5.2.4.Психоаналитическая герменевтика

Как уже говорилось, в рамках развития психоанализа возникает своя герменевтика. Однако если быть более точным, то эта герменевтика существовала в неявном виде и в текстах самого 3. Фрейда. В предыдущих публикациях (Олешкевич В.И,, 1997) мы пытались показать, что в работах 3. Фрейда существовала развернутая герменевтика, которая значительно отличается от традиционной, а в определенных отношениях является более аналитичной и глубокой. К сожалению, в рамках самого психоанализа развернутой методической рефлексии работы психоаналитика в ее соотношении с онтологической рефлексией соответствующих моделей психики до сих пор, насколько нам известно, не предпринималось. Например, мы пытаемся показать, что существовала тесная связь между изменениями в практической части психоанализа и изменениями в психоаналитической онтологии личности, так что переходы от одной методической схемы к другой и соответствующие изменения онтологии психики образуют определенные циклы развития знания о человеческом самосознании.

Аналогичные циклы, как уже подчеркивалось, можно заметить и в становлении и развитии проективных методов, когда мы обнаруживаем их связь с психотерапевтической практикой, далее, когда они рефлектируются как самостоятельные методы в науке, и, наконец, когда проективные методы начинают использоваться как средство рефлексии психотерапевтической практики, а также переходят в практику психотерапии вновь, как уже отрефлектированные средства работы с самосознанием клиента.

Значительная изоляция психоанализа от "других подходов", "наук о человеке" приводит к общему, недостаточному методологическому осмыслению психоаналитической деятельности, но, несмотря на это, в самом психоанализе также возникают собственные герменевтики, т.е. собственные попытки более рефлектированного осознания психотерапевтической деятельности и в связи с этим специфической корректировки психоаналитической теории личности.

В частности, A. Лоренцер, (1996), который усвоил, помимо психоаналитической, и определенную философскую культуру мышления, являясь сторонником необходимости их определенного синтеза, и интеграции, считает, что основанием "глубинной герменевтики" (понятие, которое с точки зрения А. Лоренцера рефлектирует психоаналитическое познание), должна некоторая теория форм интеракций. В отличие от традиционной герменевтики, согласно А. Лоренцеру, глубинная герменевтика имеет ту особенность, что она работает не с умершими смыслами, а с живыми, функционирующими "здесь и сейчас". Поскольку предметом психоанализа, согласно данному автору, являются скрытые смысловые связи, то психоанализ представляет собой понимающую науку. В данном контексте А. Лоренцер резко отрицательно относится к той ветви эго-психологии, которая предприняла попытку сциентизации психоанализа (Д. Рапапорт, Хартманн Г. и др.). Исходя из определения психоанализа, А. Лоренцер, по словам А. Руткевича (1996), пытается перевести фрейдовскую метапсихологию на язык герменевтики. И тогда предметом герменевтики является не истинность высказываний индивида, не "Оно" в фрейдовском его понимании, а смысл этих высказываний для самого пациента. Аналитик должен заново установить связность из сообщаемого ему текста. Такой анализ текста А. Лоренцер вслед за Л.Бинсвангером называет логическим. Необходимо заметить, что в ранних текстах 3. Фрейда, можно встретить такое же определение понимания (Олешкевич В.И., 1997).

Реконструируемую психоанализом "реальность, А. Лоренцер считает символической. А поскольку эта реальность формируется на уровне Я, то акценты понимания смещаются на функционирование этого психического образования. Всякого рода влечения А. Лоренцер описывает как определенные формы интеракций, в том числе и доязыковой. В этом контексте он вводит понятие "сценического понимания", которое в свою очередь интерпретируется им в рамках герменевтического круга, когда отдельная сцена становится более понятной из целого драмы жизни индивида, а также и наоборот. И, наконец, эта герменевтика ориентируется на достижения уровня непосредственных переживаний, который, в общем, соответствует символическому уровню функционирования Я. Таким образом, возрождается ценность непосредственного видения и понимания в противовес традиционно подчеркиваемой рационализации психоанализа.

