Мораль и политика.

Не тождество, а различие является определяющим в понимании соотношения политики и морали. Кант различал между моральным политиком, стремящимся привести государственное устройство в соответствие с естественным правом, и политическим моралистом, который, приспосабливает мораль к интересам господина. Моральный политик не должен быть фанатиком. Он достигает цели, сообразуясь с благоприятными обстоятельствами. Наоборот, революционер восстает против деспотизма и совершает противоправные действия. Однако Кант считает оправданными его действия, если в результате будет достигнуто более законосообразное устройство. Таким образом, признается нечто вроде "священного насилия".

Политический моралист подходит к правам всемирного гражданства как к технической проблеме (целерациональное, стратегическое действие). Наоборот, моральный политик озабочен решением нравственной задачи. Он ориентируется на идею долга, который призывает жить с другими в соответствии с правовыми понятиями свободы и равенства. Эти способы достижения вечного мира отличаются как небо от земли. Политический моралист действует согласно принципам макиавеллизма:

1. Не упускай случая, благоприятствующему захвату чужой территории.

2. Отрицай свою виновность в том преступлении, которое ты сам совершил.

3. Разделяй и властвуй.

Политический моралист, учитывающий дурную природу человека, стремится достигнуть порядка деспотическим путем. Кант считал, что такой путь пагубен и приводит к увеличению зла. Бескомпромиссность Канта по отношению к макиавеллизму вызвана пониманием чистого права (справедливости) как условия возможности всеобщего мира. Предложение Канта состоит в том, чтобы окончательно разделить мораль и политику и, как ни кажется это странным, таким путем их согласовать. Мораль и право Кант предлагает понимать чисто формально. Конкретное содержательное предписание или запрет в отношении тех или иных эмпирических действий отдельных лиц или государств – это не дело философа. Его задача состоит в том, чтобы соблюдалась форма права – его публичность. Лучше всего требование публичности работает в области международного права. Если некто заявит, что он может нарушить договор, ибо является не только сувереном, но и высшим чиновником государства, то остальные воздержатся от принятия его свободный союз государств. Федерация желающих мира государств – это соединение свободы и права. Отсюда Кант дает такую окончательную формулировку своего трансцендентального принципа: «Все максимы, которые нуждаются в публичности (чтобы достигнуть своей цели) согласуются и с правом и с политикой».²⁶ На этом Кант заканчивает доказательство того, что вечный мир это не только долженствование, но и осуществимая надежда.

Политика, по Канту, должна быть бескомпромиссно подчинена праву: "Право человека должно считаться священным, каких бы жертв это ни стоило господствующей власти. Здесь нет середины и нельзя измышлять среднее ... всей политике следует преклонить колени перед правом"²⁷ Сегодня не только защитники прав человека, но и политики опираются на этот принцип, но при этом принимают такие решения, которые приводят к ущемлению прав других людей. Отсюда многие философы считают, что вреда от морализма не меньше, а даже больше, чем от насилия. Мораль, как полагал Ницше является ничем иным, как реактивной волей слабых господствовать над сильными. Он раскрывает оборотную сторону гуманизма. Люди, искренне озабоченные страданиями других людей, стремятся искоренить зло во всех его формах. В отдельных социальных пространствах, например, в школах и университетах, удается отбелить стены, приручить и цивилизовать молодых людей, однако это парадоксальным образом ведет к их "физиологическому" вырождению, состоящему в том, что они не способны “противостоять злу силою”. Хуже того, стерильное общество само начинает производить новые формы зла. Ницше помогает нам осознать высокую цену "гуманизма" и "демократии". Мы не можем утешаться, что все равно нет ничего лучше. Наша бесконечная задача – преодолевать самих себя, переоценивать ценности, изменять традиции.

Ницше слишком прямолинеен. Сегодня моральный дискурс вписывается в политику гораздо тоньше. Луман определяет мораль как медиум коммуникации, который используется для обеспечения единства общества.²⁸ Мораль – это сложный механизм социальной координации, основанный на различии я и другого. Сначала для морального кода достаточно различия хорошее/дурное, не учитывающего внутренних установок личностей. Моральные изъяны античных героев представлены как судьба, а не вина. По мере усложнения общества происходит ре-ассиметризация: другой – это раб или господин, герой или аскет, рыцарь или буржуа. Так мораль связана с заслугами. Происходит спецификация морали, применительно к условиям жизни и социального статуса. И лишь позднее она становится характеристикой внутреннего душевного состояния личностей.

Сегодня мораль функционирует вхолостую, ибо в обществе отсутствует согласие по поводу критериев отличия хорошего и дурного. Это сопровождается индивидуализацией моральной референции, которая привязывается к внутренней убежденности, а не к долгу. Но индивидуальная этика не способствует координации моральных перспектив. Везде и от всех – ученых, журналистов, политиков требуют "этики", но вопрос о социальном механизме координации их деятельности остается не уточненным. Возможно, эту функцию выполняет или должно выполнять телевидение.

В своих последних работах П. Рикер предпринял попытку прояснения соотношения понятий морального и политического. Он отметил двойственное понимание политического: с одной стороны, власть состоит в справедливом распределении, а с другой стороны, сама является благом. Парадокс в том, что, как форма распределения она не может быть определена как благо, ибо должна возвышаться над ними. Например, Уолцер видит главную проблему в том, чтобы ограничить власть и перечисляет то, чего она не должна делать. Нельзя терпеть рабство, коррупцию, религиозную нетерпимость и т.д. Но если невозможна аскетическая позиция нейтрального внешнего наблюдателя, то власть – это такой же предмет желания, как и любое другое благо. Отсюда проблема политического стоит весьма остро и не ясно, как ее решать. Во всяком случае, попытки ограничить ее справедливостью в вариантах предлагаемых как Ролзом, так и Уолцером нельзя признать эффективными. Если определять власть как высшую инстанцию справедливого распределения, то при этом возникнет вопрос о границах власти.

Таким образом, парадокс политического напоминает парадокс морали: Мораль, как и идеология, дает ответы на все вопросы и оценивает любые события и поступки как плохие или хорошие. Но что считать плохим, а что – хорошим? В этом вопросе невозможна беспристрастная позиция. Каждый индивид, каждая группа или общество в целом имеют свою мораль, свою идеологию и стремятся распространить ее на других. Но признание чужой системы ценностей означает подчинение господству. Поэтому следует говорить о соревновании идей и ценностей. Справедливость в морали и политике – есть ни что иное, как баланс интересов, равновесие институтов. Но статическая модель недостаточна. Динамическая концепция справедливости должна строиться с учетом «свободной игры сил», о которой писал Ницше.