4.13. «Общество знания». Дисциплинарная структура и роль социально-гуманитарных наук в процессе социальных трансформаций

Развитие естественных, социально-гуманитарных, технических наук и их взаимодействие с обществом, а также рост университетов, престижа образования дали старт процессу, который получил навание «онаучивание общества». Оно состояло в том, что донаучные и вненаучные представления людей стали пополняться и вытесняться теми, которые пришли вместе с наукой и обрели обыденность в своем употреблении. Онаучивание вело к повышению уровня рациональности в достижении целей, в улучшении жизни людей, в увеличении населения и его благосостояния. Вместе с тем оно разрушало множество иллюзий и ставило вопрос о том, что может и чего не может наука.

Вопрос об ответственности ученых или науки в целом ставится практически в тех случаях, когда возникает опасность,что научные решения не гарантируют положительного социального результата. В большей степени это относится к таким наукам, как экономика, социология, юриспруденция, чьи концепции могут быть положены в основу социально-технологических решений, т.е. решени, предлагающих социальные технологии для практического изменения общественных состяний, и в меньшей степени – к гуманитарному знанию, осуществляющему консультативно-регулятивную роль. В любом случае ответственность трактуется как вина за неоптимальный результат. Истинность результата не становится, как правило, предметом общественного обсуждения, так как установление ее требует научной компетенции и до поры предстает лишь как внутринаучная задача. Вне науки истинность предлагаемого ею решения подвергается сомнению лишь по мере установления его неоптимальности или ошибочности. Трактовка ответственности ученых и науки как возможной вины за неоптимальный результат не рассматривает возможности оптимального результата, но считает его всегда возможным, независимо от состояния общества, от способности общества эволюционировать в тех направлениях, в которых стремится изменить его наука.

Источником методологической установки, ориентированной на всезнание и всемогущество, является онтологизация идеально чистых, «истинных» объектов науки, отождествление научных моделей с реальностью. Попытка навязать реальному объекту свойства идеально чистого, оперирование с реальным объектом как с идеальным рождает убеждение в том, что все, препятствующее этому процессу, есть следствие теоретических ошибок. Признать, что могут существовать объективные противоречия, объективные интересы, мешающие реализации теории, что реальный объект способен создавать такие преграды теории, которые не могут быть учтены до опыта во всем объеме, с таких позиций невозможно. Иными словами, непротиворечивость абстрактных теорий подменяется непротиворечивостью реальных объектов, а противоречия реальных процессов истолковываются как недостаток теории, ее неспособность их преодолеть. Эта позиция получила у нас широкое распространение. Исходя из этого, ведется поиск таких абстракций, которые бы преодолевали объективные противоречия. Абстракции как таковые, безусловно, могут быть найдены, но при соприкосновении с действительностью они неизбежно распадаются, теории раздираются на части, противоречащие друг другу. В действительности наука может сделать лишь то, к чему общество уже готово.

Непонимание этого ведет к фетишизации самой науки, связанной с убеждением, что наука все может, если только захочет, постарается, с убеждением, что любой объект может быть изменен в любом желаемом направлении.

Наука никогда не претендовала на всезнание. Напротив, ей присуща роль разрушителя мнимого всезнания и фиктивной уверенности. В подтверждение этого тезиса российский философ Э. Ю. Соловьев привел легенду о купце, думавшем, что имеет тысячу золотых монет. Пришедший к нему ученый-алхимик обнаружил, что на самом деле золотых монет только пять. Для того чтобы утешить купца, он изготовил и подарил ему еще пять золотых монет (делать быстрее и больше он не умеет). Таким образом, реальное богатство купца увеличено вдвое, а фиктивная уверенность упала в сто раз. «Объем разрушенных иллюзий, – пишет Соловьев, – всегда намного превышает объем тех достоверностей и реальных возможностей, которые наука в данный момент доставляет»¹. Многие западные ученые также отмечают эту функцию науки «расколдовывать мир». Используя науку по образу обыденного сознания, мир с ее помощью заколдовывается вновь. Задача же социального теоретика на сегодняшний день состоит не только в производстве нового знания, доставляющего новые возможности, но и в разрушении фиктивных ожиданий обыденного сознания от сферы управления. Эта очистительная, в том числе и самоочистительиая, работа – неотъемлемая черта ответственности ученого, за которой уже следует задача поисков возможного, той реальной пользы, которую он может принести.

