2. Проблема анализа структуры проективных методов

2.1. Теоретические взгляды г. Меррея на проекцию и проективный эксперимент и их методическая верификация.

Рассмотрим сначала теоретические взгляды основателя ТАТа Г.Меррея, реконструировав в дальнейшем, как они верифицируются методически.

Г. Меррей исходил из системы понимания "организм-среда", в которой происходит формирование личности (Меррей Г. 1941, Соколова Е.Т., 1980). Диадическое отношение "организм-среда" или некоторая единица их взаимодействия "потребность-давление (пресс)" должна стать, по мнению Меррея, объектом психологического анализа. Потребность видится как динамическое образование, которое организует и направляет познавательные процессы, воображение и поведение. Давление же, напротив, представляет силу среды, действующую на организм. Потребности Г. Меррей делит на первичные (относящиеся к естественным нуждам человека как живого организма) и вторичные (характеризующие человека как социальное существо). Помимо этого существуют явные и латентные потребности. Латентные потребности проявляются лишь в фантазиях, сновидениях, играх, а не в адаптивных поведенческих актах. В восприятии латентная потребность обнаруживает себя в искажении воспринимаемого материала, ее содержанием являются бессознательные асоциальные влечения, агрессия и секс. Исследовать латентные потребности можно лишь в ситуации создания неопределенных стимулирующих условий, что способствует актуализации фантазийных образов, ассоциативно связанных со скрытыми потребностями. Поэтому сами продукты фантазии могут рассматриваться в качестве их непосредственного выражения. Таким образом, ТАТ как проективная методика улавливает именно латентные, не явленные прямо в социальную реальность потребности.

Продолжая логику рассуждений Г. Меррея, можно сказать, что сама речевая продукция испытуемого в ситуации проективного исследования указывает на неудовлетворенные желания, и напротив, то, что удовлетворено, в проективной ситуации не проявится. Таким образом, в данном случае присутствует прямая интерпретация проективной продукции: рассказ о чем-либо свидетельствует о наличии потребности, и эта потребность не удовлетворена. В случае же удовлетворения потребности среда не замечается человеком, и маловероятно, что в таком случае данная потребность актуализируется. Для того же, чтобы потребность обнаружилась и "отметилась" в речи, необходимо наличие фрустрации: сопротивление среды повлечет за собой рефлексию, и тогда человек будет говорить об этом. Экспериментальное подтверждение этому можно найти в экспериментах Лазаруса (Lazarus R., 1961), в которых было продемонстрировано, что фрустрируемые в открытом социальном поведении потребности воплощаются в рассказах ТАТ.

Но, с другой стороны, потребность и среда находятся во взаимодействии, и в этом смысле проявляемое содержание указывает скорее на некоторый компромисс потребности и среды, т.е. на нечто срощенное и синтетическое, что в дальнейшем будет рассматриваться Д. Рапапортом. Как оказалось, различить потребность и среду оказывается весьма непросто, ведь среда может сама входить внутрь человека и создавать потребности. Таким образом, картина существенно усложняется, что требует более сложной интерпретации.

Но самое главное, что заметил и методически верифицировал Г. Меррей — это тот факт, что среда "давит" на человека. Это значит, что на человека давит общественное мнение, присутствие других людей, их оценки, взгляды. И в этом социально-психологическом смысле индивид сопоставляет каждый свой акт с социальным окружением, в конечном счете, интроецируя социальные оценки и живя постоянно в их присутствии. По сути дела, как нам представляется, это и есть методология исследования Г. Меррея, полагающего необходимость снятия давления среды. Так, если давление присутствует как внешне осознанный факт (т.е. субъект различает свои собственные желания и то, что он должен делать вынужденно), то можно создать ситуацию доверия, уважительного отношения к мнению говорящего человека, и через это помочь ему выразить то, о чем он думает и что чувствует. Но чаще всего это не удается, поскольку это "внешнее" давление уже существует внутри индивида: внутри себя он чувствует неполноценность или сверхценность, наличие признания или жажду его. По нашему мнению, взаимодействие со средой находится внутри человека, и именно поэтому обобщенная схема "организм-среда" оказывается неспособной объяснить все многообразие возможных ситуаций.

Другими словами, методически проекция определяется как результат снятия внешнего давления, за счет чего индивид в меньшей мере подвергается социальному давлению. Но что же тогда противоположно проекции? Проективному поведению противоположно некоторое требование среды и подчинение ему, т.е. поведение, идущее не от себя, а от чего-то иного. И в этом смысле в экспериментальной психологии делается продуктивный ход, позволивший верифицировать новый тип изучения субъективности, зафиксировать новую исследовательскую позицию для видения и понимания человеческого опыта. Этот шаг был сделан вслед за психоанализом в рамках американской психологии, хотя осознать в экспериментальной практике всю сложность психоаналитической процедуры в том виде, как она сложилась в тот момент, конечно же, не удалось.

Таким образом, проекция, проективное содержание определяются в рамках оппозиции "свое-чужое" (если перейти на диалогический язык) или "свое-вынужденное" (говоря более динамическим языком). Проективная же ситуация создается за счет обеспечения максимальной спонтанности и доверительных отношений с испытуемым.

