Факторы нереализованности потенциала социального протеста в российском обществе

Сохранение в российском обществе стабильно высокого уровня социального недовольства свидетельствует о рассогласовании между потребностями, интересами, ожиданиями населения и возможностями их реализации. Преодоление этого разрыва возможно лишь при проведении властными структурами политики, учитывающей жизненно важные интересы массовых социальных групп.

Усиление социальной ориентированности политики государства не может произойти самопроизвольно. Необходимо давление массового социального движения, оппозиционных партий на властные институты. Расширение политического участия граждан, развитие демократической активности массовых социальных групп являются позитивной составляющей успешного реформирования российского общества.

Массовый подъем политической активности населения пришелся на 1989—1991 гг. Но уже с середины 1992 г. наметился резкий спад протестной активности граждан, который продолжался до осени 1996 г. На снижение политической активности населения повлиял целый комплекс факторов, основными из которых многие исследователи считают массовую пауперизацию населения, низкую результативность массовых действий протеста в 1992-1993 гг. и очевидное отсутствие у властных структур экономических возможностей для удовлетворения требований протестующих.

Наиболее характерной для того периода была ориентация на индивидуальное приспособление, а не на протестные действия. Эмпирические исследования 1992-1994 гг. зафиксировали ослабление личностных идентификаций с социально-групповыми образованиями. В условиях кризиса происходила массовая десоциализация личности, значительные сегменты общества находились в состоянии аномии¹³⁶. Для большинства россиян насущной задачей стало элементарное выживание и поиск дополнительных заработков. Политические силы, способные к организации массового движения протеста, отсутствовали.

Видимое состояние политической пассивности скрывало под собой мощный вал социального недовольства. Систематические исследования ВЦИОМа свидетельствуют, что в период с 1994 по 1999 гг. в среднем 35% населения считало, что “терпеть наше бедственное положение уже невозможно”, 49% — что “жить трудно, но терпеть можно”¹³⁷.

Основной причиной социального недовольства населения являлось тяжелое материальное положение, в то время как доля идеологических и политических факторов в формировании уровня недовольства после 1991 г. была незначительной¹³⁸. Пики социального недовольства совпадают с периодами резкого падения уровня жизни (1992 г.), или с массовыми задолженностями по зарплате (вторая половина 90-х годов), или очередным этапом “реформ”, ухудшающим материальное положение людей (монетизация льгот в январе 2005 г.).

В то же время результаты социологических исследований показывают, что при ухудшении социального самочувствия большинства населения протестная готовность растет значительно медленнее уровня социального недовольства (см. табл.).

Таблица

Показатели терпения и прожективная готовность к протесту139

Год	Индекс терпения*	Готовность участвовать**
1994	1,9	23
1995	1,6	24
1996	1,5	22
1997	1,4	25
1998	1,0	27
янв.1999	1,0	27
янв. 2000	1,7	15
янв. 2001	2,2	24
янв. 2002	2,7	20
янв. 2003	3,2	26
янв. 2004	4,1	20
янв. 2005	2,3	26

^*отношение суммы позиций “жить можно” и “терпеть можно” к позиции “терпеть нельзя”

^**в % от числа опрошенных.

Как видно из таблицы, прожективная готовность к участию в акциях протеста со временем меняется незначительно. Потенциальных участников массовых акций протеста почти в 2 раза меньше тех, кто недоволен своим материальным положением. Число людей, принимавших участие в акциях протеста в 90-е годы, составляет 1-2 % от прожективной протестной активности¹⁴⁰.

Заметное воздействие на рост или снижение социально-политической напряженности оказывают социально-психологические и политические факторы: уровень социального оптимизма (вера “в лучшее завтра”), доверие к политическим институтам, запас прочности населения к экономическим катаклизмам, предвыборные обещания. Так, материальное положение широких масс к началу 2000 г. было значительно хуже, чем до дефолта, но принятие В. Путиным решительных мер по наведению порядка в стране породило мощную волну социального оптимизма, что заметно снизило протестные настроения.

На протяжении 2000-х годов готовность к протесту не снижалась, несмотря на повышение индекса терпения, что свидетельствует об изменении в мотивации протестного поведения. Проблемы элементарного выживания, своевременной выплаты зарплат и пенсий в основном решены. На первый план выходят требования повышения заработной платы, личной безопасности, уровня и качества жизни. Экономический рост вызвал у значительной части населения обоснованные надежды на улучшение своего материального положения, которые остаются на сегодняшний день нереализованными. Налицо разрыв между уровнем социальных притязаний и шансами на их осуществление.

Хотя в протестных акциях в марте 2005 г. участвовало лишь около 0,5% граждан, важно не только количество “фактических протестантов”, но и то, что 70 - 80% населения отнеслось одобрительно или сочувственно к акциям против монетизации льгот¹⁴¹. Это является свидетельством подспудного накопления социального недовольства и возможности разрастания потенциала протеста в случае общественных катаклизмов.

Вся история российских реформ проходит на фоне роста общественного недовольства и протестной готовности масс. Временами казалось, что социальный взрыв неизбежен, но на фоне общего недовольства наблюдались лишь локальные взрывы протеста. Какие же факторы препятствуют преобразованию социального недовольства в общенациональное демократическое движение протеста, способное к отстаиванию интересов массовых социальных групп?

Среди наиболее фундаментальных причин нереализованности потенциала протеста следует назвать незавершенность социальной структуризации российского общества и низкий уровень самоорганизации массовых социальных групп. Если “верхние” слои, несмотря на внутренние противоречия, уже достигли состояния “класса для себя”, то массовые группы находятся еще на стадии социальной самоидентификации и солидарных действий на локальном уровне. Замедленность процесса формирования и самоорганизации массовых социальных групп обусловлена как “стационарно переходным” состоянием российской экономики, разрушением технологической базы промышленного производства (промышленное производство сократилось более чем вдвое)¹⁴², так и характером формирующегося в стране общественного строя.

Становление в России модели бюрократического капитализма блокировало формирование массовых социальных субъектов, способных к защите своих интересов на политическом уровне. Наиболее активная, хорошо адаптировавшаяся к рыночным условиям часть общества предпочитает “встроиться” в систему бюрократического капитализма, чем предпринимать усилия по реформированию неэффективной социально-экономической системы. Более адаптированные предпочитают индивидуальные формы защиты своих интересов, активно обращаются к противозаконным путям достижения успеха (так, лишь 28% предпринимателей и менеджеров бизнес-элиты вошли в группу “законопослушных”)¹⁴³. Даже финансовый кризис 1998 г., ударивший сильнее всего по отечественным предпринимателям, не побудил последних к защите совместных интересов. Низкая самоорганизация среднего и малого бизнеса мешает его успешному развитию, ставит в зависимое положение от любой властной структуры.

