45

Гений - аникст древняя греция

§ 1. Вопрос об общественном значении драмы в древней Греции до Аристотеля. «Лягушки» Аристофана.

Мнение Платона о драме

В теории драмы, как и во многих других областях культуры и знания, начало было положено древней Грецией. Главным доку­ментом, содержащим систематическое учение о драме, является сочинение Аристотеля «Об искусстве поэзии». Аристотель не был создателем первой теории драмы. Уже до него вопросы драматиче­ского искусства служили предметом суждений, и Аристотель в данной области, как и в других, несомненно выступил не только в качестве самостоятельного мыслителя, но и как систематизатор знаний, достигнутых до него античной мыслью. Однако приходится констатировать печальный факт исчезновения литературных доку­ментов по теории драмы, несомненно существовавших до Аристотеля. В тех или иных произведениях античности имеются ссылки на вы­сказывания по вопросам драмы задолго до Аристотеля. Так, извест­но, что Софокл написал сочинение «О хоре». Естественно предпо­ложить, что он излагал в нем хотя бы некоторые из тех правил, ко­торыми руководствовался в своем драматургическом творчестве, и, в частности, обосновал ту реформу трагедии, которую он осущест­вил, введя в действие третьего актера и довершив превращение трагедии из лирической кантаты в драму. Но текст трактата до нас не дошел, сведений о его содержании авторы других греческих сочинений не сообщают.

И все же нельзя сказать, что ничего не известно о том, как понимали драму до появления трактата Аристотеля.

Благодаря Аристотелю мы знаем,? что драматурги спорили от­носительно общих принципов художественного творчества, причем Софокл считал, что задача искусства — изображать «людей, какими они должны быть», а Еврипид стремился показывать их «такими, каковы они есть»¹. Если принять во внимание характер творчества каждого из них, то, по-видимому, спор драматургов отражал борьбу двух художественных направлений, которые они представляли.

Оба они исходили из того, что искусство Должно выражать жизненную правду, но само понимание правды в искусстве у них было различным. Софокл не требовал обязательной связи правды с правдоподобием. Его трагедии содержат ту высокую степень поэтического и художественного обобщения жизненных явлений, которые не связаны с правдой бытовой. У Еврипида же, как из­вестно, преобладала тенденция приближения искусства к повсе­дневности, непосредственно знакомой публике².

Как ни фрагментарно сообщение Аристотеля, оно вводит нас в атмосферу эстетических и художественных интересов эпохи выс­шего расцвета античной драмы. Деятелей античной эстетической мысли волновал вопрос об отношении искусства к действительности. Нас, однако, не будет интересовать здесь эта сторона спора, суще­ственная для общей теории искусства. Наша задача — соотнести этот спор с вопросом о драматургическом методе и с драматургиче­ской практикой. В этом нам оказывает огромную помощь знамени­тый комедиограф античности Аристофан.

Для истории художественной мысли неоценимое значение имеет комедия Аристофана «Лягушки»³. Великий мастер комедии посвя­тил значительную часть этого произведения вопросам драматурги­ческого творчества. Осуждая драматургию Еврипида, он противо­поставил ему в качестве образца трагического поэта Эсхила. В ко­медии изображен спор между Эсхилом и Еврипидом, явившимися в загробном мире на суд Диониса, перед которым каждый из дра­матургов излагает свой взгляд на трагедию, одновременно крити­куя художественную систему своего противника.

Несмотря на комедийные преувеличения, присущие Аристо­фану, он тем не менее достаточно верно представил различие двух творческих систем драмы.

Еврипид считает, что старая драма была чрезмерно статична. Актеры в ней — «трагические куклы», «все как в рот воды набрали». Хор занимает слишком большое место. В противоположность ли­ризму старой трагедии Еврипид утвердил принцип живого дра­матического действия

И после первых слов уже все действовали в драме,

И говорили у меня и женщина, и дева,

И господин, а также раб, старуха...

В комедии Аристофана Еврипид утверждает, что он избавил драму от Эсхиловой высокопарности, а главное, приблизил ее к повседневной действительности:

Я вывел в драме нашу жизнь, обычаи, привычки, Меня любой проверить мог.

(959—900)

Эсхил, отвечая Еврипиду, переводит спор в другую плоскость. Для него главное в не соответствии изображаемого действительно­сти — а в эстетическом воздействии:

Из поэтов полезны бывали всегда благородные сердцем ПОЭТЫ...

