Смерть Цицерона

(19) Цицерон, пользовавшийся после смерти Гая Цеза­ря таким влиянием, что тогда возникло своего рода еди­новластие демагога, был осужден на смерть вместе со своим сыном, братом, племянником и всеми родственни­ками, единомышленниками и друзьями. Во время бегства на лодке он не вынес неприятности качки и, велев прича­лить у собственной виллы вблизи италийского города Капуи⁹⁶ – эту виллу я осмотрел для ознакомления с этим пе­чальным событием, – не двигался с места. В то время как преследовали его – его-то ревностнее всех искал Анто­ний, и для него старались все, – к нему в спальню вле­тели вороны и стали каркать, так что он проснулся, и ста­ли стаскивать с него тогу; рабы, истолковывая происхо­дящее как знамение богов, поместили Цицерона на но­силки и снова понесли его к морю через лесную чащу. Между тем многие партиями бродили и расспрашивали, не видели ли Цицерона; все из расположения и сострада­ния к нему говорили, что он, отчалив на лодке, плывет уже по морю. Но один сапожник, клиент Клодия⁹⁷, бывше­го жесточайшим врагом Цицерона, указал центуриону Ленату⁹⁸ с его немногочисленными спутниками тропинку. Тот погнался и, заметив, что рабы, окружавшие Цицеро­на, гораздо многочисленнее, чем его спутники, и готовы защищаться, прибегнул к военной хитрости и закричал: «Центурионы, находящиеся в тылу, идите за мной сюда!» Тогда рабы испугались, полагая, что приближается пре­восходящий их числом отряд. (20) Ленат, в свое время вы­игравший процесс благодаря Цицерону, вытащив из носи­лок Цицерона, отрубил ему голову, или, скорее, по нео­пытности отпилил ее, так как он три раза ударил по шее. Отрезал он также и руку, которой Цицерон писал речи против Антония как тирана, назвав их в подражание Де­мосфену «Филиппиками». Немедленно некоторые, кто на конях, кто на судах, поспешили с этим известием к Ан­тонию. Ленат издали показал голову и руку, потрясая ею в воздухе, Антонию, председательствовавшему на фору­ме. Тот чрезвычайно обрадовался, увенчал центуриона и сверх назначенной награды подарил ему 250000 атти­ческих драхм за уничтожение величайшего из всех его противников и самого непримиримого. Голова Цицерона и рука очень долгое время висели на форуме перед три­буной, с которой он прежде обычно обращался к народу с речами. И посмотреть на это стекалось больше народу, чем прежде послушать его. Говорят, что за обеденным столом Антоний голову Цицерона ставил на стол, пока не насытился этим отвратительным зрелищем. Так погиб Ци­церон, муж, прославляемый за свое красноречие и до сих пор, оказавший отечеству величайшие услуги во время своего консульства, а теперь он и после смерти подвер­гался глумлению. Сын его уехал еще раньше в Грецию к Бруту. Квинт же, брат Цицерона, схваченный вместе со своим сыном, просил убийц умертвить его ранее сына; а так как сын обращался с противоположной просьбой, убийцы сказали, что уладят их спор, и, разбившись на две группы, умертвили их, по данному знаку, обоих одновре­менно <...>

Поэты Поздней республики

Гай Светоний Транквилл. Жизнеописание Горация

Светоний (о нем см. выше), помимо биографий первых императоров, составил жизнеописания некоторых римских поэтов, включенные в книгу «О поэтах» («О грамматиках и риторах»), в свою очередь, являвшуюся частью другого сочинения – «О славных мужах», в котором по хронологии излагалась жизнь знаменитых поэтов, ораторов, историков и др. Это сочинение сохранилось лишь частично, в частности, до нас дошла биография одного из крупнейших поэтов Поздней республики Горация. Печатается по изд.: Гораций. Собрание сочинений. СПб., 1993. С. 357–358. Перев. с лат. М. Л. Гаспарова.

(1) Квинт Гораций Флакк из Венузии был сыном вольноотпущенника, собирав­шего деньги на аукционах, как сообщает сам Гораций; впрочем, многие считают его торговцем соленою рыбою, и кто-то даже попрекал Горация в перебранке: «сколько раз видел я, как твой отец рукавом нос утирал!»⁹⁹. Будучи вызван во время филиппийской войны командующим Марком Брутом, Гораций дослужился в ней до звания трибуна; а когда его партия была побеждена, он, добившись помилования, устроился на должность писца в казначействе. И войдя в доверие сперва к Меценату, а вскоре – и к Августу, он стал не последним другом обоих.

