Что такое политическое?

Так что же такое политика, если не "продолжение войны", не "концентрированное выражение экономики" и не надстройка над социальным базисом. Скорее всего, после отрицания перечисленных определений приходится вернуться к макиавеллизму и определить политику как субъективную деятельность, которая, не связана моралью и правом (что, конечно, не афишируется) и не соотносится с объективными закономерностями развития общества. Политикой занимаются тогда, когда не хотят ждать у моря погоды и стараются ускорить или затормозить те или иные процессы, а, в идеале, создать новую реальность. Обычно говорят о политике государства, партии, класса, наконец, группы лиц, но не отдельного индивида.

Различают правильную и неправильную, политику. Отсюда тенденция онаучивания политики. Она, конечно, предполагает некий расчет, и этим трезвая политика отличается от утопии. Рациональность характеризует больше форму, чем содержание политики.

Ницше полагал, что большая политика по форме ближе не к науке, а к искусству, и если попытаться открыть какие-то ее принципы, то искать их следует не в морали, а, скорее, в эстетике. Политик – это художник, режиссер, который строит государство, наподобие того, как создают произведение искусства. Классического политика оценивали с точки зрения большого стиля, а в эпоху постмодерна вместе с кризисом искусства настал кризис политики.

Бисмарк сравнивал политику с шахматной игрой, где люди отождествляются с шахматными фигурами, что означает утопичность "политики чувств", ибо симпатии и антипатии должны у политиков подчиниться главному: реализации интересов своей страны. Бисмарк писал: "Мое отношение к иностранным правительствам определяется не костными антипатиями, но лишь пользой или вредом, какой может, по моему разумению, произойти отсюда для Пруссии."¹ Это и будет, пожалуй, содержательное определение политики. Причем в данной формуле зафиксирована роль личного понимания того, в чем состоит интерес страны, которой служит политик. Отсюда оценка правильности политических суждений представляет собой весьма важную проблему. Но ее нельзя решить прямо. Поскольку необходим анализ того или иного понимания интересов субъекта политики, постольку необходимо обратиться к эпистемологическому вопросу, что такое политическое.

Прежде всего, следует различать политику и идеологию. У нас они были настолько близки, что до сих пор воспринимаются как тождественные. Между тем для их различия полезно напомнить аристотелевское различие теоретического и практического ("фронезис") познания. Логика практического силлогизма определяется не связью понятий, а положением дел в реальности. То, что я смертен, вытекает из определения человека как смертного существа. Однако пока я жив, смерти нет. Поэтому люди живут и действуют так, будто они бессмертны и часто ведут себя безрассудно. И это вообще условие жизни, как весьма рискованного предприятия. Теоретик-философ как Гамлет постоянно рефлексирует вместо того, чтобы действовать. Наоборот, люди действия сначала ввязываются в ситуацию и поступают сообразно ей. Разумеется, теоретический и практический разум как-то связаны. Логика имеет значение не только для понятий, но и для жизненного мира. Любой поступок предполагает расчет, цель и смысл и определяется не только знаниями, но и ценностями.

Если от этого размышления вернуться к различению политического и идеологического, то можно констатировать, что политика – это разновидность практического знание, где истина, ценности, цели и средства связаны воедино. Если идеология отражает познавательный и ценностный аспекты бытия, то политика накладывает на теоретические возможности достижения благих целей существенные ограничения, которые зависят от средств их достижения.

Для теоретика факты – это интерпретации, для идеолога главное – ценности, а для политика бытие – это свободная игра сил. Знания, мораль, ценности всегда понимаются и используются субъектами, занимающими определенное место в бытии и заинтересованными в расширении сферы своего влияния. Уместно вспомнить знаменитое учение Ницше о воле к власти. С этим "крылатым" выражением часто связывают гнусное насилие над другим человеком. Конечно, образ "белокурой бестии" - беспринципного субъекта, который действует настолько, насколько позволяет его сила, и не ограничивает своих поступков правом или моральной справедливостью, сыграл свою роковую роль в понимании учения о воле к власти. Однако понятие власти не сводится к угнетению и насилию. Каждый человек, занимающий определенное место в бытии, стремится к сохранению и даже распространению своего влияния. Для этого требуются подчас значительные усилия, так как одна сила всегда сталкивается с другой силой и распределение мест обитания зависит от их борьбы. То, что называют порядком и законом – это результат динамического равновесия, которое в социальном жизненном мире является весьма хрупким.

Образ людей, занимающихся перетягиванием каната или иной силовой борьбой, является слишком грубым для понимания игры сил, характерной для человеческого сообщества. Религия и мораль так или иначе ограничивают проявление грубой силы. Однако Ницше рассматривал их тоже как форму воли к власти. Будучи романтиком борьбы сил, он видел в морали, религии и праве гораздо худшее выражение воли к власти, нежели свободная и честная борьба, в которой не ссылаются на мораль, идеологию и иные ценностные учения. Тот, кто это делает, блефует и уговаривает более сильного подчиниться слабому, на том основании, что он репрезентирует высшие ценности. Священник, идеолог и моралист не просто дурачат остальных людей, а подчиняют их себе, используя при этом ссылки на общечеловеческие ценности. Подобная "философия подозрения", согласно которой мораль и даже наука – всего лишь формы идеологии, отражающей конкретные интересы людей, характерна для политика. Для реализации интересов он использует все средства, и даже знания и ценности, ограничивающие произвол и насилие. Они рассматриваются как средства достижения целей и не более того. Цивилизованный политик подчиняется моральным и социальным нормам без внутреннего сопротивления, однако при этом использует мораль исключительно утилитарно.

