Глава 3. Становление общей теории и основные направления развития книговедения в 1917-1958гг.

Принципиальные качественные изменения в практике отечественного книжного дела и в науке о книге произошли с победой Великой Октябрьской социалистической революции. Совершился коренной переворот во всех областях общественной жизни, открылись возможности для строительства и бурного развития новой социалистической культуры, органической частью которой является книжное дело.

Все проводимые политические, экономические, организационные мероприятия в первые годы Советской власти свидетельствуют о комплексном, системном подходе к вопросам книжного дела.

Координированная перестройка и организация издательской, книгораспространительской, библиотечной, библиографической работы обеспечивала издание новых и широкое использование уже имевшихся книг.

В результате практической работы, проделанной в книжном деле в первые годы Советской власти, была накоплена методическая и теоретическая проблематика, которая стала предметом обсуждения на нескольких Всероссийских книговедческих форумах. В 1924 г. состоялись Первый библиотечный съезд РСФСР и Первый Всероссийский библиографический съезд; в 1926 г. - Второй Всероссийский библиографический съезд. Они показали, насколько новая, социалистическая практика книжного дела изменила, расширила масштабы и задачи книговедения, которое до революции было наукой в значительной степени локальной, любительской, уделом отдельных или группы энтузиастов.

Основные итоги становления и развития книжного дела и книговедения за первое десятилетие Советской власти можно сформулировать следующим образом:

• последовательная экспроприация и передача в руки трудящегося народа всех основных средств книжного дела;

• последовательная национализация материальных и духовных богатств, накопленных предшествующим развитием культуры;

• создание государственной системы книжного дела во взаимосвязанности и взаимодействии составляющих его областей: книгоиздательства, книжной торговли, библиографического и библиотечного дела;

• организация системы советского книжного дела на принципах партийности, народности, научности, интернационализма;

• конкретизация марксистско-ленинской методологии в теоретических книговедческих исследованиях.

4.1.

Книговедческие центры 20-х-начала 30-х гг. и основные направления их деятельности

Новая революционная практика книжного дела, доказавшая свою жизнестойкость, историческую закономерность, вызвала и определила основные организационные и теоретические направления развития книговедения.

Возникает целый ряд книговедческих научно-исследовательских организаций и учебных заведений: Институт библиотековедения в Москве (1920); Петроградский (с 1924 г. - Ленинградский) институт книговедения, созданный на основе Книжной палаты в Петрограде (1920); Украинское библиологическое общество при АН УССР (1928-1930); Украинский научный институт книговедения (1922-1936); Книжный (книготорговый) техникум в Москве, книгоучи (1927); Курсы книговедения при Ленинградском институте книговедения (1925-1927).

Одним из первых советских научных учреждений в области книговедения стал Ленинградский научно-исследовательский институт книговедения. Он возник в результате упорядочения системы книжного дела в стране и книговедческих научных исследований.

С образованием в Москве Центральной книжной палаты (август 1920 г.) на нее была возложена задача библиографической регистрации всех произведений печати, выходящих на территории РСФСР. Петроградской книжной палате были приданы функции научно-библиографического учреждения, и она была переименована в Петроградский институт книговедения, в задачу которого входила также организация Курсов книговедения (начали действовать в 1920 г.), В 1922 г. институт был передан в ведение Главного управления научных учреждений, в 1925 г. преобразован в Научно-исследовательский институт книговедения при Публичной библиотеке. В связи с этим были уточнены его задачи.

С 1929 г. до своего закрытия в 1933 г. институт, отделенный от Публичной библиотеки, существовал как самостоятельное учреждение. Ведущими сотрудниками института были А.Г. Фомин, М.Н. Куфаев, А.И. Малеин, Н.Я. Марр, П.Н. Берков, И.В. Новосадский.

Исследовательская работа института осуществлялась несколькими секциями. Определяющую роль в деятельности института играла секция теории, методологии и истории книговедения, в которую входили четыре комиссии: по теории книговедения, по истории книги, по методологии библиографии, по подготовке кадров. Последняя с 1931 г. существовала как самостоятельный сектор. В 1927 г. при институте была организована аспирантура.

Тематика докладов и направления деятельности института отражают актуальную проблематику науки о книге того времени. Основной мировоззренческой задачей было преодоление методологических недостатков в работах предшествующих теоретиков. В архиве института сохранились тексты и тезисы некоторых докладов по общей теории книговедения и методологии отдельных книговедческих дисциплин. Их тематика и содержание свидетельствуют о том, что актуальными оставались проблемы выявления сущности книги и определения понятия «книга», содержания, структуры, состава науки о книге, теоретические и практические проблемы типологии книги, библиографической классификации.

Значительную работу развернула комиссия по книгораспространению. Было предпринято экспериментальное изучение книжного рынка и книготорговой сети, пропаганды и рекламы книги, спроса различных категорий покупателей на издания, культурно-хозяйственного профиля отдельных районов Ленинграда для оптимизации книготорговой работы, возможностей и форм использования библиографии в книжной торговле. Интересен и сегодня опыт разработки программ по курсам «Книгораспространение в системе массовой политпросветработы» и «Экономика и планирование книготорговли».

Реальные практические результаты этих исследований были довольно ограниченными из-за того, что институт не располагал достаточными материальными возможностями.

Основным содержанием работы института, однако, во все время его существования была библиографическая деятельность - теоретическая, методическая и практическая. Руководил ею А.Г. Фомин, который возглавлял секцию теории, методологии и истории библиографии.

Самостоятельным подразделением с 1920 по 1926 г. были Курсы книговедения. В 1926 г. они были преобразованы в Техникум печати с трехгодичным сроком обучения, который готовил специалистов среднего звена для издательств, полиграфии и книжной торговли.

Со дня основания института функционировало Консультационно-справочное библиографическое бюро библиографическая библиотека, работавшие на базе ценнейшего библиографического собрания С.А. Венгерова.

Оценивая значение деятельности института для развития советского книговедения, необходимо отметить, что это было первое государственное книговедческое исследовательское учреждение, созданное при Советской власти, что тематика его научных исследований охватывала широкий круг теоретических проблем и фактически все области практики книжного дела. Разрабатывая тематику, аспекты и направления исследований и практических работ, институт подходил к пониманию книги и книжного дела комплексно, многопланово.

С 1922 по 1936 г. в Киеве функционировал Украинский научный институт книговедения (УНИК). Он был создан на базе Главной книжной палаты Украины. Научно-исследовательская и практическая библиографическая работа в институте осуществлялась секциями истории книги, социологии и экономики книги, искусства и техники книги (позднее переименована в секцию книгопроизводства). В 1926 г. при УНИК был организован кабинет книги и читателя, который вел исследовательскую и массово-пропагандистскую работу. При институте была открыта аспирантура для подготовки кадров книговедов-исследователей.

Основным печатным органом УНИК был журнал «Бiблiологiчнi вicтi», который выходил в 1923-1931 гг. В 25 номерах его были опубликованы статьи по истории и современному состоянию всех отраслей книжного дела, по вопросам общей теории книговедения и теории отдельных книговедческих дисциплин. В разделе «Хроника» регулярно освещалась текущая деятельность УНИК.

В 1933-1935 гг. институт издавал «Научные записки».

Возглавлял УНИК в 1922-1931 гг. известный советский библиотековед, библиограф, литературный критик Ю.А. Меженко (1892-1969). В 1923-1935 гг. в институте работал выдающийся ученый-филолог, историк литературы и языка, фольклорист, палеограф, библиограф - инициатор составления украинского библиографического репертуара, член-корреспондент АН УССР С.И. Маслов (1880-1957).

Среди сотрудников были такие известные советские книговеды, как Д.А. Валика, К.А. Довгань, Л.Ю. Быковский, внесшие значительный вклад в развитие теории книговедения . В работах Д.А. Балики и К. Довганя особенно отчетливо отразились основные направления развития советской науки о книге тех лет - изучение и осмысление книги как социально-классового явления и методологическое переосмысление книговедения с позиций марксистско-ленинского мировоззрения. Наиболее показательна в этом смысле большая и серьезная, хотя и носящая постановочный характер, статья Д.А. Балики «Библиологическая социология. Определение, предмет, методы», в которой он писал: «Только марксистское мировоззрение, только борьба за марксистскую линию в книговедении, борьба за партийность книговедения, за связь теории книговедения с книжной практикой дадут базис для построения той науки, которую не сумели создать передовые буржуазные мыслители и исследователи при всем их понимании важности этой задачи и желании развивать науку „книговедение“ дальше» .

В этой же статье Д.А. Валика сформулировал свое представление о содержании и задачах общей теории книговедения (по его терминологии - библиологии): «Библиология... является наукой, синтезирующей конечные выводы всех отдельных дисциплин, наукой, изучающей общие родовые признаки, характеризующие книжное дело в целом, наукой о принципах книжных явлений и о методах их изучения (в том числе и о системе книговедческих наук)» .

В целом работы украинских книговедов-теоретиков отличались остро полемическим пафосом, характерным для книговедческой литературы 20-х - начала 30-х гг.