Итак, важнейшими функциями социальных наук является критика действительности и ее проблематизация. Вопрос же о том, что позитивного для развития общества может дать наука, который всегда представляется основным, не снимается этими утверждениями, а требует более дифференцированного подхода (применительно к разным областям знаний) и серьезных обсуждений. Многие ожидания от наук об обществе не оправдываются как раз потому, что остается неизвестным, чего следует ожидать от тех или иных наук. Только разрушая мнимое всезнание, наука может осуществить свою функцию производства нового знания. Ф. Хайек сравнивал рынок с наукой, где не просто производится новое знание, а производится незапланированно, неожиданно, посредством открытия того, что нельзя было предположить до его осуществления. Это неожиданно произведенное знание вторгается в обшество в его самом драматическом процессе – процессе развития.

В частности, развитие знания способствует смене индустриального общества на информационное, которое еше более усиливает роль знания в обществе, в экономике, приводя к возникновению «новой экономики», основанной на научном знании. Нарастание роли знания в обществе стало характеризоваться термином «общество знания». В этом обществе отсутствие необходимого знания является фактором риска. Производство знания, причем знания как научного, так и вненаучного, является условием существования общества.

В XIX в. социально-гуманитарное знание обрело дисциплинарную структуру, с которой мы имеем дело по сей день. Получение объективных знаний о социальной реальности стало дисциплинарно организованным путем разделения сфер общества и изучающих их дисциплин. Решающую роль в разделении сфер общества и изучающих их дисциплин сыграл лберальный принцип, отделивший государство от экономики и выделивший экономику, политику, культуру и социальную сферы и изучаюшие их дисциплины.

Анализируя историю социально-гуманитарных дисциплин, известный американский социолог И. Валлерстайн показал, что история разделения социально-гуманитарных наук так же тесно связана с деятельностью университетов. Первой социальной наукой, выделившейся как дисциплина, была история. Одновременно с этим развивалась философия.

Затем появляются либеральная политэкономия и либеральные экономические теории второй половины XIX в. Экономическое поведение выводится из универсальной индивидуальной психологии – стремление к максимуму достижений и самоудовлетворений. Это положение адекватно сложившейся на Западе ситуации в сфере экономических мотиваций.

На почве отделения государства от экономики и его обособленности от общества, развивающего себя как гражданское, появляется блок дисциплин, изучающих государство и право, политическая наука, а также социология как наука о социальной сфере общества, культурология –наука о культуре как сфере общества.

Среди этих наук исторически выделяется в качестве лидера определенная научная дисциплина. С момента формирования данной системы социально-гуманитарных наук на место лидирующих дисциплин поочередно выходили история, социология, экономика, политическая наука. Часто происходит перехват лидерства, особенно в условиях быстрых социальных изменений. Так, в посткоммунистической России в практическом плане стали лидировать такие дисциплины, как экономика и юридическая наука (самые большие конкурсы в университетах, самые престижные профессии), тогда как прежде эти дисциплины были менее всего популярны. В теоретическом плане лидерство экономики и политической науки столкнулось с определенными трудностями: экономическое и политическое поведение оказалось социально-культурно нагружено, обусловлено. Быстрые социальные трансформации в мире – глобализация, появление новых угроз, в частности терроризма, – выдвинули на лидирующую позицию культурологию, способную проследить роль факторов культуры в социальных трансформациях.

Дисциплинарная структура социально-гуманитарных наук, на первый взгляд представляющаяся вечной, является в действительности результатом сложившихся социальных условий реализации либерального проекта в запдном обществе, при котором обосабливаются его различные сферы.

В настоящее время возрастает междисциплинарность, состоящая прежде всего в том, что почти любая проблема социально-гуманитарных наук решается посредством привлечения методов не одной, а нескольких социально-гуманитанных наук и не путем обособления в своей сфере, а пооредством анализа ее места в обществе в целом.

Ориентация на целостность анализа, на междисциплинарность, на постнеклассичность истины, предполагающую смену ракурсов интерпретации, на одновременное взаимокорректирущее применение натуралистической и антинатуралистической исследовательских программ создает предпосылки для активного участия ученых в экспертизах социальных проектов и программ. Необходимы независимые научные экспертизы, ориентированные на выявление рисков принимаемых решений и ироектов, на усиление взаимодействия властных, управляющих и знаниевых факторов.

В целом социально-гуманитарные науки могут играть значительную роль в преобразовании общества. Так, немецкое послевоенное «чудо» – следствие применения идей немецких экономистов-ордолибералов, японское послевоенное «чудо» – следствие реализации проекта японских социологов. Идеи английского социолога Э. Гидденса и немецкого философа Ю. Хабермаса подготовили политику новых лейбористов в Англии и Г. Шредера в Германии.

В «обществах знания» экспертные оценки ученых должны прогнозировать риски и пути их уменьшения. В этом состоит значение опережающих социальных исследований. Для предотвращения техногенных, политических и других рисков социальные инновации должны предшествовать технологическим, политическим и пр.