(2) Как любил его Меценат, достаточно свидетельствует такая эпиграмма:

Если пуще я собственного брюха

Не люблю тебя, друг Гораций, – пусть я

Окажусь худощавее, чем Нинний¹⁰⁰, –

а еще больше – такой последний его завет, обращенный к Августу: «О Горации Флакке помни, как обо мне».

(3) Август также предлагал ему место своего письмоводителя, как это видно из следующего письма его к Меценату: «До сих пор я сам мог писать своим друзьям; но так как теперь я очень занят, а здоровье мое некрепко, то я хочу отнять у тебя нашего Горация. Поэтому пусть он перейдет от стола твоих параситов к нашему царскому столу, и пусть поможет нам в сочинении писем». И даже когда Гораций отказался, он ничуть на него не рассердился и по-прежнему навязывал ему свою дружбу. (4) Сохранились письма, из которых я приведу в доказательство небольшие отрывки: «Располагай в моем доме всеми правами, как если бы это был твой дом: это будет не случайно, а только справедливо, потому что я хотел, чтобы между нами были именно такие отношения, если бы это до­пустило твое здоровье». И в другом месте: «Как я о тебе помню, можешь услышать и от нашего Септимия, ибо мне случилось при нем высказывать мое о тебе мнение. И хотя ты, гордец, относишься к нашей дружбе с презрением, мы со своей стороны не отплатим тебе надменностью». Кроме того, среди прочих шуток он часто на­зывал Горация чистоплотнейшим распутником и милейшим человеком, и не раз осыпал его своими щедротами.

(5) Сочинения же Горация так ему нравились, и он настолько был уверен в том, что они останутся в веках, что поручил ему не только сочинение столетнего гимна, но и прославление победы его пасынков Тиберия и Друза над винделиками¹⁰¹, и для этого заставил его к трем книгам стихотворений после долгого перерыва прибавить четвертую. А прочитав некоторые его «Беседы»¹⁰², он таким образом жаловался на то, что он в них не упомянут: «Знай, что я на тебя сердит за то, что в стольких произведениях такого рода ты не беседуешь прежде всего со мной. Или ты боишься, что потомки, увидев твою к нам близость, сочтут ее позором для тебя? И добился послания к себе, которое начинается так:

Множество, Цезарь, трудов тяжелых выносишь один ты:

Рима державу оружьем хранить, добронравием красишь,

Лечишь законами ты: я принес бы народному благу

Вред, у тебя если б время я отнял беседою долгой.

(6) С виду Гораций был невысок и тучен: таким он описывается в его собст­венных сатирах и в следующем письме от Августа: «Принес мне Онисий твою книжечку, которая словно сама извиняется, что так мала; но я ее принимаю с удовольствием. Кажется мне, что ты боишься, как бы твои книжки не оказались больше тебя самого. Но если рост у тебя и малый, то полнота немалая. Так что ты бы мог писать и по целому секстарию¹⁰³, чтобы книжечка твоя была кругленькая, как и твое брюшко» <…> (7) Жил он, главным образом, в уединении, в своей сабинской или тибуртинской деревне: дом его до сих пор показывают около тибуртинской рощи¹⁰⁴ <…>

В мои руки попали также и элегии под именем Горация, и послание в прозе, где он как бы представляется Меценату; но и то и другое я считаю неподлинным, потому что слог в элегиях груб, а в послании даже темен; а этот недостаток меньше всего свойствен Горацию.

(8) Родился он в шестой день до декабрьских ид, в консульство Луция Котты и Луция Торквата; умер в пятый день до декабрьских календ, в консульство Гая Марция Цензорина и Гая Азиния Галла, в Риме, через пятьдесят девять дней после смерти Мецената, на пятьдесят седьмом году жизни¹⁰⁵. Наследником своим он вслух объявил Августа, так как, мучимый приступом болезни, был не в силах подписать таблички завещания. Погребен и зарыт на окраине Эсквилина, подле гробницы Мецената.