Тема номера:

Кафедра мировой российской политики философского факультета

МГУ им. М.В. Ломоносова: основные направления, итоги и перспективы

инновационных научных исследований

СОДЕРЖАНИЕ

Слово к читателю

Коваленко В.И.

Актуальные проблемы политической науки

Коваленко В.И. Проблемы трансформирующейся демократии в условиях новых вызовов

Федякин А.В. Формирование позитивного образа Советского государства в 1920-е — 1940-е гг.: официальные документы и политическая практика

Семченков А.С. Экономическое сотрудничество в управлении межгосударственными конфликтами

Шелистов Ю.И. Расширение каталога прав человека в XXI в.

Омаров М.А. Проблемы конверсии в современной политической науке

Экополитология и глобалистика

Костин А.И. Ресурсы и политика в условиях глобализации

Демчук А.Л. Экологические конфликты: природа, виды, способы урегулирования

Мировая политика и международные отношения

Кабаченко А.П. Циклические и волновые закономерности в истории мировой политики

Чихарев И.А. Мировая политика как научная дисциплина: проблемы становления

Богомолов Б.А., Тхунжитт Кантасса (Таиланд). Эволюция политического режима в Таиланде в середине ХХ в.

Политический процесс в современной России

Филь М.С. Императивы государственной национальной политики в современной России

Туровский Р.Ф. Электоральный конформизм в России и его география

Чувашова Н.И. Факторы нереализованности потенциала социального протеста в российском обществе

Политическая история России

Ковалев А.М. Как понять, что же происходит в России?

Козиков И.А. Вернадский о российском государстве

Сельцер Д.Г. Конкурирующие элиты и выборы в контексте политической истории России

Научная жизнь

Актуальные проблемы мировой и российской политики (материалы конференции)

CONTENTS

Address to readership

Actual problems of political science

Kovalenko V.I. Problems of transforming democracy and new challenges

Fediakin A.V. Policy of the shaping of positive image of USSR in 1920-1940: official documents and political practice

Semchenkov А.S. Economic cooperation in interstate conflict management

Shelistov Y.I. Enlargement of the catalogue of the human rights in XXI century

Omarov M.A. Problems of conversion in modern political science

Ecological and global aspects of political science

Kostin A.I. Resources and policy in global age

Demchuk A.L. Ecological conflicts: nature, types, ways of the adjusting

World policy and international relations

Kabachenko A.P. Cyclic and wave regularities in history of world policy

Chikharev I.A. World policy as scientific discipline: problems of the formation

Bogomolov B.A., Thunzhitt Kantassa (Tailand). Evolution of the political mode in Tailand in medium XX century

Political process in modern Russia

Fil M.S. Imperativs of state national policy in modern Russia

Turovskiy R.F. Electoral conformism in Russia and its geography

Chuvashova N.I. Factors of non-realized potential of the social protest in Russian society

Political history of Russia

Kovalev A.M. How to understand what occurs in Russia?

Kozikov I.A. V.I. Vernadskiy about Russian state

Seltser D.G. Rival elite and election in context of the political history of Russia

Scientific life

Actual problems of world and Russian policy (review of conference)

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

В.И. Коваленко

ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМИРУЮЩЕЙСЯ ДЕМОКРАТИИ В УСЛОВИЯХ НОВЫХ ВЫЗОВОВ

В мире науки и политической практики есть понятия, сохраняющие свою безусловную ценность. Одним из них является, несомненно, понятие демократии. Демократизация выступает непреложным основанием современного развития, и оно требует своего воплощения и в насквозь рационалистической Америке, и в гордящимся своими тысячелетними традициями Китае. Между тем само это понятие развивается, углубляется, наполняется новым смыслом, испытывает на себе давление со стороны новых вызовов. Недоучет данных требований может привести к накоплению противоречий не только в протодемократической, но и в зрелой демократической системе, девальвировать содержание этого понятия и даже поставить под сомнение основные ценности самого демократического развития как такового. Серьезные вопросы встают в аспектах соотношения представительной и прямой демократии, политической демократии других ее видов, демократии и экономического роста, прав человека в глобализирующемся мире и др. Остановимся на некоторых из них.

Описывая современное ему общество, М. Вебер отмечал, что оно основывается на трех “китах”: индустриализации, стандартизации, рационализации — все под крепкой оболочкой бюрократического начала. В теории управления в этот период заявил о себе тейлоризм — первая, ставшая позднее классической, школа науки о менеджменте. Ф.У. Тейлор выстроил жесткую пирамидальную модель управления, эффективность которой ставилась им в прямую зависимость от безусловного и четкого выполнения низшими звеньями предписаний, идущих с самого верха. В этой иерархиизированной системе рядовой участник производственного процесса неизбежно рассматривался как просто “винтик” или, говоря словами Маркса, как “часть частичной машины”. В практике индустриального общества такая модель закономерно коррелировала с поточным производством, давшим конвейер и олицетворенным Генри Фордом-старшим.

В политической жизни адекватной индустриализму формой стали мощные централизованные партии социал-демократического и коммунистического толка, ориентированные на трудящихся крупных производственных единиц с достаточно унифицированными условиями труда и быта, жизненными потребностями и интересами организованных масс рабочих.

Современная эпоха хоронит веберовскую картину мира. Переход к мелкосерийному производству (экономическая дестандартизация), “электронное надомничество”, дистанционные методы обучения и т.п. — все это требует коренной перестройки внутренней структуры, внутренней и внешней стратегии любой организации, будь то фирма, политическая партия или государство в целом. Утверждается тенденция все большего делегирования распорядительных функций на уровень “субнациональных” единиц, на все более низшие ступени управленческой лестницы вплоть до основного субъекта производственного (или, скажем, политического) процесса — действующего индивида. В условиях компьютерной революции человек уже не может оставаться инструментом, винтиком системы, более того, всемерное развитие человеческого потенциала становится универсальным требованием новой эпохи. Тем самым современное историческое время властно требует утверждения развернутых демократических начал в своем социальном бытии.

Между тем эволюция теории и практики демократии в последние десятилетия не может не вызывать чувств серьезной обеспокоенности и даже тревоги. Разумеется, и понимание, и воплощение демократии нуждаются в своем углублении: она не может сегодня базироваться на канонах полисной Греции. По мере эволюции социума свое закономерное развитие не могли не получать формы народного представительства, выражаемые прежде всего в парламентаризме. Точная, поэтапная характеристика эволюции системы представительной власти дана М. Бихари: “Сначала парламентаризм отождествляется с конституционной и законодательной властью парламента: это означало, что принятые парламентом конституции и прочие законы призваны ограничить волю правителя (парламентаризм конституционных монархий). Позже сущность парламентаризма нашла отражение в принадлежности парламенту верховной власти и идее парламентского суверенитета… Возникновение принципа и идеи суверенитета народа обусловило новое содержание парламентаризма, а именно: верховная власть принадлежит не парламенту, а народу, парламентская власть в этом случае — лишь уполномоченная, акцидентная власть, ибо суверен — народ, а парламент только олицетворяет народный суверенитет, не внося при этом изменений в объект прав суверенности. Таков идеал представительной, или парламентской власти”¹.

Необходимо, однако, обратить внимание на то, что из провозглашенной в свое время А. Линкольном формулы “Демократия — это власть народа, для народа, посредством народа” все более старательно начинает вычищаться именно последний атрибут — “посредством народа”. Демократия приобретает элитарные измерения. Народ, массы низводятся до уровня электората и их роль сводится к праву голоса раз в три или четыре года. Нужно все же чувствовать узость такой трактовки демократии Й. Шумпетером или другими политологами. Демократия должна быть глубоко эшелонированной. Если народ не будет принимать участия в управлении государством, но будет иметь право лишь бросать бюллетени в урны, он никогда не станет субъектом политического процесса, по большому счету — субъектом исторического творчества, а останется всего лишь объектом, к тому же зависимым и манипулируемым. Это негативно скажется и на характере политической элиты, и формула “Политик мыслит категориями выборов, государственный деятель — категориями государственных интересов” вполне точно охарактеризует ситуацию, сложившуюся во властных структурах.

Не случайно в научном сообществе мира в самые последние годы достаточно широким фронтом ведется если не критика демократии, то критика существующих демократических институтов или, если выразиться в более смягченном варианте, обнаруживается заметный скепсис в отношении их возможностей. Причем, имеются в виду работы не столько и, тем более, не только типа “Зеленой книги” М. Каддафи, но и труды вполне авторитетных ученых Запада последних лет (Г. Экстайн, А. Этциони и др.).

Определим некоторые реперные точки наших рассуждений. Для нас нет сомнений в том, что в современном сложноорганизованном обществе ведущие позиции может и должна занимать парламентская демократия. Именно в ней воплощаются сегодня высшие функции народного представительства. Существенные пределы узурпации власти закладываются самим принципом разделения властей, и именно парламент как высший представительный, законодательный и контрольный орган с точки зрения своей роли в политической системе не может не занимать главенствующих позиций по отношению к другим государственным учреждениям. Эти позиции, конечно же, отличаются в президентских и парламентских республиках, сохраняют свою зависимость от различных типов политического режима, но сейчас речь идет о другом.

Классические функции парламента в демократической стране — законотворчество, контроль и формирование правительства. К сожалению, в нашей стране Федеральное Собрание РФ выполняет только первую. Причем постоянно говорится о том, что все законопроекты должно готовить правительство. Для системы разделения властей ключевой является контрольная функция, которая на сегодня (и это практические реалии) выполняется ровно настолько, насколько это устраивает исполнительную власть. Есть и масса других проблем, которые, казалось бы, можно отнести к закономерным сложностям становления парламентской демократии в такой стране, как Россия.

Совершенствованием российских парламентских институтов нужно заниматься, заниматься серьезно и ответственно. Сошлемся, однако, на одно наблюдение: «76 процентов опрошенных считают “народных представителей” нечестными. Лидер оппозиции может снова и снова уверять, что не будет лгать и решит проблемы, которые не способно решить правительство — три четверти избирателей ему не верят. Есть все основания для такого недоверия к политическому классу. Политический класс разучился говорить с народом. Он злоупотребляет политической трескотней и невразумительным жаргоном, неспособным никого увлечь и никому ничего объяснить. А моральную серьезность политиков совершенно вытеснили торгашеская тактика и дешевая полемика». Самое интересное, однако, состоит в том, что данный пассаж взят не из российского источника. Это цитата из статьи одного из авторитетных немецких ежегодников, опубликованной в ходе предвыборной кампании в Германии летом 2005 г.² Проблема, стало быть, выходит на некоторые субстанциональные основания парламентской демократии как таковой.

С точки зрения философии демократии, важно, очевидно, отметить, что парламентаризм, занимая свою нишу, необходимую и огромную в контексте стоящих перед ним (и обществом) задач, — всего лишь один из инструментов демократического развития, который не должен и не может вытеснить другие способы осуществления демократии. Для современного общества недостаточно института представительства — он необходим для координации и мобилизации общесистемных решений и действий. Но полного участия в отправлении демократии индивидов он не дает и дать в принципе не может. Следовательно, в обществе необходимо утверждать демократические формы полноценного участия граждан в политической жизни, другими словами, формы прямой демократии.

Достаточно обидным представляется то обстоятельство, что в России в политической науке внимание к этим проблемам существенно снижено. Дискуссии в научном сообществе в своем подавляющем большинстве сводятся к проблемам путей и форм совершенствования той же представительной демократии при почти полном игнорировании значения (пусть с определением необходимых границ) демократии прямой. Между тем разработка возможностей последней в странах развитой демократии ведется достаточно интенсивно. Речь при этом идет не только о политической сфере, но и о различных формах производственной демократии, о демократизации управления и т.п.

Между тем в России имеются необходимые традиции такого подхода. Взгляды представителей государственной школы, господствовавшей в исторической науке в XIX столетии и отводившей руководящее начало в историческом процессе государству, которые рассматривали различные явления и проблемы его существования прежде всего в законодательном, правовом аспекте, в свое время были существенно дополнены еще В.О. Ключевским. На первых же страницах вводной лекции своего “Курса русской истории” он заявлял: “Содержанием истории, как отдельной науки, специальной отрасли научного знания, служит исторический процесс, т.е. ход, условия и успехи человеческого общежития или жизни человечества в ее развитии и результатах”³. В соответствии с этой общей посылкой, им отводилось громадное внимание, с одной стороны, не только политической сфере, но и проблемам социальной и экономической истории; с другой — возможностям самого народа.

При всей плодотворности разработки проблем элитизма об этих методологических установках великого историка вряд ли следует забывать сегодня. В противном случае политологическое сообщество будет просто обречено на все большее конструирование технологий политического манипулирования, которое такой авторитетный специалист, как Р. Гудин, в свое время определил как форму еще более ужасную, чем страх или террор.

При отсутствии в стране структур зрелого гражданского общества и осознания масштабности задач его вызревания взращивание, пестование даже, институций прямой демократии представляется совершенно необходимым. Поэтому абсолютно недостаточно конституирование институтов наподобие Общественной палаты (хотя целесообразность ее создания — и создания подобных органов — мы совсем не склонны отвергать), но нужно, чтобы механизмы активного демократического участия начинали проникать во все слои общества. В конце концов, научить “кухарку” управлять государством — стремление достаточно благородное с точки зрения политических и моральных измерений, разумеется, принимая при этом и осознание “многослойности” общества и государства, имеющих свои этажи, подсистемы, и понимание возможностей естественного политического роста, исключающего механизмы искусственного квотирования и “демократической” мимикрии.

Есть ли в связи с этим проблемы на пути воплощения прямой демократии? Есть, и достаточно серьезные. Существует безусловное противоречие между желанием обеспечения участия в управлении самых широких масс и императивами профессионализма. Управленческий труд — высокопрофессиональный труд, требующий специализированных знаний, навыков, соответствующего опыта. Это особенно важно, если речь идет о таком сложном организме, как общество, особенно политическая его сфера. Однако это объективное противоречие нужно и можно решать не на путях тотального отказа от прямой демократии и поиска исключительно элитарных форм, а на путях выстраивания соответствующих механизмов. В принципиальном плане можно выделить, по меньшей мере, два блока таких механизмов. Это, во-первых, повышение обшей, профессиональной и политической культуры населения, борьба с засильем низкопробных образцов массовой культуры. Во-вторых, практическое участие в управленческой работе через различного рода комитеты, комиссии, советы, профсоюзы. Если такие структуры будут действенными и пронизывать все общество, необходимая школа по приобретению нужных управленческих навыков будет успешно пройдена.

Следует обратить внимание еще на один момент. Когда выше говорилось о том, что демократия должна быть глубоко эшелонированной, имелись в виду не только ее различные этажи по линии общество — социальные, национальные, конфессиональные и иные группы и, наконец, индивиды, но и то, что демократия должна проявлять себя в различных формах и видах. Интеллектуальный и моральный дискомфорт у нас вызывает частое сведение демократии (и шире — задач трансформации общества) лишь к политической сфере. Давайте задумаемся над тем, как осуществлялись крупномасштабные реформы в нашей стране, а именно те из них, которые обозначали собой заметные отходы от традиционалистских оснований общественной жизни? Возьмем, например, комплексные преобразования Петра I, касавшиеся всех сторон жизни социума, или пакет реформ 60-х–70-х годов ХIХ в., включавший в себя аграрную, судебную, военную, земскую и другие реформы. Без этих реформ политическое развитие нашей страны просто немыслимо. В ХIХ в. вопрос о преобразовании политической системы встал на излете этих реформ: были, разумеется, некоторые малозначимые проекты (в частности, Д.А. Валуева), но проект так называемой Конституции М.Т. Лорис-Меликова появился лишь к 80-м годам. История учит: действительно значимая реформа, обладающая колоссальным политическим потенциалом, должна носить многообразный характер, предусматривать изменение всех основных структур жизнедеятельности человека и общества. Опыт реформ в других странах также показывает правомерность подобного подхода — вспомним, например Китай. При этом речь некоим образом идет не о вторичности перемен в политической сфере, а лишь об опасности абсолютизации, отрыва изменений в политической сфере от реформирования других жизненно важных областей деятельности.