(1031)

Задачу драматического искусства Эсхил видит в воспитании гражданских добродетелей и патриотизма. О своей трагедии «Се­меро в Фивах» он говорит:

Всякий, кто видел ее, любой гражданин загорался воинственным пылом

(1022) Что касается «Персов», то в них он учил,—

...чтобы граждане наши

Все горели желаньем врагов побеждать; этим я свою драму украсил

(1026—1027)

Эсхил гордится тем, что «по примеру Гомера» «показал знамени­тых героев немало» (1040), и его цель была в том, чтобы побуждать граждан подражать доблестям прославленных воинов и вождей. Он винит Еврипида в том, что тот своими произведениями отвле­кает людей от служения обществу. Главный порок трагедий Еври­пида Эсхил видит в том, что в них чрезмерно много внимания уде­ляется личным темам.

В частности, нападкам Эсхила подвергается трагедия Еврипида «Ипполит» за изображение в ней любви Федры к своему пасынку. Эсхил, а вместе с ним, конечно, Аристофан не находят для характе­ристики Федры иного определения, как «потаскушка» (1043). Еври­пид, защищаясь, указывает на то, что предание о Федре очень древ­него происхождения и не он его сложил (1052). Здесь спор переходит от частных примеров к общим принципам: всякое ли явление заслу­живает быть изображенным в драматическом произведении? На это Эсхил отвечает категорическим положением:

Надо скрывать все позорные вещи поэтам

И на сцену не следует их выводить; уделять им вниманья не надо. Как учитель детей наставляет на ум, так людей уже взрослых — поэты. Лишь полезное должен поэт прославлять

(1053—1056)

Эсхил обвиняет Еврипида в том, что он своими пьесами развра­щает людей, приучает к празднословию, возбуждает неповиновение «и начальству и старшим» (1072).

Еврипид на все это возражает нападками на стиль Эсхила: прологи Эсхила «темны при изложенье дел» (1122), содержат ошиб­ки в толковании мифов, изобилуют повторами.

Спор заканчивается торжеством Эсхила — утверждением дра­матического искусства, изображающего должное и оказывающего благоприятное воспитательное воздействие на публику. Плутон обращается к Эсхилу со словами:

Ликуй же, Эсхил, и на землю вернись, И наш город родимый — Афины спасай. Силой добрых советов воспитывай там Неразумных людей,— их большое число.

(1500—1503)

Эсхил заявляет, что он отправится в Афины и на время своего отсутствия поручает Софоклу беречь его место здесь, ибо Софокла он почитает вторым по мудрости из всех поэтов.

Таким образом, в диспуте великих трагических поэтов, комиче­ски изображенном у Аристофана, представлены две противопо­ложные точки зрения на задачи искусства.

Хотя Аристофан формулировал свое отношение к конфликту двух драматургических систем в понятиях иных, чем наши, однако для него было ясно, что в борьбе художественных концепций отра­жается конфликт двух взглядов на жизнь и двух укладов общест­венного быта. Эсхил являлся выразителем патриархальных устоев афинской демократии, тогда как Еврипид был поэтом, ко­торый «отразил в своем творчестве наиболее существенные признаки разложения кодекса нравственности: падение старинного благо­честия, кризис гражданской морали, развитие индивидуализма и скептицизма»⁵.

Аристофан не только противопоставил общие принципы двух враждующих школ трагедии. Он дал в своей комедии анализ того, как общие художественные принципы предопределяют и отдель­ные стороны драматургической техники, а также театрального представления. У него Эсхил и Еврипид спорят о композиции драмы, о месте хора, о музыке, костюме, пении и слоге, но мы не будем останавливаться на этих частностях, поскольку они имеют значение лишь применительно к драме и театру античности, не представляя интереса для современного драматического искусства.

Из рассмотрения «Лягушек» Аристофана как произведения, от­ражающего теоретические воззрения на драму в эпоху ее наивыс­шего развития у древних греков, можно сделать следующие выводы.

Драма считалась искусством, имеющим социально воспитатель­ное значение. Ее цель видели в утверждении патриотических и гражданских добродетелей. Этого не отрицает в комедии Аристо­фана даже и Еврипид. Взгляд этот был связан с чем, что театраль­ные представления были не просто зрелищем, а действом, сохраняв­шим в значительной мере функции религиозного культа. Они обладали огромным идейно-эмоциональным воздействием на на­род, в жизни которого эстетические моменты играли большую роль.

Золотой век античного искусства отнюдь не был веком социаль­ного единства античного общества. Противоречия рабовладельче­ского строя получили отражение в борьбе художественных направ­лений и в теории драматического искусства. Не повторяя сказан­ного выше о сущности этих противоречий, отметим, что теоретиче­ская мысль, как это отразилось у Аристофана, рассматривала част­ные проблемы формы и техники драмы в органической связи с идей­ной направленностью драматургического творчества.

