§ 2. Поэтика «Аристотеля» — первая систематическая теория драмы

Отцом теории драмы был Аристотель (384—322 г. до н. э.). Его «Поэтика» — первое дошедшее до нас сочинение, содержащее тео­рию драматического искусства в древней Греции¹¹.

«Поэтика» сохранилась в неполном виде. Известный нам текст содержит анализ трагедии и зпоса, но в нем нет развернутого рас­смотрения комедии, хотя в начале своего сочинения Аристотель сообщает, что будет «говорить как о поэтическом искусстве вообще, так и в отдельных его видах»¹². До нас дошла, очевидно, только первая часть «Поэтики», тогда как свидетельства древних авторов, в частности Диогена Лаэртского, указывают на то, что в своем за­вершенном виде трактат Аристотеля содержал две, а может быть,

даже и три части.

«Поэтика» — не завершенное литературное произведение, а, по-видимому, запись лекций философа. В ней есть пропуски. С дру­гой стороны, в трактате имеются и вставки, сделанные, по всей вероятности, позднейшими авторами — комментаторами или пере­писчиками, на свой риск и страх дополнявшими то, что им казалось неясным.

Но даже и в таком далеко не совершенном виде «Поэтика» Аристотеля представляет собой документ совершенно неоценимого значения. Она сыграла важнейшую роль в истории искусства и художественной мысли. Это — первый систематический трактат об искусстве вообще, о поэзии и драме в частности. Многие понятия об искусстве, ставшие общепринятыми, были впервые сформули­рованы именно Аристотелем.

Трактат Аристотеля связан со всей системой его философии. Он составляет как бы часть того единого универсального учения, которое Аристотель разработал на протяжении своей деятельности. В подходе к искусству проявляются принципы научного анализа, присущие философской системе Аристотеля в целом. Аристотель обычно стремился охватить все стороны рассматриваемого явления, установить четкие определения и изложить материал в строгой системе. Это заметно и в данном трактате. Несмотря на неполноту дошедшего до нас текста, «Поэтика» содержит стройное, философски обоснованное изложение законов художественного творчества.

Прежде чем перейти к рассмотрению «Поэтики», необходимо сказать о разных принципах подхода к этому сочинению в новое время. В основном можно отметить две тенденции. Первая господ­ствовала в Европе начиная с эпохи Возрождения и до романтизма. «Поэтика» считалась тогда сводом незыблемых вечных законов литературы. Однако ее толковали в соответствии с художественными стремлениями данного направления. Наиболее наглядно это проя­вилось в XVII веке в пору установления классицизма, а также в той полемике, которую в XVIII веке вел против классицистской трак­товки Аристотеля Лессинг.

Начиная с эпохи романтизма возникло стремление трактовать «Поэтику» как теорию, относящуюся к вполне определенной эпохе художественного развития и, следовательно, не имеющую того не­пререкаемого значения, какое было ей приписано классицистами.

Историзм в толковании Аристотеля помог отделить подлинный смысл его трактата от принципов, приписанных древнему мыслите­лю его комментаторами в XVI—XVIII веках. Больше всего в этом преуспела позитивистская наука второй половины XIX века.

Однако даже сугубо точный исторический подход к трактату Аристотеля не опроверг того, что «Поэтика» содержит такие сужде­ния о поэзии, которые действительно имеют если не общезначимое, то, во всяком случае, очень широкое значение хотя бы уже потому, что на протяжении веков самые различные деятели искусства при­нимали положения Аристотеля как законы и следовали им в своем творчестве.

В нашем изложении мы стремились сохранить оба исторически сложившихся направления в трактовке «Поэтики». Сначала, есте­ственно, будет рассмотрено содержание трактата в том смысле, какой он имел для своего времени. В этом отношении мы опираемся на толкования новейших комментаторов. Вместе с тем мы остано­вимся также на сменявших друг друга трактовках Аристотеля, имевших место в развитии художественной мысли на протяжении более чем двух тысячелетий.

Вопросы поэзии изучаются Аристотелем в тесной связи с худо­жественным творчеством в целом. Вообще он не расчленяет своего учения об искусстве поэзии. Для Аристотеля характерна синтетичность постановки вопросов искусства. В частности, и драму он рассматривает в неразрывной связи с другими искусствами. Это про­истекало как из самого состояния искусства в античную эпоху, так и из особенностей теоретического мышления того времени.