В 1931 г. УНИК был подвергнут критике «за отрыв от конкретных задач социалистического строительства и националистический уклон» и позднее (1936) реорганизован в Научно-методический кабинет библиотековедения и массовой библиографии при Библиотечном управлении Наркомпроса УССР.

Не прервали активной деятельности две крупнейшие книговедческие организации - Русское библиографическое общество и Русское библиологическое общество, перестраивая свою работу в связи с социалистической реорганизацией практики книжного дела в стране.

Русское библиографическое общество активно включилось в упорядочение библиографической регистрации произведений печати в масштабах всей страны, продолжило книжное библиографирование отраслевой книговедческой литературы, разрабатывая вопросы теории и методики библиографии.

Русское библиологическое общество в первые послереволюционные годы перестроило свою деятельность и более твердо и результативно придерживалось основного направления - разработки теории- книговедения и участия в решении практических вопросов книжного дела . Наиболее активно с первых лет Советской власти работали такие члены Общества, как А.М. Ловягин, М.Н. Куфаев, А.Г. Фомин, А.И. Малеин, А.Д. Торопов.

В течение 1920-1925 гг. А.М. Ловягин, А.И. Малеин, А.Г. Фомин читали курсы книговедения, истории книги, библиотековедения, русской и иностранной библиографии в Ленинградском университете. Археологическом институте. Педагогическом институте, Педагогической академии. Институте внешкольного образования.

В 1923 г. оба книговедческих общества активно включились в подготовку Первого Всероссийского библиографического съезда (1924), формируя его теоретическую и методическую проблематику, продиктованную состоянием и актуальными перспективами развития книговедения и практики книжного дела.

Характерным для развития советского книговедения конца 20-х-начала 30-х гг. становится стремление преодолеть идеалистические взгляды и соответствующую им терминологию, прочно встать на позиции марксистско-ленинской методологии. Бурные выступления книговедов на Первом (1924) и Втором (1926) Всероссийских библиографических съездах, на страницах книговедческой периодики, доклады в Русском библиографическом и Русском библиологическом обществах и в других книговедческих учреждениях и организациях, монографические исследования, посвященные методологии книговедения, отражают этот процесс. Однако большинство подобных работ имело скорее характер критики предшествующих концепций и новой постановки проблем, чем позитивных разработок, но и в этом было положительное значение их для истории становления и развития отечественного книговедения.

Многие из дореволюционных книговедов с первых лет Советской власти поставили свой опыт и талант на службу народу. Они работали в советских издательствах, библиотеках, библиографических, книготорговых организациях, преподавали в учебных заведениях, публиковали свои исследовательские труды по различным проблемам книжного дела. Среди них - Н.М. Лисовский, продолжавший совершенствовать курс «Книговедение», разрабатывая общетеоретический раздел его (1919).

Из книговедов-теоретиков, начавших свою деятельность еще в дореволюционное время, но особенно активно развернувших ее уже в 20-30-е гг., следует назвать также А.М. Ловягина, М.Н. Куфаева, М.И. Щелкунова, Н.М. Сомова, А.Г. Фомина (1887-1939). Именно они в своих работах в эти годы настойчиво пытались дать определение сущности книги, обосновать объект, предмет, методы, структуру, состав книговедения, сформулировать актуальные теоретические проблемы.

Внимание к общеметодологическим проблемам науки о книге характеризовало качественно новый этап развития книговедения, несмотря на то, что во многом эти исследователи оставались на традиционных, порой противоречивых методологических позициях.

4.2.

Теоретические концепции крупнейших советских книговедов

Александр Михайлович Ловягин (1870-1925) был одним из тех прогрессивных русских ученых, которые, приняв Великую Октябрьскую социалистическую революцию, продолжали активную научную и педагогическую деятельность. В 1920 г. А.М. Ловягин получил звание профессора по кафедре книговедения в Педагогическом институте. Он вел и общественную работу, организовав в 1918 г. Центральную коммунальную библиотеку Василеостровского района Петрограда, которой руководил до 1924 г.; по заданию Губполитпросвета провел 14 библиотечных семинаров, участвовал в комиссиях Губпрофпросвета.

В теоретических статьях послереволюционных лет А.М. Ловягин продолжал разработку своей концепции книговедения. Качественным сдвигом и во взглядах самого А.М. Ловягина, и в книговедении того времени явилось осознание факта участия книги в процессе социального переустройства общества .

В неопубликованном докладе «Библиология, или общая наука о книге» (1920) и в статье «Что такое библиология?» А.М. Ловягин вводит библиологию (он по-прежнему пользуется этим термином вместо книговедение) в круг общественных наук, считая науку о книге составной частью более общей науки о культуре. По сути дела, развивая мысль о полисистемности знания вообще, о системности книговедения, о том, что наука о книге входит в общую науку о культуре, А.М. Ловягин пишет: «В смысле философском это не будет отдельная наука. Это отрасль „большой“ науки об общении людей, социологии или культурологии, как ее желал назвать В. Оствальд» (с. 4). Использование здесь А.М. Ловягиным идеалистической терминологии позитивиста Оствальда, отождествление социологии с наукой о культуре стало причиной того, что в некоторых современных историографических работах эти мысли А.М. Ловягина квалифицировались как методологически порочные. Однако во многих новейших теоретических работах на марксистско-ленинской методологической основе разрабатывается идея о том, что книговедение - системная наука и в свою очередь представляет собой подсистему науки о духовной культуре. Следовательно, плодотворность догадок и частичных разработок А.М. Ловягина для сегодняшней теории книговедения очевидна.

Труды А.М. Ловягина наглядно показывают, что в историческом процессе формирования системы книговедческого знания постепенно выделялся раздел общей теории книговедения как более высокий уровень обобщения теоретического материала, накопленного отдельными книговедческими дисциплинами. Именно этот цикл лекций «Библиология, или общее книговедение» А.М. Ловягин читал в 1924-1925 гг. на Курсах книговедения по следующей программе: «Книговедение как система знаний. - Его место среди общественных наук и его методы. - Дисциплины, входящие в книговедение. - Общий обзор проблем книговедения» . Во вступлении к лекциям А.М. Ловягин отмечал: «Тридцать лет назад об общем книговедении только начали говорить, а термин „библиология“ применялся так неопределенно, что и автор настоящего выступления в двух своих статьях... не смог отграничить понятия „библиология“ от других, родственных ему, и принужден теперь считать свою прежнюю точку зрения совершенно устаревшей. Практические интересы работников заставляли подробно рассматривать и вопросы техники, и прикладных наук, и искусств, тесно связанных с некоторыми отраслями книговедения; вследствие этого научно-теоретическая часть иногда оказывается отодвинутой на задний план или даже вовсе не разработанной. Но недалеко то время, когда библиология - книговедение станет прочно на нота и как наука теоретическая, объединяющая в одну целостную систему все, ныне разрозненные знания и наблюдения о книге» .

Мысль о социальной природе книги А.М. Ловягин развивает в своей работе «Библиологическая наука»: «Книговед должен рассмотреть сущность того продукта человеческого творчества, изучению которого он себя посвятил... Книгу нельзя обследовать сколько-нибудь плодотворно, если не помнить, что она есть орудие воздействия одних людей на других, и ... это воздействие также должно служить предметом его изучения... Он подробно изучит взаимоотношение между человеком и книгой, чтобы иметь возможность в ясной картине представить, как индивидуальная и коллективная воля людей влияет и на внешний облик книги, и на ее содержание, и на ее экологию, и на ее долговечность. Все эти разнообразные знания о книге могли бы быть представлены в одной целой системе» .

Попытку создания такой «целой системы» науки представляет собой фундаментальный труд А.М. Ловягина, которым он завершил свой жизненный путь «Основы книговедения» .

Как и Н.М. Лисовский, А.М. Ловягин не задается целью исследовать сущность книги, не раскрывает своего понимания книги «как орудия общения людей между собой» . A.М. Лoвягин определяет книгу как «изложение или изображение человеческих мыслей» особыми условными знаками (графикой) на материале доступном для многих, и в форме, допускающей легкое перенесение с места на место; притом эта форма должна соответствовать обычаям, традициям, установкам в той или иной местности на этот счет» .

Плодотворный тезис о том, что книга есть орудие общения (только не индивидуального, а социального) людей, А.М. Ловягин не довел до последовательного раскрытия классовой природы книги в классовом обществе. Однако достойной уважения представляется его попытка осмыслить это в нескольких фрагментах своей книги . К сожалению, отдельные высказывания не стали методологической основой первой русской монографии по книговедению.

