4.7. Сознание и мышление

Как мы видели, сознание и самосознание есть самоорганизующаяся и самоинтерпретирующаяся совокупность психических процессов, интеллектуальных и духовных способностей, посредством которых человек, воспринимая, переживая, постигая и осмысливая мир, другого и себя самого, осуществляется как особое, уникальное существо. Речь идет о возможностях человека получать, интерпретировать и накапливать впечатления; извлекать из них опыт, перерабатывая их содержание в субъективно и объективно значимую информацию (знание); на этой основе самостоятельно определять свое место в бытии, свой способ существования и свое отношение к миру; проектировать свою деятельность, полагая ее цели и определяя (выбирая и изобретая) средства их достижения; прогнозировать возможные последствия этой деятельности.

Но иметь сознание (самосознание) о чем-либо еще не тождественно «мыслить» в строгом смысле слова. Различение содержаний понятий «сознание» и «мышление» философы могут осуществлять на основе различения разных режимов (или, как говорил Ф. Бэкон, разных порядков) работы сознания: стихийного (или естественно складывающегося в процессе непосредственной человеческой жизнедеятельности) и автономного («свое-законного», т. е. дающего себе собственные основания и правила работы).

Сознание человека в его повседневном существовании непосредственно, стихийно включено в мир и в процессы индивидуальной жизнедеятельности. В этой своей естественной включенности в мир человек всегда каким-либо образом постигает (предпонимание), понимает и интерпретирует его. Сознание в таком случае представляет собой пестрое, неоднородное, многомерное образование. В нем одновременно происходят процессы самого разнородного происхождения: зависимые и автономные, автоматические и свободные, произвольные и неосознаваемые, рефлексивные и дорефлексивные, осознанные и бессознательные и др.

Соответственно, и содержания такого сознания представляют собой сплав необходимого и случайного, разумного и бессмысленного, рационального и нерационального, истинного и неистинного, лично удостоверенного знания и неудостоверенных мнений, осмысленного собственным критическим усилием ума и некритически заимствованного и проч.

Очевидно, что состояния, процессы и содержания стихийно функционирующего сознания обнаруживают зависимость от индивидуального опыта, от социального положения человека, его исторического и культурного окружения, от традиций и т. п. С этим и связана эвристичность объективирующих и редукционистских методологий исследования сознания, в которых оно всегда оказывается «обманутым» (структурой, системой, подставляющими ему замаскированные смыслы, значения и мотивы его деятельности). Такие исследования выявляют действительную зависимость духовного опыта от социально-исторического и культурного контекста.

Тем не менее, это только один, хотя и важный, аспект жизни сознания, а именно: его функционирование в естественном, стихийном режиме.

Более того, такое сознание еще нельзя называть мышлением в строгом смысле этого слова, поскольку, оставаясь стихийным сознанием мира и себя самого, оно действует не на основании собственных принципов, но исходя из мнений, предрассудков, привычек, традиций и т. п.

Мышлением стихийное сознание еще должно себя сделать. Мышление оказывается трудом, заданием сознания самому себе, если оно, конечно, хочет научиться мыслить, т. е. понимать мир и себя самого объективно, действовать автономно и разумно. А это предполагает проработку сознанием самого себя по некоторым специальным правилам.

В истории философии есть различные формулировки этих правил. Вот, к примеру, лаконичные и выразительные максимы И. Канта: «1. мыслить самостоятельно; 2. мыслить, ставя себя на место другого; 3. всегда мыслить в согласии с самим собой. Первая есть максима свободного от предрассудков, вторая — широкого, третья — последовательного мышления».

Философские течения, разрабатывающие идею сознания не как продукта внешних условий, а как свободы, предложили специальную технику освобождения, суверенизации, «автономизации» сознания. Суть ее в том, чтобы вначале «обрубить», оборвать стихийное сцепление сознания с содержаниями своего опыта, остановить естественный порядок его работы. Речь идет о «приостановке» всех наших суждений о мире.

Уже Сократ своей знаменитой иронией по отношению ко всему, что казалось его собеседникам окончательным и бесспорным, положил начало испытанию всех знаний и мнений человека на их достоверность. Рационализм в лице Декарта разработал философскую технику методического сомнения как условия «гигиены» мысли. Аналогичную по смыслу операцию «эпохе» — «заключения мира в скобки», «подвешивания» всех наших суждений о реальном существовании того, что в них утверждается, — предлагает феноменология Гуссерля. Это нужно философу для того, чтобы сначала уяснить смысл, сущность, «эйдос» того, что есть наш опыт мира и что в нем происходит. «Философу недостаточно того, что мы ориентируемся в мире, что мы имеем законы как формулы, по которым мы можем предсказывать будущее течение вещей и восстанавливать прошедшее; он хочет привести в ясность, что такое суть по существу «вещи», «события», «законы природы» и т. п. И если наука строит теории для систематического осуществления своих проблем, то философ спрашивает, в чем сущность теории, что вообще делает возможной теорию и т. п.»