Можно утверждать, что теория общественного договора является типичным продуктом homo politikos. Но в ходе этой редукции политическое не растворилось в социальном. Общество понимается как продукт рационального политического решения. Конечно, буржуазные революции нанесли удар по социальной физике 17 столетия, но не настолько сильный, чтобы вернуться к макиавеллизму. Место политика занял "свободный рынок", который не нуждается в регулировании, ибо сам является регулятором, представляемым наподобие клапана Уатта в паровой машине, или системы с обратной связью в эпоху кибернетики. Поэтому мнение Бодрийяра о конце политического является сильным преувеличением. Политика, конечно, сохраняет свое значение. Но это не способ управления путем обмана и соблазна и не иной способ ведения войны. Если раньше политик представлялся либо как всезнающий философ, или, наоборот, хитроумный обманщик, то сегодня его образ существенно рационализировался. Образ политика-вождя, который принимает решения, когда никто не знает, что делать, сменился на образ управленца, менеджера, который принимает решение на основе рекомендаций экспертов. В демократическом обществе постоянно изучается и контролируется состояние экономики и общественное мнение. При этом политическая интрига существенно ограничивается научными исследованиями, однако не исчезает совсем. Во-первых, хотя можно проанализировать технико-экономический потенциал общества, но ни одна наука не может доказать, какой способ правления будет наиболее рационально его использовать. Ведь, что значит "рациональное" применительно к устройству общества? Критерии блага, которые прилагаются людьми для оценки действий правительства, лежат в иной плоскости, чем требования, предъявляемые научным теориям, и к тому же они не универсальны. Во-вторых, общественное мнение, к которому постоянно прислушивается политик, нас самом деле во многом является продуктом политтехнологий.

Итак, цели политики диктуются отнюдь не наукой, которая используется как средство. Они, чаще всего, вообще не обсуждаются, так как считаются самоочевидными. В этом смысле говорят о политических убеждениях, которые проистекают из мировоззрения, обобщающего не столько научный, сколько жизненный опыт. Поэтому настоящий политик это тот, кто не только защищает непосредственные прагматические интересы определенной группы людей, но и разделяет общие убеждения, ее этос. Иногда говорят о политическом чутье. Это идет от Платона, который считал наличие этого чувства у стражей государства даже более важным, чем мужество, решительность, верность долгу и т.п. политическим добродетелям.

Определение политики как искусства руководства массами создает иллюзию объективности. Она укреплялась марксистским пониманием истории как естественно-исторического процесса. С чем сообразуются действия политика сегодня? От чего зависят политические решения? Неужели они определяется исключительно дружбой или враждой лидеров? Разумеется, главным для политики по-прежнему остаются национальные интересы. Но в чем они состоят? Какой слой общества выдает сегодня свой интерес за общенациональный? От ответа на этот вопрос и зависит содержательное определение политического.

Макиавеллизм обнаруживает лишь поверхность айсберга дурных последствий политики. Говорят о грязной политике, которая попирает нормы морали, права и другие социальные ценности. Говорят о продажной политике, когда тот, кто выдает себя за защитника народных интересов, на деле лоббирует интересы определенной группы. Но мораль не главный критерий оценки политики. В конце ХХ века началась настоящая охота за политическими преступлениями, и это свидетельствует о рассогласованности политики и права. Вместе с тем, попытки суда над лидерами коммунистических стран сталкиваются с той трудностью, что они действовали в интересах народа и более того в соответствии с законами. Нечто подобное обнаружилось еще во время Великой французской революции, когда речь пошла о казни короля. Правовое общество уже не может поступать так, как дикие племена, приносящие в жертву незадачливого вождя. Но оно не может предъявить доказательств виновности политика, который действовал на основе принятых ранее законов. Для суда преступление – это нарушение закона. Короля можно осуждать, если он нарушает принятые законы. Правитель является гарантом Закона и обычно не совершает уголовно наказуемых преступлений. Поэтому для вынесения приговора используется народный трибунал. Таким образом, приходится допустить несколько видов "священного насилия", и кроме проблемы вынесения смертного приговора королю есть иные формы диктатуры, которые навязываются чрезвычайными обстоятельствами.

Многие считают, что русские уже перестали быть пассионарной нацией. Революции больше невозможны, потому что люди неспособны на восстание. Мы уже давно являемся если не обществом изобилия, то обществом потребления. Поэтому старые понятия экстремистских теорий уже непригодны. Пора перестать трактовать историю в терминах эксплуатации или отчуждения. Россия, начиная с 60-х годов прошлого столетия, вошла в стадию мирного устойчивого развития. Рабочий класс – этот боевой субъект истории 19 и начала 20 в. постепенно растворился. Основу общества образует "средний класс", где каждый заботится о себе и стремится жить в свое удовольствие. Именно в этом состоит антропологический смысл понятия "общество потребления". Потребление как разумное и рациональное использование природных, технических, физиологических и духовных ресурсов, а вовсе не обжорство, как результат насильственной рекламы и иных технологий общества соблазна, вот что быть объектом большой политики. Конечно, рисовать историю розовыми красками еще явно преждевременно Эра экстремизма на самом деле продолжается. То, что мы перешли в семью мирных народов (да и перешли ли), еще не значит, что смута закончилась. Даже те, кто совсем недавно заявляли о конце истории, сегодня говорят о войне цивилизаций. На самом деле разумная политика – это искусство улаживать конфликты, а то, что они извечны и меняются лишь их формы, в этом Кант видел непостижимую хитрость природы, которая через раздоры ведет к миру и согласию.