Экономический рост начала 2000-х годов породил надежды на усиление позиций среднего класса. Но рост числа “среднеимущих” не означает формирование устоявшегося среднего класса, осознающего общность своих интересов. В настоящее время средний класс представляет собой совокупность весьма разнородных социальных групп, сильно отличающихся по уровню материальной обеспеченности и характеру интересов. Примерно 60% представителей среднего класса не идентифицируют себя ни с каким политическим течением, оставшаяся часть же делится примерно в равной пропорции на сторонников социалистических и либеральных ценностей¹⁴⁴. Состояние статусной инконсистенции (несоответствие между уровнем доходов и уровнем образования, понизившийся моральный престиж профессии и высокий уровень притязаний), в котором находится значительная часть среднего класса, формирует среди его представителей высокий уровень социального недовольства.

Около 60% населения составляет базовый слой (рядовые специалисты, рабочие, крестьяне, работники торговли и сервиса, большой отряд социальной интеллигенции — учителя, врачи, работники культуры)¹⁴⁵. Сила этого слоя — в его многочисленности, слабость — в раздробленности и неоформленности групповых интересов.

Особое место по экономическим и организационным ресурсам в данном слое занимают рабочие крупных предприятий, имеющие опыт забастовочных акций. Мощный старт рабочего движения в конце 80-х — начале 90-х годов давал основания рассчитывать на рабочий класс как на силу, способную защищать интересы наемных работников в условиях перехода к рынку. Объективной базой солидарных действий рабочих была социальная однородность рабочего класса, почти полное отсутствие дифференциации рабочих по материальному положению, политическим убеждениям, сохранение единого статуса и единого противостоящего хозяина в лице государства.

С середины 90-х годов отчетливо стал проявляться кризис солидарности, обусловленный усилением дифференциации материального положения рабочих в зависимости от сектора занятости, отраслевой принадлежности предприятий, характера производства, региона проживания работников. С падением промышленного производства в полную силу заработали и экономико-социальные факторы ослабления внутригрупповой сплоченности рабочих: рост безработицы, ухудшение положения рабочих на рынке труда и усиление конкуренции среди самих рабочих, общее ужесточение трудовых отношений.

Основной причиной забастовочных действий на протяжении 90-х годов было невыполнение надлежащими структурами элементарных требований трудового договора — своевременной оплаты труда. Адресатом таких требований чаще становились правительство, региональные власти, а не конкретный работодатель. Усилия рабочего движения были направлены на борьбу “за копейку”. Коренные причины ущемленного положения наемных работников — система оплаты труда, участие в организации производства, отношения “работник — работодатель”, перераспределение национального дохода с учетом интересов наемных работников — на повестку дня не ставились. Выдвижение политических лозунгов являлось средством давления на федеральные власти с целью выполнения экономических требований.

Экономическая стабилизация начала 2000-х годов позволила устранить основную причину забастовок — задолженность по зарплате. Забастовочное движение резко пошло на убыль, хотя многие проблемы рабочего движения так и остались нерешенными.

За полтора десятилетия борьбы не произошло институционализации рабочего движения во всероссийском масштабе — в виде образования рабочей политической партии или мощных альтернативных профсоюзов. Всплески рабочего движения и наметившийся, пусть в единичных случаях, переход к требованиям более высокого уровня внушают надежды на возрождение рабочего движения. Объективные предпосылки для этого существуют: необходимость единства действий рабочего класса для защиты своих интересов, опыт забастовочного движения, высокий образовательный уровень рабочих, оживление производства, что снижает угрозу безработицы.

Наиболее протестно активной группой базового слоя является социальная интеллигенция. В 1997 г. на учреждения образования приходилось 92% всех забастовок, в октябре 2004 г. — 96%¹⁴⁶. Но интеллигенция не обладает административными и экономическими ресурсами, она организационно раздроблена. Социальная интеллигенция состоит из законопослушных, трудолюбивых, образованных людей, ориентированных на институционализированные формы протеста, поиск компромисса с властными структурами.

В современной России сформировалась группа представителей застойной бедности, которые имеют отчетливо выраженные особенности образа жизни и группового сознания. Люмпенизированные группы по своей численности весьма значительны (до 11 млн)¹⁴⁷. Низкий социальный статус, отсутствие сплоченности в силу их чрезвычайной разнородности обусловливают неспособность данного слоя на самостоятельные акции протеста. Не более 6% безработных принимают участие в митингах и демонстрациях¹⁴⁸; стратегия поведения основной части маргинальных групп направлена на элементарное выживание. Но маргинальная масса податлива к различным внешним воздействиям и может быть использована в политических целях (начиная с голосования на выборах за национал-экстремистские партии и движения и кончая участием в стихийных беспорядках). Само наличие и расширение маргинальных, люмпенизированных групп становится конфликтогенным фактором, оказывающим значительное влияние на рост социальной напряженности в обществе в целом.

Итак, основной протестный потенциал сосредоточен в социальных группах, которые напрямую зависят от государства — работники бюджетных отраслей (в первую очередь, социальная интеллигенция), ИТР, служащие, городские пенсионеры, милиция и военные, безработные, жители села. Среди рабочих — преимущественно работники малорентабельных или требующих больших капиталовложений производств или предприятий, тесно связанных с госзаказом (угольная, химическая, нефтехимическая, строительная промышленность, черная и цветная металлургия, машиностроение, транспорт). При этом готовность к участию в акциях протеста увеличивается в старших возрастных группах и по мере снижения материального достатка. В акциях протеста в большей степени склонны участвовать сторонники коммунистических и социал-демократических ценностей (о этот показатель играет гораздо меньшую роль, чем принадлежность к группе бюджетников и пенсионеров¹⁴⁹).

Наиболее протестно активные группы (бюджетники, пенсионеры) обладают незначительными политическими и организационными ресурсами, не способны оказывать блокирующее воздействие на экономику, рассредоточены по небольшим коллективам, законопослушны, ориентированы на мягкие формы протеста, склонны к компромиссам и соглашаются на незначительные уступки. Вследствие указанных факторов акции наиболее массовых групп “протестантов” малоэффективны и достаточно легко нейтрализуются властными структурами.

Хотя социальное недовольство и готовность к протесту присутствуют во всех массовых социальных группах, в российском обществе не нашлось организованной силы, способной аккумулировать протестный потенциал в действенные акции протеста, в создание общенационального движения.