Заслуги А.М. Ловягина перед отечественной наукой о книге несомненны. Наиболее существенные из них следует перечислить:

1) А.М. Ловягин был инициатором организации Русского библиологического общества, что способствовало консолидации творческих сил специалистов разных областей гуманитарного знания, расширяло масштабы книговедческих исследований;

2) способствовал становлению книговедения как самостоятельной науки, разрабатывая наиболее общие методологические проблемы содержания, объема, структуры и состава науки, междисциплинарных границ внутри книговедения и соотношения с наиболее близким ему исторически литературоведением;

3) высказал плодотворную мысль о том, что объединяющим началом для частных книговедческих дисциплин является единство предмета, и трактовал предмет как задачу исследования книги с точки зрения ее содержания и значения для читающих;

4) первым обнаружил понимание того, что специфика предмета книговедения предопределяется сущностью книги как орудия общения людей между собой, «орудия воздействия одних людей на других»;

5) пытался, хотя и отрывочно, на уровне неразвернутых тезисов, выработать новую методологию, опираясь на понимание социальной природы книги;

6) предпринял разработку принципиально новой схемы книговедения, в основу которой положил принцип развития книги как многоуровневого явления, принцип субординации различных по степени обобщения знаний о книге;

7) выделил в структуре науки о книге раздел общего книговедения и в лекциях на Курсах книговедения (1920- 19215) наметил его содержание и проблематику как наиболее общего теоретического уровня в структуре науки;

8) впервые попытался определить и интерпретировать книговедение как «отрасль «большой» науки об общении людей». Сегодня мы эту «большую» науку называем теорией социальной коммуникации; необходимость создания ее более 50 лет назад предвосхитил А.М. Ловягин.

Один из современников А.М. Ловягина назвал его монографию «квинтэссенцией книговедческого материала, накопленного отдельными книговедческими дисциплинами» . Его труды, с одной стороны, вобрали в себя весь предшествующий теоретический опыт книговедения, а с другой - обозначили проблематику последующих исследований.

Во второй половине 20-х - начале 30-х гг. актуальными стали два направления в развитии книговедения как науки. Первое - общеметодологическое вскрывшее теоретическую и идеологическую недостаточность ранее разработанных концепций ( Н.М. Лисовского, А.М. Ловягина) сущности Книги, состава, структуры и методов науки о книге. Второе направление - разработка теории отдельных традиционно существовавших (библиотековедение, библиографической книги) и вновь конструируемых книговедческих дисциплин.

Эмпирический материал для подобных исследований давала новая, социалистическая практика советского книжного дела. В области общей теории книговедения наиболее значительными явлениями этого периода представляются работы М.Н. Куфаева, М.И. Щелкунова, Н.М. Сомова, А.Г. Фомина.

Михаил Николаевич Куфаев (1888-1948) сразу после революции активно включился в социалистическое культурное строительство на разных участках советского книжного дела и много сделал для становления и развития советской науки о книге. Научная и педагогическая деятельность М.Н. Куфаева, начавшаяся еще до революции, особенно плодотворно развернулась в 20-е гг. Он читал лекции по книговедению, истории книги, библиографии в Институте внешкольного образования ныне Ленинградский государственный институт культуры им. Н.К. Крупской), Ленинградском государственном университете, Государственном институте журналистики им. В.В. Воровского, Государственном педагогическом институте им. А.И. Герцена, на Курсах книговедения при Ленинградском институте книговедения.

М.Н. Куфаев работал во многих книговедческих советских учреждениях: в Государственной книжной палате, Государственной публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина; был членом наиболее значительных книговедческих обществ - Русского библиологического общества, Русского библиографического общества, Ленинградского общества библиофилов, участником и докладчиком Первого и Второго Всероссийских библиографических съездов (1924, 1926), Международного библиографического конгресса в Германии (1928).

Основными областями научной книговедческой деятельности М.Н. Куфаева были общая теория книговедения, история, теория и методика библиографии, история книги, библиофилия.

Теоретические работы М.Н. Куфаева характеризуются глубоким пониманием необходимости разработки методологических проблем науки о книге: сущности книги, объекта, предмета, методов и состава книговедения, содержания книговедения в целом, критериев взаимосвязи отдельных книговедческих дисциплин, их относительной самостоятельности и взаимообусловленности.

М.Н. Куфаев начинает разрабатывать проблемы структуры науки о книге и в своей основной работе по общей теории книговедения выделяет 3 уровня книговедческого знания: философии книги, философии книговедения (которую называет библиологией) и методологии частных книговедческих дисциплин (эмпирические науки о книге). Исходя из этого, он конструирует системную науку о книге. Причем системность науки для него уже не догадка, как для А.М. Ловягина, а аргументированное убеждение, что книговедение - «это не простой конгломерат знаний, а система их, объединенная общностью предмета», не совпадающая целиком с каждой в отдельности, но вместе с тем и не противоречащая их выводам. <...> Под книговедением мы разумеем систему знаний о книге, условиях и средствах ее существования и развития. Книговедение - наука о книге в ее эмпирической и идеальной данности» .

В этой системе знания «философией книги» М.Н. Куфаев называет дисциплину, задача которой выявить «сущность, природу, характер книги, обусловленность и свободу ее процесса, роль книги и закономерность ее развития» .

На следующем, более конкретном уровне познания книги М.Н. Куфаев выделяет «философию книговедения», или «библиологию», которую именует также «методологией книговедения». И называет этот уровень теорией книговедения, основная проблематика которого, по его мнению, разработка специальной терминологии; конструирование структуры и состава науки о книге, выявление содержания, объема и границ частных книговедческих дисциплин, их места в системе общей науки о книге и в системе научного знания вообще; разработка методов исследования для каждой книговедческой дисциплины.

«Библиология», или теория книговедения, подробной разработки в трудах М.Н. Куфаева не имела, но ученый предложил несколько вариантов классификации науки о книге . В связи с этим он поставил, хотя и не исследовал специально, вопрос о взаимоотношении книговедения и других наук (истории литературы, истории искусства и культуры, социологии, психологии и др.).

Третьим уровнем в структуре науки о книге М.Н. Куфаев называет эмпирическое, или конкретное книговедение, которое конструирует как систему частных книговедческих дисциплин, опираясь на разработки Н.М. Лисовского и А.М. Ловягина, оставляя за каждой из дисциплин право лишь на эмпирическое изучение, фиксирование отдельных фактов, дающих материал для «библиологии» (теории книговедения), которая в свою очередь питает «философию книги» в ее наиболее общих выводах и положениях.

С позиций современного книговедения разрабатываемая М.Н. Куфаевым идея дифференциации уровней обобщения в изучении объекта представляется весьма плодотворной. Правильнее только говорить именно об уровнях в общей теории книговедения, а не о книговедческих дисциплинах - «философия книги», «теория книговедения», «эмпирическое, или практическое, книговедение», тем более, что структуру дисциплин эмпирического книговедения М.Н. Куфаев трактует противоречиво. С одной стороны, он считает, что каждая лишь фиксирует факты в соответствии со своим объектом, а, с другой стороны, говорит о необходимости методологии каждой из них: «...подобно тому, как наряду с методологией общей истории существует методология русской истории, <...> точно так же и здесь наряду с общей библиологией - методологией книговедения - будет существовать и методология истории книги, методология библиографии и т.д., связанные с общей библиологией...» . Подобное структурирование науки о книге свидетельствует о системном подходе М.Н. Куфаева к этой проблеме.

Таким образом, идеи М.Н. Куфаева, сформулированные им проблемы, поставленные задачи актуальны и сегодня. Важно подчеркнуть, что М.Н. Куфаев первым в книговедении поднял проблему познания сущности книги до уровня специально-научной методологии. Его теоретическим разработкам присущ именно философский, теоретический, а не эмпирический описательный подход:

«Говорят иногда, «все науки возникают из философии». Фактически и исторически это мнение иногда не совпадает с действительностью, но в порядке логическом оно правильно в том, что известное знание становится действительно научным только тогда, когда оно сознательно рефлектирует о своих началах и когда оно сознательно обращается к логическим, т.е. также к философски оправданным средствам своего выражения» .

Однако предлагаемые М.Н. Куфаевым конкретные решения во многом противоречивы. И противоречия соответственно уровню подхода имеют методологический характер. Суть их лежит в ошибочном понимании М.Н. Куфаевым основного вопроса философии о соотношении сознания и материи, материального и идеального, в неразличении таких категорий, как «сущность» и «явление».

Поэтому в своих рассуждениях о сущности и содержании категории «книга» он фактически имеет в виду книжное издание, т.е. неправомерно отождествляет сущность и явление. Кроме того, в этих рассуждениях он оперирует широко распространенной тогда во многих гуманитарных областях знания идеалистической терминологией. Там, где эта терминология оказывается недостаточной для обозначения рассматриваемых явлений и в первую очередь книги, М.Н. Куфаев переходит на образный и даже религиозно-мистический стиль .

Однако, если дать себе труд «пробраться» сквозь куфаевскую терминологию, то окажется очевидным, что исторически доступными ему средствами и методами он пытается исследовать сущность и природу книги. В той же работе «Проблемы философии книги» М.Н. Куфаев пишет: «Книга - продукт индивидуальный и сама по себе - индивидуальность. И в то же время книжное слово - факт социальный и продукт общества. Индивидуальное по своему происхождению, социальное по сфере своего действия - книга в своем характере носит все черты явления исторического, в котором преломляются и таинственным образом сливаются индивидуальное и социальное» .

В теоретических работах М.Н. Куфаева есть и методологические заблуждения, усугубленные идеалистической терминологией, есть и научные прозрения. Но именно прозрения, догадки, а не система доказательных и последовательных рассуждений о том, как книга становится способом обобществления авторского произведения, т.е. перехода содержания индивидуального сознания в содержание сознания общественного, что и является движущим противоречием книги. Этот процесс остается «таинственным» для М.Н. Куфаева. Поэтому и социальную, общественную природу книги он раскрывает не через общественное сознание, а через психику индивида, личность автора.