Для того чтобы понять, как обстояло с теорией драмы в антич­ную эпоху, следует вспомнить, что мы знаем о характере эстетиче­ской, мысли в ту пору вообще. «Когда в VI веке до н. э.,— пишет А. Ф. Лосев,— начинается греческая натурфилософия, она нигде в источниках не называется эстетикой, а только «физикой», или «учением о природе», или «просто «философией». Среди наук, ко­торые формулированы у Платона и Аристотеля, никакой «эстетики» не указывается. И вообще, рассуждая формально, необходимо ска­зать, что античность вовсе не знала никакой эстетики как само­стоятельной науки» ¹³.

Античные философы и мыслители «слабо отчленяли эстетиче­скую мысль от объективной действительности вообще и от жизни или деятельности человеческого субъекта вообще»¹⁴.

Строго говоря, отдельной теории драмы у древних греков не было, как не было и особой науки эстетики. Во всяком случае, по-видимому, так обстояло дело в период ранней классики. С появле­нием Платона положение меняется. Платон специально занимается вопросом об искусстве, его месте в жизни общества и изучает сущ­ность прекрасного. Однако драму он не выделяет и, как мы видели, понятие трагического не связывается им исключительно с опреде­ленным драматическим жанром.

Для Аристотеля тоже еще не существует обособленной теории драмы. Драма — один из родов поэзии вообще. Рассматривая, в частности, трагедию, Аристотель устанавливает как своеобразие данного вида произведений, так и законы поэзии. Но то, что он выбрал исходным пунктом своих рассуждений трагедию, не яв­ляется случайным. Эпическая и лирическая поэзия в большей мере принадлежали предшествующим эпохам античной культуры. Драма — явление позднейшего этапа. Театр вытеснил искусство рапсода и хоровую лирику.

Хотя Аристотель был учеником Платона, оба они люди разных эпох и разных идейных понятий. Платон еще связан с традициями древнего полиса, с его героическим и гражданственным духом. Аристотель — сын иного времени. Он мыслитель эпохи, в которой демократия окончательно пала и ей на смену пришло монархическое государство. В идеале ему близки древние понятия о справедли­вости, но практически его социальная философия и этика, а также эстетика иные, чем у Платона.

Минуя общие философские проблемы, мы обратимся*"прямо к вопросу, являющемуся узловым для исследуемой нами теоретиче­ской области. Это вопрос о подражании.

Как известно, Платон видел главный дефект искусства в том, что оно является отражением — и к тому же третьестепенным — сущности вещей. В отличие от Платона, Аристотель видит главное достоинство искусства в том, что оно отражает реальный мир. Ма­териалистические элементы философии Аристотеля явственно вы­ступают в «Поэтике», ряд положений которой полемически за­острен против идеализма Платона.

Понятие подражания (мимезис) в более поздние времена полу­чило натуралистическое толкование. Оно осмысливалось как не­посредственное воспроизведение реальных предметов и явлений. Между тем у Аристотеля и у древних вообще понятие мимезиса отнюдь не сводилось к натуралистическому копированию действи­тельности не только в поэзии, но даже и в пластических искусствах, в частности в скульптуре.

Подражание у Аристотеля подразумевает воспроизведение не всего предметного мира, а лишь человека. Природа еще не имеет в античном искусстве самостоятельного эстетического значения. Она не является предметом чисто художественного наслаждения. Отношение древних греков классической эпохи к природе очень выразительно охарактеризовано А. Ф. Лосевым, который пишет: «Культурный грек, конечно, любовался на солнце и свет, на луну и звезды, на хорошую погоду и природные пейзажи, на прекрасные образы растений, животных и людей, на богов, как он представлял себе их в своем развитом мифологическом мышлении. Но это не только не было художественным созерцанием, но даже едва ли было эстетикой вообще. Во всех этих случаях наслаждение созда­валось не столько прекрасными видами окружающей природы или космоса, не столько восторгом в отношении каких-либо изящных или красивых форм. Оно создавалось гораздо больше жизненной целесообразностью этих предметов, их полезностью и нужностью для человека, совершенством и гармонией их построения, их производственно-технической образцовостью. Таким образом, эс­тетическая роль чувственного созерцания вполне совпадала здесь с утилитарной оценкой предметов, нужных для жизни, полезных, удобных для употребления».