КПРФ, провозгласившая своей целью защиту интересов трудящихся, имея партийные организации во всех субъектах РФ, потенциально могла скоординировать разрозненные акции протеста. По исследованиям Института социологии РАН 1998 г., 43,7% опрошенных полагали, что КПРФ могла бы взять на себя руководство акциями протеста. Партиям демократической ориентации, например “Яблоку”, такую роль отводило лишь 27,5% респондентов¹⁵⁰.

Неспособность коммунистов к обновлению, с одной стороны, умелое использование ошибок компартии и манипулирование избирательными технологиями властными структурами — с другой, позволили последним расколоть протестный электорат между тремя конкурирующими политическими силами — КПРФ, ЛДПР и партией “Родина”, что еще больше усложнило задачу создания массового социального движения, оппозиционного правящей власти¹⁵¹.

КПРФ в ее сегодняшнем виде, т.е. без обновления руководства партии, модернизации идеологии и методов работы, не способна консолидировать протестные настроения социалистической и демократической направленности.

Силой, способной к организации массового социального движения, не могут быть и официальные профсоюзы, унаследовавшие негативные черты советских профсоюзов: политическую ангажированность (верхушка профобъединения заняла прочное место в рядах российского истеблишмента), зависимость от администрации, ориентацию на социально-бытовые вопросы. Всероссийские акции протеста, проводимые Федерацией независимых профсоюзов России (ФНПР), имеют своей целью скорее привлечение внимания к бедственному положению наемных работников, чем достижение практических результатов. Закономерно, что авторитет традиционных профсоюзов падает, идет сокращение их численности.

Альтернативные профсоюзы отличаются действенностью. Но они малочисленны (3-5% работников¹⁵²) и смогли утвердиться лишь в тех группах наемных работников, которые играют ключевую роль в производственном процессе (докеры, горняки-подземщики, авиадиспетчеры, железнодорожники). Новый Трудовой кодекс усиливает позицию ФНПР относительно альтернативных профсоюзов. Тесные отношения правительства с созданными “сверху” профсоюзами оставляют мало надежды на то, что они будут способны к реальной защите интересов работников.

Еще одним фактором неэффективности протеста является рассредоточение социального недовольства по разным линиям социальной напряженности. С одной стороны, мощным источником социальной напряженности стали имущественное расслоение и формирование поляризованной социальной структуры¹⁵³. С другой — параллельно с формированием биполярной конфигурации конфликтующих сторон действует тенденция множественных разломов конфликтующих групп:

а) по линиям социальной стратификации (например, мотивация социального недовольства представителей среднего класса и маргинальных слоев существенно отличаются);

б) по идейно-политическим ориентациям;

в) по отраслевой принадлежности и сектору экономики (государственный, частный);

г) по национально-этнической принадлежности. За последние 10 лет в общественном сознании заметно обострилось противоречие между русскими и нерусскими (37,2% населения считают его наиболее острым межгрупповым противоречием). Рост охранительного национализма вызван не неприятием людей других национальностей, а опасением вытеснения русских из определенных экономических ниш¹⁵⁴;

д) по линии “благополучный” Центр — “бедные” регионы. Разрыв в социально-экономическом развитии вызывает рост социально-политической отчужденности между Центром и регионами. С 2000 по 2003 гг. почти в 2 раза (с 27 до 52%) увеличилось число людей, считающих, что главное для центральной власти в Москве — решить свои проблемы за счет областей и республик России¹⁵⁵;

е) по территориально-поселенческому вектору: реформаторски ориентированный “город” — консервативное “село”;

ж) по географической линии: реформаторские регионы (Москва, Санкт-Петербург, Европейский Север, Урал) противостоят консервативным (Черноземный Центр, Сибирь, Забайкалье); протестные (Северо-Запад, Дальний Восток, значительная часть Сибири) — конформистским (субъекты РФ, образованные по национальному принципу).

Таким образом, российское общество рассечено множеством конфликтных линий, в том числе и ложно осознанных. В зависимости от предмета конфликта, линий социальной и идейно-политической дифференциации, конкретной ситуации под воздействием массированной информационной обработки населения возникают различные линии разлома конфликтующих групп.

Следующая причина неэффективности социального протеста — это разновременность, локальность взрывов социального недовольства в пределах огромной страны. Если в начале 90-х годов центрами недовольства были крупные города, то по мере вхождения в рынок очаги повышенной социальной напряженности переместились в наименее благополучные регионы, небольшие города, сельскую местность. С середины 90-х годов повышенной протестной готовностью характеризуются регионы Восточной Сибири и Дальнего Востока, т.е. регионы однобокой военно-промышленной урбанизации. Доля людей, готовых участвовать в акциях протеста на Дальнем Востоке, составляет 37% опрошенных, тогда как в Москве — 10%, Санкт-Петербурге — 11%¹⁵⁶.

Взрывы локального недовольства вдалеке от Центра не оказывают существенного воздействия на политическую “температуру” в стране. Методом частичного “затыкания дыр” локальные конфликты на какое-то время загоняются внутрь. Чреватое серьезными катаклизмами слияние географически разбросанных акций протеста в один поток практически невозможно — как в силу огромных масштабов страны, так и вследствие усиливающегося различия в экономическом уровне регионов.

Существенным фактором, сдерживающим перерастание латентного недовольства в открытый протест, является разный уровень сил конфликтующих сторон. Аморфным, неконсолидированным “народным массам” противостоит новый правящий класс, сосредоточивший в своих руках все мыслимые ресурсы — власть, собственность, управляемые партии и профсоюзы, а также такой мощный инструмент социального контроля, как СМИ.

Низкий уровень самоорганизации массовых слоев дает возможность “верхам” удерживать социальное недовольство под контролем. Поскольку причины недовольства игнорируются властными структурами, а вспышки протеста гасятся разовыми уступками, то вызревание конфликта происходит в латентной форме. Скрытое недовольство находит свое проявление в росте протестного голосования, абсентеизме, недоверии к политическим институтам, уходе в теневую экономику, распространении неправовых практик.

В отсутствии политических сил, способных к артикуляции и консолидации протеста, социальное недовольство будет прорываться в виде спорадических, стихийных акций или использоваться, как это было раньше, какой-либо элитной группой для достижения своих узкокорпоративных целей. Первое — малоэффективно, второе — деструктивно для общества. Оптимистический вариант — возможность мобилизации массового недовольства демократически настроенной, патриотической частью элиты ввиду слабости, а точнее, отсутствия последней — не просматривается.