Но вместе с тем М.Н. Куфаев идет дальше своих предшественников в осознании социальной обусловленности книги: «Книга - это часть многоликой действительности, нечто единое, обособленное и целое в то же время, с другой стороны, неразрывно связанное со всем прочим миром, продукт мировой культуры и фактор ее» .

Несмотря на попытку обобщающего, философского подхода к проблеме, М.Н. Куфаев воспринимает книгу метафизически, эмпирически, вещно, отождествляя категорию «книга» с экземпляром книжного издания, движение книги - с физическим перемещением экземпляров издания во времени и пространстве . М.Н. Куфаев считает, что книговедение, - наука, о «единичном, индивидуальном», что объектом книговедения «служит не типичное, не родовое и не общее, а единичное, индивидуальное»

Поэтому при определении предмета книговедения М.Н. Куфаев утверждает, что «законосообразность и причинность в явлениях книги весьма относительна, а о едином законе, управляющем жизнью книги, едва ли может быть речь. Явления книги многообразны и индивидуальны, всякая книга и всякое явление - ее - факт обособленный и не повторяющийся...» . Общественные факторы, обусловливающие жизнь книги, нужно искать «в конкретной жизни книги, т.е. в эмпирических науках о книге, или книговедении, а самые законы, если бы они были найдены, фиксировались бы особою дисциплиной... „“библиологической социологией„“ , которую М.Н. Куфаев выводит за пределы системы науки о книге и ставит в параллель с книговедением. Получается, что история книги - наука только о единичных, индивидуальных фактах, а библиологическая социология - наука о законах, относительно которых неизвестно, приложимы ли они к книге.

Методологическая ошибка в этих рассуждениях понятна. В познании книги М.Н. Куфаев выделил три уровня: философия книги, библиология, методология эмпирического книговедения. А уровни объекта познания, т.е. уровни категории «книга» ( всеобщее, особенное, единичное) не выделил, поэтому все рассуждения неизбежно приводят к выводу, что книга познаваема только на уровне единичного, индивидуального, т.е. конкретного книжного издания данного произведения.

В этом проявляется противоречивость и мировоззренческая слабость концепции М.Н. Куфаева, не владевшего диалектико-материалистическим методом познания.

Отождествляя книгу с книжным изданием, М.Н. Куфаев вынужден развивать идею об изначальной «историчности» книги, причем опять прибегая к поэтическим образам и сравнениям, а не к логическим доказательствам . Поэтому и книговедение у М.Н. Куфаева - наука историческая, фиксирующая явления прошлого, а основной метод книговедческого познания - исторический .

Ссылаясь на разработки А.М. Ловягина и Н.М. Лисовского, М.Н. Куфаев считает, что большинство частных книговедческих дисциплин - исторические по своему характеру, хотя и Н.М. Лисовский, и А.М. Ловягин выделяли в каждой из них три уровня - история, теория и практика. Куфаев же подобным утверждением закрывает книговедению возможность и необходимость быть научным обоснованием практики книжного дела, средством управления практикой, не видя прогностического значения науки. Конечную цель исследований современного книжного процесса М.Н. Куфаев видит лишь в констатации его состояния. И для этой цели могут служить, по его мнению, методы библиографический, статистический, литературно-критический.

Полагая, что книговедение в своей сущности историческая наука и основной ее метод - исторический, М.Н. Куфаев ставит себя в затруднительное положение, конструируя историю книги как частную книговедческую дисциплину. Интерпретация ее содержания противоречива и не отличается, по сути дела, от интерпретации книговедения в целом.

В своих построениях М.Н. Куфаев творчески переосмыслил и продвинул вперед теоретические достижения предшествующего и современного ему книговедения; предпринял попытку создания методологии книговедения и выхода на более высокий уровень обобщения, сформулировав кардинальные вопросы теории книговедения: что есть книга; что такое наука о книге; каковы объект, предмет, состав, структура и методы книговедения. Осознание и постановка этих вопросов были явлением прогрессивным в отечественном книговедении.

Нельзя не отметить, что М.Н. Куфаев одним из первых выдвинул и попытался исторически доступными ему средствами обосновать мысль о системном характере самого книговедения и обозначить его место в системе наук. Плодотворность осознания М.Н. Куфаевым необходимости именно такой постановки проблемы подтверждается тем, что и современной наукой о книге не решена сложная задача определения, интерпретации и формулировки своего объекта и предмета. Поэтому, несмотря на слабость методологических позиций М.Н. Куфаева, в современных историко-книговедческих работах отмечается то ценное в его трудах, что может быть использовано и в наши дни.

Очевидная методологическая ограниченность теоретических построений стала стимулом для последующих теоретиков книговедения в попытках разработать марксистско-ленинскую концепцию науки о книге.

Одним из первых мировоззренческое, методологическое переосмысление основных проблем книговедения начал Михаил Ильич Щелкунов (1884-1938).

Наиболее значительная работа М.И. Щелкунова появилась примерно в те же годы, что и работы А.М. Ловягина и М.Н. Куфаева. В основной своей части она представляет собой фундаментальное историческое обозрение развития технологии изготовления книги - рукописной и печатной. Особенно подробно М.И. Щелкунов рассматривает технологию полиграфического производства. Им систематизированы факты из истории развития письма и письменности, изобретения бумаги, ксилографической книги, биографические сведения о крупнейших типографах и издателях прошлого, сведения о состоянии и динамике развития репертуара отечественной и зарубежной книги, об истории развития и совершенствования полиграфического производства и машиностроения, об историческом развитии технологических способов иллюстрирования книги.

Особый интерес представляют теоретические положения М.И. Щелкунова, содержащиеся в главе «Классификация библиологии», завершающей монографию «История, техника, искусство книгопечатания», и в выступлениях М.И. Щелкунова на Первом и Втором Всероссийских библиографических съездах.

Классификация книговедения, разработанная М.И. Щелкуновым на базе схемы Н.М. Лисовского, имеет следующие основные разделы: Методология библиологии - философия книги. Общие вопросы книговедения. Значение книги. - I. Производство книги. - II. Книга в готовом виде (изданная книга). Ее регистрация (классификация и каталография книг - библиография).-III. Распространение книги (книжная торговля). - IV. Собирание и сохранение книг и пользование ими. Библиотековедение и библиофилия.

В этой классификации очень важно обратить внимание на наличие обобщающего раздел а, т.е., по сути дела, общего книговедения, необходимость которого в структуре книговедения подчеркивал М.И. Щелкунов: «...куда по классификации автора отнести общие вопросы об изучении книги и ее методологию, ее философию? Все эти дисциплины, являясь „надстройкой“, стоят над нашей классификацией как определяющие самые принципы построения книговедения...» .

Достижением в концепции М.И. Щелкунова следует считать и то, что он, хотя и не вполне отчетливо, но обозначил границу между книговедческой практикой (книжное дело) и книговедческой теорией (книговедение).

Выделив три уровня исследования объекта в каждой дисциплине: история, теория, практика (методика), М.И. Щелкунов обозначил структуру книговедческих дисциплин.

Попытка М.И. Щелкунова встать, в отличие от М.Н. Куфаева и А.М. Ловягина, на материалистические позиции в трактовке книги и книговедения привела его, однако, к «перекосам» в иную сторону и в определении сущности книги, и в схеме науки о книге. В понимании М.И. Щелкунова, «книга есть продукт и орудие материальной и тесно с ней связанной духовной культуры, назначение которого - непосредственная и точная передача фактов и мыслей автора в виде писем и изображений максимальному числу людей с затратой минимальных усилий с их стороны. И если эту формулу пока что не могут опровергнуть, то причина ясна: в ней книга рассматривается не как духовная сущность идеалистического порядка, а как материальный предмет, вещь; поскольку же вещь является предметом потребления, притом таким предметом потребления, на изготовление которого требуется затрата человеческих сил, - вещь становится товаром. Поскольку же вещь становится товаром, постольку она в своих судьбах следует законам, входящим в круг политической экономии, - пусть это будет и книга, „товар особого рода“, в котором на первом месте содержание, но все же товар» .

Абсолютизация тезиса «книга есть вещь, товар» привела М.И. Щелкунова к неправомерному введению в предмет книговедения производственно-технологических и экономических аспектов процесса функционирования книги как предмета, вещи и как товара. Поэтому библиологию он называл «книжным товароведением» и в своей схеме представил ее как конгломерат экономических, технологических, юридических и даже биологических (есть раздел «Борьба с вредителями») дисциплин.

Тезис >М.И. Щелкунова «книга есть продукт и орудие материальной и тесно с ней связанной духовной культуры» заставил ученого как бы раздвоить саму сущность книги на материальную и идеальную, что, с одной стороны, свидетельствовало о стремлении М.И. Щелкунова преодолеть противоречия в концепциях Н.М. Лисовского и М.Н. Куфаева, а с другой стороны, неизбежно привело к дроблению единого предмета книговедения, а потому к выделению циклов дисциплин, по сути, некниговедческих. Единой системы науки, сохраняющей свою целостность благодаря единству объекта и предмета, у М.И. Щелкунова не получилось. Он считал, что «...создаются: в идеологическом отношении науки о книгах по их содержанию, в материальном отношении - науки о произведениях печати как вещах и в публичном и правовом отношении - науки о юридической стороне книжного дела» .