Томе X., Кэхеле X. (1996) считают, что необходимо говорить о технологической герменевтике в рамках психоанализа, которая существенно отличается от теологической и филологической герменевтик (с. 505). Это отличие в том, что психоаналитические интерпретации делаются не в отношении текста, а в отношении пациента с терапевтическими целями, поэтому Блайт, на которого ссылаются Томе с Кэхеле, подчеркивает, что психоаналитик не может замкнуться внутри герменевтического круга, заставляя поднять вопрос об эмпирическом доказательстве изменения. Далее, авторы критикуют непритязательность некоторых аналитиков, которые удовлетворяются субъективными данными, т.е. истиной внутри герменевтического круга, специфической для каждой диады (с. 506). Конечно, можно представить психоанализ, и шире психотерапию, как технологию, но все же важно показать, что в психоанализе есть зерно не только технологии, но и содержится новая интенция понимания самосознания (Олешкевич B.И., 1997), которая и инициирует психотерапевтические изменения. Что же касается объективной точки зрения, то она существует в герменевтике (например, в герменевтике Ф. Шлейермахера).

П. Рикер (1995; а, б) пытается восстановить некоторую дерефлектированность герменевтики после М. Хайдеггера. Он стремится объединить гегелевский, психоаналитический, структуралистский и собственно экзистенциальный подходы к герменевтике. На этой основе П. Рикер выделяет семантический, рефлексивный и экзистенциальный планы анализа понимания. П. Рикер считает, что онтология понимания оказывается включенной в методологию интерпретации, которая появляется в ситуации наличия множества смыслов. Интерпретацией он называет работу мышления, которая состоит в расшифровке смысла, стоящего за очевидным содержанием высказывания. Он считает, что только в конфликте соперничающих друг с другом интерпретаций, мы можем выделить важные аспекты существования.

П. Рикер (1996) также изучает семиотические аспекты аналитического опыта, рассматривая аналитическую ситуацию как речевое отношение и выделяя в ней следующие аспекты.

1) "Лечение" есть лечение разговором. Пациент помещается "в ситуацию, где влечение вынуждено говорить, где исключается как замещающее удовлетворение, так и любая попытка ускользнуть в открытое действие" (с.6). Таким образом, психоанализ знает влечение только как то, что может быть высказано. Это не означает ограничений человеческого опыта, который тем самым сводится к дискурсу. Напротив, по мнению П. Рикера, это "означает расширение семиотической сферы до темных границ молчаливого желания, предшествующего языку, поскольку психоанализ стремится восполнить этот довербальный опыт, пропуская его через последующие символические конструкции, которые обеспечивают ему более длительное существование" (с.6). Таким образом, психоанализ "заставляет говорить ту часть нашего существа, которая не столько нема, сколько вынуждена молчать" (с.7).

2) Аналитическая ситуация заставляет влечение высказываться другому человеку. В этом П. Рикер видит залог переориентации пациента от повторения к воспоминанию, поскольку сам факт высказанности другому (феномены перенесения) позволяет утверждать, что "влечение есть, пользуясь гегелевским выражением, влечение к влечению, влечение к другому человеку, и, наконец, влечение к признанию" (с.7). Психоаналитическая теория не соответствует открытию, сделанному психоаналитической практикой, когда она предлагает чисто энергетическое определение влечения, не принимая в расчет интерсубъектность.

3) Анализируемый получает возможность рассказать о себе, лишь разговаривая с другим человеком. Поэтому говорить о себе в психоанализе означает двигаться от непонятного рассказа к понятному. Анализируемый прибегает к анализу не просто потому, что он страдает, а, прежде всего, потому, что он страдает от симптомов, поступков и мыслей, которые не имеют для него смысла и которые он не может связать в последовательный и понятный рассказ. И весь психоанализ — это только реконструкция контекста, в котором эти симптомы, действия и мысли имеют смысл. Таким образом, создавая для них с помощью речевой работы соответствующую рамку, в которой они становятся приемлемыми, психоанализ интегрирует их в историю, которая может быть пересказана. Эта работа разрушения и восстановления контекста, главным образом, с использованием " символизации, созданных в детстве", предполагает, что анализируемый должен рассматривать свой опыт в терминах текстов и контекстов- т.е., что он включается в семиотическое прочтение своего опыта и поднимает свой опыт на уровень приемлемого и понятного рассказа или истории. До сих пор повествовательная Структура человеческого опыта в психоаналитической теории не получила должного признания, несмотря на то, что существенная часть аналитического знания заключена в описании случаев. Это позволило эпистемологу Мишелю Шервуду заявить, что эпистемология психоанализа должна начинаться с описания случаев и условий понимания их сюжетной структуры и затем продолжаться теорией, которая лишь добавляла бы недостающие объяснительные сегменты в принципиально повествовательную структуру понимания.