Усиление центральной власти за счет ослабления автономии всех политических институтов и акторов, доминирование “Единой России” во всех властных структурах затрудняют учет интересов различных социальных сил на политическом уровне. Искусственная бесконфликтность политического пространства блокирует корректирующую, инновационную функцию социального недовольства, усиливает его деструктивный потенциал. Необходимым условием развития общества по пути демократии служат выявление, институционализация и урегулирование конфликтов интересов социальных групп.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ РОССИИ

А.М. Ковалев

КАК ПОНЯТЬ, ЧТО ЖЕ ПРОИСХОДИТ В РОССИИ?

Опыт конца ХХ столетия, когда распался СССР и некоторые другие социалистические страны (СФРЮ, Чехословакия), был разрушен так называемый социалистический лагерь, а во всем мире значительно ослабли позиции левых идейно-политических течений, наглядно показал ограниченность бывшего долгое время традиционным марксистско-ленинского подхода к анализу общественных процессов. Как известно, на основании этого подхода в свое время был сделан вывод о полной победе в СССР социалистического строя и даже, более того, было предсказано, что к 80-м годам ХХ в. советское общество вступит в коммунистическую стадию развития, а советские люди станут жить при коммунизме. На основании этого же подхода в Китае был провозглашен “великий скачок”, в результате которого в кратчайший срок там должны были утвердиться коммунистические принципы. Однако все это оказалось за гранью реального.

Конечно, марксизм явился огромным шагом вперед в деле анализа и объяснения исторических процессов, по сравнению со всеми предыдущими учениями и концепциями. Это следует подчеркнуть особо, так как в настоящее время мы являемся свидетелями оголтелой клеветы на него. По нашему же мнению, необходимо не опровергать марксизм, а открывать более фундаментальные законы общественного развития, в которые коренные марксистские положения входили бы в качестве составной части.

В то же время нельзя не признать, что укоренившийся у нас марксистский подход к общественным процессам страдал ограниченностью и серьезными недостатками. Один из них заключался в том, что в основу анализа общественных процессов были положены не человек и человеческий потенциал с его природой, своеобразием и адаптационными способностями, а материальное начало, способ производства материальных благ, с его производительными силами и производственными отношениями. Разумеется, и на основании учета интенсивности движения автомашин в городе, их стоянок и т.д. можно выявить наиболее общие устремления людей, но тем не менее не машины создают человека, а человек — машины, не они определяют устремления людей, а сами люди определяют свои нужды и желания, диктуя тем самым и пути движения транспорта.

Далее, в нашей традиционной философии и социологии недооценивалась роль географической среды и ее влияние на развитие общества, считалось, что она может лишь ускорить или замедлить его развитие. В соответствии с таким подходом, повторяемость в обществе сводилась к формационной структуре, но возможность ее цивилизационных различий в тех или иных регионах нашей планеты не учитывалась. Между тем географическая среда, особенно в процессе ее глобальных изменений, влияет на характер адаптации к ней человеческого общества, а тем самым и на его внутреннюю структуру.

Согласно господствовавшим в нашей науке представлениям, определенный уровень производительных сил порождает соответствующие ему производственные отношения, а определенное бытие ведет к появлению определенного сознания. Однако при всей справедливости указанных положений не следует забывать, что в данном случае внешние факторы оказываются решающими и не учитывается сам человеческий потенциал с его естественными отношениями и сферой подсознания. А между тем данные производственные отношения не столько порождаются производительными силами, а сознание — общественным бытием, сколько и то, и другое выступает продуктом развития естественных отношения самих людей и их сферы подсознания, которые меняются и обогащаются под влиянием определенных условий.

В самом деле, производственные отношения — это ничто иное как естественные отношения самих людей, возникшие под влиянием определенного уровня производства, а то или иное сознание — продукт подсознания. При этом естественные отношения и сфера подсознания способны к саморазвитию и изменению, в зависимости от условий приобретают те или иные конкретные формы своего проявления. Иначе говоря, так же, как действия человека и его рук хотя и зависят от тех предметов, с которыми ему приходится иметь дело, но порождаются не ими, а представляют действия самого человека, так и его социальные отношения — видоизмененные формы естественных отношений. Поэтому не столько производственные силы порождают те или иные общественные отношения и не бытие — сознание, сколько они определяют появление лишь тех или иных форм естественных отношений и подсознательной сферы, которая меняется под их влиянием.

В нашей традиционной философии и социологии повторяемость общественных процессов сводилась к формационному уровню. Из этого следовало, что в любой стране должно быть утверждение либо социализма, либо капитализма, а что кроме того — от лукавого. Однако такой подход может быть верным лишь при условии, если природно-географические компоненты, в рамках которых функционируют и развиваются данные общества, более или менее одинаковы. В различных же природно-географических условиях даже при одинаковом уровне производительных сил могут возникнуть различные общественно-экономические формации. Об этом свидетельствует и древняя история (наличие рабства в одних странах и отсутствие его в других), и нынешние процессы, протекающие в различных регионах. Например, Китай в современном развитии не повторяет формационную структуру США и Западной Европы, а идет своим собственным путем, равно как и страны Запада не повторяют пути развития Китая.

Все это свидетельствует о том, что в каждом цивилизационном регионе может сложиться присущая лишь ему формационная структура. Но дело не только в этом. Основа повторяемости общественных процессов в различных странах и регионах заключена в самом человеке, который воспроизводит себя, а равно и свое материальное и духовное производство, покоряя и ставя себе на службу силы природы. Что же касается социальной структуры, то повторяемость в общественной жизни должна сводиться не к общественном формациям, а к цивилизациям, которые проходят все народы. К числу таких цивилизаций можно отнести первобытную, земледельческую, промышленную, постпромышленную и т.д.

Ограниченность положения о способе материального производства как об определяющей силе общественного развития обусловлена тем, что в этом случае принимается в расчет не человек как таковой в единстве его социальных и природных качеств, а человек как производитель материальных благ, т.е. человек социальный, обладающий лишь определенными социальными качествами. Однако человек — это не только социальное производящее, но и природное существо, причем социальное определяет лишь конкретные качества личности, тогда как природные компоненты задают его фундаментальные свойства и характеристики. Более того, социальные условия и качества личности могут требовать одного, а природное — прямо противоположного, что не может не влиять на социальные процессы. При этом чем ниже уровень развития социального, тем сильнее на развитие человека и общества оказывает влияние естественное, заключенное в их природе.

Говорят, что орудия труда — решающий компонент изменения общества, переход его от низшей ступени к высшей. При всей рациональности данного положения все же не орудия сами по себе определяют движение общества по пути прогресса, а человек, используя орудия труда. В силу своих естественных качеств и способностей, а также опережающего отражения человек, изобретая то или иное орудие труда, стремится к дальнейшему его усовершенствованию, равно как и к изобретению новых средств производства. Иначе говоря, в основе развития общества лежит сам человек, на которого орудия труда и средства производства оказывают лишь обратное влияние. Вот это обратное влияние наша традиционная философия и социология и положили в основу общественного развития.

