2.3. Изучение коммуникации экспериментатора с обследуемым. Тождество и различие ситуации проективного исследования и ситуации психотерапии

Как известно, саму идею экспериментальной верификации данных психоанализа поддерживал З. Фрейд, с удовольствием приводивший в качестве одного из доказательств правомерности психоанализа ассоциативный эксперимент К. Юнга. Проективный эксперимент сам по себе также является во многих отношениях специфической рационализацией и объективацией своего прототипа — психоаналитического процесса.

В этой связи возможно рассмотрение ситуации проективного исследования по аналогии с психоаналитической ситуацией: фигура психотерапевта заменяется проективным стимулом, который специально организован, сконструирован, исходя из психоаналитического опыта. Таким образом, часть функций, которые в психотерапии выполняет психотерапевт (к примеру, функция экрана, функция инициатора проективных процессов и пр.), переносится на стимульную таблицу (объективируется), что создает возможность реального управления ими. Сам же экспериментатор по возможности старается не вмешиваться в актуализируемую проективную продукцию, при этом ему предписывается создание благожелательной атмосферы.

По своей идее и характеру развития проективные методы пытались объективировать психоаналитическую ситуацию. В данном случае речь идет о восстановлении логики развития проективного исследования, которое строится на основе рефлексии и обобщения модели психоаналитической практики. Более того, идея проективного эксперимента состояла в том, чтобы снять не объективируемый и до конца неуловимый момент этой практики, а именно — минимизировать субъективный фактор, ограничить значение личности диагноста, обеспечив тем самым получение "объективных данных". Проективный стимул отчасти несет функцию зеркала в силу бесстрастности, убирает риск контрпереноса и т.п., что приближается к идеалу, обозначенному 3. Фрейдом по отношению к фигуре психотерапевта. Кроме того, в проективном методе объективируется идея психоанализа о том, что перенос определенным образом провоцируется ситуацией психотерапии, в данном случае, к примеру, стимульная таблица задает тему для проекции, вылавливая психологические напряжения. Таким образом, можно отметить косвенную ориентацию на создание идеальных условий в связи с высказываемыми, в особенности ранним 3. Фрейдом, мыслями о психотерапии. Также отметим специфическую разработку (в рамках проективной методологии) идеи защиты психотерапевта, которому предписывалась эмоциональная сдержанность, опора на интеллект и пр. В косвенных методиках исследования личности роль терапевта выполняет картинка, а экспериментатор находится в более защищенной ситуации, перемещаясь в позицию "третьего лица" и выполняя свои обязанности без личного вовлечения в контексте общей положительной атмосферы. Как видно, обыгрывается модель абсолютно "защищенного психотерапевта" — внутренние содержания испытуемого проецируются на безличный, отстраненный от фигуры экспериментатора, экран. Далее вводится момент инструкции, переводящей сознание испытуемого на "иное", на внеположенный объект, экспериментатор в таком случае приобретает важную позицию "взгляда со стороны" и беспрепятственного наблюдения, за счет чего становится реальной возможность отстраненной и объективной работы интеллекта. И наконец, еще одно преимущество: наличие взаимной проверки и рефлексии за счет по крайней мере двух контролируемых переменных  стимула и инструкции, используемых и в традиционном эксперименте.

Во всем сказанном можно увидеть попытку моделирования и оптимизации ситуации психотерпапевтической практики, а также ее адаптации к научным целям, прежде всего за счет момента рационализации. Однако, несмотря на желание проективных методологов сделать ситуацию проведения метода как можно более "объективной", все же было обнаружено, что личность диагноста оказывает влияние на происходящий процесс (Kornadt Н., Zumkley Н., 1982; Bellak L. 1986). В частности, в исследованиях было показано, что на получение проективных данных влияет пол, возраст, и даже беременность диагноста, а также общее эмоциональное состояние в виде тревожности или враждебности. Кроме того, проведение проективных методов с различными группами пациентов продемонстрировало, что в случае наличия у пациентов психозов, тяжелых личностных расстройств, часто возникают "мгновенные" реакции, подобные переносу в психотерапии (Schafer R.,1967; Kwawer J.S., Lerner H.D., Lerner P.M., Sugarman A., 1980). Данные упомянутых работ способствовали возобновлению дискуссии о специфике, сходстве и отличии проективного эксперимента и психотерапевтической практики.