Если же говорить о задачах политической науки, то мы вряд ли сегодня должны сводить проблематику наших исследований только к собственно политической области. Чрезвычайно важно расширить предметное поле политологических исследований. Политический анализ всего того, что связано с задачами реформирования страны, не может не носить комплексный характер, если он претендует на точность, выверенность, перспективность решений и действий.

Понимание демократии в этой связи также необходимо диверсифицировать, она должна иметь еще и социальный характер. Мы в России хорошо знаем это по нашей истории. Нравится нам это или нет, но социальная сторона жизни, вопросы социального обустройства традиционно имели более важное значение, чем поиски приемлемых политических форм. В движениях народных низов, включая крестьянские войны, в центре системы требований неизбежно оказывались задачи не политического, а социального переворота. Политические элиты, приходившие к власти в переломные времена, стремительно теряли доверие населения, если за фасадом демократических преобразований не стояло решения назревших социальных задач. Показательна в этом смысле судьба правительства А.Ф. Керенского и команды М.С. Горбачева, которые первоначально обладали громадной поддержкой.

Если государство будет стремиться стряхнуть с себя заботу о нуждах науки, образования, здравоохранения, материнства и детства, если социальная политика будет вынесена за скобки демократического процесса, полноценной демократии мы не получим. Более того, все эти сферы — совсем не досадный довесок к нуждам государства, а непременное условие его успешного развития. Социологи Московского университета на примере многочисленных исторических катаклизмов просчитали, что если в результате, скажем, войны в какой-либо стране был практически полностью разрушен экономический потенциал, но сохранялись научные и образовательные структуры и кадры, то эта страна поднималась из разрухи в четыре раза быстрее, чем это было бы при другой ситуации.

Разумеется, при этом речь не идет о воспроизведении прежних идеалов патернализма. Но в любом случае в современную эпоху демократия не может восприниматься вне своих социальных измерений, равно как и вне контекста экономической эффективности, обусловленной параметрами соответствующих политических режимов.

С точки зрения демократического процесса, важно отметить, что участие в различных социальных начинаниях, в разных формах управления производством и т.д., несомненно, будет способствовать общему росту политической культуры населения, превращению индивидов в действенных субъектов политического процесса. Вне этого и без этого об обнадеживающих перспективах демократического развития в стране говорить не приходится.

А.В. Федякин

ФОРМИРОВАНИЕ ПОЗИТИВНОГО ОБРАЗА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА в 1920-е - 1940-е гг.: ОФИЦИАЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ и ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА

Изучение советского опыта политики формирования позитивного образа государства внутри страны и на международной арене представляется весьма важным в контексте целей и задач политического курса современной России, престиж и авторитет которой заметно упали с распадом Советского Союза и существенным ослаблением страны после периода реформ 90-х годов ХХ в. Сегодня, анализируя произошедшие в нашей стране и мире в течение последних полутора десятков лет события, можно говорить о том, что многих негативных трансформаций образа нашей страны в сознании собственных граждан и международной общественности можно было бы избежать при условии своевременного задействования соответствующих механизмов, которые весьма эффективно использовались в советское время.

В частности, специалист в области государственной имиджелогии Э.А. Галумов выступает за скорейшее принятие сегодня таких контрмер, как предложение позитивных образов, альтернативных деструктивно-критическим, и разоблачение негативных мифов о России — политического, литературного, географического¹. И хотя в этом и некоторых других подобного рода предложениях содержится немало ценного, вместе с тем все они так или иначе исходят из принципа симметричности контрмер негативному воздействию, тогда как более эффективными — и советский опыт тому подтверждение — являются асимметричные мероприятия в информационно-пропагандистской сфере. Они направлены не столько на защиту репутации государства, сколько на поддержание доверия аудитории, дезавуирование негативных сообщений о стране в СМИ и т.д.

Как средство информационного воздействия, асимметричные меры деавтоматизированы, непредсказуемы для тех аудиторий, которым они адресованы, и поэтому не могут быть немедленно нейтрализованы симметричными мерами. Асимметрия в информационном пространстве реализуется в тех его секторах, в которых этого не ожидают оппоненты государства. Информационно-асимметричные меры позволяют не просто реагировать на информационные кампании зарубежных и внутренних оппонентов государства, они дают возможность проведения проактивной стратегии формирования позитивного образа государства.

Конкретными мерами создания информационной асимметрии прежде всего являются те технологии, которые связаны с формированием иного ракурса рассмотрения тех или иных событий и процессов: новая или иная интерпретация фактов, объектов и т.п., включаемых в представления о государстве; обращение внимания на отдельные характеристики государства и его политики, их подчеркивание и гиперболизация; использование слабых мест других государств, их критика и положительное позиционирование собственной страны как альтернативы им; целенаправленное формирование интерпретации действий и политики государства как фактор долгосрочного информационного воздействия.

Одной из широко распространенных информационно-асимметричных мер в советское время, изначально ориентированной, правда, в основном на внутреннюю аудиторию, было формирование образа врага, проведение четкой грани между “нами” и “ими”, “своими” и “чужими”. Это нашло свое отражение в официальных документах и публичных выступлениях представителей политической элиты страны того периода.

Так, уже в апреле 1918 г. лидер Советской России В.И. Ленин в статье “Очередные задачи Советской власти” откровенно признавал, что “наша Советская социалистическая республика находится в чрезвычайно непрочном, безусловно критическом международном положении. Необходимо крайнее напряжение всех наших сил, чтобы использовать предоставленную нам стечением обстоятельств передышку для излечения тягчайших ран, нанесенных всему общественному организму России войной, и для экономического подъема страны, без чего не может быть и речи о сколько-нибудь серьезном повышении обороноспособности”².

О неприятельском для страны окружении писал в то время и известный военачальник советской эпохи М.В. Фрунзе: “Не одна пара хищных, завистливо-жадных глаз международных разбойников зарится на достояние русского народа… эти господа, пользуясь нашей временной слабостью, как хищные звери, рвут на части наше добро… Что же в случае удачи планов этих разбойников ожидает русских рабочих и крестьян? Полное закабаление эксплуататорами на долгие десятки лет, превращение России в колонию иностранного капитала, отнятие у народов всякой возможности устроить наконец жизнь к лучшему”³.

Тот же лейтмотив встречается полтора года спустя в выступлении народного комиссара иностранных дел Г.В. Чичерина: “Мы отвергаем коварные улыбки, скрывающие кинжал, спрятанный за спиной. Мы отвергаем отравленный кубок лживых заверений, скрывающих за дружелюбной видимостью в действительности новое нападение. Наша первая обязанность есть бдительность и твердость. Против нас ополчаются самые утонченные представители государственного искусства, накопившегося в течение многочисленных поколений. Благородные лорды думают, что они могут нас обмануть как простачков, что они могут усыпить нас ложными миролюбивыми уверениями”⁴.

С начала 20-х годов прошлого столетия в официальных документах Советского государства и публичных выступлениях его лидеров наряду с использованием образа врага начинают обозначаться и слабые места других государств. Со временем это перерастает в их критику, которая сочетается с положительным позиционированием собственного государства и его внутри- и внешнеполитического курса как единственно возможной альтернативы им. Подобный поворот можно считать отправной точкой собственно политики формирования позитивного образа Советского государства, которая начинает ориентироваться на более широкую — не только внутреннюю, но и внешнюю — аудиторию, пытаясь охватить различные ее сегменты. Так, в первой Конституции СССР, принятой в 1924 г., было зафиксировано, что “со времени образования советских республик государства мира раскололись на два лагеря: лагерь капитализма и лагерь социализма Там, в лагере капитализма, — национальная вражда и неравенство, колониальное рабство и шовинизм, национальное угнетение и погромы, империалистические зверства и войны. Здесь, в лагере социализма, — взаимное доверие и мир, национальная свобода и равенство, мирное сожительство и братское сотрудничество народов”⁵.

В своем докладе на II сессии ЦИК Союза ССР Г.В. Чичерин подчеркнул, что «основным фактором международного положения СССР являются его несомненное для всех внутреннее укрепление, консолидация в нем советского строя, его финансовая стабилизация, хозяйственные успехи. Уверенность в прочности советского строя заставляет почти все правительства менять отношение к СССР. Ощущается по ходячему выражению “нужда в России” или “тоска по России”, то есть ощущается реальная потребность в экономических сношениях с СССР и в привлечении его к участию в международной политической жизни. Отсутствие СССР в мировом хозяйстве болезненно ощущается, и раздирающие весь политический мир конфликты заставляют участников последних стремиться к привлечению СССР на свою сторону»⁶.

Кульминацией использования данной асимметричной технологии информационно-пропагандистского воздействия при формировании позитивного образа Советского государства можно считать период правления И.В. Сталина. Его выступления, изобиловавшие метафорами и эмоционально насыщенные, могут считаться яркими примерами использования широкого арсенала приемов и средств по формированию позитивного образа нашей страны и дискредитации ее оппонентов в исследуемый период: «Недавно был опубликован в английской печати “последний” план Чемберлена об “улаживании” проблемы Средиземного моря. Я не могу ручаться за достоверность этого плана. Но что появление в печати плана Чемберлена является симптомом, в этом не может быть сомнения. Состоит он, этот план, в том, что он передает “мандат” на Сирию из рук Франции в руки Италии, Танжер передается Франции за финансовую компенсацию в пользу Испании, Германии возвращается Камерун, Италия обязывается перестать “шебаршить” на Балканах и т.д. Все это под флагом борьбы с Советами. Известно, что теперь не предпринимается вообще ни одна пакость без того, чтобы не примешать Советы к грязному делу. В чем, однако, состоит действительный смысл этого плана? Смысл плана состоит в том, чтобы выжить французскую буржуазию из Сирии. Сирия исстари представляла ворота на Восток, в Месопотамию, в Египет и т.д. Из Сирии можно вредить Англии и в районе Суэцкого канала и в районе Месопотамии. И вот Чемберлен хочет, видимо, положить конец этой неприятной вещи. Нечего и говорить, что факт появления в печати этого плана нельзя назвать случайностью. Ценность этого факта состоит в том, что он дает яркую характеристику той грызни, тех конфликтов и военных столкновений, которыми чреваты нынешние отношения между так называемыми “великими державами”»⁷. “В противоположность капиталистическим странам, где царят теперь экономический кризис и растущая безработица, внутреннее положение нашей страны представляет картину растущего подъема народного хозяйства и прогрессивного сокращения безработицы. Выросла и ускорила темпы своего развития крупная промышленность. Окрепла тяжелая промышленность. Социалистический сектор промышленности продвинулся далеко вперед. Выросла новая сила в сельском хозяйстве — совхозы и колхозы. Если года два назад мы имели кризис зернового производства и опирались в своей хлебозаготовительной работе главным образом на индивидуальное хозяйство, то теперь центр тяжести переместился на колхозы и совхозы, а зерновой кризис можно считать в основном разрешенным. Основные массы крестьянства окончательно повернули в сторону колхозов. Сопротивление кулачества отбито. Внутреннее положение СССР еще более упрочилось”⁸. “Среди этих бушующих волн экономических потрясений и военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира. Если там, в капиталистических странах, все еще бушует экономический кризис, то в СССР продолжается подъем как в области промышленности, так и в области сельского хозяйства. Если там, в капиталистических странах, идет лихорадочная подготовка к новой войне для нового передела мира и сфер влияния, то СССР продолжает систематическую упорную борьбу против угрозы войны и за мир, причем нельзя сказать, чтобы усилия СССР в этой области не имели никакого успеха”⁹.

Еще одной информационно-асимметричной мерой, активно использовавшейся Советским государством в ходе реализации политики формирования своего позитивного образа, стали альтернативные сформированным ранее или способным возникнуть априори, исходя из контекста внутри- или внешнеполитической ситуации, интерпретации событий или объектов, включаемых в представления о государстве. Весьма успешно данная технология использовалась и продолжает активно использоваться во внешнеполитической риторике, подтверждая тем самым свою востребованность. При этом наибольший, как показывает исторический опыт, эффект подобные меры имеют при их сочетании с такими, как обращение внимания аудитории, подчеркивание, гиперболизация отдельных характеристик государства и его политики.

Так, в своем интервью одной зарубежной газете В.И. Ленин подчеркнул: “Участие России в разрешении ближневосточного вопроса я считаю ни в коем случае не делом престижа. Я надеюсь, что всей нашей международной политикой в течение пяти лет мы вполне доказали, что к вопросам престижа мы относимся совершенно равнодушно и никогда не способны выдвигать какое бы то ни было требование или ухудшать действительные шансы мира между державами только из-за престижа. Я уверен, что ни в одной державе нет в народных массах такого равнодушия и даже такой готовности встретить вопрос престижа, как престижа, самой веселой насмешкой. Мы думаем, что дипломатия современной эпохи все быстрее идет к тому, чтобы относится к вопросам престижа именно подобным образом. Наша ближневосточная политика есть для нас дело самого реального и непространственного жизненного интереса России и целого ряда федерированных с ней государств”¹⁰.

В дипломатической ноте Г.В. Чичерина, обращенной к участникам международной конференции в Генуэ, отмечалось: “Русское правительство не может не заметить, что часть западной прессы, очевидно, инспирированная официальными кругами, вновь начала и с крайним ожесточением ведет кампанию лжи и клеветы против Советских республик. Ежедневно в этой прессе повторяются лживые утверждения, будто Советское правительство неискренне в своем намерении войти в сношения с иностранными государствами и будто конференция предназначена лишь служить советским делегатам простой трибуной для коммунистической пропаганды. Эта пресса оглашает ложные документы, имеющие целью доказать, что Русское правительство отпускает громадные кредиты золотом на деморализацию союзных армий и что новая внутренняя политика Русского правительства — не более как комедия, разыгранная для того, чтобы ввести в соблазн иностранный капитал. Оглашаются заведомо лживые слухи о внутреннем состоянии России и о мнимых восстаниях в таких-то и таких-то областях, фактические выдумки, преследующие очевидную цель распространить идею близкого падения Советской власти, якобы ввиду своего бессилия лишенной возможности отвергнуть условия, каковы бы они ни были, которые великие державы пожелают диктовать ей в Генуе. Кроме того, Русское правительство имеет в руках неопровержимые доказательства формирования враждебных банд на территориях соседних государств. Против Советской России заключаются новые военные союзы, и при таких условиях сама конференция может стать точкой отправления новой военной интервенции, открытой или замаскированной, на русской территории”¹¹.

Несколько позднее Г.В. Чичерин, подводя итоги первых пяти лет советский дипломатии, писал: «С каким презрением все старые правительства относились вначале к “эфемерной власти кучки заговорщиков”! С самого начала своего существования Советская Россия попала в сеть самых сложных дипломатических воздействий. Она встречала откровенную ожесточенную слепую вражду или лицемерно любезное заигрывание. Руководящие правительства боровшихся друг с другом империалистических коалиций стремились использовать эту странную незнакомку, казавшуюся им мимолетной игрой исторических сил хаотического момента, чтобы потом бросить ее за ненужностью и при первой возможности уничтожить»¹².