Исходя из этого, нами была предложена категория способа производства общественной жизни, в которую способ материального производства входит в качестве составной части. Способ производства общественной жизни включает в себя производство собственной жизни, способ производства материальных благ, способ духовного производства, отношение общества с природной средой и соответствующие ему общественные отношения, куда входят не только социальные, но и естественные отношения, а также сфера сознания с ее сферой подсознания. Все эти компоненты должны функционировать в соответствии друг с другом, причем смысл истории состоит во всестороннем развитии человека и общества путем создания для этого адекватных социальных и природных условий на основе совершенствования процесса производства.

Способ производства общественной жизни расширяет наш кругозор, позволяет понять те или иные общественные структуры с позиции способа материального производства, а также с учетом других, более решающих компонентов. В этой связи политика тех или иных классов и государств выступает не только концентрированным выражением экономики, она строится с учетом всех компонентов способа производства общественной жизни. Последний дает методологическое обоснование наличию в обществе общественных формаций, различных цивилизаций, их соотношению с общественно-экономическими формациями, а также по-иному ставит проблему повторяемости в истории.

В самом деле, если на структуру общества оказывает влияние социальная среда, то на нее не может не оказывать влияние и среда природная, в которой функционирует тот или иной социум. Природная среда не только замедляет или ускоряет процесс развития общества, но и влияет на соотношение необходимого и прибавочного труда. Она также может усилить или, наоборот, ослабить степень сплоченности общества, воздействовать на соотношение в нем общих и индивидуальных интересов, что не может не влиять на существующие в нем формы власти, собственности, идеологии и т.д.

Что касается народонаселения, то помимо зависимости от его численности соотношения необходимого и прибавочного труда, именно в нем заключен источник развития общества, его способность ускорять или замедлять свое функционирование и что самое важное — способность к самоограничению. Также от народонаселения зависит характер действия в социуме закона преимущественного развития, что решающим образом влияет на классовую структуру данного общества, его государственный строй и массовое сознание. Иными словами, и природная среда, и народонаселение не только ускоряют или замедляют процесс развития общества, но и оказывают влияние на его структурные особенности.

В результате, если глобальные изменения социальной среды (производительных сил) ведут к появлению различных цивилизаций в процессе поступательного развития обществ (первобытная, земледельческая, промышленная, постпромышленная и т.д.), то глобальные различия в природной среде и демографической структуре порождают цивилизационные различия в региональном плане, о чем писали Н. Данилевский, А. Тойнби и другие ученые.

Далее, поскольку способ производства материальных благ служит составной частью способа производства общественной жизни, то продукт первого — общественно-экономическая формация — выступает проявлением определенной цивилизации, причем в ее рамках могут существовать несколько различных общественных формаций. Иначе говоря, если общественно-экономическая формация отражает характер адаптации общества под влиянием развития способа материального производства, то региональные цивилизации возникают в результате адаптации обществ к различным условиям природной и демографической среды. Отсюда вытекает органическая связь между теориями К. Маркса и А. Тойнби. Первая раскрывает изменения, происходящие в обществе под влиянием развития производительных сил, изменения способа материального производства, а вторая — под влиянием природной среды, роста народонаселения и т.д.

Вследствие того, что в процессе общественного развития происходит своеобразное наложение социальной среды на природную основу, а она может оказаться неоднородной, то каждому цивилизационному региону может быть присуща лишь свойственная ему формационная структура. Из этого следует, что повторяемость в обществе нельзя рассматривать только на уровне общественных формаций, она заключена в более глубоких пластах общества, в его цивилизационных ступенях развития.

Все это позволяет по-иному взглянуть на формационную структуру бывшего советского и нынешнего китайского общества, а также на возможные пути их развития. Революция 1917 г. в России и революция в Китае, подобно происходившим в XVIII-XIX вв. революциям в Западной Европе, знаменовали собой переход от земледельческой к промышленной цивилизации. Однако в силу того, что в странах Запада промышленная цивилизация сочеталась с особенностями природного окружения, которое требовало всемерного развития индивидуального интереса, а в России утверждение промышленности происходило в сочетании с неблагоприятными климатическими условиями, огромными пространствами, что требовало сплочения народа, выдвижения на первый план общего интереса и ущемления индивидуального, здесь возникли разные общественные структуры. В странах Запада утвердилась и заняла господствующее положение частная собственность на орудия и средства производства, а в России широкое распространение получила государственная или общественная собственность. На Западе решающее значение приобрела рыночная экономика, в то время как в России осуществлялось государственное планирование и регулирование характера экономического развития. В странах Запада господствующий класс формировался из частных собственников, как бы “снизу”, а в России он возник из партийной и государственной номенклатуры и насаждался как бы “сверху”. На Западе утвердились принципы демократического управления, а у нас — тоталитаризм и диктатура. В странах Запада возникло множество партий и идеологий, а в России и Китае существовала единая партия и единая идеология¹⁵⁷.

Характер того или иного общественного строя определяется всеми компонентами способа производства общественной жизни. Однако в России, Китае и ряде других стран так называемые социалистические порядки возникли не в результате высокого уровня развития производительных сил; скорее, они явились результатом итогом их сравнительно низкого уровня развития для перехода к социализму. На основании этого можно сделать вывод, что общественный строй, утвердившийся в свое время в СССР, Китае и в ряде других стран, нельзя считать социалистическим, который якобы пришел на смену капитализму. Маркс рассматривал появление социализма как результат развития способа материального производства, производственных сил, а общественный строй в России и Китае возник не столько в результате развития материального производства, которое было недостаточно для утверждения социалистических порядков, сколько под влиянием определенной природной среды и социополитических условий. Отсюда — общинность, уравниловка, наличие сильной централизованной власти и т.д.

В целом, в России и Китае не мог утвердиться социалистический строй по ряду причин. Во-первых, исторический опыт показал, что промышленная цивилизация ни в одной даже самой развитой стране мира не привела к победе социалистического строя, тем более этого не могло произойти в России и Китае, которые в результате революции лишь вставали на путь промышленного развития. Во-вторых, в России в силу климатических условий и огромных пространств, а в Китае в силу огромной численности и плотности населения, необходимый продукт был слишком высок, и поэтому для утверждения социалистических порядков необходим в несколько раз более высокий уровень производительных сил, по сравнению с Западной Европой и США. Наконец, в-третьих, ни Россия, ни Китай, благодаря сложившимся традициям (царизм, отсутствие демократических традиций и т.д.), не могли сразу без каких-либо переходных общественных структур перейти к социалистическому способу производства.