Тематика таблиц, которые предлагаются в ТАТе, связана о психоаналитической теорией социального подавления и строится согласно логике движения от наиболее приемлемых типов социальных фрустраций к более сложным. В этой связи неслучайно появление другого проективного теста — теста фрустрации, созданного С. Розенцвейгом. Как известно, С. Розенцвейг входил в число сотрудников Гарвардской клиники, работая в тесном контакте с Г. Меррем, и его тестовый метод можно рассматривать как попытку прицельного обнаружения типов социальных конфликтов, наиболее значимых для индивида, и типичных реакций при их актуализации.

Помимо этого, в ТАТе учитывается момент, что проективное содержание — это не прямо выражаемое содержание, а косвенное, бессознательное, поэтому и предлагается проективный стимул, роль которого состоит в улавливании и "выталкивании" в план выражения бессознательного чувства. В этом смысле можно сказать, что мы имеем дело действительно с экспериментальной ситуацией, поскольку человек не контролирует тот факт, что он находится в ситуации проецирования, и кроме того (момент, который мы будем использовать и в дальнейшем при изложении метода анализа проективной продукции в САТе), проективное содержание или, по крайней мере, значительная его часть, является бессознательным или мало осознанным, и в этом смысле объективным, неподверженным сознательному управлению и варьированию. Таким образом, неявно строится действительно экспериментальная ситуация, в которой исследователь может получить доступ к некоторой объективированной части сознания (психики).

Экспериментальная ситуация в случае проективного исследования задается и тем, что человек не знает о цели эксперимента, не подозревает, на что направлено испытание. Более того, сознание испытуемого специально фиксируется на чем-то другом, прямо не соотносимом с изучаемым предметом, чтобы дать возможность для проявления неосознаваемых в данный момент содержаний. Другими словами, проективная продукция может проявиться, условно говоря, в бессознательной ситуации для испытуемого, при этом неявно предполагается, что и само ее содержание так же чаще всего не осознаваемо (оппозиция "осознаваемого-неосознаваемого" равна оппозиции "подверженного контролю-не подверженного"). Это и отличает проективное исследование от обычной житейской ситуации откровенности и открытости, определяет содержательную валидность такого рода эксперимента, который в этом смысле принципиально от других экспериментальных процедур не отличается.

Другим параметром, создающим некоторую исходную определенность проективного эксперимента, является введение инструкции, которая выступает точкой отсчета для измерения возможного отклонения от нее. Если оппозиция "неопределенный стимул-проективное содержание" связана со стимулированием внутренних проективных процессов, то при помощи инструкции вводится контроль противоположного рода, призванный задать точку отсчета для изучения процессов коммуникации (понимание задания и реагирование на это понимание) и направления субъективного отклонения от заданных объективно норм. Другими словами, при получении проективного рассказа мы можем оценить не только направление восприятия заданной извне нормы, но также контролировать восприятие частей этой нормы (соотношение произвольной и непроизвольной памяти, внимания, мыслительных процессов, уровень произвольного контроля собственной деятельности, целостность и фрагментарность восприятия и деятельности и т.д.). Все перечисленное является достижимым за счет того, что мы формулируем инструкцию и можем наблюдать за ее восприятием испытуемым и ее выполнением. В этом смысле проективность содержания — это скорее непроизвольность в противоположность произвольности, субъективная вариативность, креативность в противоположность рациональному следованию инструкции.

На формирование проективной идеологии Г. Меррея оказали влияние и теоретические взгляды позднего 3. Фрейда, согласно которым существует два принципа, управляющие человеческим поведением: принцип удовольствия и принцип реальности. ТАТ можно рассматривать и как экспериментальную верификацию этих идей. Неявно предполагается, что в ситуации показа стимульной таблицы возможна борьба принципов удовольствия и реальности, и в этом отношении возможна диагностическая оценка того, насколько человек способен соприкоснуться с реальностью или же, напротив, будучи погруженным в фантазии, укоренен в принципе удовольствия. Кроме того, в ТАТе наблюдается и специфическое варьирование уровня реальности в определенном направлении через градацию неопределенности в стимульном материале. Если первые картины ТАТа достаточно реалистичны, то в 10 картине появляется условность (незаконченность руки), затем в последующих таблицах вводится резкая контрастность, изменение форм, в 16 картине появляется чистый, беспредметный лист, что должно стимулировать максимальное выражение проективного содержания. Таким образом, через определенное варьирование стимульного материала возможно влиять на условно большую или меньшую выраженность проекции, а также на специфические черты ее проявления.

Учитывая все вышесказанное, мы можем говорить о проективном эксперименте в полном смысле слова. Здесь существуют свои зависимые и независимые переменные, свои параметры, которые можно фиксировать или варьировать, а также свои задачи. Проективный эксперимент направлен не на изучение непосредственно проявляемого поведения (хотя оно тем не менее создает важный контекст для понимания), деятельности, но на исследование внутреннего опыта личности, скрытого от внешнего проявления его составляющих (Соколова Е.Т., 1980. 1995). Но, вместе с тем, проективный эксперимент при необходимой методологической рефлексии условий его проведения и методов интерпретации можно считать вполне объективным исследованием. Объективность проективного исследования определяется также объективированностью тех психических содержаний, которые обычно являются его предметом, а также тем фактом, что проективная продукция не является результатом произвольной активности (какие-то пласты собственной речи человек контролировать не может, особенно ярко это проявляется у детей).