Кроме технологий формирования альтернативного содержания, асимметричными являются и технологии использования альтернативных источников информации, коммуникаций или информационного воздействия одновременно по нескольким каналам — многоканальности. Такие альтернативные каналы информационных коммуникаций также неоднократно использовались при формировании позитивного образа Советского государства. Практиковалось, например, издание официально независимых, а де-факто скоординированных советским руководством печатных изданий, предназначенных для доведения до отечественной и зарубежной аудиторий той части позиции государства по политическим и иным вопросам, которая не могла быть озвучена правительством открыто. В частности, на работу подобным образом И.В. Сталин ориентировал редакцию “Литературной газеты”. Создавались и формально независимые структуры — наподобие Всероссийского общества культурной связи с заграницей (ВОКС), юридически независимые журналы типа “Журналь де Моску”, основанного по инициативе главы внешнеполитического ведомства СССР М.М. Литвинова и публиковавшего статьи по международной проблематике, которые нередко готовились сотрудниками НКИД по непосредственному указанию вышестоящего начальства¹³.

Помимо того, в качестве альтернативных источников информации о жизни в СССР использовались и многие представители либеральной западной интеллигенции. На рубеже 1920-х–1930-х годов, в ситуации, когда на Западе набирали силу фашистские движения, обострялась международная обстановка, они видели в СССР прообраз новой цивилизации. Среди таких деятелей культуры и науки, приезжавших в СССР, можно упомянуть Б. Шоу, Т. Драйзера, а также супругов С. и Б. Вебб, выпустивших огромный двухтомный труд под названием “Советский коммунизм — новая цивилизация?”. Ответом на данный вопрос являлось все содержание книги, повествовавшей о советской конституции, советском человеке как гражданине, производителе и потребителе, плановом характере экономики и т.д. В конце работы делался вывод о том, что Советский Союз действительно является новой цивилизацией и подлинной альтернативой Западу. Такой итог, несмотря на все оговорки авторов, в обстановке международной изоляции 1930-х годов был большой идеологической победой Советского Союза. Труд Вебб неоднократно переиздавался в Англии, а также был переведен на русский язык¹⁴.

Советские СМИ постоянно ссылались на подобные издания и разного рода благоприятные для СССР высказывания, поддерживая, таким образом, положения официальной пропаганды. К 15-ой годовщине революции вышел в свет сборник “Глазами иностранцев”, включавший очерки и отрывки из книг свыше 100 зарубежных авторов, которые, по словам его составителя, “признают, что Октябрьская революция явилась тем великим историческим этапом, который кладет начало новой человеческой эре”, и даже те, кто “неправильно оценивает отдельные этапы этого единого и неуклонного на протяжении пятнадцати лет процесса, не могут отрицать, что СССР — единственная страна, где есть жизнь, где рождается новый человек, где куется новое будущее”¹⁵. Подобных изданий в те годы было немало.

Асимметричными мерами в информационном пространстве СССР, позитивно позиционировавшими государство, его институты и руководителей, можно считать ряд действий, которые были предприняты И.В. Сталиным во время Великой Отечественной войны¹⁶. В частности, он фактически дал начавшейся войне и роли Советского государства в ней альтернативную коммунистической идеологии интерпретацию войны отечественной, народной. В переданной 3 июля 1941 г. по радио на всю страну речи, Сталин называл своих слушателей “братьями и сестрами”, “друзьями”, объясняя отступление и военные неудачи первых дней внезапностью нападения гитлеровцев, их вероломством¹⁷.

Мерой того же порядка можно считать распространение темы патриотизма, любви к Родине в годы войны в советских СМИ. После долгих лет пропаганды идей пролетарского интернационализма началось обращение к национальным чувствам, национальной гордости, особенностям национального характера. В публикациях часто использовались исторические аналогии, рассказывалось о великих русских полководцах, о военных успехах страны в прошлом, об освободительных традициях народов России¹⁸.

Асимметричные меры, направленные на внедрение новой интерпретации событий войны и жизни Советского государства, были реализованы в области государственной и национальной символики. Были восстановлены некоторые дореволюционные государственные атрибуты, стала всячески подчеркиваться преемственность СССР по отношению к исторической России. Возродилось почитание русских героев — Александра Невского, Дмитрия Донского, Козьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова и многих других. Ту же цель преследовала и интенсификация издания работ по русской истории, культуре, искусству, древнему русскому зодчеству. В 1943 г. были восстановлены мундиры и погоны старой дореволюционной армии, а также учреждены военные учебные заведения по типу старых кадетских корпусов — Суворовское и Нахимовское училища¹⁹. 1 января 1944 г. коммунистический гимн “Интернационал”, служивший с 1918 г. в качестве официального государственного гимна Советского государства, был упразднен, а вместо него зазвучал новый на стихи С. Михалкова и музыку А. Александрова.

Асимметричным по сути, непредсказуемым являлось использование советской системой пропаганды и агитации достижений Советского Союза в сфере народного хозяйства. В этой связи можно упомянуть реакцию западных СМИ на успехи СССР в годы первых пятилеток, практически молниеносное восстановление народного хозяйства и возвращение к довоенным темпам экономического развития в период после Великой Отечественной войны, хотя ожидалось, что этого не произойдет еще долгие годы.

Одним из основных аспектов отечественного опыта формирования положительного образа государства для политической практики современной России является, на наш взгляд, проблема организационного обеспечения информационного воздействия государственного аппарата Советского государства на собственных граждан, а также на зарубежную аудиторию.

Важнейший импульс развитию механизма пропаганды был дан большевиками в период Гражданской войны. Первый советский орган пропаганды среди населения, работавший в интересах формирования Красной армии, — Организационно-агитационный отдел — был учрежден в составе Всероссийской коллегии по организации РККА в январе 1918 г. Позднее в Наркомате по военным делам был создан агитационно-просветительский отдел в составе Всероссийского бюро военных комиссаров, преобразованного затем в Политическое управление Реввоенсовета Республики — высшее звено системы политических и агитационно-просветительских отделов в РККА и комиссариатах разных уровней. Таким образом, была создана целостная организационная система с вертикальными связями между ее основными звеньями, после Гражданской войны преобразованная в систему партийно-политических органов РККА СССР.

Для целей внутриполитической, внешнеполитической пропаганды и информирования в РСФСР в сентябре 1918 г. было образовано Российское телеграфное агентство (РОСТА), включавшее в себя Петроградское телеграфное агентство, а также систему бюро печати Совнаркома и нижестоящих ведомств. РОСТА стало центральным информационным органом Советского государства, а на базе местных телеграфных агентств были образованы его бюро и отделения²⁰.

После окончания Гражданской войны политическая и военная системы пропаганды были объединены в единый механизм под эгидой Центрального комитета ВКП(б)²¹.

Механизм внутриполитической пропаганды в Советском государстве постепенно оформился в течение 1920-х — 1930-х гг. и со временем превратился в достаточно разветвленную систему. Уже в июне 1920 г. в структуре ЦК РКП(б) появился отдел агитационно-пропагандистской работы (АПО) во главе с секретарем ЦК И.В. Сталиным. АПО вменялось в обязанность объединить и контролировать пропагандистскую работу всех ведомств — Наркомпроса, Госиздата, Политуправления РККА и т.д.²²

По положению об АПО, утвержденному в ноябре 1921 г., его структура сочетала ярко выраженный координационный характер и элементы вертикальных связей подчинения. Отдел включал в свой состав коллегию, в которую входили представители отделов ЦК, Наркомпроса, Политуправления РККА, ЦК ВЛКСМ и др., а также четыре подотдела — агитационный, пропагандистский, печати, нацменьшинств. Почти одновременно с АПО в системе Наркомпроса был создан так называемый Главполитпросвет. Он существовал в качестве главного управления наркомата, но одновременно находился под постоянным контролем АПО, а его руководство назначалось Политбюро ЦК.

Специфической формой координации, весьма востребованной в современных условиях России, являлись совещания редакторов центральных СМИ в агитационно-пропагандистском отделе ЦК ВКП(б), а затем в Отделе агитации и пропаганды ЦК КПСС. На них вырабатывались конкретные меры по освещению политики государства, формирования образа врага в СМИ, подготовке кадров, утверждались планы работы соответствующих структурных звеньев.

Главполитпросвет, в отличие от АПО, должен был осуществлять идейно-политическое воспитание беспартийных масс. На практике он занимался и системой партийного просвещения (коммунистические университеты, сопартшколы и т.д.). В 1930 г. Главполитпросвет был преобразован в сектор массовой работы Наркомпроса. Тогда же произошла и реорганизация АПО: он был разделен на два самостоятельных отдела — культуры и пропаганды, агитации и массовых кампаний.

Однако и после этого раздела идея единого органа пропаганды продолжала существовать. Так, в ходе обсуждения тезисов доклада наркома иностранных дел В.М. Молотова на XVIII съезде весной 1939 г. был внесен ряд предложений о создании при Совнаркоме СССР Комитета по делам политпросветработы (Главполитпросвет). Кроме того, к концу 30-х годов завершился важный этап формирования жесткой иерархической структуры управления пропагандистской деятельностью в рамках всей страны, что говорит о преобладании начал централизации. По решению XVIII съезда ВКП(б) в начале августа 1939 г. было создано Управление пропаганды и агитации ЦК партии (УПА) во главе с членом Политбюро секретарем ЦК А.А. Ждановым²³. В рамках УПА ЦК ВКП(б) функционировал целый ряд отделов и секторов, осуществлявших повседневный партийно-политический надзор за просвещением, наукой, искусством, печатью в стране в целом.

Следующим звеном пропагандистской структуры являлись отделы пропаганды и агитации, отделы печати ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов, городские и районные отделы пропаганды и агитации. Один из секретарей республиканских и местных партийных комитетов занимался исключительно идеологической работой, впоследствии эти функции были закреплены за данной категорией партийных работников²⁴.

Как и деятельность издательств, работа центральных, республиканских, местных органов большевистской печати, газет и журналов общественных организаций (ВЦСПС, ВЛКСМ, Осоавиахим (ДОСААФ) и др.) постоянно курировалась партийными структурами. Помимо этого, органы цензуры во главе с Главлитом осуществляли повседневный политико-идеологический контроль практически над всей печатной продукцией²⁵.

Само же Главное управление по делам литературы и издательства при Наркомпросе РСФСР (Главлит) было создано декретом СНК в июне 1922 г. В его функции входила предварительная цензура всех частных, кооперативных, общественных издательств. От цензуры были освобождены издания Коминтерна, партийная печать, издания Госиздата, Главполитпросвета, труды Академии наук СССР. Полномочия Главлита постоянно расширялись. В 1930 г. его реорганизовали, а в июне 1931 г. было принято новое положение о Главлите, в соответствии с которым функции данного органа существенно возросли.

Большое распространение получило радиовещание, главным образом, трансляции по проводной сети. В 1931 г. был создан Всесоюзный комитет по радиовещанию. Со временем сложилась целая система центральных, республиканских и местных программ.

Внешнеполитическая пропаганда и формирование позитивного образа Советского государства на международной арене возлагались на различные информационные агентства. Основным органом внешнеполитической пропаганды СССР являлось Телеграфное агентство Советского Союза (ТАСС) — единая государственная информационная система, основанная в 1925 г. Специальное постановление ЦК ВКП(б), принятое в ноябре 1934 г., объявило ТАСС “центральным информационным органом Союза ССР”, наделив его “исключительным правом а) распространения за границей информации о Союзе ССР; б) распространения в пределах Союза иностранной и общесоюзной информации”. Однако справедливости ради надо отметить, что монополия ТАСС на практике не была абсолютной, по крайней мере, в отношении пункта “а)”: распространением за границей информации о жизни в СССР, в том числе и после принятия постановления, занимались и ВОКС, и Литературное агентство, входившее в объединение “Международная книга” при Наркомате внешней торговли, и ряд других организаций, причем все они весьма ревниво относились друг к другу²⁶.

Ежедневно ТАСС готовило и передавало тысячи внутрисоюзных и международных сообщений. Главная редакция информации для заграницы (ГРИДЗ) готовила на 6-ти языках (русском, английском, французском, немецком, португальском и арабском) специальные материалы для 115-ти государств мира (т.е. для 73% стран планеты). ТАСС являлось мощным средством ведения идеологической работы на внешнеполитическом направлении, обеспечивало мировых потребителей информации оперативными и точными сведениями о СССР. Однако характер его деятельности как официального органа правительственной информации существенно снижал возможности пропаганды, не давал выйти за узкие идеологические рамки.

Важным звеном координации действий органов информирования и пропаганды стало Советское информационное бюро, созданное на третий день после начала Великой Отечественной войны. Оно было не только органом оперативной информации, но и каналом пропаганды на союзные для СССР страны прежде всего США и Англии. При создании Совинформбюро ему поручались несколько задач, единых по своей направленности. Составление и опубликование военных сводок по материалам Главного Командования производилось в основном Генштабом, затем — специальной группой, которая работала в аппарате Управления пропаганды и агитации ЦК ВКБ(б) по сбору дополнительных фактов и составлению сведений к основной сводке Генерального Штаба РККА.

Сложнее обстояло с решением второй задачи — информированием общественности зарубежных стран о событиях, происходящих на советско-германском фронте и о работе советского тыла. У Совинформбюро не было никаких связей, нужно было создавать все заново. Между тем противники СССР, начиная с Германии, имели мощный пропагандистский аппарат, большое количество радиостанций, прессу. Союзники СССР также быстро создали свои мощные агитационные органы. Перед Совинформбюро стояла задача в предельно сжатые сроки “разыскать и нащупать во всем мире связи — газеты, журналы, радиостанции, агентства и прочее, — через которые можно передавать информацию о Советском Союзе, материалы о нем”²⁷.

Для американской и британской прессы в Совинформбюро отбирались материалы из советской печати, заказывались статьи известным писателям и публицистам. Главной темой советской публицистики для американо-британской аудитории стали аргументы в пользу открытия второго фронта в жизненных интересах всей антигитлеровской коалиции.

Совинформбюро утвердилось как первый орган отечественной внешнеполитической пропаганды, а в период “холодной войны” — и как главный канал распространения печатной продукции за рубежом. В нем трудились профессионалы — журналисты и страноведы, за рубежом множилось число представительств Совинформбюро, действовавших при содействии местного персонала в основном в рамках структуры посольств.

Что же касается механизма военно-политической пропаганды, то здесь необходимо отметить партийно-пропагандистскую работу в РККА, которая координировалась Политическим управлением (с сентября 1940 г. — Главным управлением политической пропаганды) Красной Армии, в послевоенные годы преобразованным в Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота. Политическое управление РККА (ГУППКА, а затем — ГлавПУ СА и ВМФ) действовало на правах военного отдела ЦК ВКП(б), который сосредоточивал в своих руках все партийно-политическое руководство в Красной Армии. В его распоряжении имелись мощная издательская база, печатные органы в войсках.

Армейская печать играла большую роль в политико-пропагандистской работе. Помимо центральных журналов (“Политучеба красноармейца”, “Пропагандист Красной Армии”) и газет (“Красная Звезда”, “Боевая подготовка”), издавался ряд окружных газет. В апреле 1939 г. по решению ЦК ВКП(б) стали создаваться армейские газеты. В Красной Армии выходили около 500 газет соединений и учебных заведений²⁸.