Не случайно социалистические революции и переход к социализму не произошли ни в одной капиталистически развитой стране. Согласно утверждениям традиционной социологии, такие революции и такой переход совершились в России, Китае, Вьетнаме, на Кубе и т.д., т.е. в странах, не прошедших капиталистическую формацию, где производительные силы не были настолько развиты, чтобы совершить переход к социализму. Не понятно также и то, как могло “самое справедливое социалистическое общество” потерпеть крушение без сколько-нибудь серьезного сопротивления народа и без каких-либо внешних катаклизмов, хотя в свое время оно пережило кровавую гражданскую войну, одержало победу над гитлеровской Германией, ускорило победу над Японией и т.д.

Скорее всего, и Октябрьская революция в России, и революция в Китае не носили социалистического характера. Подобно революциям XVIII-XIX в. в Западной Европе, они были призваны обеспечить переход этих стран от земледельческой к промышленной цивилизации с той принципиальной разницей, что если в первых, в силу природно-демографических особенностей, утвердился капиталистический строй, то в России и Китае — некапиталистический, с господством государственной и общественной форм собственности, которые были приняты за социалистические, хотя таковыми и не являлись. Этот строй носил и антикапиталистический характер, но не в силу того, что он был выше капитализма и пришел ему на смену, а лишь в силу того, что в этом регионе не могли утвердиться капиталистические порядки, которые усиленно стремился насадить Запад. Нельзя также сбрасывать со счетов и то, что большевики, придя к власти и рассматривая свои действия как направленные на построение социализма, не могли не придать советскому обществу социалистическую окраску.

На самом же деле это был некий переходный строй, обусловленный евразийскими и азиатскими особенностями, в которых он возник и функционировал. При этом следует подчеркнуть, что советский строй, воплотив общинные традиции, носил закономерный характер, и если бы он не был утвержден в России, то она бы потерпела поражение в Великой Отечественной Войне, подобно тому, как она терпела поражение в Крымской, русско-японской и Первой мировой войнах. Не случайно, что после того, как были решены стоящие перед ним задачи (переход к промышленной цивилизации, индустриализация и оборона страны, культурный подъем народа и т.д.), советский строй пришел в противоречие с новыми условиями и потерпел крушение при непротиводействии и даже молчаливом согласии большинства общества. По всей вероятности, это отражало назревавшую необходимость в расширении возможностей для индивидуального развития человеческой личности и снижения пресса общего интереса, в переходе от всеобщего обобществления к смешанной экономике, рыночным отношениям, политической демократии и т.д. В конечном счете все это — результат изменения соотношения между обществом и природой, а также между социальными и природными компонентами внутри самого общества, произошедшими на основе развития социальной сферы в результате развития орудий труда, утверждения промышленной цивилизации.

А этот в целом прогрессивный процесс был извращен маскировавшейся либерально-демократическими лозунгами правящей элитой и повернут в сторону насаждения западных капиталистических порядков, которые в России, в силу ее евразийского своеобразия, не могут прижиться. Между тем вместо перехода к капиталистическим порядкам западного толка необходимо было утвердить смешанную экономику с сохранением государственной собственности на природные ресурсы, крупную промышленность, а также обеспечить сочетание рыночного и государственного регулирования экономического и социального развития.

Некапиталистическое общество — некий переходный этап в развитии на пути и подлинному социально-справедливому обществу, или к тому, что называют социализмом и коммунизмом. При этом, если в странах Запада этот переход совершается в обществе, основанном на капиталистических отношениях, с господством частной собственности и рыночной экономики, то в России и Китае такой переход может совершиться, вероятнее всего, на основе смешанной экономики, при наличии значительного удельного веса государственной собственности и централизованной политической власти. В странах Запада общественная собственность может возникнуть на основе преобразования монополии и государственно-монополистических корпораций, а в России и странах Востока — в результате повышения удельного веса государственной собственности, которая постепенно преобразуется в общественную.

С учетом не только способа материального производства, но и всех компонентов способа производства общественной жизни необходимо подходить и к анализу будущего общества. Исходя из одних только социальных компонентов и не учитывая природных основ общества, ряд авторов рассматривают общество будущего как сплошную благодать, где труд превратится в наслаждение, а жизнь уподобится прогулке по парку. В то же время те, кто исходит из одних природных предпосылок, считает, что в будущем обществе сохранятся антагонистические классы, эксплуатация человека человеком, рыночные отношения и т.д.

По нашему мнению, неправы ни те, ни другие. В обществе будущего адекватные условия для развития человеческой природы создадут социальные предпосылки для устранения отрицательных форм ее проявления. Однако, поскольку природа человека сформировалась не только и даже не столько под влиянием социальных условий, то основные ее качества сохранятся и в будущем. Из этого следует, что и в дальнейшем останется естественное неравенство индивидов, не исключена зависть, ревность и обман друг друга, стремление занять более высокое положение в обществе путем предательства и т.д. Иными словами, это будет общество социальной справедливости и естественной несправедливости. Поэтому после того, как человечество создаст адекватные для своего развития социальные условия, оно, вероятнее всего, возьмется не только за совершенствование самих социальных условий, как это было до сих пор, но и за совершенствование, а затем и изменение самой природы человека.

И.А. Козиков

В.И. ВЕРНАДСКИЙ О РОССИЙСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

Я уверен как-то всеми силами души

в выносливости и в будущем России.

Вернадский

Размышления В.И. Вернадского о российском государстве относятся прежде всего к переломным, критическим периодам истории России — к периодам крушения монархического строя, Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революций 1917 г., становления и укрепления советской власти, Великой Отечественной войны. И сегодня, когда Россия переживает крайне непростой период общественно-политического и социально-экономического реформирования, идеи Вернадского о российском государстве и его судьбах не только не потеряли своего значения, но и приобрели актуальное значение.

Вернадский был государственником, придавал большое значение роли государства в организации общественной жизни, хотя и видел его теневые стороны: “Какая бы власть в России ни была — монархическая или республиканская, — безразлично, неизбежно то давление на внутреннюю жизнь общества, какое производилось или производится, напр[имер], монархической самодержавной властью строй России или же диктатурой ком[м]унистов при республиканской организации власти”¹⁵⁸. Вместе с тем он не поддерживал взгляды анархистов об отрицании государства как такового. Так, в годы Гражданской войны он видел те отрицательные последствия для страны и народа, которые были связаны с ослаблением и разрушением роли центральной власти в лице государства. В это время он стал решительнее выступать за государственно организованную власть в России, которая позволяла остановить дальнейший развал, сохранить и укрепить ее единство как целостного государства, начал критически относиться к отрицанию роли государственной власти. Так, в статье “Русская интеллигенция и новая Россия” он писал: “Никогда в истории не было примера, чтобы мозг страны — интеллигенция не понимала, подобно русской, всего блага всей огромной важности государственности. Не ценя государственности, интеллигенция, несмотря на длительную борьбу за политическую свободу, не знала и не ценила чувства свободы личности; живя в огромном государстве, со столь же огромными естественными богатствами, интеллигенция совершенно не была связана с производительными силами страны, ничего не делая для развития тех сил”¹⁵⁹.

