с соответствующей областью положительного част-нонаучного знания. Становление социальной философии наряду с воз­никновением отдельных онтологии, эпистемологии, этики, эстетики, логики и т. д. и есть результат такого рода процессов.

В стихийно развертывающейся дифференциации, где множащие­ся «предметы наук» выступают как своеобразная интеллектуальная собственность, условием функционирования и развития философской науки в целом служит способность к кооперации между отдельными дисциплинами, точно так же, как и во внутренних рамках любой от­дельной философской дисциплины — способность к кооперации между отдельными специалистами. Способность к кооперации предполагает «взаимную понятность» дисциплин и некоторый общий план и поря­док философской науки как целого.

Это условие выполнить сложно, поскольку каждая дисциплина (как и каждый специалист) имеет «империалистическую тенденцию» ставить свою науку в центр всей философии. Поэтому дисциплинари-зация новоевропейской философии подразумевает также и тот смысл, что она предполагает сознательное самоограничение экспансионист­ских устремлений отдельных дисциплин — рациональную кооперацию их между собой.

Роль различных философских дисциплин не одинакова. Известно, например, что в системе философского знания после Канта эпистемо­логия стала «царским путем» в философии. В эпоху идеологического господства марксизма выделялась в качестве особо значимой роль со­циальной философии марксизма — исторического материализма². Од­нако теперь, когда эпоха идеологического господства марксизма в на­шей стране отошла в прошлое, упорядочивающая роль социальной фи­лософии в системе философских наук уменьшилась. В плане научно-философской моды социальная философия оказывается в глубокой те­ни, которую отбрасывает бурно разрастающаяся не только в практи­ческом, но и в теоретическом отношении социология. Очевидно, что «царский путь» истмата имеет тенденцию превратиться в не столь уж заметную, хотя и вполне достойную, тропинку «философских проблем социологии».

Понятно, что в современном российском обществе налицо опреде­ленная идиосинкразия к социальной философии. По форме эта идио­синкразия напоминает уже упомянутую вековечную неприязнь обы­денного сознания ко всякой философии и базируется в значительной мере на том, что социальная философия вообще, а исторический ма­териализм в особенности будто бы «повинны» в русском социализме и,

15

более того, вообще в наступлении эпохи масс в глобальном масштабе. Хотя и сложно сказать, в какой мере социализм, и особенно русский, был «любим» подлинной социальной философией, во всяком случае, несомненно, что социальная философия была особо «любима» социа­листическими движениями.

Если можно вообще говорить о «вине» какой-либо науки перед об­ществом, то в гораздо большей степени «повинна» в эпохе масс не социальная философия, а социология. Вряд ли современная социаль­ная философия может принять тот упрек относительно апологии идеи масс, который ей сегодня адресуют. Она не апологетизирует, но ре­флектирует ситуацию масс, она как раз пытается противостоять апологетике масс и дистанцируется от такого рода оценок. В конце концов, если взять смысложизненный аспект, всегда имплицитно при­сутствующий во всяком философском учении, то социальная фило­софия учит, как жить в массовом новоевропейском обществе и быть свободным от него и через него.

Будем исходить из постулата принципиального равенства различ­ных дисциплин: как, с одной стороны, философских дисциплин между собой, так и, с другой стороны, философских наук и наук положитель­ных. Социальная философия, этот феномен, рожденный новоевропей­ской цивилизацией, априорно не «выше», не «значительнее» этики, эстетики, философии культуры или любой другой философской дис­циплины, как (при условии талантливого исполнения) и не «ниже» их.

Социальная философия также не «выше» и не «ниже» компле­ментарной ей положительной науки — социологии, подобно тому как любая философская наука не «выше» и не «ниже» соответствующей ей положительной науки.

Предмет социальной философии носит двоякий характер:

1. сам социум изучается с точки зрения его смысла, т. е. социум включается в контекст мирового целого как некоторая органическая его часть;

2. осмысляется само социоморфное видение всеобщего как один из фундаментальных типов видения мира в целом.

С этой точки зрения, во-первых, общефилософские методологиче­ские процедуры применяются к постижению самого социума и, во-вторых, социальное — это в известном смысле не предмет, а один из фундаментальных методов постижения смысла всеобщего, с помощью которого оно раскрывается.

Социальная философия высвечивает и фиксирует тот факт, что философия, как и все формы бытия духа вообще, есть результат ком­муникации. Только в коммуникации рождаются смыслы. Формы бы­тия духа зависят от того, каковы сообщества людей, включенных в духовную жизнь. Пафос социальной философии в том, что, хотя все-

16

общее «концентрируется» в самосознании человека, в его субъектив­ности, постижение предельных оснований бытия и мышления не дано отдельному человеку, но дано организованному единству отдельных индивидуальностей—всему социуму. В этом плане любое знание, в сущности, подобно языку. Постижение возникает в коммуникации с Другим. Субъект появляется на основании ответа Другого. В Дру­гом моя свобода разверзается.

Именно по причине своей нацеленности на выяснение предельных оснований бытия социальная философия мыслит не только о собствен­но социальном, но и о межличностном. Межличностное служит мо­делью для осмысления социального —и, наоборот, социальное высту­пает как модель для осмысления межличностного. В дисциплинарном плане социальная психология проецируется на экран социологии, и сам процесс этого проецирования отсылает нас к предельным основаниям человеческого бытия, т. е. к социальной философии.

Отношения «Я — Другой» в рамках межличностных отношений управляются и подчиняются доброй воле, они несомненно способны к культивированию. Так, по крайней мере, представляется здравому рассудку. Но социальные отношения — в очевидной противоположно­сти межличностным — включают некоторые «потусторонние», «запре­дельные» стихии, которые совершенно неподвластны доброй воле и культуре, а, напротив, определяют содержание и формы существова­ния этой доброй воли и движение самой культуры.

Конечно, ясно, что в межличностных отношениях также налицо стихийные силы, которые выходят за пределы доброй воли. Эти си­лы и стихии, как в сфере социального, так и в сфере межличностно­го, могут и должны культивироваться. Добрая воля, таким образом, постоянно пытается взять у них реванш. Социальная философия в этом смысле своей рефлексией культивирует социальное³ — участву­ет в «усмирении» социальных стихий, в подчинении их доброй воле. Таким образом, предмет социальной философии предстает как един­ство социальных стихий и попыток их культивировать с помощью разумной доброй воли.

В заключение следует отметить, что мы все время говорим о про­грамме социальной философии, еще не полностью выполненной и — тем более — далеко не завершенной. Имея тысячелетнюю историю, соб­ственно социальная философия находится только в начале своего пу­ти. Изучая социум, рационально и систематически исследуя социо-морфные метафоры, которыми насыщены как обыденная речь, здра­вый рассудок, так и теоретическое знание в самых разных областях, мы еще многое можем и должны узнать и о смысле общества, и о смысле бытия вообще.

17