Военная пропаганда, так же, как внутри- и внешнеполитическая, была не чужда коллегиальных принципов в управлении: в начале Великой Отечественной войны было создано Советское бюро военно-политической пропаганды, в задачи которого входило определение содержания, форм и методов пропаганды среди войск и населения противника. Бюро включало в свой состав руководителей ГУПП РККА, Совиниформбюро, ВОКС, представителей цензуры. На своих заседаниях оно анализировало политическую обстановку, выявляло сильные и слабые стороны противника, оценивало исторические, национальные и социальные особенности вражеских стран и их армий и с учетом характера военных действий определяло тематику, основные тезисы и аргументы пропаганды, лозунги и призывы. Бюро также осуществляло координацию военно-политической пропаганды среди войск и населения противника, проводимую как военными органами, так и партийным агитпропом. Рабочим органом Бюро стал отдел по работе среди войск и населения противника ГУПП РККА, занимавшийся его информационным обеспечением, разработкой пропагандистских документов, обращенных к аудиториям информационного воздействия.

В 1942 г. Бюро было реорганизовано в Совет военно-политической пропаганды, основной задачей которого стало научное обобщение практики пропаганды и на данной основе — определение путей и средств повышения ее эффективности. Совет сохранил коллегиальность и, помимо прежних координаторов от других ведомств, включил в себя также некоторых руководителей политических органов от армии и флота²⁹.

Однако начала коллегиальности в системе военно-политической пропаганды были привнесены лишь в период Великой Отечественной войны, и с их помощью решались вопросы содержательного и методического характера. В дальнейшем коллегиальность даже в этом виде деятельности была упразднена, и в системе Главного политического управления Советской Армии и Военно-морского Флота сохранялся только централизованный механизм управления (управление военной пропаганды в составе ГлавПУ).

А.С. Семченков

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО В УПРАВЛЕНИИ МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫМИ КОНФЛИКТАМИ

Наряду с поиском оптимальных форм сдерживания вооруженной агрессии, актуальной проблемой для управления межгосударственными конфликтами становится выявление внешнеполитических инструментов, которые позволили бы удержать оппонентов России от развязывания войн против нее. Предполагается, что одним из направлений использования данных невоенных средств может стать обеспечение экономической взаимозависимости между РФ и соседствующими с ней региональными державами, мировыми центрами силы, создание условий, при которых последним будет выгоднее сотрудничество, а не конфликтные отношения с нашей страной³⁰. В качестве одного из таких инструментов в последнее время рассматривается российский топливно-энергетический комплекс, использование поставок газа и нефти зарубежным экономическим партнерам нашей страны — странам Европейского Союза, Китаю, Японии и США.

С одной стороны, существуют сторонники принципиальной возможности применения данного инструмента, которые считают, что благодаря собственным энергетическим ресурсам российское государство будет способно играть и, якобы, уже играет роль “энергетической сверхдержавы”, оказывающей влияние не только на экономику своих внешнеторговых партнеров, но и на их внешнюю политику по отношению к нашей стране. Так полагают М. Лайт, Д. Эрнсбергер, П. Лавелль, Г. Хан и др.³¹

С другой стороны, у идеи использования топливно-энергетического комплекса России как средства установления связей асимметричной взаимозависимости с государствами Евросоюза и Восточной Азии есть и критики, в частности, В.С. Милов. Он указывает на пагубность в долгосрочно плане опоры на поставки энергоресурсов в растущие экономики европейских и азиатских стран, Соединенных Штатов. При оценке перспектив сырьевой специализации российской экономики, считает он, следует принимать во внимание ряд обстоятельств: малую вероятность дефицита основных сырьевых ресурсов на планете; развитие альтернативных технологий выработки энергии, которые могут служить мощным фактором снижения спроса на сырьевые товары; возможное падение мировых цен на сырье; линию стран ЕС и других развитых государств на диверсификацию источников импорта нефти и газа. Поэтому в данных условиях опора на поставки энергоресурсов может привести к сокращению зависимости импортеров от российского сырья, превращению специализирующейся на сырьевых поставках России в державу второго сорта, потере россиянами потенциальных рабочих мест из-за того, что основная добавленная стоимость (а значит, и рабочие места) остается за рубежом³².

На схожие последствия сохранения сырьевой специализации внешней торговли и экономики России в целом указывает и В.С. Загашвили. По его мнению, «в долгосрочной перспективе, по мере уменьшения материалоемкости экономики промышленно развитых стран, их “самодостаточность” будет возрастать, а значение связей с поставщиками сырья, в том числе и с Россией, будет иметь тенденцию к сокращению… Разумеется, при гипотетическом внезапном и полном разрыве экономических связей с Россией некоторые страны Запада испытали бы более или менее серьезные неудобства, но вероятность такого именно полного и именно внезапного разрыва очень невелика. В других же случаях страны Запада могут без особых трудностей приспособиться к существованию и без такого экономического партнера, каким на сегодняшний день является Россия»³³.

Проанализировав аргументацию обеих сторон, мы считаем, что поставки нефти и газа за рубеж все же могут быть использованы на среднесрочную перспективу как способ снижения военных угроз безопасности России, исходящих с западного и восточного направлений. Правоту сторонников второй точки зрения можно признать в том, что касается сотрудничества России и стран Евросоюза в области энергетической безопасности, которые заинтересованы в снижении материалоемкости национальных экономик и диверсификации источников импорта энергоресурсов. Однако альтернатив поставкам российских углеводородов у ЕС пока не предвидится, поскольку африканские, ближневосточные и прикаспийские страны либо не сопоставимы с РФ по транспортным возможностям (Иран) и объемам добычи (Нигерия, Алжир), либо вступают в период политической нестабильности (Каспийский регион)³⁴. Поэтому связи взаимозависимости РФ и Евросоюза, вероятнее всего, сохранятся на среднесрочную перспективу до 2020 г.

С диверсификацией поставок энергоресурсов в Европу, переходом ее стран к альтернативным источникам энергии после 2020 г. Россия может утратить свое монопольное положение экспортера природного газа и, соответственно, возможности геополитического влияния на своих партнеров в ЕС. Вместе с тем связи взаимозависимости России и стран Восточной Азии — Китая, Японии и других — могут быть долгосрочными, так как прогнозы их экономического развития свидетельствуют о росте потребления энергоресурсов в будущем. Отказ европейских партнеров от долгосрочных контрактов на поставки российских энергоресурсов приведет лишь к переориентации российского экспорта нефти и газа на Восточную Азию³⁵.

В то же время нельзя исключать в наиболее отдаленной перспективе и полного перехода к диверсификации и использованию альтернативной энергетики не только в европейских странах, США, но и в Японии и Китае. В этом случае перед Россией уже окончательно встанет необходимость поиска иных, не связанных с поставками сырьевых товаров способов равноправного вхождения и включения в глобальный рынок, а следовательно, и форм установления взаимозависимости с потенциальными оппонентами.

Выходом из подобной ситуации, по мнению многих исследователей, может стать установление связей взаимозависимости с другими государствами путем использования транзитного потенциала территории России, а также другие направления повышения ее глобальной конкурентоспособности. Эксперты также отмечают, что значение существующих и создаваемых энергетических коммуникаций, трубопроводного транспорта, проходящего по территории России, увеличится уже в ближайшем будущем. Это обусловлено, в свою очередь, ростом зависимости Европы и Азии от импорта нефти и газа по трубопроводам с транзитом газа через третьи страны. Новые источники снабжения газом Европы и Азии (за исключением проектов в сфере сжиженного природного газа) зависят от транзита. Последние проекты освоения нефтегазовых месторождений в Каспийском регионе и Центральной Азии в критической степени находятся в зависимости от транзита при доставке продукции на рынок³⁶. Кроме того, значение транзита будет тем большим, чем больше будут объемы поступающих из новых независимых государств энергоресурсов и чем больше границ они должны будут пересекать. Эти обстоятельства актуализируют роль России как транзитного государства между странами Европейского Союза и Азии, осуществляющего суверенный контроль над территорией, не пересеченной государственными границами.

Транзитный потенциал России может быть актуализирован за счет участия нашей страны в создании международных транспортных коридоров. Идея использования транзитного потенциала в сфере железнодорожного, авиационного и морского транспорта высказывалась М.Г. Делягиным, В.С. Миловым, С.А. Проскуриным, С.М. Роговым и другими исследователями³⁷. В число международных транспортных коридоров, проходящих по российской территории, входят транссибирский коридор, коридор “Север — Юг”, Северный морской путь.

Маршрут транссибирского коридора пролегает от портов Дальнего Востока до пограничных переходов и портов Северо-Запада России и представляет собой наземную альтернативу традиционному морскому пути доставки контейнеров из Юго-Восточной Азии вокруг Индии через Суэцкий канал в Европу. Даже без реконструкции он может освоить перевезти до 150 тыс. контейнеров в год и дать годовой доход до 1 млрд долл., а в перспективе — 300 тыс. контейнеров и 2,5 млрд долл. Для приведения транссибирского коридора в соответствие с современным уровнем потребуются развитие линейных коммуникаций и модернизация морских портов Дальнего Востока и Северо-Запада РФ, обеспечивающих стыковку этого коридора с международными коммуникациями.

Международный коридор “Север—Юг” предназначен для коммуникаций между странами Персидского залива, Индией, Пакистаном через Каспийское море со странами Восточной и Центральной Европы и Скандинавии. Потенциальная мощность этого коридора в настоящее время составляет 15-16 млн т. грузов в год, что может принести доходы более чем в 2 млрд долл.

Маршрут Северного морского пути при всех технических сложностях плавания в Арктике географически представляет собой кратчайший коридор, соединяющий Европу с Дальним Востоком и западной частью Северной Америки. Потенциальными грузами для этого коридора являются не только транзитные, но и, например, российский экспорт, поставляемый сейчас в Юго-Восточную Азию южным морским маршрутом через Суэцкий канал.

Самостоятельные транзитные проекты предусматривают открытие паромных линий на Каспии и Балтике, создание коридора для доставки грузов с тихоокеанского побережья США в Северный Китай через российские порты Приморского края, установление маршрутов для кросс-полярных перелетов между Северной Америкой и Юго-Восточной Азией.

Доход, ожидаемый от реализации национального транзитного потенциала России на евразийском направлении, может составлять ежегодно 8-9 млрд долл. уже в 2007-2008 гг., а в период до 2015 г. может увеличится до 20 млрд долл. в год с учетом прогнозов роста товарооборота на евразийском направлении³⁸. Транспортные услуги должны, таким образом, превратиться в крупнейшую после нефтегазового сырья статью экспортных доходов. Россия получит второй крупный источник доходов от экспорта, будет в значительной мере застрахована от рисков, связанных с перспективой ухудшения конъюнктуры на мировых рынках сырья. Это создаст предпосылки для изменения роли нашей страны в международном разделении труда, превращения России из поставщика сырьевых товаров в ЕС в евразийскую транзитную державу. Также будут существенно расширены возможности по увеличению экспорта российских товаров высоких переделов в страны Южной Азии и Азиатско-Тихоокеанского региона как в наиболее быстро растущие рынки. Развитие евразийских транспортных коридоров даст дополнительный импульс работам по прокладыванию телекоммуникаций, повышению мобильности рабочей силы и грузов, оживлению промышленной и деловой активности, принесет в итоге ряд дополнительных экономических выгод.

Вместе с тем будущие евразийские грузопотоки уже становятся предметом жесткой конкуренции. Так, транспортный проект ТРАСЕКА разрабатывается и реализуется по инициативе 14-ти государств и при поддержке ЕС. Этот международный транспортный коридор будет пролегать вдоль южных границ России в обход наших коммуникаций. Проект, инициированный в 1994 г., направлен на создание комплексного транспортного коридора Европа — Кавказ — Азия.

Действующим конкурентом Транссиба пока остается маршрут по Индийскому океану и Суэцкому каналу. Несмотря на существенный проигрыш в скорости транспортировки грузов, это направление имеет бесспорное преимущество, поскольку позволяет избежать трудностей, связанных с перевалкой грузов, пограничным и таможенным контролем. Если в ближайшее время не возникнет серьезных проблем из-за пропускной способности Суэцкого канала, то этот транспортный коридор останется практически вне конкуренции на евроазиатском направлении. Что же касается грузов, требующих ускоренной перевозки, то сухопутное направление здесь не имеет альтернативы. В этом отношении ТРАСЕКА остается реальным конкурентом для российской системы транзитных коридоров.

Другими не менее опасными, соперничающими с Транссибирской магистралью проектами является создание Транскитайской и Трансазиатской железных дорог.

Транскитайская железнодорожная магистраль призвана решить задачу вывоза грузов из Азии через Казахстан и Киргизию в порты Ирана и страны Персидского залива. Эта железная дорога на 1,3 тыс. км короче Транссибирской магистрали и необходима для реализации экономических интересов Китая, так как позволит подключить к общей экономической жизни страны западные, отдаленные и промышленно неразвитые регионы. Одним из этапов ее строительства уже стало открытие участка, проходящего по горным районам Тибета. Помимо собственно КНР, в данном проекте принимают участие и среднеазиатские государства, бывшие республики СССР.

Более жесткую конкуренцию для Транссиба, по мнению В.И. Якунина, может составить Трансазиатская железнодорожная магистраль, маршрут которой проходит от растущего китайского порта Ляньюньган на Желтом море через территории Казахстана, России, Беларуси, Польши и Германии до Роттердама. Хотя на данном маршруте российские железные дороги также будут иметь выручку от транзита грузов, она составит гораздо меньшую сумму по сравнению с выручкой от транзита по Транссибирскому коридору. Если перевозка груза из Китая до Германии по морю занимает более 20 суток, то по Трансазиатской железной дороге — 11 дней. По сравнению с Транссибом, Трансазиатская дорога короче на 2 тыс. км.

Правительство Казахстана планирует построить свой участок железной дороги с общепринятой в Европе узкой колеей, который пройдет из Китая до транспортного узла Бейнеу на западе республики. Одним из следствий этого возможного шага может стать резкое ослабление позиций России на евроазиатском транспортном рынке³⁹.

По нашему мнению, предлагаемая стратегия опоры на транспортные коридоры также не приведет к асимметричной взаимозависимости между странами Евросоюза и Восточной Азии, с одной стороны, и Россией — с другой. Проекты ТРАСЕКА, Транскитайской и Трансазиатской железнодорожных магистралей будут реализованы, несмотря на определенные преимущества конкурирующего с ними Транссиба, поскольку отвечают интересам ведущих экономических держав Европы и Азии — Германии и Китая — по диверсификации путей, соединяющих обе части света. Никакой возможности оказать с помощью связей транспортной взаимозависимости воздействие на оба эти государства в случае развязывания ими конфликта с Россией у руководства нашей страны не будет, поскольку при попытке подобного давления торговые перевозки будут осуществляться по уже существующему морскому пути и альтернативным наземным и комбинированным наземно-морским коридорам в Евразии. Даже если Россия укрепит свой союз с некоторыми закавказскими и среднеазиатскими государствами и сможет контролировать проходящие по их территории коридоры, она получит лишь возможность ограничения европейско-азиатской международной торговли, а не ее полного блокирования.

Кроме того, подобные действия нанесут ущерб экономическим интересам самой России, от которой могут отвернуться ее торгово-экономические партнеры, поэтому проекты транспортных коридоров имеют не геополитическое, а коммерческое значение для РФ. Даже Советский Союз, обладавший контролем над той территорией, где сегодня наблюдается соперничество между различными транспортными проектами, не смог бы реализовать сценарий давления на европейские или азиатские страны путем блокирования транспортных коридоров, поскольку неподконтрольным ему оставался морской путь по Индийскому океану. Наоборот, в складывающейся ситуации Россия сама может оказаться в зависимости от доброй воли Евросоюза и государств Восточной Азии, их желания использовать маршрут Транссиба, если не будет участвовать в строительстве других двух транспортных коридоров — “Север — Юг” и Северного морского пути и опираться на них в дальнейшем сотрудничестве с межгосударственными региональными объединениями.

