Загадка женщины

Что мы знаем о себе, как мы представляем свой и чужой пол? Не живем ли мы мифами, которые являются продуктом работы отчасти воображения, отчасти социума? Мы перестали смотреть на тело как на мерзкую плоть, и даже ублажаем его, как советуют диетологи, сексологи и инструкторы фитнеса. Но правильно ли это? Не являются ли их советы обусловленными индустрией наслаждений, которая стремительно расширяется вследствие увеличения достатка и свободного времени?

Человек существо не естественное, а искусственное. Мы знаем о своей природе от биологов и психологов, а те получили образование в университетах, добыли свои факты посредством приборов и сложного оборудования. Даже в ориентация на наслаждение люди обусловлена экономикой. Раньше доступ к нему ограничивался, и только сегодня право на наслаждение стало всеобщим. Бедные ― это те, кто не имеют оргазма. Они не знают опций или не умеют ими пользоваться. Если раньше учили познанию истины и искусству наслаждения, то теперь ― технике. Сексуальность разгружается от последствий и ответственности за ребенка и одновременно нагружается чем-то новым. Пока исследователи отмечают интенсивное развитие сексуальных техник. Сексологи уже не взывают к искусству амурной страсти, а говорят прямо и честно: хочешь быть здоровым и веселым, занимайся сексом столько-то и столько-то, так-то и так-то. Таким образом, наблюдается интенсивная перекодировка любовных чувств. Если раньше нормализацию страстей обеспечивала литература, которая учила искусству их галантного выражения, то сегодня этим занимается медицина, интенсивно онаучивающая секс. Но наряду с этим намечается тенденция возвращения к традиционным ценностям. Только как соединить традиционные женские добродетели с утонченными техниками удовольствия ХХI столетия?

Проблематизация сексуальности

У Платона влечения описаны на основе понятия эроса, утонченная герменевтика наслаждения раскрыта в терминах приятного и неприятного. В его описании эротики нет ничего, что унижало бы человека: занимайся любовью, но в меру и достойно, как подобает человеку. По мению М. Фуко, о сексуальном начали много говорить как раз в то время, когда сложилась буржуазная семья, а наполненный домочадцами дом начал превратился в квартиру, где были спальня, детская, гостиная и кухня, слуги стали заменяться нянями и домработницами. Не было еще резкого падения рождаемости, но семьи уже перестали быть многодетными, зато забота о детях ― их здоровье, воспитание и образование постепенно становились предметами особого внимания со стороны общества.

Семья в буржуазном государстве становится проводником его идеологии, она превращается в своеобразную антропотехническую машину воспитания граждан, как элементов гигантского суперорганизма ― социума, для существования которого люди должны быть готовы к выполнению многочисленных функций и ролей. Вместе с тем, она сохраняла традиции родового общества, где решающую роль играли теплые межличностные отношения, обмен дружескими взглядами и улыбками. Однако постепенно эти практики близости вытесняются моральными поучениями. В рамках семьи государственное начало воплощено в фигуре отца. Pater families ― это не просто власть, но и воплощение закона, морали и истины. Он позиционируется как заместитель и представитель Бога в семье, поскольку религия после Великой французской революции стала восприниматься государством как нечто приватное. Наиболее глубокая трансформация образа матери тоже происходит в рамках буржуазной семьи, где она превращается в «мамочку», единственным предметом забот которой становится уход за домом и детьми, в то время как «папочка» еще надрывается на общественной ниве, добывая средства к существованию. Разгрузка семьи от свойственных ей в патриархальном обществе функций, растущая забота о детях привели к неожиданным сбоям, одним из которых является симптом сексуальной озабоченности.

По мнению Фуко, это событие недавнее. Его происхождение он связывает с буржуазным обществом, которое впервые в истории начинает интересоваться тем, как обстоит у его граждан дело с сексом. Поначалу это делалось с целью упорядочивания сексуальных отношений, чтобы высвободить максимум энергии для производительного труда. Отсюда разговоры о притеснении секса в «викторианскую» эпоху. На самом деле воздействие общества на сексуальное поведение началось задолго до капитализма. Можно говорить и о более ранних способах его кодирования. Секс, еда, собственность, власть ― это зоны повышенной опасности и именно здесь государство должно, прежде всего, навести порядок. Собственно, уже в родовом обществе отношения полов регулируются запретом на инцест и формированием союзов, члены которых обмениваются, точнее, дарят и требуют отдаривания женщинами.

Практиковалась ли у древних любовь ― это спорный вопрос. С одной стороны, теплые межличностные отношения формируются в рамках небольших объединений, и именно чувство симпатии связывало между собой членов первобытного коллектива. С другой стороны, очевидно, что «психология» как раз не имела для древних людей большого значения. По мнению П. Слотедайка, который солидарен с Р. Жираром, племена, придерживающиеся архаических жертвенных религий, напоминают членов бандформирований, которые идентифицируют себя посредством знаков, указывающих на совместные злодеяния. Первобытные люди испытывали любовь или ненависть, боялись или чувствовали себя защищенными, но идентифицировали себя с теми или иными социальными ролями иначе, чем мы. Если у нас их исполнение предполагает сложный процесс идентификации, то у древних это достигалось путем инициации. На тело юноши или девушки наносились соответствующие родовые знаки-надрезы, кодирующие определенный тип поведения. Любовь стала медиумом сексуальной коммуникации в сравнительно позднее время. Это случилось в эпоху заботы о душе, когда христианство трансформировало платоновское учение об эросе в любовь-сигизию. Но и в эту эпоху семья строилась по «Домострою», где четко задавались обязанности мужчины и женщины.

Таким образом, секс не только не запрещался, но и так сказать инкриминировался, вменялся мужчинам и женщинам, ибо он уже стал не чем-то спонтанным, разрушительным для общества, а продуктом научных, экономических, моральных и литературных практик. Если французы долго считали любовь и брак несовместимыми, то англичане позиционировали любовь как условие прочной семьи. Литература, особенно искусство романа, внесла неоценимый вклад в процесс цивилизации и социализации страстей. Чтобы понять роль любви как медиума нормализации желания, необходимо проанализировать яркие страницы истории буржуазного романа. Словом «роман» у нас обозначается и книга о любви, и сама любовь как форма жизни. Книги, конечно, развивают и стимулируют любовные чувства. Но гораздо реже видят, что они их еще и упорядочивают. Фрейд считал, литература подвергает чувственные желания моральной цензуре. На самом деле они радикально трансформируют страсти, превращая их из сил разрушения в мотор развития общества.