Существовал ряд правил, сложившихся в результате драматур­гической практики, но ригористического следования этим прави­лам не было. Допускалась возможность применения различных форм творчества в зависимости от целей, ставившихся драматур­гом.

Обратимся теперь к сочинениям Платона. При этом сразу же оговорим, что изложение и критику общефилософских и эстетиче­ских позиций Платона мы не берем на себя. Нас интересует лишь его отношение к драме.

Хотя, как известно, Платон исключил из своего идеального го­сударства поэтов, тем не менее в его сочинениях есть ряд заслужи­вающих внимания замечаний о драматической поэзии. Платон считал, что в лирическом произведении поэт излагает все от своего имени, и поэтому видел в лирике преимущественно средство выра­жения чувств и взглядов. Драма представляет собой искусство подражательное. Здесь поэт выводит других лиц. И, наконец, эпос, согласно определению Платона, соединяет выражение и подража­ние. Для него, следовательно, эпос был сочетанием лирики и драмы. Как известно, впоследствии поэтика приняла другую формулу, а именно что драма есть соединение лирики и эпоса.

Платон, по-видимому, склонялся к тому, что драма и, в част­ности, трагедия есть высший род поэзии. Думается, что у древних греков такое высокое место отводилось трагедии не столько по тео­ретическим, сколько по практическим соображениям. Для них значение драмы вообще и трагедии в частности определялось тем, что драматическое искусство занимало большое место в жизни античного общества и обладало в своем распоряжении всеми ресурсами идейно-эмоционального воздействия: словом, ритмом, мело­дией, пластикой, движением, красками.

Платон высказал мнение, что Гомер был «первоучителем и вож­дем» трагиков, родоначальником всего искусства трагедии. По-видимому, это можно понять следующим образом. Во-первых, в эпи­ческой поэзии Платон справедливо видит источник трагических сюжетов греческого театра. Во-вторых, трагическое для Платона существует не только в его драматической форме, но и в форме эпической. Здесь еще нет расчленения понятий трагедии как вида драматического искусства — и трагического как особой категории искусства вообще. У Аристотеля также еще" не будет этого разграничения, которое возникнет значительно позже.

Мы находим у Платона суждения об эмоциональном воздействии трагического и комического. Поэзия, по его мнению, «питает и лелеет» вредные и антиобщественные эмоции. «Нытик», «созерцая чужие страсти, поскольку другое лицо, выставляющее себя хоро­шим человеком, предается неуместной печали, не считает для себя позорным восхвалять его и сострадать ему...». Точно так же на представлениях комедий смеются тому, что на самом деле должно вызывать отвращение.

Все это не годится для граждан идеального государства. Даже из творчества Гомера «допустимы [к обращению] в государстве лишь гимны богам и похвальные песни выдающимся людям, если же ты допустишь его прельщающую музу в лирике и эпосе, то у тебя в государстве вместо законов и разума... воцарятся наслаж­дение и беспокойство»⁹.

Особенно большой интерес представляет мысль Платона, вло­женная им в уста Сократа. Античный диалектик — для нас не­существенно был ли то Сократ или его ученик — отмечал двой­ственность человеческих чувствований. В диалоге Платона «Филеб» Сократ говорит, что гнев, страх, тоска, плач, любовь, ревность, зависть, с одной стороны, несомненно являются видами страда­ний, но вместе с тем в них есть и элемент наслаждения, как это бывает, например, когда плач облегчает душевную боль. В искусстве смешение радости и страдания проявляется «на пред­ставлениях трагедий, когда зрители в одно и те же время и ра­дуются и плачут». В свойственной ему манере Сократ задает со­беседнику вопрос: «А разве тебе неизвестно, что и в комедиях на­ше душевное настроение также является смесью печали и нас­лаждения?»¹" Если идея наслаждения, доставляемого трагедией, была развита Аристотелем, то мысль о печальном элементе в ко­мическом была оценена только в новое время.

( Литература о «Поэтике слишком обширна, чтобы можно было перечислить хотя бы кратко основные труды о ней. Наиболее существенные из новейших специальных ис­следований и комментариев: В. Ф. Асмус. Искусство и действительность в эсте­тике Аристотеля.— Сб. «Из истории эстетической мысли древности и средневековья». М., 1961; В. Головня. «Поэтика» Аристотеля о сценической стороне трагедии.— «Ежегодник Института истории искусств. Театр». М., 1958; Аристотель. Об искусстве поэзии. Перевод В. Г. Аппельрота, под ред. Ф. А. Пет­ровского. М., 1957, стр. 39. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте с обо­значением римскими цифрами главы, арабскими — сначала текста подлинника, затем страниц данного издания. Для краткости сочинение Аристотеля мы обозначаем далее его альтернативным названием — «Поэтика».)