Другие пути установления связей взаимозависимости с потенциальными визави и повышения национальной конкурентоспособности предлагают ученые Института проблем глобализации. По их мнению, Россия может предоставлять экологические услуги за счет обладания самым обширным по занимаемой территории фрагментом планетарной естественной экосистемы, биосферы, достичь лидерства на рынках космической связи (опять-таки за счет обширного пространства РФ) и обслуживать потребности развитых стран в интеллектуальных ресурсах на базе российской системы образования⁴⁰.

Не отвергая полностью последнее предложение, мы считаем, что подобная специализация может столкнуться с рядом проблем организационного характера, с противодействием установлению государственного контроля над движением интеллектуального ресурса из России со стороны его основных “импортеров” — ТНК и связанных с ними правительств развитых государств мира. Более предпочтительно использование не ресурсной зависимости, а технологической. Сегодня у России нет тех технологий, в которых у развитого и развивающегося мира была бы острейшая потребность. Тем не менее у нее накоплено значительное число разработок в области ядерной и альтернативной энергетики, агротехнологий, оптимизации переработки сырья, оздоровления окружающей природной среды, информатики и в других сферах, необходимость в которых с обострением глобального экологического и ресурсного кризиса будет возрастать⁴¹. Поэтому, ожидая подходящих условий для актуализации своих технологических и иных преимуществ, Россия до 2020 г. в отношениях с Евросоюзом и далее в отношениях с азиатскими партнерами может опираться на энергетическую зависимость и взаимозависимость с этими странами как на инструмент снижения военной опасности с их стороны, средство частичного разрешения потенциальных противоречий между ними вокруг перераспределения российских природных ресурсов.

Тесно связанной и вытекающей из проблемы использования торгово-экономических возможностей России является проблема создания вокруг ее границ пояса нейтральных и дружественных государств. Ранее российскому государству еще не приходилось системно решать данную задачу. Однако в этой области есть свой прецедент. Так, послевоенная Финляндия превратилась в нейтральное капиталистическое государство, не вошедшее в состав ни одного из военно-политических блоков в Европе и установившее с Советским Союзом взаимовыгодные торгово-экономические связи. В настоящее время попытку создания добрососедских отношений с соседними государствами предпринимает Китай, однако и он пока не может разрешить все свои противоречия с такими странами, как Япония, Южная Корея и Индия. Тем не менее китайскому правительству удалось наладить партнерские связи и снизить приграничную военную опасность в отношениях с Россией, республиками Центральной Азии, Монголией, странами Индокитая. Эти государства либо только заинтересованы в укреплении отношений с КНР, как Россия, либо стремятся не ухудшать отношения с нею, как Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан, ставящие вопрос о дальнейшем военном присутствии Соединенных Штатов в Центральной Азии и оберегающие, тем самым, китайский стратегический тыл.

Опыт КНР, сочетающий успешные и неудачные действия в решении рассматриваемой проблемы показывает, что для создания пояса безопасности вокруг границ региональной державы требуется соблюдение нескольких условий. Основное из них состоит в том, что государство-лидер региона должно обладать доминированием или значительным превосходством в сфере своих интересов и влияния над своими партнерами и оппонентами, не допускать ситуации, при которой другая региональная держава или сверхдержава сможет конкурировать с нею за контроль над сопредельными странами. Другими вытекающими из предыдущего условиями являются поддержание лояльности правительств соседних государств по отношению к региональному лидеру, экономическая, военно-политическая зависимость и заинтересованность этих стран в поддержании конструктивных партнерских отношений с этим центром силы.

Касаясь решения Россией рассматриваемой проблемы в текущих условиях политической обстановки на постсоветском пространстве, следует отметить два возможных направления действий нашей страны. Первое из них связано с отношениями РФ и ее союзников, стратегических партнеров в регионе и представляет собой дальнейшее укрепление этих отношений в рамках ОДКБ и ЕврАзЭС. Так, основным механизмом укрепления экономических позиций России на постсоветском пространстве становится расширяющееся по своему составу Евразийское Экономическое Сообщество, где роль нашей страны как экономически наиболее мощной державы признана всеми его участниками и отражена в соответствующих процедурах принятия и реализации решений этим межгосударственным органом. Партнеры России в СНГ зависят от поставок ее сырья, доступа к ее транспортным коммуникациям, их экономики ориентированы прежде всего на российский рынок. В свою очередь, Россия нуждается в оборудовании и ресурсах из стран Содружества, зависит от транспортных маршрутов, пролегающих через территории Украины, Белоруссии, Прибалтики.

Второе направление в создании пояса безопасности вокруг российских границ заключается в преобразовании напряженных отношений с государствами Балтии, Украиной, Молдавией и Грузией, по крайней мере, в отношения простого партнерства и превращения этих государств в нейтральные страны. Средством достижения последней цели могут служить снижение деструктивного влияния глобальной сверхдержавы и ее союзников из Восточной Европы на правительства этих стран, приход к власти руководителей, реализующих национальные интересы своих стран и ориентированных на сотрудничество с Россией. Решение данной задачи возможно по образцу отношений Финляндии с Советским Союзом и РФ. Однако, для этого необходим основательный повод в виде дискредитации политических режимов в глазах мирового сообщества. При подобных обстоятельствах воздействие на эти государства может быть эффективным.

Ю.И. Шелистов

РАСШИРЕНИЕ КАТАЛОГА ПРАВ ЧЕЛОВЕКА В XXI в.

По мере расширения возможностей экономики и роста либерально-демократических тенденций увеличивается количество прав и их субъектов; возрастает влияние гражданского общества на деятельность правоохранительных структур государства. Содержание права меняется в связи с переходом от локальных способов разрешения социальных конфликтов ко всеобщим. “Наши представления о праве… подверглись ныне радикальным изменениям… Западное представление о праве, западное понятие права, западное отношение к праву находятся во власти радикальных и небезопасных преобразований”⁴², — указывает Г. Берман.

Многие права (права на жизнь, собственность, свободу, личную неприкосновенность, свободу передвижения и выбора места жительства, свободу совести и др.) по традиции считаются естественной принадлежностью человека, они неотчуждаемы. Другие права (социально-экономические, политические) — права позитивные, дарованы государством (от имени общества). Часть из них дана человеку и гражданину (например, право на охрану здоровья), другие — только гражданину (обычно это политические права, например, право объединения в политические партии).

Идеологема естественных, неотчуждаемых от человека прав — величайшее завоевание демократической мысли в борьбе против абсолютизма. Однако, имея абстрактный характер, при переводе на язык права она подверглась коррективам. Ни одно из прав, относящихся к естественным, не оказалось неотчуждаемым. Смертная казнь по приговору суда, органа государства (а в мусульманских странах — церковно-государственного органа) существовала, а в ряде государств существует и в настоящее время наряду с концепцией права на жизнь как неотчуждаемого. Смысл формулировки о праве на жизнь при ее появлении состоял лишь в том, что монарх и его чиновники не вправе лишать подданных жизни произвольно без суда.

Но не только суд может лишать человека жизни. В конце ХХ в. в единичных странах законами установлена возможность эвтаназии: лишение жизни младенцев, родившихся без жизненно важных органов, по постановлению медицинского консилиума и с согласия родителей, а также лишение жизни по собственной просьбе неизлечимо больных, испытывающих невыносимые страдания.

Тезис о “священной и неприкосновенной частной собственности” в новейших конституциях (Германия, 1949 г.; Испания, 1978 г.; Италия, 1947 г.; Португалия, 1976 г.; Бразилия, 1988 г.; Польша, 1997 г.; и др.) заменен положением о социальной функции частной собственности, которая должна служить общественным интересам, и положением о законности ее национализации при соблюдении определенных правил (принятие парламентом об этом закона, возмездность и др.). Известно, что национализация, планирование (программирование) развития экономики довольно широко проводились и продолжают проводиться во многих демократических странах Запада. Идеи существования чисто рыночной экономики и государства-“ночного сторожа” давно опрокинуты жизнью.

В международном пакте о правах человека 1996 г. закреплен новый подход. Если ранее сторонники индивидуалистической концепции естественных прав считали, что свобода одного ограничивается только там, где начинается свобода другого (и с абстрактных позиций это разумно), то в международном пакте на первый план выдвигаются общественные, коллективистские мотивы: обеспечение общественного порядка, апелляция к подрастающему поколению и т.д.

В современных условиях утрачены многие различия между естественными правами, принадлежащими человеку как таковому, и позитивными правами гражданина как члена определенного сообщества (политического, государственного). Дело не только в том, что само это различие искусственно, поскольку позитивные права также принадлежат человеку (например, право на труд имеют и иностранцы), но и в том, что естественные права с определенными гарантиями и условиями их ограничения закреплены теперь в конституциях. Они стали позитивными правами, хотя еще нуждаются в разработке особых юридических приемов и средств их защиты.

Многие современные конституции учитывают сложившиеся условия и выявившиеся коллизии. В них уже нет положений о естественных, прирожденных правах. Закрепляются права, традиционно называемые естественными, в качестве позитивных с конкретными указаниями на условия и пределы осуществления и их ограничения, а также на средства юридического обеспечения. Конституционное право предполагает более конкретное обращение с этой группой прав, чем философия права. Для современной конституции прежде всего нужны юридически отшлифованные нормы, обеспеченные реальными гарантиями (в том числе юридическими), которые общество может на деле предоставить, точные указания пределов использования прав и свобод. Попытки придать особое значение идеям о естественных правах человека в определении объекта конституционного (и, вообще, правового) регулирования неверно отражают современные взаимосвязи в системе личность — коллектив — общество — государство.

В последние десятилетия имеют место фетишизация и романтизация права. Между тем полезность старых гражданских и политических прав не столь очевидна, как новых социально-экономических прав, хотя последние требуют также затрат от общества: провозглашая их, нужно тщательно просчитать их цену. Более того, сомнительна “святость” неотъемлемых прав личности⁴³.

Дискуссии о правах человека и гражданина, естественных и социально-экономических правах, об их соотношении отражают постановку более глобальной проблемы — о государстве и обществе XXI в.

Во второй половине ХХ в. в конституционном праве некоторых стран мира получили нормативное закрепление общечеловеческие ценности. В их числе: право человека на достойное существование, социальная справедливость, плюралистическое “социетальное” общество (основанное на взаимной поддержке индивидов и различных социальных слоев), сочетание государственного регулирования и саморегулирования общества и др. Данные ценности также имеют абстрактный характер и требуют адекватного выражения на языке права, конкретизации в правовых нормах. Законом устанавливаются прожиточный минимум, минимум оплаты труда, социальных пособий разного рода, пенсионного обеспечения (в Бразилии такие положения включаются в конституцию), пособий по безработице и др. Подобные уточняющие формулировки все чаще входят в современные конституции.

Каталог прав человека постоянно пополняется. С развитием социосферы претерпевают трансформацию ценности, лежащие в основе прав человека, изменяются содержание, формы, количество, функции прав, усиливается специализация их влияния на окружающую действительность. Права человека адаптируются ко все более расширяющемуся жизненному пространству. Научное знание наращивает методологические основы, фундаментальнее становятся представления о различных аспектах защиты прав человека. Отказ от догматизма, усвоение результатов действия прав в повседневной практике позволили теории прав человека эволюционировать. Научные поиски в сфере прав человека и сама практика открывают все новые области правовой регуляции.

Концепции прав человека, созданные в разное время и на основе различных методологических посылок, характеризуют прежде всего эпоху, в которой они возникли. Вместе с тем каждая новая эпоха не отрицает достижения в сфере понимания и регуляции права, закрепившиеся в предшествующее время.

Линию развития и усложнения права можно проследить, используя представление о научных картинах мира, на основе которых и возникали обобщенные концепции права того или иного исторического этапа. Принято выделять три научные картины мира: классическую, неклассическую, постнеклассическую. В них интегрированы теоретические сведения, отражающие представления соответствующей исторической эпохи о том, что представляют собой права человека. Научные картины прав человека — это формы организации знаний о правах как социальном феномене, дающие целостное представление о закономерностях, структурных, функциональных, генетических связях прав. Каждая картина ограничена определенным смысловым горизонтом, предметным полем, специфическими методами интерпретации. На том или ином историческом этапе гносеология прав человека использовала определенную совокупность средств (понятий, концептов, принципов, парадигм, концепций и т.д.), разрабатывала схемы объяснения, применяла особый стиль мышления. Научные картины мира имеют большое методологическое значение, создают фон для отраслевого анализа прав человека.

Контуры классической научной картины прав человека сформировались к концу XVIII в. в культуре Запада. В это время шло осмысление индустриализации и модернизации, природы личности как частного собственника, свободного, деятельного индивида в системе капиталистических отношений. Неклассическая картина прав человека обозначилась в начале XX в. как результат отражения потребностей общества и индивида в повышении степени социализации общественных связей, противодействия отчуждению человека от форм его бытия. В последней трети XX в. под давлением кризиса техногенной цивилизации, постиндустриализма и постмодернизма начала складываться постнеклассическая картина прав человека. Фундаментом классической картины прав человека служит теория индивидуализма, а неклассической — солидаристские требования. Постнеклассика формируется на принципах синтеза, комплексности, целостности представлений о человеческих правах. Теоретические картины прав человека сосуществуют, развиваются; каждая из них интерпретирует право в определенном ракурсе, используется в зависимости от идеологических пристрастий исследователей. Сторонники либеральных и неолиберальных идей чаще всего обращаются к классической модели прав человека, представители социалистических и социал-демократических убеждений апеллируют к неклассической концепции прав, приверженцы культурологических и универсалистских взглядов ориентируются на постнеклассическое видение прав человека.

Классическая модель ограничивается лишь юридическим представлением прав. Неклассическая постулирует сосуществование двух ветвей прав: прав, имеющих правовую природу, подлежащих защите с помощью судебной процедуры, и группу социальных прав, являющихся результатом взаимопомощи людей и соответствующей деятельности государства. Постнеклассическая интерпретация, учитывая социокультурное многообразие народов, осваивает права человека в общегуманитарном смысле.

Главные компоненты классической модели прав человека закладывались на основе идеи индивидуализма, естественно-правовых положений позитивизма и либерализма. Классическое знание описывает права как принадлежащие человеку-персоне, имеющему самостоятельное, до и помимо общества, существование. Права формируют самосознание и ответственность. Классическая картина прав человека видит в качестве их обладателей сильных, независимых, деятельностных субъектов; права в этой модели понимаются как возможности индивида, вытекающие из его самодеятельности.

Каталог классических прав ограничен совокупностью преимущественно личных и политических свобод, имеющих ярко выраженную индивидуалистическую окраску. Эти права позволяют субъекту защититься от других людей и государства. Краеугольные и предельно абстрактные (с точки зрения современности) принципы классических прав — индивидуализм, свобода и автономия личности.

В классическом знании права человека естественны, неотчуждаемы и священны, существуют объективно как следствие факта рождения человека, отражают его конститутивные признаки и социоприродные условия бытия. Законодательная фиксация прав создает систему гарантий, обеспечивает беспрепятственное действие прав. Разрешено все, что не запрещено законом. Позитивирование прав маркирует переход от статусного (фактического) положения индивида к договорному, определяемому законодательной конвенцией⁴⁴.