Вернадский, как и Д.И. Менделеев, особое значение придавал преимуществам России как большого государства. Так, в статье “Одна из задач дня”, опубликованной в Киеве 8 сентября 1919 г., он отмечал: “Одним из величайших, нами недостаточно оцениваемых благ, даваемых государством, является принадлежность наша к единому целому, к большому государству. Большое государство есть всегда явление в истории человечества прогрессивное — а свободное большое государство дает такие возможности роста и влияние человеческой личности и такие удобства жизни, какие недоступны мелким формам государственности. По мере роста мировой культуры значение граждан великих государств будет все увеличиваться, и их духовная жизнь достигнет максимального возможного размаха и широты проявления... Свободная новая Россия должна в мировой жизни стать наряду с этими созданиями человеческой истории”¹⁶⁰. Вернадский упрекал российское общество за то, что оно не ценит огромных преимуществ большого государства для решения жизненно важных проблем. “Мы, — писал он, — недостаточно оцениваем значение огромной непрерывной нашей территории... Но и у нас придет время, когда мы, подобно Штатам, будем им пользоваться для трудноисчислимых удобств жизни. Это время придет тогда, когда наша политика будет определяться волей всех нас, т.е. волей народа... То новое, что дает в быту живущих в нем людей большое по размерам государство, приближается по своему укладу к тому будущему, к которому мы все стремимся — к мировому сожительству народов. Огромная сплошная территория, добытая кровью и страданиями нашей истории должна нами охраняться, как общечеловеческое достижение, делающее более доступным, более исполненным единой мировой организацией человечества”¹⁶¹.

Вернадский решительно выступал за сохранение целостности российского государства, его укрепление, осуждал всякий сепаратизм. Например, еще в 1913 г. в письме к А.Е. Ферсману он писал: “Я не могу здесь забыть и о той ошибке (или преступлении?!), которую сделали правительства Николая I и Александра II, отдав Русскую Америку, добытую народным старанием”¹⁶². Он отмечал, что “Благодаря разноплеменности нашей страны и разнообразию ее физико-географических условий в ней сильны и могущественны центробежные силы, грозящие единому, связанному бытию этой сплошной территории... Задача сохранения единства Российского государства — уменьшение центробежных сил в его государственной организации — является одной из наиболее важных задач государственной политики”¹⁶³. Обращаясь к властям и рядовым россиянам, он призывал к сохранению единства России как великого государства. “Больше всего, — писал он, — я боюсь развала русского государства, вновь связать разорвавшееся на части обычно никогда не удается”¹⁶⁴. Будучи озабоченным проблемами единства России, Вернадский наметил ряд факторов, обеспечивающих сохранение этого единства. В их числе: воля народа к единству и государственности; религиозная вера; единство духовной культуры; братство качественное и количественное русской литературы, имеющей практическое применение в жизни, недостаточная распространенность других мировых языков; государственная рутина; налаженные торговые связи; значение и выгода большой государственной территории, обычно не оцениваемые, для отдельных частей России; личная связь между деятелями в различных местах и областях России, пусть и принадлежащих к разным национальностям, основанная на долгой традиции.

Важными мерами укрепления России ученый считал упрочнение единства самого российского общества, которое обеспечивается демократической формой организации государства, правильной национальной политикой и развитием образования в стране с необходимостью “возможно быстрого покрытия государственной сетью высших школ и научных учреждений”. О слабом развитии образования в стране он писал: “Я думаю, что в значительной мере все переживаемое находится в тесной связи с той легкомысленной небрежностью, с какой русское общество поколениями относилось к народному образованию”¹⁶⁵. Вернадский настаивал на том, чтобы проблемы народного образования были приоритетными в развитии страны, в обеспечении ее безопасности и прогресса. При этом он подчеркивал особую важность активного изучения азиатской части российского государства, развития там сети государственных учебных и научных заведений.

Вернадский неоднократно подчеркивал, что укрепление единства российского общества связано с установлением равноправия всех граждан России. “Для нас Сибирь, Кавказ, Туркестан — не бесправные колонии. На таком представлении не может быть построена база русского государства. Она может быть основана лишь на равноправии всех русских граждан. Мы должны чувствовать себя не только европейцами, но и азиатами, и одной из важнейших задач русской государственности должно явиться сознательное участие в том возрождении Азии — колыбели многих глубочайших и важнейших созданий человеческого духа — которое сейчас нам приходится переживать... Для нас, в отличие от западных европейцев, возрождение Азии, т.е. возобновление ее интенсивного участия в мировой жизни человечества, не есть чуждый, сторонний процесс, — это есть наше возрождение. И, несомненно, в этом всемирно-историческом процессе европеизация московской Руси в ХVIII веке сыграла крупную роль”¹⁶⁶.

Вернадский отмечал, что укрепление единства российского общества, а следовательно, и государства связано также с новой организацией государственного устройства, обеспечивающего равенство всех народов России, способствующего полноценному общению всех территорий страны. Формой этого устройства он считал именно федерализм с широкой областной автономией.

Одной из важнейших проблем государственности, является, по Вернадскому, проблема государственного строя. Ее он рассматривал с позиций сформировавшихся у него либерально-демократических взглядов. Так, еще в юности в дневнике он писал: “Единственная форма общественности при свободе личности — демократия. Это высшая форма с точки зрения развития сознания”. Демократию он считал высшей формой государственного строя, обращая при этом внимание на ее содержание: “Демократия, монархия — все это сейчас получило другой смысл. Кто верит этим формам жизни как формам? Важно содержание: свобода слова, мысли, веры. Обеспечение личности, собственность как необходимое условие защиты личности. Работа над будущим человечества: организация знаний”¹⁶⁷. В своем учении о ноосфере демократизацию государственной жизни Вернадский обосновывал как одну из важнейших черт становления ноосферы для всего человечества.

Следует отметить, что в установившейся диктатуре пролетариата Вернадский выделял особую роль чиновничества, которое, как он отмечал, стремилось не к “равенству, а к господству”. В то же время он высоко ценил роль ученых в преобразованиях в России. Так, в годы строительства в нашей стране социалистического общества он писал, что “Социальный опыт нашего масштаба может быть удачен, если к его проведению будут привлечены не только люди огромной воли, но и люди науки, люди ума, знания таланта”¹⁶⁸.