Главенствующую роль он отводил экономическим аспектам, подменяя книговедение отсутствовавшей тогда, а в значительной мере и сегодня, экономикой книжного дела (при наличии разработанной экономики отдельных отраслей книжного дела).

Еще в 1923 г. в предисловии к первому изданию своей монографии М.И. Щелкунов писал: «...автору неизвестно ни одной работы, где бы появление тех или иных изобретений и усовершенствований в этой... области было объяснено изменяющимися требованиями рынка. Требованиями рынка? Следовательно, автор рассматривает книгу как товар? Да, поскольку речь идет о предмете, рассчитанном на потребление, конечно, книга - товар, производство которого подчинено всем требованиям рынка и всем законам научного товароведения» . По существу, это высказывание М.И. Щелкунова было первой попыткой книговедения встать на прочную материалистическую основу, в качестве которой М.И. Щелкунов выбрал экономическое учение основоположников марксизма, достаточно механически накладывая его на науку о книге.

Методологические установки и теоретические позиции М.И. Щелкунова были подвергнуты критике уже в начале 30-х гг., и прежде всего отрицательно оценивалось его понимание сущности книги, которое определяло и книговедческие построения.

Обобщающую современную оценку значения трудов М.И. Щелкунова в истории отечественного книговедения можно выразить словами А.А. Сидорова: «В его взглядах при наличии немалого числа наивностей было видно искреннее желание освоения марксизма и применения его к истории и теоретическому осмыслению книги» .

Продолжением теоретических разработок М.И. Щелкунова можно считать труды Николая Михайловича Сомова (1867-1951), сыгравшие положительную роль в становлении общей теории книговедения .

Основной вывод, к которому приходит Н.М. Сомов, выражен им так: «Библиология в своем развитии вышла на уровень трактовки общих проблем в свете марксизма-ленинизма, исходя из социального понимания сущности книги и применяя метод исторического материализма» Несмотря на имевшие место в теоретических концепциях отдельных книговедов ошибки и заблуждения, принимавшие форму «вульгарного социологизирования», эти слова в целом верно характеризуют основное направление приложений усилий в разработке науки о книге.

Две основные работы Н.М. Сомова учитывают теоретический опыт, накопленный в общей теории книговедения и в теории и практике частных книговедческих дисциплин, как бы подводят итог предшествующим исканиям и достижениям и делают следующий шаг. Приняв за исходное определение книги как «предмета материальной и духовной культуры, отличающегося от других предметов культурного творчества», Н.М. Сомов сосредоточивается на конструировании состава и структуры книговедения и называет двадцать книговедческих дисциплин. В своей совокупности они с исчерпывающей полнотой представляют и традиционные, достаточно сложившиеся книговедческие дисциплины (история книги, библиография, библиотекономия ), и дисциплины, название и интерпретация которых появились в современных Н.М. Сомову работах ( библиология - общая теория книговедения, библиополия - наука о книжной торговле; библиосоциология; библиопсихология; библиоэкономика - экономика книжного дела; библиономия - искусство книги, история читателя). Большинство названий дисциплин представляли собой скорее обозначение областей книговедческой деятельности, где некоторый практический опыт накопился, но теоретическое осмысление его едва начиналось.

В современных историографических работах отмечается «конгломеративность», «лоскутность» предложенного Н.М. Сомовым состава книговедения. Глубоко разработанной целостной системы науки о книге у Н.М. Сомова не получилось.

Теоретические работы Н.М. Сомова представляют собой первую в отечественном книговедении попытку обоснования состава науки о книге, выявления соотношения между отдельными дисциплинами и той основы, на которой они объединяются. Однако в один ряд достаточно механически поставлены дисциплины разных уровней обобщения и разной степени конкретности; содержательное соотношение между отдельными дисциплинами не выявлено.

В структуре науки о книге Н.М. Сомов вслед за своими предшественниками выделил общетеоретический методологический раздел: «...среди дисциплин, входящих в состав книговедения, есть одна дисциплина, которая объединяет все разносторонние знания о книге в одно общее; это теория книговедения, или библиология как общая наука о книге, как общее книговедение...» и определил в общей форме его содержание, задачи и место в системе науки о книге.

Н.М. Сомов внес существенный вклад в развитие теорий отечественного книговедения, разрабатывая состав и структуру книговедения, выявляя статус и содержание общего книговедения, его соотношение с частными книговедческими дисциплинами.

Весьма продуктивной и для сегодняшнего книговедения представляется постановка Н.М. Сомовым вопроса о необходимости разработки таких областей знания, как «библиоэкономика», которая должна изучать «экономическую природу книжного дела», а также «библиополия» (в современных работах чаще встречается термин «библиополистика») - книговедческая дисциплина, объектом которой является книга в процессах книжной торговли.

Тот высокий для своего времени уровень обобщения и глубина проблематики, которыми отличаются рассмотренные выше работы М.Н. Куфаева, М.И. Щелкунова, А.М. Ловягина, Н.М. Сомова, определялись интенсивностью исследований и теоретическим опытом, накопленным за это десятилетие в отдельных книговедческих дисциплинах. Теоретические исследования были вызваны, с одной стороны, потребностями практики книжного дела, а с другой стороны, наличием эмпирического материала, пригодного для обобщения.

Своеобразной формой обобщения накопленного эмпирического материала стало второе издание «Словарного указателя по книговедению» Августы Владимировны Мезьер (1869-1955).

Указатель содержит не только бесценный систематизированный библиографический материал за 1900- 1930 гг., но также терминологический и теоретический.

При составлении словника, при выборе основного понятия из ряда синонимично употребляемых в специальной литературе А.В. Мезьер опирается на существующие терминологические и теоретические точки зрения и обосновывает свою. Наиболее сложными для определения оказались базисные книговедческие понятия: «книга», «книговедение», «библиология», «библиография». Предисловие к первой части Указателя выявляет позиции составителя. А.В. Мезьер оставляет в качестве ключевого слова «книговедение» со ссылкой на все слова, обозначающие входящие в его состав частные книговедческие дисциплины (Ч. I, с. VI), и приводит литературу «по различным теоретическим вопросам книговедения, а не одни только обобщения и выводы философского и методологического характера» (Ч. I, с. IV). Под словами, обозначающими названия отдельных книговедческих дисциплин, А.В. Мезьер выделяет теоретические, исторические и методические разделы: «Библиография - теория» и «Библиография - история», «Библиотековедение - теория, методология», и «Библиотековедение - техника, практика и организация», «Книжная торговля в России и СССР- история» и «Книготорговое дело - теория, техника, организация и практика», «Издательское дело. Материалы к его истории; его теория, организация и практика»; «Книжная статистика - теория, организация, практика».

А.В. Мезьер предлагает свой проект структуры науки, выделяя в ней общее книговедение и систему частных книговедческих дисциплин, в каждой из которых фиксированы уровни истории, теории, методики и организации.

В Указателе нашли отражение также и появившиеся в XX в. новые книговедческие дисциплины: библиопсихология, библиосоциология, библиополия (с отсылкой к «Книжной торговле»), библиологическая педагогика (с отсылкой к «Методике чтения»), библиопегистика, библиометрия, библиономия. Отношение к ним А.В. Мезьер выразила в разъяснении к разделу «Классификация книговедения»: «Важная для разработки книговедения задача дать методологически обоснованную схему основных проблем книговедческой науки подменялась обычно в буржуазном книговедении чисто спекулятивными построениями „состава книговедения“ в виде механистических классификации из всяких надуманных „книговедческих дисциплин“; ниже указываемая литература в большинстве отражает такой именно подход» (Ч. 2, стр. 233-239).

Из многочисленных подобных текстовых ремарок проступает мировоззренческая и теоретическая позиция А.В. Мезьер, что заставляет нас говорить о ней не только как о библиографе, но и как о теоретике книговедения. Эти ремарки свидетельствуют о марксистско-ленинском, классовом подходе А.В. Мезьер к книговедческим явлениям. Так, группируя источники под словом «книговедение», она выделяет «первые попытки обоснования марксистской теории книговедения», отражая здесь новейшие работы 1928-1931 гг. и «другие работы по вопросам книговедческой теории». Критерии такой группировки достаточно явственно вытекают из трактовки книговедения, которую дает А.В. Мезьер перед списком литературы: «Книговедение - наука о книге как социальном явлении, общая социология книги; являясь как и всякая общественная дисциплина лишь одной из конкретных форм выражения общих законов социальной диалектики, книговедение может изучать книжные явления и их эволюцию лишь в той мере, в какой оно в своих построениях опирается на общую научную теорию социального развития, т.е. на исторический материализм; в домарксовый - идеалистический период своего развития оно и не могло поэтому сложиться в научную теорию; как наука, изучающая более общие законы развития книжных явлений, книговедение является методологически ведущей дисциплиной для других книговедческих дисциплин, конструируя, однако, свою теорию в тесной диалектической взаимосвязи с их частными теориями, также опирающимися на философско-социологическую базу марксизма» (Ч. 2, стр. 303).