Классическая парадигма ограничивает масштаб действия прав отношениями власти и индивида, не распространяя их на социальные связи последнего с другими субъектами. В этом смысле права человека ставят барьер властным проявлениям государства, ограждают жизненное пространство людей от внешнего вмешательства и принуждения. Законодательное признание государством прав человека способствовало свертыванию традиционного и становлению гражданского общества, в котором государственная власть вынуждена встать на путь упорядочения отношений с гражданами на правовой основе. При этом защищая гражданина от государства, права человека противопоставили этих субъектов друг другу, усилив взаимное отчуждение.

Классический подход к правам человека не исчерпан, его эффективность наглядно проявляется в исследованиях, направленных на постижение все более глубоких, сужающихся и изолированных фрагментов прав, позволяющих уточнять отдельные аспекты этого явления.

Классическое мышление ограничено бинарными оппозициями, противопоставляющими права человека только государству, упуская из виду, что сегодня на социальной арене появились субъекты, не менее опасные для человека, его жизни, свободы, прав. Классический взгляд на права человека замыкается юридическим ракурсом, интерпретацией термина “права” исключительно в позитивистско-юридическом ключе, пониманием норм о правах человека лишь как правил-санкций. Отвергаются иные варианты более мягких, нравственно-этических способов поддержания человеческого достоинства, восприятие норм о правах как правил-моделей, которые предлагает незападный мир. Классическая теория признает подлинными, истинными только гражданские и политические права, обнаруживая лишь в их генетической природе правовые качества. Остальные же права ею именуются привилегиями. Классическому видению присущи евроцентризм, скептичное отношение к возможности создания универсальной, синтезированной концепции прав человека, выходящей за рамки западной модели.

Неклассическое представление о правах человека появилось на рубеже XIX — XX вв. Классический подход, связанный с утверждением свободной и сильной личности, был подвергнут критике, поскольку практика демонстрировала, что пользование свободой может быть парализовано недостатками материальных средств. Общество требовало, чтобы государство взяло на себя значительную часть социальных функций, оказывало услуги социально незащищенным слоям населения. Неклассическая картина перестроила ряд концептов прав человека прежде всего обосновывающих социально-экономические права. Гражданские и политические права ею стали характеризоваться как способ ограждения и защиты индивида от произвола государства, социально-экономические права были определены в качестве средства получения индивидом помощи от государства. Первые устанавливали равенство возможностей, вторые уравнивали результаты. Гражданские и политические права были связаны с требованиями условий свободной самореализации личности, социально-экономические отождествлялись с возможностями обладания индивидом социальными благами, обеспечивающими существование, которое отвечало бы человеческому достоинству в рамках достигнутого обществом уровня материального благосостояния.

Социально-экономические права поставили человека в зависимость от государственной власти, подорвали основу породившей их изначальной идеи — дистанцировать личность от произвольного усмотрения государства. Однако противостояние индивида и власти было смягчено или снято. Социально-экономические права гуманизировали отношения государства, общества и индивида. Самообязательство поставлять нуждающемуся члену социума определенный объем материальных благ на неэквивалентной основе означает признание ценности каждого человека, осознание задачи сбережения и развития личности.

Социализированную картину прав человека еще более усилили солидаристские требования, выдвинутые коллективными правами. Провозглашенные права солидарности (народов, религиозных, этнических, языковых и других меньшинств), признание групповых прав (женщин, несовершеннолетних, престарелых, инвалидов, беженцев, безработных и т.п.), проведение политики положительной дискриминации, оптимизация способов обеспечения индивидуальных интересов посредством заботы об общем благе изменили мыслительное пространство прав человека⁴⁵.

В неклассической модели существенно расширен каталог прав. Наряду с гражданскими и политическими выделились группа социально-экономических прав, права народов, меньшинств, социальных групп. Неклассическое мышление представило картину прав человека не в индивидуалистическом ракурсе (основная методика классического подхода), а с позиций всеобщих задач, заботы о каждом человеке коллективными усилиями. Провозгласив “права человека и народов”, неклассическая модель учитывала возможности коллективных форм защиты индивидуальных интересов, социокультурные стереотипы незападных обществ, отошла от формального равенства, поскольку проведенное до конца среди людей, разных и неравных фактически, оно порождало несправедливость. Неклассический вариант прав человека дифференцировал систему прав, создав преференциальные наборы прав-привилегий для тех групп населения, которые заведомо не являются сильными, успешными, самостоятельными и активными.

Неклассическая картина прав человека, признав социально-экономические и коллективные притязания в качестве юридических прав, спровоцировала поляризацию ранее единой системы прав человека, создала представление о существовании подлинных и мнимых прав.

Выдвижение на первый план коллективных прав опасно, так как оно поглощает индивидуальность. Механизм обеспечения индивидуальных интересов посредством блага для всех провоцирует типизацию личностных начал, снижает степень различий между нами, уменьшает их разнообразие, свертывает творческие инициативы, что негативно сказывается на динамике развития общества в целом, его потенциале. В определенном смысле неклассический подход усложнил проблему нахождения гармонии и баланса индивидуального и коллективного.

Чрезмерная забота государства о благополучии своих граждан путем увеличения количества и объема социально-экономических прав может спровоцировать патернализм, иждивенчество, эскалацию требований к государству и обществу.

Положительные результаты в сфере осмысления прав человека в постнеклассической картине прав человека включены в иную интеллектуальную программу. Методология новой картины права — синтез разнопредметных знаний о правах, создание комплекса новых знаний, традиционно относящихся к различным дисциплинам. В постнеклассической картине прав человека осознается, что последние являются сложно организованной системой связей. На передний план выдвигаются комплексный взгляд и междисциплинарные проблемно-ориентированные формы исследования, благодаря которым стираются жесткие разграничительные линии в предметно-содержательном представлении прав человека. Отраслевая изолированность отдельных проявлений и сторон прав человека заменяется интеграцией. Фрагменты, традиционно относящиеся к разным общественным наукам, синтезируются в целостное видение.

Постнеклассическая теория расширяет поле возможных смыслов прав человека: они представляются как многоаспектная и комплексная сущность. Классическая традиция характеризовала права человека преимущественно в политико-юридическом ключе. Постмодерн задает им другие значения: дифференцирует и объединяет философско-гуманистическое, этико-нравственное, политическое, экономическое, юридическое, конкретно-историческое, воспитательно-дидактическое, социокультурное содержание прав, трактует их как органический элемент процесса глобализации и становления единого человечества, включает в качестве составляющей коэволюционного развития, соотносит с проблемами информационного, ноосферного общества, становления креативной цивилизации.

Феномен прав человека проявляется в разных формах: в форме всеобщих прав (права как универсальные свойства человека, принадлежащие каждому представителю человеческого рода); в цивилизационных модификациях (права в отражении социокультурной специфики тех народов и регионов, где признан и принят этот институт); в форме национально-государственных систем прав (права с учетом юридических установлений страны действия прав).

Смысловое разнообразие прав человека находит выражение в их родовидовом разделении. Система прав человека дифференцирована по сферам (гражданские, политические, экономические, социальные, культурные права), генезису (правовые и законные), поколениям (первое, второе, третье, четвертое поколения прав), субъектам-носителям (индивидуальные и коллективные права), способам реализации (позитивные и негативные), формам закрепления (естественные и позитивные), связи с государством (права человека и права гражданина) и т.п.

Постнеклассическая картина привержена методике синтеза, обобщения, интеграции в освоении прав человека, построению объяснительных схем под углом зрения единства противоречивых компонентов, их самоорганизации. Она находит объединительные точки для соединения противоположных начал — свободы и равенства, индивидуализма и солидарности, прав и обязанностей, гражданина и власти, естественно-правовых принципов и формальной юридичности, человека и социоприродного комплекса. В постнеклассической рациональности существует выделенная персональность, но вместе с сохранением форм коллективности. Свободный индивидуализм и обособленность человека в классической теории, культивация социальности и растворенность личности в коллективе в неклассическом подходе заменяются характеристикой состояния единения индивида с социумом. Отчуждение и патернализм государственно организованного общества замещаются дисциплинированным солидаризмом. Права гармонично сочетаются с обязанностями и ответственностью, увязываются в систему, признаются неделимыми, равнозначными, равно необходимыми для обеспечения полноты человеческого существования. Эта картина прав человека характеризует кросскультурное взаимодействие Запада и Востока, консолидацию положительных черт традиционных и современных практик для поддержания и защиты человеческого достоинства. В ней права человека оформляются как многообразие в единстве, презентуются полицентрично и вариативно.

Возникает нестандартный список субъектов права: помимо индивида, государства, народов (этносов), негосударственных организаций в него включены надгосударственные объединения, человеческое сообщество в целом, будущие поколения. При этом права всех субъектов гармонизированы. Отношения в области прав человека осуществляются не только по линии человек — власть, но и по вектору человек — человек, человек — природа. Обращается внимание на аспект бессубъектности прав как требование защиты любой жизни, всех ее форм.

Рациональность постмодерна соотносит знания об объекте с ценностно-целевыми установками, юридическая и политическая сущность прав человека обосновывается с этико-гуманистических позиций. Права понимаются как индивидуальные возможности, имеющие исключительно социальное предназначение и нравственно-этическое содержание. В них балансируются интересы индивидов, коллективов, государства и мирового сообщества. Права характеризуются гармоничностью, умеренностью, срединностью, консенсуальностью, пропитаны толерантностью и взаимопониманием⁴⁶. Предполагается, что реализация прав должна иметь форму диалога, ненасилия, отражать стремление к созиданию без разрушения.

Таким образом, сформировался внушительный комплекс практических задач и проблем реализации углубленных, значительно расширившихся представлений о правах человека и правового оформления социальной сферы государства. Современная отечественная практика правовой государственности весьма далека от соответствия заданным гуманитарной мыслью рубежа тысячелетий высоким идеалам социальной справедливости, общественного блага.

М.А. Омаров

ПРОБЛЕМЫ КОНВЕРСИИ В СОВРЕМЕННОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКЕ

Термин “конверсия” — с латинского conversio (изменение, превращение) — еще несколько десятилетий назад использовался главным образом в финансовой сфере применительно к займам, валютным операциям. Впоследствии конверсию стали связывать с военно-экономической составляющей.

В “Экономической энциклопедии политической экономии”, вышедшей в 1972 г., конверсия трактовалась как перевод гражданских предприятий на производство военной продукции, что характерно для начала войны. После войны должен быть обратный процесс — переход на выпуск гражданской продукции, т.е. реконверсия.

В учебнике по политической экономии 1988 г. трактовка термина эволюционировала, и “конверсия” характеризовалась как изменение пропорций распределения финансовых, людских и материальных ресурсов между гражданской и военной сферами, переключения в ходе разоружения военного производства и других видов военной деятельности на мирные рельсы. Современное определение конверсии появилось в научном обиходе значительно позднее⁴⁷.

Изучение процессов конверсии тесно переплетается с исследованиями в области философского, политического, экономического, социально-правового и исторического знаний, тем самым приобретает междисциплинарный характер. Развиваясь как органическая часть духовной культуры общества, осознание процессов конверсии влияет на механизмы определения военно-политических приоритетов, управление обществом и проведение внутренней и внешней политики страны.

На наш взгляд, теория конверсии представляет собой отрасль знания, изучающую регулируемые государством процессы изменений, всесторонних преобразований военно-промышленной составляющей государственной политики в целях частичной или полной переориентации в сторону гражданских секторов экономики в зависимости от изменений внутренней и внешней политической и экономической среды.

Данное определение обладает должной конвенциональностью, поскольку подавляющее число исследователей проблем конверсии используют этот термин в данном конкретном значении и смысле. Тем не менее проблемы конверсии, перестройки военной индустрии, перевода производственных мощностей оборонных отраслей, выпускавших средства вооружения, военную технику и оборудование, на выпуск общественно полезной продукции, подвергаясь регулярному анализу как со стороны исследователей данной проблемы, так и со стороны практиков — руководителей оборонных предприятий, менеджеров и экономистов, имеют поливариантное толкование. В этой связи мы хотели бы рассмотреть место и роль конверсии в системе национальной безопасности страны в новых политических реалиях.

Глобальные военно-политические и экономические изменения, произошедшие на рубеже 80—90-х годов ХХ в., вызвали нарастание кризисных явлений в военно-промышленном комплексе СССР — России, с которым было связано более 30% населения, включая членов семей, занятых в ВПК, и более 70% экономики всей страны. В этом контексте вопрос реформирования ВПК представляет собой не только проблему повышения эффективности управления военным производством и привидения военно-промышленной базы в соответствие с реальными потребностями государства, обеспечения национальной безопасности и оборонной достаточности, но и проблему определения социально-экономических приоритетов и дальнейшего развития страны.

С самого начала “демократических преобразований” ВПК оказался в стратегически проигрышной ситуации, стал “нелюбимым пасынком” нашей экономики, своего рода “козлом отпущения” — его обвиняли во всех грехах нарастающего экономического кризиса, в сдерживании развития других отраслей народного хозяйства. В действиях тогдашнего руководства страны отсутствовал прагматичный и ответственный подход к интересам государства. Научный, кадровый, технологический потенциал ВПК не был востребован и на глазах у руководства страны, при одобрении западных конкурентов и противников постепенно разваливался. Сказались также разрушение централизованной системы управления и нарушение кооперационных связей оказавшихся на территории разных стран СНГ оборонных КБ и предприятий. Отсутствие внутренних заказов и нарушение связей с традиционными партнерами по военно-техническому сотрудничеству (ВТС) повлекло за собой свертывание серийного производства вооружений и военной техники (ВВТ) на подавляющем большинстве предприятий. Поспешная непродуманная (или, наоборот, продуманная, но не в интересах России и не ее друзьями) приватизация фактически привела к ликвидации крупных научно-производственных объединений, к еще большей дезинтеграции производств и нарастанию конкуренции отдельных российских разработчиков и производителей ВВТ на внешнем рынке.

Учитывая факт гипермилитаризации советской экономики, при проведении конверсии необходимо стремиться соответствовать общемировым тенденциям сокращения вооружений. При этом Россия должна иметь надежные основы для защиты от возможной агрессии. Конверсия требовала особого подхода в ситуации, осложненной, с одной стороны, тем, что геополитические, социальные, национально-религиозные и другие противоречия внутри России, общая нестабильность в мире, терроризм и прочие внешние факторы, угрожающие безопасности страны, требовали усиления боеготовности вооруженных сил, а с другой — тем, что российская экономика переживала спад производства и нуждалась в глубокой структурной перестройке.

Современная конверсия ВПК начиналась и протекала в особых условиях демилитаризации экономики, обусловленных изменением военно-политической обстановки в мире и взятыми на себя международными обязательствами по сокращению вооруженных сил и вооружений. Она осуществлялась в условиях радикального изменения методов управления во всех сферах хозяйствования, включая военно-промышленный комплекс. В ходе проведения конверсии предприятия и организации оборонного комплекса, длительное время находившиеся под патронатом государства, входили в новую экономическую систему свободных рыночных отношений.

Этот переход не представляет фатальной опасности, если проводится планомерно и естественно, с учетом социальной и государственной ответственности. По своему содержанию конверсионный процесс означает планомерное и эффективное с точки зрения поддержания обороноспособности и развития гражданской экономики изменение пропорций распределения всех видов ресурсов между военной и невоенной сферами народного хозяйства; комплекс соответствующих финансово-экономических, организационно-технических, политико-социальных и иных мероприятий. При подготовленном, продуманном и ответственном подходе конверсия была способна стать стержнем структурной перестройки всей экономики России. Однако в Советском Союзе, а потом в России, по словам заместителя министра финансов РФ А. Астахова, “конверсия конца 80-х — начала 90-х годов с самого начала осуществлялась под давлением складывающихся обстоятельств и носила в определенной мере стихийный характер”⁴⁸.