В некоторых работах (Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П., 1997) предлагается единая трактовка проективного эксперимента и психотерапии. Проективный текст рассматривается как текст-слово, обращенное к Другому "там и тогда" и к психологу, как условно-значимому Другому "здесь и теперь", при этом в клинических ситуациях взаимодействие с психологом в рамках проективного обследования рассматривается по аналогии с феноменами переноса и контрпереноса в психотерапии. Как подчеркивается, проективный текст по механизму проективной идентификации у пациентов с личностными расстройствами (у которых, как известно, феномены перенесения возникают быстро и бесконтрольно) направлен на насильственное вызывание в исследователе эмоциональных реакций, переживаний, на манипулирование его состоянием. Именно поэтому акцент анализа проективной продукции перемещается в плоскость изучения так называемых "метакоммуникативных посланий", считываемых, по аналогии с диагностическим контрпереносом в психотерапии, по эмоциональным реакциям психолога-диагноста. Этот момент не учитывается в традиционных подходах к проективным методам и представляет собой новый шаг в их понимании.

Таким образом, феноменология переносных реакций рассматривается в расширяющем толковании, и конечно, в ситуации проективного исследования переносные реакции или нечто аналогичное им (здесь возникает проблема слов, терминов) бесспорно существует. Этот момент не учитывался в традиционных подходах по интерпретации данных проективной продукции по той причине, что проективный эксперимент представлялся как специфически научная модель процессов проекции, которые существуют в психотерапии и в жизни. Смысл этого замещения состоял в том, чтобы направить процессы проецирования на задачу, на стимул, а не на самого исследователя. И если встречался явный, прямой перенос в проективном исследовании, то оно по классическим стандартам не вполне соответствовало задаче проективного обследования, и в некоторых работах (напр., Meyer М., 1951) отмечалось, что процедуру исследования в таких случаях проводить нецелесообразно, поскольку экспериментатор автоматически переносится в терапевтическую реальность. Конечно, здесь возникает еще одна проблема, связанная с тем, что привнесенная в ситуацию проективного обследования "терапевтичность" может провоцироваться обоими участниками процесса — как обследуемым, так и диагностом, для которого существует опасность превратить ситуацию обследования в чересчур эмоционально-интимное общение, по словам Л. Беллака, "вызвать гомо- или гетеросексуальную панику у обследуемого". Именно поэтому психолог-диагност, прибегающий к такого рода исследованиям в клинической реальности, должен обладать высшей степенью квалификации, навыками осознанного выбора своей позиции в проведении исследования (Соколова Е.Т., Чечельницкая Е.П., 1997).

Описанную ситуацию следует отличать от иного пласта проективной продукции и в целом любого текста, состоящего в косвенной обращенности к Другому, поскольку каждый текст предназначен определенному адресату, развертывается перед лицом возможного Другого. Однако, это проявляется косвенно, посредством самого проективного текста. Это неявно заложено и в самой идее проективной методологии, которая ориентирует индивида на самовыражение, естественно предполагающего определенного Другого, для которого это самовыражение осуществляется. Косвенное воздействие на исследователя присутствует в любой проективной продукции, поскольку сама ее актуализация возникает в специфической ситуации общения. И этот момент весьма важен для понимания проективного текста, но, тем не менее, требует верификации через рефлексивные процедуры текстового и, более широко, объективно-диалогического анализа. Различные типы диалогов Я-Другой, осуществляемые на разных уровнях, представлены во всем тексте, в специфике его организации. И для точной диагностики важно исследовать их, соотнося друг с другом, представляя процесс как некоторую рефлектированную и проверяемую процедуру.

Итак, ситуация психотерапевтического контакта и проективная ситуация во многом различны. Прежде всего, психоаналитическая ситуация предстает как "естественная", к примеру, у психоаналитика вопрос о том, что является проекцией, а что нет, возникает значительно реже, и имеет возможность ответа через проверки и перепроверки в ходе самого продолжающегося психотерапевтического процесса. Сама ситуация психоанализа является ситуацией стимулирования спонтанного выражения (требование свободного ассоциирования), а также изучения причин, когда эта спонтанность прекращается. Проективная же ситуация выступает как определенная рефлексия психотерапии, и само ее создание продиктовано желанием соединить методологию научного исследования и достижения психоаналитической практики. Этот момент важно фиксировать, чтобы понимать происходящее в рамках двух процессов, а само отождествление психотерапевтической ситуации и ситуации проективного обследования требуют осторожности, принятия во внимание описанной функциональной разницы между ними.