В этом определении, отличном от всех предшествующих и многих последующих, необходимо отметить несколько принципиально важных в теоретическом отношении моментов, продуктивных с сегодняшней точки зрения: квалификацию книги как социального явления, а книговедения как общественной науки; детерминированность науки о книге диалектико-материалистическим учением; утверждение статуса общей теории книговедения как методологической, теоретической базы частных книговедческих дисциплин и осознание диалектической связи последних с общим книговедением.

В г. Ленинграде в 1931 г. вышла первая в отечественном книговедении историографическая монография «Книговедение как наука. История и современное состояние», подводящая итог предшествующей исканиям в области общей теории книговедения. Автором ее был Александр Григорьевич Фомин (1887-1939), известный библиограф, историк литературы, текстолог, теоретик книговедения. С 1920 г. деятельность А.Г. Фомина была тесно связана с научно-исследовательским Институтом книговедения. За годы работы в институте были написаны его основные работы по истории, теории и методике библиографии. И до сих пор не утратили ценности такие его труды, как «Аннотация. Теория, практика составления» (1929), «Путеводитель по библиографии, биобиблиографии, историографии, хронологии и энциклопедии литературы» (1934), «Методы составления библиографических указателей» (1929) и др.

Многолетняя педагогическая деятельность, чтение лекций по общему книговедению на Высших курсах библиотековедения при Государственной публичной библиотеке, в Ленинградском университете. Коммунистическом политико-просветительском институте имени Н.К. Крупской, активное участие в научно-книговедческой жизни того времени привели А.Г. Фомина к мысли о необходимости написать «большую работу по теории книговедения, разбирая в ней все русские попытки его построения и определения» .

Монография А.Г. Фомина «Книговедение как наука. История и современное состояние» была первой попыткой воссоздания исторического процесса формирования именно общей теории книговедения. Рассматривая, анализируя, оценивая работы В.Г. Анастасевича, Н.М. Лисовского, А.М. Ловягина, М.Н. Куфаева, М.И. Щелкунова, Н.М. Сомова и др., деятельность которых отличалась разнообразием направлений, А.Г. Фомин сосредоточивается на круге методологических проблем науки о книге в их трудах: терминологии, определении содержания, состава, структуры, классификации границ, места в общей системе наук, методов. Задачу свою А.Г. Фомин видел в том, чтобы «по возможности комментировать и оценить эти труды и, наконец, подвести общий итог современному состоянию книговедения как науки и наметить очередные задачи его разработки» .

Показав в своей монографии поступательное развитие книговедения, заблуждения и ошибки его представителей, А.Г. Фомин в заключение сформулировал задачи науки, которые необходимо решать на основе марксистской методологии: установить в книговедении определенную, ясную терминологию; дать точное и четкое определение книги как объекта книговедения и самого книговедения как науки; точно определить состав книговедения; установить внутреннюю связь между знаниями, вводимыми в книговедение, начало, объединяющее их; разработать подробно структуру книговедения, дать удовлетворяющую всем научным требованиям классификацию его; установить отчетливо границы, отмежевывающие книговедение от других наук; определить место книговедения в общей системе наук, разработать методологию книговедения .

4.3.

Развитие отдельных книговедческих дисциплин в конце 20-х и в 30-е гг.

Одной из характерных черт этого этапа в истории советского книговедения было становление новых областей книговедческих знаний и методологическое обновление, перестройка традиционных книговедческих дисциплин.

Эта особенность была обусловлена тем, что нерешенные вопросы книжной практики требовали теоретического осмысления, а развертывание книжного дела как составной части культурного строительства в целом предопределяло дифференциацию книговедческого знания.

В совокупности эти процессы соответствуют объективному историческому развитию любой сложносоставной, многодисциплинарной науки: обобщение ближайшего практического опыта, дающее теоретический материал для интеграции накопленных знаний на уровне создания общей теории подобной науки.

Особенно интенсивно формировалось советское библиотековедение, преодолевая буржуазные теоретические представления о содержании библиотечного дела, об объекте, предмете, методах, структуре, составе библиотековедения, его взаимоотношениях со смежными науками, развивая ленинский принцип партийности в борьбе с буржуазным библиотековедением, совершенствуя организационные принципы советского библиотечного дела и библиотековедческие методы изучения читателей.

Однако, как пишет современный исследователь истории библиотековедения, «в эти годы еще недостаточно исследовались науковедческие проблемы. Поэтому в определении библиотековедения как науки еще в значительной степени сохранились прежние взгляды, характерные для буржуазного библиотековедения» .

В первоначальном развитии советского библиотековедения определяющую методологическую роль сыграли деятельность и труды Н.К. Крупской.

Об уровне развития истории, теории и методики библиографии свидетельствует программа, содержание докладов, выступлений и развернувшихся дискуссий на Первом и Втором Всероссийских библиографических съездах (1924,1926).

В трудах М.Н. Куфаева появляются название и самые предварительные разработки двух самостоятельных, по его представлению, наук - библиографической социологии и библиологической педагогики; большой раздел в «Проблемах философии книги» посвящен анализу и оценке разрабатывавшейся Н.А. Рубакиным библиопсихологии.

Николай Александрович Рубакин (1862-1946) хорошо известен у нас в стране и за рубежом как энциклопедист по образованию, просветитель по устремленности своей многогранной деятельности, писатель-популяризатор, теоретик и практик самообразования, теоретик и практик библиотечного и библиографического дела, а также создатель теории библиопсихологии.

Н.А. Рубакин был первым книговедом, вставшим «на путь психологического и социологического изучения книг и книжного влияния», по его собственному выражению. Разрабатывать свою теорию он начал еще до революции при составлении знаменитого универсального рекомендательного библиографического пособия «Среди книг» и продолжил в «Письмах к читателю о самообразовании» (1919). Наиболее полное выражение библиопсихологическая концепция, получила в книге Н.А. Рубакина «Психология читателя и книги. Краткое введение в библиологическую психологию» (1929).

В своей теории Н.А. Рубакин пытается каждого читателя и каждую книгу выразить цифровой формулой и библиопсихологическим коэффициентом. Отыскание оптимального соотношения между формулой писателя, формулой книги и формулой читателя позволит, по мнению Рубакина, дать каждому читателю «подходящую» книгу, поскольку восприятие одной и той же книги у разных читателей различно. В конечном итоге библиопсихологическая теория закрепляла в корне неверное положение о том, что якобы книга (произведение) не имеет объективного содержания, а имеет столько содержаний, сколько читателей ее прочитали.

Библиопсихология Н.А. Рубакина встретила отрицательное отношение со стороны современников. Критиковал ее М.Н. Куфаев в «Проблемах философии книги» (с. 54-63), «крайнюю шаткость конечных выводов» отмечал А.М. Ловягин в «Основах книговедения» (с. 154), однако оба они, как и многие другие книговеды, отдавали должное тому колоссальному экспериментальному материалу, который получил Н.А. Рубакин из 5,5 тыс. индивидуальных анкет читателей, состоявших с ним в переписке.

Объективную научную оценку теория библиопсихологии получила в современных книговедческих работах. Советская наука о книге сегодня активно использует и развивает все положительное, что внес Н.А. Рубакин в разработку проблемы взаимодействия книги и читателя. Стимулирующее влияние его трудов просматривается в теории и практике рекомендательной библиографии в социологических исследованиях, которые широко проводят Государственная библиотека СССР В.И. Ленина, другие советские учреждения, отдельные ученые разных специальностей - книговеды, социологи, психологи, социолингвисты, психолингвисты для разработки методики чтения, методики руководства чтением и шире - работы с книгой .

Библиологическая социология, то как автономная, то как книговедческая дисциплина, фигурировала в работах Н.А. Рубакина, А.М. Ловягина, М.Н. Куфаева, Н.М. Сомова, в докладах сотрудников Ленинградского института книговедения. Попытку определить предмет и методы библиологической социологии предпринял известный в те годы украинский книговед Д.А. Балика .

Однако, кроме констатации необходимости изучения специальных аспектов функционирования книги в обществе, их труды не содержали более конкретных разработок этой дисциплины. В трудах «молодых» книговедов конца 20-х-начала 30-х гг. разработка этого аспекта приняла формы вульгарно-социологической критики концепций «старых» книговедов.

В книговедческих трудах М.И. Щелкунова впервые появился термин «библиополия» и самые предварительные соображения относительно конструирования теории книжной торговли как книговедческой дисциплины. Позднее в трудах выдающегося русского и советского библиографа Н.В. Здобнова (1888-1942), автора фундаментальной монографии «История русской библиографии до начала XX века» (первое издание - 1944-1947 гг.), нашла обоснование более общая дисциплина - экономика книги.

В 1923 г. в Русском библиографическом обществе он прочитал доклад «Экономика книги как одна из дисциплин книговедения», а в 1929 г. опубликовал монографическую работу «Проблемы экономики книги. В порядке постановки вопроса». Здесь Н.В. Здобнов дает определение экономики книги: «...это - система знаний народнохозяйственных отношений, которые складываются в процессе производства и распространения одного из крайне важных продуктов и факторов культуры - книжного товара. Это одна из основных дисциплин книговедения, вплотную примыкающая к экономической науке и пользующаяся методом последней. Ее задача - изучить экономическую природу книжного дела с целью осознания путей его развития в прошлом и настоящем» . Практическая устремленность этой работы сильно выделяет ее из многих современных ей книговедческих исследований. Квалификация экономики книги как книговедческой дисциплины в работе, однако, фактически не обоснована.

