История древнего рима Введение ОтлиЧительные Черты римской цивилизации Саллюстий. О смысле истории

Приводимый ниже отрывок о назначении истории взят из книги Гая Саллюстия Криспа (о нем см. выше) «Югуртинская война», посвященной войне Рима с нумидийским царем Югуртой (111–105). В этом фрагменте, посвященном смыслу истории, излагается традиционный для римской историографии республиканского времени тезис об упадке современного общества в связи с его моральным разложением и идеализации прошлых поколений римлян. Печатается по изд.: Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. М., 1981 (сер. «Памятники исторической мысли»). С. 40–41. Перев. с лат. В. О. Горенштейна.

1. (1) Несправедливо сетует на природу свою род люд­ской – будто ею, слабой и недолговечной, правит скорее слу­чай, чем доблесть. (2) Ведь, наоборот, по зрелом размышлении не найти ничего, ни более великого, ни более выдающегося, и [надо признать, что] природе нашей недостает скорее настойчи­вости, чем сил или времени. (3) Далее, жизнью людей руково­дит и правит дух. Когда он к славе стремится, идя по пути до­блести, он всесилен, всемогущ и блистателен и не нуждается в помощи Фортуны; ибо честности, настойчивости и других хо­роших качеств не придать никому и ни у кого не отнять. (4) Но если человек, охваченный дурными страстями, погряз в праздно­сти и плотских наслаждениях, после того как некоторое время предавался губительному сладострастию, то он, как только у него ввиду нестойкости его духа не станет сил, времени и способностей, винит в этом немощь своей природы; погрешившие взводят вину, каждый свою, на обстоятельства. (5) Ведь если бы у людей была такая же большая забота об истинной доблести, как велико их рвение, с каким они добиваются чуждого им, не сулящего им никакой пользы и во многом даже опасного <и губительного>, то не столько ими управляли бы события, сколько сами они ими управляли бы и достигали при этом такого величия, что их слава приносила бы им бессмертие.

2. (1) Ибо, как человек состоит из тела и из души, так все наши действия и наклонности следуют одни – природе тела, дру­гие – природе души. (2) Ведь прекрасная внешность, большое богатство, как и сила тела и все прочее в этом роде, быстро раз­рушаются, но выдающиеся деяния ума, как и душа, бессмертны. (3) Словом, для благ, относящихся к телу и имуществу, сущест­вуют как начало, так и конец, и все возникшее уничтожается, а растущее стареет; дух же, нетленный, вечный правитель чело­веческого рода, движет всем и правит всем, а им не правит ни­что. (4) Тем более следует удивляться порочности тех, кто, пре­давшись плотским удовольствиям, проводит свой век в роскоши и безделии, но уму своему, лучше и выше которого в человече­ской природе нет ничего, позволяет коснеть в небрежении и вя­лости, особенно когда столь многочисленны и столь разнооб­разны занятия для духа, приносящие людям величайшую славу

3. (1) Из них магистратуры и командование, словом, всякая забота о делах государственных, в наше время¹ совсем нe кажутся мне желанными, так как, с одной стороны, не доблести воздается почет, с другой стороны, те, кому он достался путем обмана, не обретают ни безопасности, ни большего почета. (2) Ибо посредством насилия править родиной или родными ты, правда, можешь и при этом пресечешь злоупотребления, но это небезопасно – тем более что все перевороты предвещают резню, изгнание и другие враждебные действия. (3) Но ста­раться понапрасну и, затратив много сил, пожинать одну только ненависть – полное безумие; (4) разве только кем-нибудь слу­чайно овладеет позорное и пагубное желание пожертвовать ради могущества кучки людей своей честью и свободой.

4. (1) Однако среди других умственных занятий наибольшую пользу приносит повествование о прошлом. (2) Так как о ценно­сти этого повествования высказывались многие, то я нахожу нужным о ней умолчать – также и для того, чтобы никто не по­думал, что я по заносчивости сам расхваливаю свое усердие <…> (5) Ведь я не раз слыхал, что Квинт Максим, Публий Сципион² и другие прославленные мужи нашей гражданской общины говаривали, что они, глядя на изо­бражения своих предков³, загораются сильнейшим стремлением к доблести. (6) Разумеется, не этот воск и не этот облик оказы­вает на них столь большое воздействие; нет, от воспоминаний о подвигах усиливается это пламя в груди выдающихся мужей и успокаивается не ранее, чем их доблесть сравняется с добрым именем и славой их предков. (7) А найдется ли при нынешних нравах человек, который поспорил бы со своими предками чест­ностью и настойчивостью, а не богатством и расточительностью? Даже новые люди⁴, когда-то доблестью своей обыкновенно пре­восходившие знать, добиваются власти и почестей не столько честным путем, сколько происками и разбоем; (8) как будто пре­тура и консулат и все другие должности того же рода славны и великолепны сами по себе, а не считаются такими в зависимости от доблести тех, кто их занимает <…>