"Пациент пересказывает свои сны и эпизоды своего прошлого. Он пересказывает то, что он не понимает, до тех пор, пока не начинает понимать то, что он пересказывает. Таким образом, весь аналитический опыт пересекается дискурсивной модальностью, что заставляет нас признать, что анализ — всегда повествовательный анализ или аналитическое повествование" (с.8). Это положение П. Рикера имеет для нас принципиальное значение. Повествовательный текст действительно пронизывает всякое человеческое общение, вбирает в себя различные формы человеческого опыта, в том числе и бессознательного, а также задает его модели. При внимательном исследовании можно обнаружить, что повествовательный дискурс соотносим также с некоторыми базовыми фундаментальными структурами самосознания, в определенном смысле изоморфен функционированию самосознания. Это является одной из причин, почему в дальнейшем мы ставим в центр рассмотрения именно повествовательные тексты. Изучение детских повествовательных текстов, попытки исследования их генеза, о чем будет говориться далее, могут стать основой для исследования структуры самосознания, личностной организации и т.д. В дальнейшем на этой базе возможно построение рефлектированного, "точечного" психотерапевтического текста.

П. Рикер подчеркивает, что в состоянии бодрствования дискурс, так же, как и в состоянии сна, состоит из иерархии тем, в которой разливаются доминирующие и второстепенные темы, а также отношения логической близости — удаленности внутри пространства дискурса. Рабочая гипотеза Рикера состоит в том, что сфера дискурса, соответствующая открытию психоанализа, это но столько лингвистическая сфера, сколько сфера воображения. Против лингвистических переформулировок психоанализа, как пишет П. Рикер, часто звучат следующие возражения: в них не учитываются динамические и экономические аспекты бессознательных феноменов, нет включения рассмотрения аффектов, тогда как энергетический аспект бессознательного невыразим в языке. Это не значит, что то содержание, которое превращается в язык, — или лучше, выражается в языке — является или должно быть языковым. Наоборот, поскольку уровень выражения, соответствующий бессознательному, не является языковым, работа интерпретации сталкивается с трудностями и представляет собой настоящее лингвистическое достижение.

Вместе с тем П. Рикер возражает по поводу "лингвоцентризма", переноса лингвистической модели на бессознательное, однако, подчеркивая, что не стоит опровергать "лингвистические переформулировки" психоанализа. "То, что должно быть сохранено в них, — это упор на семиотический характер выражений бессознательного. Поскольку... нет теории воображения, которая отдает должное этому семиотическому измерению, естественно, что мы стремимся приписать языку все, что имеет семиотический характер. Но специфичным для открытия психоанализа является то, что сам язык работает на изобразительном уровне. Это открытие — не только призыв к созданию соответствующей теории воображения, но и существенный вклад в нее" (с.22).

Изобразительные характеристики языка действительно чрезвычайно важны и представляют интерес не только для психотерапии, но и для психодиагностики. Особенно ярко эти функции проявляются в детской речи. Причем, не только в речи, но также в жестах, мимике и в других телесных проявлениях. В данном контексте важно также изучить соотношение между выразительной и изобразительной функцией знака, все это требует дальнейшего исследования. Что касается создания теории воображения, к чему призывает П. Рикер, то на наш взгляд, диалогический подход к анализу развития самосознания и личности в целом, позволяет выйти за пределы лингвистических конструкций языка и оказывается применимым, в том числе, и для построения теории воображения.

П. Рикер пытается соединить в одном направлении экзистенциальный и объективный анализ, с одной стороны, т.к. полагает, что присвоить можно только то, что при изучении держалось на расстоянии, т.е. было объективировано. С другой стороны, он считает, что также необходим и внутренний взгляд — понимание субъективности изнутри ее самой. Цель П. Рикера соединить объективное понимание и экзистенциальное понимание, т.е. в определенном отношении он возвращается уже на новом уровне к идеям герменевтики Ф. Шлейермахера.

Для нас эти идеи имеют также большое значение. Одной из причин, почему это так  является то, что посредством совмещения объективного и феноменологического анализа, посредством соединения внутренней и внешней точки зрения на предмет изучения, появляется возможность и внешней точки зрения на предмет изучения, появляется возможность ввести феноменологические методы в общее русло рефлектированного и воспроизводимого исследования. Объективные методы в узком смысле слова (устоявшиеся психологические методы — наблюдение, тестовые методики и пр.) могут также, помочь в доказательстве правомерности и достоверности феноменологического исследования.