Однако если главным предметом эстетического созерцания в античном искусстве является человек, то и это нуждается в су­щественном уточнении. Античное искусство еще не знает совре­менного нам понятия человека. «Человеческое в античности,— пишет А. Ф. Лосев,— есть телесно человеческое, но отнюдь не личностно человеческое. Человек здесь — это отнюдь не свобод­ная духовная индивидуальность, не неповторимая личность...» Но, с другой стороны, это не значит, что античность еще не знала индивидуального самосознания. Оно существовало уже тогда, но

античный индивидуализм совершенно непохож на тот индивидуа­лизм, который развился в Европе, начиная с эпохи Возрождения. Это прекрасно объясняет в своей книге А. Ф. Лосев. «Формы про­явления личности в античности совершенно своеобразны и ориги­нальны,— пишет он.— Возьмем, например, греческую трагедию, Она-то уж во всяком случае могла процветать только в эпоху чрез­вычайно большого развития личности, когда уравновешенный вели­чавый эпос уже давно перестал быть актуальным мироощущением. И тем не менее греческая трагедия в основном внелична. Основой ее внеличности является то, что главным действующим лицом является тут рок, безличная, слепая судьба, в руках которой чело­веческая личность оказывается только механическим орудием». Нам необходимо было сослаться на общие основы классической античной эстетики, как она понимается современной нам наукой, для того чтобы избежать модернизации в трактовке рассматри­ваемых нами проблем. Мы можем теперь вернуться к теории драмы Аристотеля и уточнить, что он подразумевает под подражанием. Если мы хотим понять подлинный смысл мимезиса, или подра­жания, в «Поэтике», надо обратить внимание на то место, где Ари­стотель говорит о танцовщиках, которые «посредством выразитель­ных ритмических движений воспроизводят характеры, душевные состояния и действия» (I, 1447а, 40).

Посмотрим, что подразумевается под этими тремя элементами

подражания.

Характер у Аристотеля означает не то, что мы теперь понимаем под этим словом,— не индивидуальные и неповторимые особенности личности, а, наоборот, некоторые наиболее общие нравственные качества, та или иная направленность воли и стремлений человека. С этой точки зрения характер Ореста — его стремление отомстить за убитого отца, характер Эдипа — его неудержимая потребность выяснить истину, характер Медеи — ее жажда мести Язону, ха­рактер Федры — ее страсть к Ипполиту.

Наряду с господствующим волеустремлением героя или геро­ини, у данного человека бывают те или иные временные, преходя­щие душевные состояния, не согласующиеся с главным направле­нием его жизнедеятельности. Он может испытывать чувство страха, сомневаться в себе или поставленной им самим цели.

Наконец, что касается действий, то под таковыми понимаются отнюдь не всякие поступки, а только такие, которые вытекают из характера или данного душевного состояния¹⁸. Как пишет С. Г. Бутчер, «общий источник, из которого черпают все искусства,— это человеческая жизнь — ее умственные проявления, духовные движения, внешние поступки, вызванные глубинными причинами; короче говоря, все то, что составляет внутреннюю и существенную душевную деятельность... Теория Аристотеля соответствует прак­тике греческих поэтов и художников классического периода, ко­торые вводили в свои произведения внешний мир только как фон для действия...».

«Поэтика» представляет собой теоретическое обобщение художе­ственного опыта древнегреческого искусства поры его высшего расцвета. Недаром все общие положения «Поэтики» подтверждены конкретными примерами из художественной практики искусства того времени. Правда, само это искусство является одним из высших проявлений художественного гения человечества и поэтому ряд его законов сохраняет значение нормы и образца. Теория Аристо­теля отразила художественную практику классической эпохи. Как и в других случаях, нас здесь будет интересовать в особенности то, что из «Поэтики» Аристотеля вошло в фонд теоретической мысли на века, явившись основой всего последующего развития теории драмы и драматического искусства.