Национальная программа конверсии должна исходить из четкой военной доктрины, основываться на понимании международных интересов РФ, ее обороноспособности и развитой внутренней экономике. Защита национальных интересов — главная сфера государственной деятельности, и здесь не может быть волюнтаризма, скороспелых решений. Конверсия же конца 80-х — начала 90-х годов начиналась и проводилась в условиях неоднократно провозглашавшейся, но так и не принятой военной доктрины, не доведенной до комплексного уровня реформы вооруженных сил, неразработанности основных направлений государственной научно-технической и экономической политики, при отсутствии четко сформулированных целей и приоритетов государственной политики.

Справедливости ради отметим, что предпринимались попытки законодательно и концептуально определить параметры проводимой в стране конверсии ВПК. Мы сознательно употребляем слово “попытки”, говоря о принятых в стране федеральных правительственных программах конверсии и федеральных законах в целях совершенствования в законодательства области конверсии. Реально процессы конверсии начались в Советском Союзе еще в 1988 г., в 1989 г. была создана Советская национальная комиссия содействия конверсии, возглавляемая акад. В. Авдуевским, куда входили видные общественные и политические деятеля, ученые, представители ВПК. Федеральный Закон “О конверсии оборонной промышленности в Российской Федерации” был принят через четыре года после фактически проводимой конверсии методом проб и ошибок. Он устанавливал, что главным принципом работы конверсируемых предприятий является использование высоких технологий оборонного комплекса для производства продукции, способной конкурировать на внешнем рынке.

Анализ этого закона позволяет говорить о следующем. Во-первых, упор в конверсии должен быть сделан на развитие высоких технологий и производства невоенной продукции, конкурентоспособной на мировой рынке и пригодной для экспорта. Во-вторых, высвобождаемые из оборонного сектора производственное оборудование и людские резервы должны быть использованы на приоритетные социально-экономические цели. В-третьих, конверсия должна сопровождаться мерами по социальной защите работников, занятых на предприятиях оборонной промышленности. Были определены четыре объекта конверсии: производственные мощности, научно-технический потенциал, трудовые ресурсы оборонных предприятий и организаций, трудовые ресурсы сопряженных с ними предприятий и объединений.

Достоинством закона являлась его комплексность, рассмотрение конверсии с учетом военной доктрины того времени. Закон определил следующие приоритетные направления конверсии: найти и увеличить технологический потенциал, накопленный в военной сфере; стимулировать деловую активность, создать благоприятный климат для увеличения инвестиций в модернизацию производства; укрепить обороноспособность и мобилизационную готовность за счет создания более современного вооружения и военной техники; усилить безопасность их содержания. Закон относил к конверсируемым также те оборонные предприятия, в отношении которых было принято решение о прекращении их деятельности или ликвидации из-за технико-экономической нецелесообразности их перепрофилирования. Также закон о конверсии 1992 г. впервые дал определение статуса оборонного предприятия.

И все же нельзя сказать, что закон был идеальным. Главная беда состояла в том, что он практически не исполнялся — в силу экономических, политических и иных причин. Примерно такую же судьбу разделил принятый в апреле 1998 г. Федеральный Закон “О конверсии оборонной промышленности в Российской Федерации”. Дополнительные сложности в проведении конверсии возникли и в результате августовского кризиса 1998 г. Отсутствие эффективной государственной политики в области конверсии ВПК в 90-е годы отразилось и в провалившихся федеральных программах: Государственной программе конверсии оборонной промышленности России на 1993-1995 гг.; Федеральной целевой программе конверсии оборонной промышленности России на 1995-1997 гг.; Федеральной целевой программе реструктуризации и конверсии оборонной промышленности на 1998-2000 гг.

Еще одной причиной провалов в конверсии была непродуманная приватизация промышленных и научных организаций оборонного комплекса. Скоротечность конверсионных мероприятий явилась одной из причин недостатков, просчетов, допущенных в России. Мировой опыт свидетельствует, что ни одной стране не удалось реализовать концепции “быстрой конверсии”, “быстрых реформ”. “В спешке мы ничего не добьемся: с одной стороны, не оздоровим разрушенную гражданскую экономику с помощью более передового комплекса, с другой — обескровим сам военный сектор народного хозяйства, уничтожим пока еще функционирующие островки высоких технологий”⁴⁹, —писал еще в 1990 г. преподаватель Военно-политической академии, кандидат экономических наук Б. Салихов. Но, к сожалению, когда главенствующую роль играют, в первую очередь, политические интересы разных сил, конверсионные и иные процессы развиваются без учета стратегических интересов страны. Процесс приватизации предприятий и смены формы собственности не мог благоприятно воздействовать на ситуацию в оборонно-промышленном комплексе (ОПК) России. Кроме того, участие приватизированных предприятий ВПК-ОПК в обеспечении обороноспособности страны в ближней и дальней перспективе создает определенные проблемы. Особую тревогу вызвал “захват” иностранными фирмами значительных акций ведущих российских предприятий ВПК через чековые аукционы и другие сомнительные финансовые схемы⁵⁰.

Вряд ли нужно объяснять, насколько “заинтересованы” американцы в развитии российского космоса, гражданской и военной авиации. Таких примеров не счесть, но государство и специальные службы уделяло недостаточное внимание этому вопросу. Россия утрачивает не только право собственности на многие приоритетные предприятия, но и право направлять их производственную деятельность в нужное для нее русло. Об этих и множестве других примерах негативных последствий приватизации ОПК говорилось в представленном Счетной Палатой РФ отчете о результатах проверки Госкомимущества за 1992-1995 гг.

Приватизация предприятий ОПК привела к массовой утечке на Запад новейших технологий, уникальных научно-технических достижений практически даром. В целом Запад приобрел в России такой большой объем новых технологий, что НАТО учредило для их обработки специальную программу.

Кроме объективных факторов неудач в реформировании ОПК, развале и дезинтеграции вооруженных сил свою роль сыграла безответственная и некомпетентная оппозиция — то ли в силу своих специфических задач, то ли в силу своей недальновидности и политической мстительности. Вот выдержки из интервью одного из лидеров оппозиции, бывшего вице-спикера Госдумы, ныне депутата В. Рыжкова: “Нам не грозит опасность ни от Америки, ни от Европы, ни от Китая. Есть, конечно, угроза терроризма. Но она сварена на нашей кухне. Терроризм — прямое следствие ошибок нашей власти. Внешняя угроза придумана для обывателей, чтобы выкачивать из них деньги на авианосцы, а потом их разворовывать”⁵¹.

А вот выдержки из секретного доклада Конгрессу министра обороны США Д. Рамсфелда: “За десятилетие, прошедшее с момента распада Советского Союза, планирование применения ядерных сил США претерпело незначительные изменения, несмотря на новые отношения между США и Россией. Практически не произошло изменений в боевом составе и структуре стратегических наступательных сил...

Для того, чтобы убедить другие государства не предпринимать каких-либо действий в политической, военной и технологической областях, которые могли бы угрожать безопасности Соединенных Штатов или их союзников, потребуется даже более широкий спектр боевых возможностей. Вооруженные силы США должны обладать мощным потенциалом сдерживания вероятных противников, имеющих доступ к современным военным технологиям, включая ядерное, химическое и биологическое оружие, а также средства их доставки большой дальности. Необходимо, чтобы стратегические силы США обеспечивали президенту возможность широкого выбора способов нанесения поражения любому агрессору”⁵².

Профессор Ж. Сапир из Техасского университета, говоря о патовой ситуации середины 90-х годов в российском ВПК, подчеркивал: “Эта ситуация возникла, в том числе, в результате комплекса макроэкономических мер, проводившихся в 1992 г. по инициативе и при поддержке международных организаций и влиятельных сил Запада, на которых лежит определенная ответственность… США поддержали экономическую политику, рекомендованную контролируемыми ими международными организациями, которая вела к значительному снижению внутреннего спроса российского рынка, делая конверсию практически невозможной. Такое в высшей степени двойственное поведение закономерно вызвало сильные антизападные настроения в России, где видели в западной политике попытки уничтожить российскую промышленность, и прежде всего наукоемкие отрасли, связанные с военно-промышленным сектором”⁵³.

Совершенно очевидно, что для Запада и США Россия является сиюминутным союзником и партнером. Как писал известный американский политолог, в прошлом помощник Президента США по национальной безопасности, З. Бжезинский, зрелого партнерства с Россией сейчас нет и быть не может. Партнер — это страна, которая готова действовать со своими союзниками совместно, эффективно и ответственно. А Россия сейчас не партнер. Это — клиент”⁵⁴.

С учетом этих объективных процессов, а также неудовлетворительного состояния Вооруженных Сил России и, наоборот, усиленного наращивания военно-технического потенциала США следует разрабатывать программу военного строительства, обеспечения военной безопасности России, включающую как стратегическую, так и тактическую составляющую. Важно при этом иметь в виду, что характер и масштаб военного строительства и особенно военной политики России следует определять не наличием или отсутствием у нее противников в данный момент, а признанием того факта, что у России есть интересы и ценности, которыми она не может поступиться из стремления избежать войны и которые она должна уметь защитить, если подвергнется военному нападению. Нереалистична и опасна политика безмятежного миролюбия перед лицом продвижения блока НАТО на Восток, усиления территориальных и других претензий к России со стороны сопредельных стран ближнего и дальнего зарубежья. В вопросах безопасности необходимо рассчитывать не только на добрую волю других, но и на свою способность заставлять их считаться с собой.

Негативная роль конверсии, проводимой в 90-е годы, отразилась на способности страны адекватно реагировать на вызовы современности, что в свою очередь было вызвано системным кризисом ВПК России, среди причин которого можно назвать: политический кризис в стране; финансово-экономический кризис народного хозяйства страны; отсутствие системного управления ВПК; самоустранение государства от управления оборонными предприятиями с государственной формой собственности; постоянное невыполнение федеральных законов, указов Президента РФ и постановлений Правительства РФ в части финансирования программ, планов и федеральных мероприятий в ВПК.

Кризисные явления в ВПК, естественно, негативно отражались на состоянии военной безопасности России. В частности, непродуманное сокращение основного персонала из военного производства вело к разрыву технологических цепей и делало невозможным выпуск вооружений и военной техники в необходимых объемах. При этом следует принимать во внимание, что в случае необходимости защиты государства от внешней агрессии ВПК должен быть в кратчайшие сроки реконверсирован для производства военной продукции. Вместе с тем отметим, что несмотря на все осуществленные за 90-е годы в отношении ВПК разрушительные действия, он продолжал сохранять достаточно высокий научно-технический и производственный потенциал, способный обеспечить разработку военной и гражданской продукции на уровне, не уступающем мировому.

С приходом к власти В.В. Путина наметились положительные тенденции в развитии ВПК. Знаковым, переломным, на наш взгляд, годом начала реального реформирования ВПК стал 2002 г. — первый год реализации планов по реформированию оборонного комплекса России, принятых в рамках Федеральной целевой программы “Реформирование оборонно-промышленного комплекса на 2001-2005 и на период до 2010 г.”. Впервые в новейшей истории страны государственный оборонный заказ на 2004 г. был одобрен в конце 2003 г. До тех пор это происходило в середине каждого текущего года, и работа оборонного комплекса по его исполнению приобретала характер, близкий к авральному, так как на освоение выделенных средств у производителей оставалось всего несколько месяцев. Это было явно ни в интересах ВПК, ни тем более в интересах Вооруженных Сил России. Динамика роста гособоронзаказа свидетельствует о кардинальных изменениях ситуации с реформированием ОПК в лучшую для обороноспособности страны сторону.

В ВПК была проведена реорганизация системы управления: создано 5 федеральных агентств оборонной промышленности (Российское авиационно-космическое агентство, агентства по обычным вооружениям, боеприпасам, судостроению, системам управления). Эти органы наделены контрольными и лицензионными полномочиями в отношении всех государственных предприятий и организаций в соответствующих отраслях, а также наблюдали за некоторыми аспектами деятельности акционерных обществ в этих отраслях.

В ходе военной реформы основной упор делается на развитие передовых технологий двойного назначения, с концентрацией средств и ресурсов на наиболее конкурентоспособных предприятиях ВПК при сокращении общей их численности с 1700 до 670.

Подводя итог, следует отметить, что резкое изменение геополитической ситуации в мире способствует возрастанию роли военного фактора в системе международных отношений. Национальные интересы России и ее роль в системе международной безопасности диктуют необходимость восстановления военно-промышленного потенциала, усиления Вооруженных Сил как главного фактора обеспечения национальной безопасности страны.

ЭКОПОЛИТОЛОГИЯ И ГЛОБАЛИСТИКА

А.И. Костин

РЕСУРСЫ И ПОЛИТИКА В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

XXI век — это время парадигмальных перемен. Возможен поворот оси истории, сопоставимый с тем, что произошел 25 веков назад, когда началась “осознанная история” человечества⁵⁵. Парадигма развития индустриальной цивилизации в предстоящий период может трансформироваться в парадигму сетевого информационного общества при условии позитивного результата нарастающих процессов глобализации. Однако при открытости исторического процесса неизбежность последнего не предопределена. Интернационализация как конкретно-исторический процесс нарастания взаимосвязи и взаимозависимости многих сфер жизнедеятельности общества различных стран, народов и регионов особенно активно начала развиваться в эпоху индустриальной революции и становления капитализма. В ходе индустриальной революции этот процесс привел к формированию единого мирового хозяйства, интеграции промышленного и финансового капитала, углублению и развитию международного разделения труда. Интернационализация фиксирует появление развитой тенденции международного взаимодействия и взаимопроникновения хозяйственных, экономических и торговых интересов, связей и отношений. В конце XIX — начале XX в. она приобрела интенсивный и целенаправленный характер.

Интернационализация — это процесс интенсификации международных связей и обменов. Глобализация характеризует качественное изменение, перерастание и становление весьма противоречивого, но целостного мира, в рамках которого отдельные общества, страны и регионы все более приобретают черты частей единого целого. Однако большинству стран и регионов еще необходимо пройти стадию локальной модернизации своих государств. В этой связи следует различать такие понятия, как “глобализация” и “исторические формы глобализации”. Последние характеризуются целями и средствами, которые реализуют и используют в различных сферах общественной жизни на разных исторических этапах основные субъекты процесса глобализации. Они определяют социально-экономическое и политическое содержание результатов процесса глобализации. Вот почему можно и нужно добиваться, чтобы он шел в таких политических и иных формах и такими темпами, которые бы отвечали интересам большинства населения Земли. В этом смысле требуется весьма значительная корректировка нынешнего процесса глобализации.

Вторая половина XX в. характеризуется кризисом всего дискурса модерна⁵⁶. С учетом глобализации разрабатываются новые модели национальной модернизации: в Европе — социальный либерализм (новый лейборизм), в новых индустриальных странах Азии — либеральный социализм. Десятки докладов Римскому клубу предлагали адаптировать мировое сообщество к глобализации через развитие с помощью самых высоких нравственных норм, самоограничения и альтруизма. Однако в наше время доминируют субъекты глобализации, которые адаптируют мир к ее процессам через принципы социал-дарвинизма. Процессы экономической глобализации ныне идут преимущественно потому, что приносят прибыль. Чем она больше, тем интенсивнее эти процессы. Движение антиглобализма отражает недовольство распределением прибыли и непрозрачностью данного этого процесса⁵⁷.