Обоснование еще одного уровня исследования книги и еще одной книговедческой дисциплины - искусства (или лучше - искусствоведения) книги - связано с именем крупнейшего советского книговеда профессора, доктора искусствоведения, члена-корреспондента АН СССР, заслуженного деятеля искусств РСФСР Алексея Алексеевича Сидорова (1891-1978). Первая его работа в этой области появилась в 1921 г. и послужила началом, по выражению самого автора, «книжного искусствоведения». Основная мысль этой статьи - утверждение органического единства всех структурных и содержательных элементов книжного издания. «Книжное искусствоведение», по утверждению А.А. Сидорова, объектом своего изучения должно иметь не «искусство в книге» а «искусство книги», не внешний вид, а форму книжного издания, которая всегда содержательна, причем содержательность ее выявляется и начинает функционировать в процессе потребления издания.

Теоретическое обоснование «книжного искусствоведения» как книговедческой дисциплины А.А. Сидоров дает в работе «Книга как объект изучения и художественные элементы книги» и строит эту дисциплину как книговедческую, опираясь на известные ему системы книговедения Н.М. Лисовского, А.М. Ловягина, М.Н. Куфаева, находя место новой дисциплине среди традиционных, доказывая, что «не все возможности организованного нашего о книге знания ими исчерпываются или даже предвидятся» (с. 41). А.А. Сидоров предлагает и термин для обозначения новой дисциплины - «библиономия», который некоторое время фигурировал в специальной литературе, но в современном терминологическом обиходе не прижился. Содержание понятия «форма книги» А.А. Сидоров интерпретирует как систему целесообразного соотношения бумаги (цвет, фактура), формата издания и формата полосы набора, кегля и рисунка шрифта композиции каждой полосы набора и издания в целом, собственно иллюстраций, обложки или переплета и считает, что «форма книги должна стать объектом специальной дисциплины, предметом которой соответствённо будет выявление законов и закономерностей развития формы книги». Нельзя, однако, не заметить, что и А.А. Сидоров в своих рассуждениях отождествляет категорию «книга» с ее материальной, предметной формой - книжным изданием.

А.А. Сидоров помещает библиономию, исходя из схемы Н.М. Лисовского, в раздел книгопроизводства, определяет задачи искусства книги как разработку истории, теории и практики художественного конструирования издания.

В выступлении на Первом Всероссийском библиографическом съезде А.А. Сидоров показывает практические выходы библиономии и точки ее соприкосновения с другими книговедческими дисциплинами.

Две упомянутые выше работы крупнейшего советского книговеда заложили основы сегодняшней истории, теории и методики художественного оформления и полиграфического исполнения печатных изданий как относительно самостоятельной искусствоведческой дисциплины, плодотворно развивающейся на стыке с книговедением. Практическими задачами планирования всего народного хозяйства и книжного дела в том числе была вызвана разработка теории и методики советской статистики печати и формирование соответствующей смежной с книговедением дисциплины.

Одним из основных направлений теоретических разработок в области статистики печати было обоснование системы статистических показателей и критериев группировки, которые количественно и качественно характеризовали бы советскую книгу.

В конце 20-х - начале 30-х гг. появляется ряд работ, посвященных этой проблеме. В некоторых из них разрабатывается и обосновывается система количественных показателей; в других внимание сосредоточено на более сложных, качественных показателях. Становление сложноструктурированной советской издательской системы потребовало отражения ее и в статистических показателях. Вводится дифференцированный учет книжной продукции по группам издательств:

государственных;

ведомственных, партийных, профсоюзных;

частных и кооперативных.

В связи с определением источников статистики печати дискутировался вопрос о библиографической классификации готовой печатной продукции по критерию социального назначения. В специальных публикациях и особенно в докладах и выступлениях на Первом и Втором Всероссийских библиографических съездах известные книговеды-теоретики, библиографы и статистики печати обосновывали критерий социального (читательского) и целевого назначения как один из важнейших в организации всех областей книжного дела.

В схему статистического учета 1925 г. впервые вводились группировки, отражавшие социальные аспекты.

Критерии социального (конкретизированного позднее до читательского) и целевого назначения стали типообразующими в процессе организации произведения в книжное издание.

Теоретическое обоснование и использование названных критериев на уровне библиографической классификации, статистики печати, типологии изданий приобретали, таким образом, общекниговедческое значение. И эта объективная тенденция в практике книжного дела и в науке о книге в обобщенной форме нашла отражение в принципиально важном для дальнейшего развития науки и практики постановлении ЦК ВКП(б) «Об издательской работе» от 15 августа 1931 г., в котором, в частности, подчеркивалось: «Книга должна явиться могущественнейшим средством воспитания, мобилизации и организации масс вокруг задач хозяйственного и культурного строительства; качество книги должно отвечать всевозрастающим культурным запросам масс. Тип книги, ее содержание, язык должны отвечать специальному назначению ее, уровню и потребностям той группы читателей, для которых она предназначена» .

4.4.

Книговедческая полемика начала 30-х гг.

Возрастающая роль книги в советском социалистическом обществе предопределила основное направление развития общей теории книговедения. Главное внимание уделялось выявлению сущности книги, ее социальной природы и классовой роли в классовом обществе, интерпретации этих проблем с позиций исторического и диалектического материализма. И это было качественным сдвигом в развитии общей теории книговедения второй половины 20-х и начала 30-х гг.

Основным содержанием процесса развития советского книговедения было сосредоточение усилий именно на идеологических вопросах методологии науки. Однако реально процесс этот протекал в форме резкой, уничтожающей критики «старого» книговедения и критики этой критики, доведенной до вульгарного социологизирования, до формализма, до полного ниспровержения прежних теоретических достижений.

Пафос подавляющего большинства публикаций начала 30-х гг. , выступлений и докладов в книговедческих обществах и организациях, дискуссии «На книговедческом фронте» , организованной в октябре 1931 г. Комиссией по теории книговедения и истории книги Музея книги, документа и заключался в истребляющем отрицании традиционного «старого книговедения». Но и письма, Совещания по книговедению сами отрицатели подверглись столь же уничтожающей критике , в которой была доля истины и справедливости.

Однако и те и другие дальше отрицания взглядов прежних теоретиков и постановки вопросов и проблем не пошли. Законченной, непротиворечивой концепции в этих работах нет. И даже правильные, продуктивные и по-сегодняшнему современные положения и отдельные тезисы теряются в полемическом материале.

В начале 30-х гг. были закрыты Библиографическое и Библиологическое общества, Научно-исследовательские институты книговедения (Ленинград, Киев).

В 1930 г. на базе Музея палеографии Академии наук был создан Музеи книги, документа и письма (вскоре переименованный в Институт книги, документа и письма), ставший в эти годы ведущим научным книговедческим центром. В 1935 г. Институт был преобразован в сектор вспомогательных исторических дисциплин Института истории АН СССР .

Наиболее значительные теоретические работы института опубликованы в пяти выпусках «Трудов Института книги, документа и письма» и принадлежат П.Н. Беркову и И.В. Новосадскому - сотрудникам Комиссии по теории книговедения и истории книги.

Интересные мысли содержатся в докладах и публикациях одного из самых активных критиков той поры И.В. Новосадского. Не утратила не только исторического, но в каком-то отношении и теоретического значения его статья «Теория книговедения и марксизм» .

И.В. Новосадский высказал (хотя не развил ни здесь, ни в последующих работах) плодотворную и принципиально новую идею о книге как способе организации произведения в «издание». Отмечая недостатки в теоретической позиции М.И. Щелкунова относительно интерпретации содержания понятия «книга», И.В. Новосадский утверждает: «Книга есть не простая, механическая, точная и непосредственная передача фактов и мыслей автора, как думает Щелкунов, а определенная организация произведений того или иного писателя, определяемая социальным и классовым характером книги» (с. 7). И далее продолжает: «Главное отличие книги не в непосредственной и точной передаче мыслей автора, а в определенной организации содержания книги, в ее внутреннем идеологическом оформлении с целью воздействовать на читателя в определенном направлении - возможно в обратном, чем этого желает автор» (с. 7). К сожалению, эта идея потерялась в пылу полемики тех лет, и только в современных историографических работах появились единичные упоминания этой идеи и ссылки на статью .

И.В. Новосадский одним из первых в советском книговедении начал развивать функциональную концепцию науки о книге.

Функциональная концепция возродилась в работах современных ученых, а функциональный метод в 70-е гг. обосновывался как универсальный и основной книговедческий метод .

Однако ни в этой статье, ни в других работах И.В. Новосадский не предложил хоть сколько-нибудь стройной системы. В попытках сконструировать состав книговедения И.В. Новосадский еще более эклектичен, чем критикуемые им авторы.