Свои демократические представления Вернадский распространял и на межнациональные отношения, ставя вопрос о необходимости демократического разрешения национального вопроса и выступая за то, чтобы Россия как многонациональное государство предоставляла равные права для всех населяющих ее национальностей, за культурное самоопределение входящих в состав российского государства народностей. Россия, отмечал он, показывает пример другим государствам в решении национального вопроса: “Изменения в положении национального вопроса в России в духе свободы и равноправности начинают все серьезнее нарушать установившееся равновесие и могут отразиться самым глубоким образом на конституциях исторически национальных государств Запада, основанных на насилии и на порабощении отдельных народов или вероисповеданий”¹⁶⁹.

Как уже говорилось, одной из сторон демократического устройства российского государства Вернадский считал федеративное устройство, обеспечивающее и единство страны, и демократическое решение национального вопроса: “Теперь моя мысль крепнет, по крайней мере, мне так кажется — в некоторых политических вопросах — все глубже меня интересует вопрос о федерализме как основе правильного демократического строя и о прогрессивном подоходном налоге, последний, по моему убеждению, может и должен принять иную окраску в руках федеральной демократии”¹⁷⁰. В период Октябрьской революции и позднее, в годы гражданской войны, он снова настойчиво проводил мысль о том, что Россия должна быть федеративным государством. Теперь, писал он, очевидна “неосуществимость старого централизма — того централизма, который характеризует старую Россию и до известной степени теперешнюю советскую. Россия может быть только федералистской или состоящей из широко автономных провинций. Для организации образования это имеет огромное значение”¹⁷¹.

Важнейшей стороной демократического устройства государства Вернадский считал усиление роли народа в определении государственной политики. Он видел в народных массах огромную силу. В критические моменты жизни страны он обращался не только к властям, но и к народу, гражданам России с призывом сделать все, чтобы сохранить страну, обеспечить ее развитие. “Выход может быть один только тогда, — писал он, — когда в творческой государственной работе станут участвовать все живые силы страны, когда каждый русский человек сознает в себе гражданский долг, который лежит на нем в этот ответственный момент”¹⁷².

Вернадский, хотя и с оговоркой, отмечал евразийский характер российского государства. Он писал, что Россия имеет особенности своего мирового положения. “Россия по своей истории, по своему этническому составу и по своей природе — страна не только европейская, но и азиатская. Мы являемся как бы представителями двух континентов, корни действующих в нашей стране духовных сил уходят не только в глубь европейского, но и в глубь азиатского былого; силы природы, которыми мы пользуемся, более связаны с Азией, чем с Европой, и мне кажется, что название “Восточная Европа”, которое почти совпадает с понятием “Европейская Россия”, далеко не охватывает всего того различия, какое представляет сейчас наше государство в общем сонме европейских стран”¹⁷³.

Следует также отметить размышления В.И. Вернадского о путях и способах защиты российского государства от внешних посягательств. Он глубоко осознавал внешние опасности для российского государства, переживал их не один раз. “Я, — писал он в 1920 г., — не могу себе представить и примириться с падением России, с превращением русской культуры в турецкую или мексиканскую. Мне кажется, это невозможно, так как я вижу огромные возможности и тот рост, какой шел в ХХ столетии”¹⁷⁴. Вернадский призывал к тому, чтобы во внешней государственной политике учитывать враждебное отношение к России со стороны других государств: “Роль других держав к русской политике — всегда роль крупных или мелких хищников”¹⁷⁵. Вернадский постоянно призывал укреплять безопасность и обороноспособность страны, усиливать ее потенциал. “Слабая, разбитая страна должна будет расплачиваться всем достоянием, в том числе главным — землею”. Использование земли связано с мировым положением. “Чернозем захвачен русским племенем почти целиком, но его продукты важны для всех”¹⁷⁶. В годы Первой мировой и Гражданской войн он решительно выступал против интервенции. Позднее, во время Великой Отечественной войны с самого ее начала он отмечал правильность курса страны на укрепление обороноспособности. Так, 30 июля 1941 г. он записал в дневнике, что “если правительство не сделает грубой ошибки — гибель гитлеризма в ближайшее время неизбежна... Основная линия верна. Создание сознательной мощной военной силы, независимой из вне в своем вооружении — примат в данном моменте этого создания в государственной жизни — правильная линия, взятая Сталиным”. А спустя несколько дней он снова, обращаясь к этой проблеме, отмечал, что “борьба с Гитлером кончится победой — исторически Ленин и Сталин стояли на правильном пути”¹⁷⁷.

Во внешней политике российского государства Вернадский считал необходимым осуществлять более широкий подход к защите и реализации своих национальных интересов. “Новая Россия, благодаря своей обширности и этническому составу, имеет круг интересов, выходящих далеко за пределы национальной государственности, даже если расширить национальность до понятия широкой племенной группы славянства. Наша внешняя политика должна быть построена на более широком базисе общечеловеческих интересов, и в этом заключается залог чрезвычайного будущего государственного могущества России”¹⁷⁸. При этом ученый считал важным иметь союзников. Он всегда подчеркивал, что таким союзниками являются славянские народы, интересовался их историей, считал их близкими россиянам, проявлял большую заботу об их связях с Россией. Кроме того, Вернадский весьма положительно относился к западным демократическим государствам, хотя и осуждал их интервенцию в Россию во время Первой мировой и Гражданской войн. Он отмечал, что во внешней политике Россия должна союзничать с государствами Западной Европы, политика которых построена на демократических принципах.

Одним из важных аспектов отношения В.И. Вернадского к государству являются его патриотические позиции, которым он никогда не изменял: “Исторический рок ставит особые обязанности. Он требует полного напряжения всех граждан, заставляет биться общественными интересами сердца всех, направляет и возбуждает к разрешению и к выяснению вопросов общего блага, к работе над задачами государственного строительства... Широкой волной охватило всю страну сознание государственной ответственности каждого гражданина — это высшее проявление патриотического долга”¹⁷⁹.

Отмеченные выше особенности и тенденции в развитии российского государства Вернадский в своем учении распространял на другие государства мира, считал проявление намеченных тенденций важнейшими чертами становления ноосферы. Он полагал, что Россия естественным путем впишется в этот всемирно-исторический процесс становления ноосферы, станет действительно демократическим, гуманистическим государством, имея огромный исторический опыт организации государственной жизни в многонациональном обществе, даст образцы для подражания другим народам.