Поэтому, заключив мир «в скобки», философ обращается к описанию и анализу «чистой субъективности», «чистого сознания», к прояснению смысла того, что такое сознание, каковы его свойства, в соответствии с которыми оно полагает, конституирует свой предмет, как происходит это конституирование. А поскольку мир дан нам всегда только посредством сознания и в его формах («как воспринятое, воспомянутое, ожидавшееся, образно представленное, сфантазированное, идентифицированное, различенное, взятое на веру, предположенное, оцененное и т. д.»), единственным непосредственно данным для нас остается само сознание. Его, считает Гуссерль, и нужно исследовать, вопрошая себя о том, как вообще сознание может полагать и познавать мир и какой смысл он может иметь для нас.

Развивая феноменологический метод, экзистенциализм в лице Хайдеггера, Сартра, Марселя и др. продолжает работу по разбиванию, растворению анонимности и личной неудостоверенности наших мнений, знаний, убеждений, поведений. Как неподлинное существование, неподлинное мышление характеризует он стремление человека уютно устроиться в скорлупе общепринятых безличных предписаний и истин, не подвергая их критической рефлексии и скрывая от себя свою тотальную неоправдываемость и личную ответственность. Не случайно само понятие личности Г.Марсель связывает с сознательным и решительным противопоставлением человека безличному и анонимному Man Хайдеггера.

Живое переживание «наличной очевидности» всех содержаний и значений своего опыта — одно из условий аутентичного мышления и аутентичного существования у философов разных эпох — от Платона, Декарта, Канта до феноменологии и экзистенциализма.

Но операцией сомнения только очищается пространство возможной мысли. Освободившись от всего унаследованного в силу воспитания, традиции, привычки и проч., мысль стремится — в живом переживании наличной очевидности и постоянно удерживая его — отыскать в себе самой некие «последние достоверности», абсолютные, т. е. не подлежащие сомнению, исходные истины, на которые она могла бы уверенно опереться и сделать их фундаментом достоверного знания. Исходя из этих интуитивно открываемых в самом себе достоверностей, работая по собственным правилам и контролируя все свои шаги, все свои операции, мышление стремится выстроить систему достоверного знания о мире, о человеке и самом себе. Так, к примеру, разрабатывался мыслителями Нового времени метод объективного познания и научного рассмотрения мира, разрушивший господствовавшую схоластическую картину мира.

Конечно, не все из отброшенного нами ранее в операции сомнения окажется ложным. И это не должно нас смущать. Напротив, выдержавшие испытание сомнением и критической рефлексией, «восстановленные в правах» содержания опыта получают принципиально иной статус: из мнений (как того, что является случайным) они превращаются в знание (как то, что является необходимым).

Одним словом, сознание, которое хочет быть полноправным, самосознательным, самокритичным и ответственным участником определения наших способов быть и действовать в мире (а для этого оно хочет знать Истину, т. е. стремится стать мышлением в строгом смысле слова), спрашивает себя: как я знаю то, что я знаю? откуда во мне это знание? на основании чего я могу считать свое знание достоверным и истинным? Строгая философская рефлексия предполагает, что знаем мы только то, происхождение и способы получения чего мы можем удостоверить собственным сознанием.

1 В некотором роде синонимами сознания или, по крайней мере, самостоятельными обозначениями тех явлений, процессов и содержаний человеческой жизнедеятельности, относительно которых мы сейчас употребляем понятие “сознание”, в истории философии являются понятия разума, рассудка, души, духа, идеи, ума, мышления, интеллекта; а в некоторых случаях, особенно в современной философии, — понятия субъективности, воли, проекта, интенции, выбора, решения и проч. Язык фиксации и выявления конститутивного присутствия субъективности в предметах ее опыта зависит от эпохи, культурной традиции, целей, программы, конкретного материала философского анализа, например, от того, конститутивную работу какого слоя, уровня, модуса сознания философ намеревается исследовать — рационального или спонтанного, рефлексивного или дорефлексивного, теоретического или обыденного, познающего или эмоционально-волевого и т. п.

17