Во многом сходные позиции занимал и писавший в те годы по вопросам методологии истории книги, впоследствии известный более как литературовед, профессор, член-корр. АН СССР П.Н. Берков, утверждавший с ещё большей прямолинейностью: «Основным в книге является то, что она представляет известным образом материализованную, овеществленную (в виде каменной доски, папируса, пергамента или бумажной рукописной или печатной книги) общественную идеологию, и - более точно - классовую идеологию определенного класса в определенный момент его социального бытия. Эта идеология материально закрепляется через условное обозначение - письмена, которые выработались в практике социальной жизни данной классовой группировки» .

Отождествление книги с идеологией столь же односторонне и не выявляет сущности книги, как и отождествление ее с литературным произведением или вещью, предметом, как это было у М.И. Щелкунова.

Хронологически статья П.Н. Беркова «Предмет и объем истории книги как науки» была последней в 20- 30-е гг., в которой затрагивались вопросы общей теории книговедения. В ней практически впервые делается попытка обосновать историю книги как книговедческую дисциплину, имеющую объект, предмет, границы, метод исследования, формулируются исходные, основополагающие позиции в подходе к историческому изучению книги. Опираясь на ленинские высказывания, на ряд партийных документов, П.Н. Берков справедливо утверждает, что «руководящим принципом при изучении прошлого книги должно быть установление того, что в руках господствующих классов книга была орудием угнетения, а в руках борющегося с господствующим классом класса угнетенного - средством борьбы, просвещения, организации и т.д.» (с. 15). В связи с этим П.Н. Берков впервые в советском книговедении затрагивает такую важную и необходимую проблему, как периодизация истории книги, показав, что методологической основой ее является периодизация гражданской истории, конкретизированная спецификой книги как объекта историко-книговедческих исследований. Однако заблуждение П.Н. Беркова, ставившего знак равенства между книгой и идеологией, делает тезис о периодизации голословным, потому что «специфика» при таком определении книги исчезает, равно как и специфика самой книговедческой дисциплины «история книги».

Несмотря на абсолютизацию идеологического фактора, работы И.В. Новосадского и П.Н. Беркова имели и имеют положительное значение для науки о книге, потому что сам подход к выявлению сущности книги, к конструированию объекта, предмета, методов, состава и структуры книговедения в них был правильным, марксистско-ленинским. Ошибочность конкретных решений явилась следствием имевшего место в 30-е гг. вульгарного социологизирования, что привело в конечном счете к свертыванию во второй половине 30-х гг. теоретических книговедческих исследований.

4.5.

Основные направления книговедческих исследований в 40-50-е гг.

Два последующие десятилетия, охватывающие период Великой Отечественной войны и восстановления социалистического народного хозяйства (1941-1951) и период борьбы за развитие социалистического общества в СССР и упрочение мировой системы социализма, не дали специальных работ по общей теории книговедения. Эти годы, особенно послевоенные, характеризуются дальнейшим развитием и совершенствованием практики книжного дела и появлением публикаций, посвященных практическим, производственным проблемам книжного дела в историческом или современном плане. Активизация работы крупнейших библиотек в первые послевоенные годы, направленная на восстановление книжных фондов, стимулировала историко-книговедческие исследования.

Вместе с тем проводились также научно-исторические и научно-методические исследования по проблемам других книговедческих дисциплин библиографии, библиотековедения, искусства книги .

Накапливался и систематизировался с марксистско-ленинских позиций фактологический материал по истории книговедения.

Заметно возрастает внимание к отдельным периодам развития русской, национальной и зарубежной книги.

Появляются научные работы, посвященные разысканию, изучению и описанию старопечатного репертуара отечественных изданий. Среди них особенно высоким историко-книговедческим, искусствоведческим, историко-литературным уровнем выделяются труды А. С. Зерновой . Библиографическим и историко-книговедческим изучением раннепечатной русской книги занимались и другие ученые . Библиографическое обследование различных пластов репертуара отечественных изданий отражено в ряде обстоятельных и ценных работ .

Несколько позднее в связи с 375-летием со дня смерти Ивана Федорова, 400-летием русского книгопечатания оживляется историко-книговедческое исследование национальной книги - украинской, белорусской, литовской, латышской, а затем и других народов СССР.

В это же время появляются обобщающие исследования по истории русской дореволюционной, советской и зарубежной книги , всеобщей истории книги, фактологическая база которых безусловно была укреплена названными выше разработками.

Теоретически многозначительным в плане разработки истории книги как книговедческой дисциплины является обособление истории книгоиздательского дела. В 60-е гг. самыми обильными становятся публикации историко-книгоиздательских исследований. Наиболее значительные обобщающие труды в этой области-монографии Н.Г. Малыхина и А.И. Назарова .

Во всех упомянутых выше работах, несмотря на преобладание фактологического материала, практически решались и отрабатывались вопросы объекта, предмета, методов истории книги, хотя обоснования этих категорий в них и нет. А главное - в них накапливался и систематизировался материал, готовилась почва для теоретических обобщений на следующем этапе развития советской науки о книге.

Наиболее интенсивные разработки велись в области истории, теории и методики библиографии и библиотековедения.

В 1944 г. вышли две первые, а в 1947-третья и четвертая части ставшей подлинным памятником отечественной книговедческой мысли «Истории русской библиографии до начала XX века» Н.В. Здобнова .

Как и во всяком истинно научном исследовании, здесь сочетались аспекты исторические и теоретические. Теоретические аспекты проявились в определении объектной области историко-библиографических исследований. Библиографические пособия, организации и учреждения, деятельность и жизнь виднейших библиографов, библиографические теории, концепции, т.е. само книговедческое знание на уровне библиографии, рассматриваются на общественно-политическом, социальном, историко-культурном, собственно историко-книжном фоне. Дальнейшим шагом в развитии теории библиографии следует считать принципы систематизации и группировки конкретного историко-библиографического материала, выделение видов и подвидов библиографии, хотя стройной иерархической системы их Н.В. Здобнов не предложил. В одном ряду он называет государственную, рекомендательную, критическую, краевую, книготорговую, отраслевую библиографию, а также библиографию периодических изданий, журнальных и газетных статей. Тем не менее это была первая отчетливо выраженная схема библиографии, с разработки которой началось дальнейшее теоретическое исследование видовой структуры библиографии на основе сущностных критериев, обусловленных предметом библиографоведения как книговедческой дисциплины.

Основным направлением теоретических библиотековедческих исследований в эти годы становится обоснование и разработка объекта, предмета, целей и задач библиотековедения, выявление функций библиотеки в условиях завершения строительства социализма, исследование теоретических аспектов библиотечного руководства чтением, теоретических принципов библиотечно-библиографической классификации, места библиотековедения в системе научного знания. По-прежнему актуальной, но нерешенной оставалась проблема специфики библиотековедения в системе знания, соотнесенности его с другими циклами наук и отдельными дисциплинами. В работах различных библиотековедов эта проблема трактовалась по-разному. Отчетливо просматривались три точки зрения: библиотековедение - книговедческая дисциплина, составная часть книговедения ; библиотековедение - область педагогики, дисциплина системы педагогических наук ; библиотековедение - самостоятельная общественная дисциплина . Эта последняя оказалась наиболее устойчивой позицией библиотековедов и в последующие годы вплоть до сегодняшнего времени.

На уровне истории и практики продолжает развиваться и такая область книговедения, как искусство книги, углубляя, обогащая методологически принципиальные положения, сформулированные А.А. Сидоровым еще в самом начале 20-х гг. Большую роль в этом процессе сыграли фундаментальные труды самого А.А. Сидорова, всегда выступавшего в поддержку синтетического, комплексного характера книговедческого знания. Примером тому может служить его монография «История оформления русской книги» (М.; Л., 1946) . По выражению А.А. Сидорова, именно в эти годы «искусствоведение шло навстречу книговедению». Начала складываться история и методика художественного оформления и полиграфического исполнения книги как одна из областей книговедческого знания.

Центром теоретических разработок в области искусства книги стал факультет художественного и технического оформления печатной продукции Московского полиграфического института.

В первые послевоенные годы, обобщая предшествующий издательский опыт, опыт текстологической подготовки литературно-художественных произведений к изданию, практической стилистики, начинает оформляться в самостоятельную книговедческую дисциплину история, теория и методика редактирования, или, как она фигурирует в книговедческом обиходе, теория и практика редактирования. Выходят первые специальные работы, в которых обосновываются принципы редактирования, излагаются приемы редакционной обработки текстов, обобщается практический опыт редактирования .

Важным этапом в разработке методологии этой книговедческой дисциплины стал выход подготовленного кафедрой книговедения и редактирования Московского полиграфического института вузовского учебника .

Развитие книговедения в 40-50-е гг. можно охарактеризовать словами А.А. Сидорова: «Два процесса идут в послевоенные годы одновременно: один ведет к осознанию общности интереса к единому стержневому материалу или содержанию научного книговедения: им является книга; второй же процесс необходимо ведет к специализации интересов, методов и материалов изучения того, что в книге есть и что с нею связано» .

Именно это «осознание общности», а также богатство накопленного отдельными книговедческими дисциплинами фактологического, исторического и теоретического материала создали объективные предпосылки для выхода книговедения на новый уровень теоретических обобщений в реальной ситуации процессов дифференциации и интеграции книговедческого знания.

5.