Эпистемологические основания гендерного подхода

Исходно гендерный подход в социальных науках формируется на критике объективистской или позитивистской эпистемологии. Более того, он формируется как альтернативная эпистемология. Такой критицизм имеет под собой вполне естественные основания. Именно в рамках позитивистской эпистемологии, анализ которой был представлен в предыдущих разделах, наиболее рельефно просматривается тенденция к единообразию и универсальным решениям с акцентом на обеспечение объективности научного знания. Причем, эта объективность в реальности приобретает весьма тенденциозную направленность, нивелируя или представляя в качестве артефактов любые, не вписывающиеся в ее рамки подходы и результаты исследований. Представителями феминистской волны в социальных исследования вполне обоснованно показана маскулинная природа такого рода объективизма как в теории познания, так и в методологии и методе исследования.

Первый тезис этой критики сосредотачивается на традиционном для позитивистской методологии стремлении к дистанцированию от объекта исследования с целью снятия так называемого влияния личностного фактора, выражающегося в субъективизме, преодолению которого и должны способствовать соответствующие процедуры, например, операционализация и верификация. Подробный анализ возможных направлений и аргументов критики позитивистской методологии уже приводился в главе, посвященной методам исследования в социальной психологии. Приводились и контуры альтернативной так называемой «гуманитарной парадигмы», во многом пересекающейся с гендерной.

В гендерном подходе, наоборот, признается, что познающий субъект обладает конкретными желаниями и интересами, процесс познания локален и контекстуален и преодолеть субъективность исследователя невозможно в принципе. Призывы к беспристрастности и личностной не вовлеченности являются самообманом, тщательно маскируемым и приглаживаемым соответствующими спекуляциями. Как отмечают Е. Здравомыслова и А. Темкина, исследователь, не осознавая своей имплицитной заинтересованности, тем более «будет способствовать сохранению и воспроизведению существующего социального порядка и властных отношений» (2001, с. 177).

Второй тезис связан с критикой предмета исследования, который в классических подходах определяется как нахождение «соответствия с реальностью», а не с идеальными понятиями или социальными конструктами. В разделе, посвященном проблеме онтолого-эпистемологических оснований психологического знания эта проблема обсуждалась достаточно подробно здесь же следует отметить, что гендерный подход во многом пресекается с социально-конструктивистским в своем утверждении контекстуальности реальности. «Позитивистская методология маскирует интересы познающего, выдавая субъект за аксиологически свободный и безэмоциональный. На самом деле внеположенной социальной реальности не существует. Она сконструирована взаимодействием познающего и познаваемого» ( там же, с. 178). В радикальном варианте эта критика утверждает, что исследователь не может «прорваться к объективной реальности: рамки личного и группового опыта пронизывают весь процесс познания и сказываются в его результатах. «Различия между «фактом» и «фикцией» исчезают полностью, «истина» и «объективность» становятся синонимами «лжи» и «субъективности» (Stanley S., Wise S., 1993, c. 171).

Утверждая, что пережитый и переживаемый опыт неизбежно находит превращенное выражение в создании социальной реальности, в позиции познающего и в процессе социального познания, представители гендерного подхода ставят в качестве своей основной задачи деконструкцию этой позиции. Отказавшись от критериев научной объективности, предложенный позитивистской эпистемологией они утверждают, что предпонятия, эмоции, предрассудки задают рамки исследования. эти рамки находят свое выражение в выборе предмета изучения, формулировке задач, языке обсуждения, методах сбора данных и анализа и в конечном счете в интерпретации полученных результатов.

Третий тезис связан с критикой позитивистских критериев обеспечения научной объективности знания – операционализации и верификации. Ранее уже была показана сложность обеспечения измеряемости и повторяемости выявленных закономерностей в социальном знании в виду отсутствия непосредственного доступа к самой изучаемой реальности, что имеет место в естествознании. Представители гендерного подхода считают, что новое знание озвучивает «молчавшее бытие», которое контекстуально, индивидуально, и, зачастую, уникально, т.е. не проверяемо и не повторяемо. По существу, тут продолжаются дебаты о соотношения идиографического и номотетического. При внешней привлекательности полюса идиографии в ее рамках всегда присутствует возможность растворения в ней самого предмета психологического исследования, т.к. теряется сама возможность соотнесения отдельных идиографий друг с другом.

Развивая критику позитивистской методологии, представители гендерного подхода пытаются переосмыслить представления о субъекте и объекте познания, предлагая их новые определения. Обосновывая маскулинную природу понятия субъект в качестве альтернативы предлагается понятие познающего (познающий в английском языке представляет отглагольное существительное гендерно-нейтрального рода – ВЯ). В данном контексте подчеркивается социальная детерминированность позиции познающего. Аналогично вместо термина «объект познания», предполагающего внеположенность и объективность социальных фактов, предлагается использовать категорию «познаваемое». В целом, гендерная деконструкция приводит к заключению о властном характере субъект-объектных отношений.

Критика эпистемологических оснований позитивистской методологии не является огульной. В гендерном подходе предлагаются и альтернативная эпистемология, претендующая на междисциплинарность.

В качестве первого основания альтернативной эпистемологии предлагается обращение к женскому опыту, как отличному от традиционно господствующего в научном мышлении опыта маскулинного или мужского. Это, прежде всего, опыт инакомыслия, обладающий ресурсом преодоления стереотипов традиционного мышления, показавшего свою тенденциозность и предубежденность. Этот опыт включает в себя, по крайней мере, три измерения: 1) специфический женский опыт, отличающий их от мужчин; 2) опыт женщин – участниц движения против дискриминации по признаку пола; 3) и опыт женщин – исследовательниц, развивающих критическую перспективу в оценке накопленного психологического эмпирического материала и его теоретической интерпретации с позиции андроцентризма маскулинного типа.

Первым тезисом альтернативной эпистемологии является признание права на существование разных эпистемологий. Определение в эпистемологических координатах исследования связывается с целями исследования. Такая эпистемология называется номадической (кочующей). Номадическая перспектива предполагает, что представления о познающем и познаваемом, об истинном и ложном могут быть разнообразными в зависимости от целей и задач исследования.

Альтернативная эпистемология основывается, по мнению Е. Здравомысловой и А. Темкиной, на феминистском эмпиризме, позиционизме, социальном конструктивизме и постмодернизме (2001, с . 1850). Эмпиризм представляет собой исследовательскую стратегию включения женщин в позитивистский дискурс. Предполагается, что такого рода включение позволит сформировать «новый взгляд» на психологическую феноменологию, более свободный от сложившихся патриархатных стереотипов. Прелагается несколько способов включения: 1) физический, предполагающий включение женщин в сообщество исследователей социальной феноменологии; 2) формирование женской темы в ряде традиционных исследовательских областей, направленной на выявление женской идиографии или имики в изучаемой феноменологии; 3) изучение специфических женских опытов, например, насилия и т.п. с позиции переживания этих практик и их изменений. Общая идея развития феминистского эмпиризма в рамках позитивистской методологии заключается в обосновании необходимости свежего или нового взгляда на изучаемые явления, способствующего получению более объективных оснований для интерпретации.

Позиционизм также исходит из тезиса о том, что объективное знание может быть получено на основе общего женского опыта угнетения. В духе марксизма утверждается, социальная позиция угнетенного создает возможности для истинного знания. «Осмысление женского опыта происходит по аналогии с осмыслением опыта пролетариата» (там же, с. 187). В соответствии с этой логикой женщина – исследователь обладает рядом преимуществ: аутентичность знания, полученного через опыт страданий и сопротивления; возможность проблематизации тех сфер жизни и практики, которые оказались упущенными патриархатной наукой; чувственность и конкретность женского мышления, позволяющая изучать особые опыты и практики, не попадающие в сферу интересов традиционной науки. В исследовательской работе женщин основными метафорами исследования становится «рука, интеллект и сердце (Rose H., 1983). Гендерные различия обнаруживаются в интерпретации познающего, познаваемого и процесса познания как единства «физического, умственного и эмоционального».

Социальный конструктивизм избирается из-за его основного тезиса о конструируемости мира в процессе повседневного взаимодействия. Выше уже представлялась общая характеристика этого подхода в психологии. В соответствии с этим подходом задачей гендерного исследования становится реконструкция гендерных отношений в разных контекстах, создаваемая из множества локализованных дискурсов, нарративов и систем репрезентаций. Контекст, в котором находится исследователь, также становится предметом обсуждения. Предполагается, что рефлексивность знания повышает его релевантность, включение же в процесс исследования интеллектуальных биографий исследователей помогает понять, как влияет позиция исследователя на результаты исследования и их интерпретацию.

Четвертый вариант альтернативной эпистемологии вписывается в рамки постмодернизма (Фуко, Деррида, Бодрийяр). Эта эпистемология отрицает саму идею нейтральных «фактов», существующих независимо от теории. Полученное знание по своей природе порождаемо ценностями и интересами познающего. Любое знание представляет собой культурное производство власти, поэтому любые претензии на объективную истину беспочвенны. Дискурс, который является структурой познания, определяет какие идеи могут быть выражены, а какие отвергнуты. Дискурс устанавливает «режим истины», определяя область анализа, т.е. то, что подлежит осмыслению и чему позволено быть истинным. Как только знание признается истинным, оно становится императивом власти. Главной же задачей становится деконструкция гендерного порядка.

Предложенные альтернативные эпистемологии подвергались многосторонней критике. Эмпиристское направление фактически не преодолевает слабостей позитивистского подхода. Аргументация же о большей объективности женщин по сравнению с мужчинами не выдерживает никакой критике уже по самой постановке вопроса – на каком основании? Конструктивистская эпистемология подвергается критике как релятивистская. Во-первых, тезис о различии опыта женщин, принадлежащих к разным социально-культурным группам, подрывает исходное положение об универсальном мужском господстве и тем самым лишает теоретических оснований конфронтацию. Во-вторых, локализованное знание не может претендовать на статус научного в силу отсутствия надежных оснований доказательности. Эти же критические замечания могут быть адресованы и постмодернизму.

Тем не менее, гендерная эпистемологическая альтернатива, подвергающая критике существующие способы производства знания, конституирует новые исследовательские темы, устанавливает новые междисциплинарные соотношения, наконец, ставят вопрос о необходимости гендерно чувствительного подхода к процессу познания. Гендерная эпистемология может рассматриваться и как своеобразная рефлексия современности, подвергающая сомнению основополагающие принципы рационализма в культуре и науке.