В начале XXI в. весьма остро стоит проблема ресурсной обеспеченности дальнейшего процесса глобализации. Под природными ресурсами в этом случае понимают компоненты природной среды, используемые для удовлетворения материальных и нематериальных (культурных, информационных и др.) потребностей человечества и способные приносить доход (ресурсную ренту). Ресурсная напряженность может возникать при самых различных условиях. Например, в наше время, по мнению ряда исследователей, недостаточны генетические ресурсы человечества. Местами они близки к исчерпанию, и наблюдается генетическое вырождение (разрушение генофонда). Одним из самых дефицитных является ресурс времени: человечество не успевает реагировать на производимые им же самим изменения среды, и возникает угроза глобального дисхроноза исторического развития. Ресурсы общего экологического баланса планеты (атмосферный воздух, планетарные запасы воды (в том числе пресной), озоновый слой, биологическое разнообразие земной биосферы, благоприятный для жизни климат и др.) близки к исчерпанию и требуют к себе повышенного внимания. Последнее обстоятельство вызывает особую озабоченность, поскольку подрываются основы удовлетворения “глобальных экологических благ”, от которых зависит экосистема планеты Земля. Для них характерно то, что они не могут быть исключены из жизни человечества, а также невозможна конкуренции в их потреблении между странами и поколениями.

Стихийные рыночные механизмы часто оказываются неэффективными для предотвращения загрязнения воздуха и воды, техногенной трансформации ландшафтов, уменьшения биоразнообразия. С этой точки зрения, для современного рынка характерны серьезные “провалы” в механизмах природопользования как совокупности всех форм эксплуатации природно-ресурсного потенциала и мер по его сохранению⁵⁸. Поэтому мировое сообщество создает специальные механизмы для предотвращения или компенсации негативных последствий глобальных внешних эффектов (экстерналий). Примером такого механизма является Глобальный экологический фонд, образованный Программами ООН по развитию и окружающей среде (ПРООН и ЮНЕП) и Всемирным банком для смягчения глобальных экологических проблем: глобального изменения климата, сохранения биологического разнообразия, охраны международных вод и сохранения озонового слоя. Серьезной проблемой в сохранении глобального экологического баланса является недостаточная координация усилий различных стран в этом направлении, а также недостаточная инкорпорация уже достигнутых соглашений о природоохранной стратегии в свою экономическую политику.

Развитие человечества и каждого отдельного государства зависит от наличия изымаемых из окружающей среды природных ресурсов. Эффективное природопользование предполагает: извлечение и переработку природных ресурсов, их возобновление или воспроизводство; использование и охрану природных условий среды жизни; поддержание, воспроизводство (восстановление) и рациональное изменение экологического баланса природных систем, что служит основой сохранения природно-ресурсного потенциала развития общества. Неравномерность распространения ресурсов на планете в условиях нарастающих темпов использования способствовала в последние десятилетия усилению влияния экологических факторов на динамику региональных и глобальных конфликтов в мировой политике. Потребность в различных природных ресурсах приводила в разное время к пограничным конфликтам, международным спорам и войнам. В расчет принимались только достаточно ограниченные ресурсы планеты (глобально и регионально), которые условно были подразделены на две категории — возобновимые (биологические) и невозобновимые (невосстановимые при жизни одного-двух поколений). Среди последних особое внимание обращалось обычно на почвы, пресную воду и полезные ископаемые, имеющие энергетическое значение. Среди возобновимых велика роль основных зерновых культур отдельных стран и значение морских рыбных ресурсов.

Рост мировых потребностей в природных ресурсах двух типов объективно предопределен следующими факторами: продолжающимся ростом народонаселения Земли, возросшим уровнем жизни в большинстве развитых стран мира, настойчивым стремлением жителей развивающихся стран к повышению качества жизни и т.д. Возрастающая потребность в природных ресурсах проявляется и в ряде важных для международной нестабильности последствий: в ускоренных темпах потребления невозобновимых видов ресурсов и все больших трудностях, связанных с извлечением менее доступных их запасов, с эксплуатацией возобновимых ресурсов темпами, которые “перекрывают” естественные биологические возможности их восстановления, проникновением в самые далекие и пока еще не обжитые человеком места обитания.

Ресурсная ограниченность нашей планеты делает острыми проблемы энергосырьевой безопасности. Считается, что сейчас человечество достигло определенного рубежа развития, переступив который можно спровоцировать необратимую деградацию природной основы социальной жизни. Здесь сразу следует оговориться о вероятностном характере любых глобальных оценок⁵⁹.

Ресурсная составляющая мировой политики в условиях глобализации является центром происходящих изменений, коренной проблемой, определяющей безопасность отдельных стран, регионов и мира в целом. Это вызвано рядом обстоятельств. Во-первых, нарастающей остротой проблемы энергетической безопасности, что связано с очагами существующей или потенциальной нестабильности в ряде стран или регионов, откуда экспортируют углеводороды⁶⁰; во-вторых, стремлением лидера Запада поставить под свой контроль любым путем основные нефтедобывающие регионы; в-третьих, быстрым экономическим ростом таких гигантов нового тысячелетия, как Китай, Индия, Бразилия⁶¹; в-четвертых, истощимостью запасов основного энергоносителя углеводородного сырья — нефти⁶². Однако пока это в меньшей степени относится к вопросу об истощимости газовых месторождений. Доля газа в мировом энергобалансе будет непрерывно возрастать как минимум до 2030 г., когда примерно вдвое превысит объемы потребления нефтепродуктов (в тоннах условного топлива)⁶³. России принадлежат 32% разведанных запасов газа в мире (абсолютное первенство), за ней следуют Иран (15%) и Средняя Азия (Туркменистан, Узбекистан, Казахстан), которая в своих экспортных поставках зависит от российских трубопроводов. За 30 лет поставок российского газа на Запад все обязательства перед импортерами выполнялись безукоризненно, и неслучайно экспорт газа из России (прежде из СССР) постоянно рос: доля ЕС в его общем объеме составляет сейчас около 70%. Германия обеспечивает свои потребности российским газом на 42%, Италия — на 32, Франция — на 30, Австрия — на 75%.

Предположительны два пути решения вопроса о кризисе поставок нефти как основного энергоносителя на мировой рынок: поиск альтернативных источников энергии и метод силового контроля, который США наглядно продемонстрировали в ходе агрессии против Ирака. Для мобильных транспортных средств (авиация, автотранспорт, корабли и суда) реальной альтернативы жидкому, основанному на нефтепродуктах топливу пока не существует⁶⁴. Начиная с 2005-2006 гг. энергетический вопрос в глобальном аспекте стал перемещаться в центр мировой политики, иногда заслоняя собой даже борьбу с терроризмом.

Любой необходимый ресурс может стать причиной внутриполитических и межгосударственных конфликтов. Например, наиболее “горячими точками” экологических конфликтов из-за пресной воды для сельского хозяйства могут стать Африка и Юго-Восточная Азия. Причем ситуация будет и дальше ухудшаться, если страны, имеющие какой-то общий водный ресурс, не смогут найти приемлемое решение в регулировании водопользования. Уже сейчас нехватка питьевой воды остро ощущается в 80-ти странах мира, а потребление плохо очищенной от болезнетворных бактерий воды, по данным ООН, становится причиной гибели свыше 5 млн человек в год. Проблема усугубляется строительством плотин и водоотводных сооружений на крупных реках, протекающих по территории нескольких государств (а таких — около 200), что в перспективе может привести к разжиганию старых и возникновению новых конфликтов, в том числе вооруженных. В этом отношении весьма сложная ситуация сложилась на Ближнем Востоке. Здесь общее потребление воды арабским населением в среднем вдвое ниже общепринятых норм (100 л в день вместо 200). При этом к 2030 г. при прогнозируемом росте населения до 500-600 млн человек оно упадет до 50 л, причем всего 8 стран региона будут контролировать до 85% его гидроресурсов⁶⁵. Существуют альтернативные проекты решения проблем с водоснабжением (например, опреснение морской воды), но их возможности весьма ограничены из-за своей дороговизны.

Конфликты и войны на природно-экологической почве происходят в двух основных формах: в форме захвата и монополизации какого-то природного ресурса (объекта) и в форме наложения запрета на природопользование для одной из конфликтующих сторон. Учитывая политический контекст, природные ресурсы, из-за которых могут возникать конфликты, классифицируют по трем типам: 1) природные объекты и ресурсы, которые сосредоточены на территории одной страны (так называемые национально-территориальные ресурсы); 2) ресурсы, которые могут быть интернациональными в том плане, что они выходят за пределы границ отдельных государств (так называемые разделяемые природные ресурсы); 3) ресурсы, которые могут быть или являются частью общего мирового наследия (экстерриториальные ресурсы)⁶⁶. Политическая нестабильность на ресурсно-экологической почве в последние десятилетия особенно обострилась в развивающихся странах. Региональные войны на Ближнем Востоке 90-х годов прошлого века и начала нынешнего столетия в значительной степени связаны с борьбой за нефтяные ресурсы.

Ныне на многие процессы, происходящие в мировой политике, кроме массы других факторов, влияет географическое распределение энергетических ресурсов. Ресурсы нефти (17,5 млрд т) и газа на 80-90% сосредоточены в нескольких десятках государств мира, в основном в зоне Персидского залива (62%) в Саудовской Аравии (26%), Кувейте, Катаре, Иране, Ираке, в Карибском бассейне — Венесуэла (7%), а также в России. Подтвержденные запасы угля всех типов составляют 1,569 трлн т; крупнейшие его запасы — в США, Китае, Австралии, Германии, России, Канаде, Великобритании и ЮАР⁶⁷.

Энергетическая проблема несет в себе необходимость сбалансированного развития структуры энергобаланса и учета пределов производства энергии, а также механизма распределения энергоресурсов. Как область экономики, энергетика охватывает энергетические ресурсы, выработку, преобразование, передачу и использование различных видов энергии. Она является одним из основных средств жизнеобеспечения человечества и в то же время обусловливает истощение невозобновимых природных ресурсов и примерно 50% загрязнения окружающей среды. Потребление энергии на душу населения в мире обнаруживает тенденцию к стабилизации, что, как считается, вызвано переходом ведущих стран мира в постиндустриальную стадию, связанную с развитием энергосберегающих технологий⁶⁸.

В энергетике различают традиционную и альтернативную составляющие. Традиционная энергетика основана на получении энергии из углеводородных энергоносителей (уголь, нефть, природный газ), существуют также атомная и гидроэнергетика. Возможности этого вида энергетики ограничены исчерпаемостью энергоносителей и значительным загрязнением окружающей среды. Исключение составляет гидроэнергия, использование которой сопровождается затоплением значительных территорий (особенно при строительстве гидростанций в равнинных условиях). В области развития электроэнергетики естественным резервом является расширение использования атомной энергии как в количественном, так и в качественно новом отношении. Например, после спада интереса к строительству АЭС в 90-х годах прошлого века (до этого они возводились достаточно устойчивыми темпами) сейчас он вновь возобновился⁶⁹.

Сейчас можно говорить о наличии нескольких подходов к использованию атомной энергии в мирных целях: в ряде стран реализуется программа консервирования и демонтажа существующих АЭС; в других полностью отказались от их строительства, так как они более не рассматриваются как перспективные; в отдельных странах сохраняется ориентация на развитие атомной энергетики (при этом основное внимание уделяется разработке мер по обеспечению ядерной безопасности).

Быстрыми темпами атомная электроиндустрия развивается в новых экономических гигантах (например, КНР, Индии), причем именно с 90-х годов XX в. В КНР, к примеру, с середины 90-х годов введены в строй четыре новые АЭС, а их доля в общем энергобалансе страны увеличилась с 0,4 до 5%. Аналогичные процессы происходят и в Индии. Причем тенденции этой страны в развитии АЭС также находятся как бы в “противофазе” по отношению к развитым странам Запада. В США, например, за последнее десятилетие число энергоблоков сократилось на пять единиц⁷⁰. Попытки возрождения атомной электроэнергетики предпринимаются в ряде других стран, включая азиатские, латиноамериканские и ближневосточные.

Вместе с тем и сейчас весь цикл строительства, функционирования и демонтажа АЭС, включая радиоактивные отходы, требует обеспечения высокого уровня ядерной безопасности⁷¹. Во-первых, риск снижения ядерной безопасности (не только локальной, но и глобальной) связан с самим процессом получения энергии. Несмотря на то, что ядерное производство находится под контролем на всех его этапах, определенная утечка радиоактивных загрязнений в окружающую среду все-таки происходит, в результате чего население подвергается непрерывному облучению малыми дозами, а это ведет к возрастанию онкологических и генетических заболеваний. Во-вторых, предполагается, что в начале XXI в. по причине устаревания будут остановлены первые крупные АЭС (стоимость подобных операций - 50-100% затрат на их сооружение). К настоящему времени ни одна страна в мире не подготовлена к этому должным образом. В-третьих, не менее сложной представляется проблема обеспечения длительного экологически безопасного хранения радиоактивных отходов. В-четвертых, самую большую угрозу ядерной безопасности представляет возможность аварии на АЭС. К началу XXI в. зафиксировано уже более 150 аварий на АЭС с утечкой радиоактивных элементов. Специалисты считают, что если мировое сообщество будет иметь не 450 реакторов, как в начале века, а свыше 1000, то каждые 10 лет с большой долей вероятности следует ожидать тяжелую аварию. Для обеспечения ядерной безопасности необходим эффективный международный контроль (повышение роли МАГАТЭ), особенно в период массовой приватизации ядерного энергетического сектора в мире, когда значительно ослабляется контроль государства над ним. В этих условиях требуются пересмотр прежних подходов и освоение новых технологий получения энергии из альтернативных источников, которые начнут играть в XXI в. значительную роль⁷².

Альтернативные источники энергии противопоставляются традиционной энергетике как более экологичные и представляют собой собирательное понятие, охватывающее возобновляемые источники энергии (тепловые насосы, ветровая и солнечная энергия, энергия приливов, биотехнологические процессы). Они становятся экономически все более выгодными, поскольку стоимость солнечных батарей за последние десятилетия стала меньше и в ближайшем будущем ожидается дальнейшее сокращение. Развитие альтернативной энергетики идет полным ходом в Японии (солнечная энергетика), в Бразилии (программа финансовой поддержки производства этилового спирта из сахарного тростника, позволившая заменить этим горючим половину бензина, потребляемого автомобилями страны), а также в других странах⁷³.

Турция, например, имеет также значительные запасы геотермальной энергии, которая для централизованного обогрева жилищ обходится не намного дороже, чем природный газ, но гораздо экологичнее. Уже сейчас в стране действует 26 ТЭС, работающих на этом источнике энергии. Географическое местоположение и природные условия Турции позволяют также использовать солнечную энергию и энергию ветра⁷⁴.

Сохранение ряда прежних тенденций развития энергетики может поставить человечество на грань экологической катастрофы по ряду причин. В мире производится, хранится и потребляется свыше 10 млрд т условного топлива. Эта масса, способная гореть и взрываться, сопоставима с количеством ядерного оружия, накопленного в мире за всю историю его существования. Исторический опыт позволил специалистам выделить ряд главных узлов, которые связывают энергетику и мировую политику. Во-первых, это гипертрофированность зависимости энергетики многих стран от одного-двух энергоносителей. В этой связи политические противоречия между государствами могут обостряться из-за физической нехватки источников энергии, резких колебаний цен на них, а также из-за экологических последствий используемых энергоносителей. Во-вторых, опасность большого физического объема мировой торговли энергоресурсами, заключающаяся в уязвимости гигантской международной транспортной инфраструктуры. По каналам мировой торговли поступает треть первичных ресурсов, в том числе: половина всей добычи сырой нефти, сотни миллионов тонн угля, десятки миллиардов кубометров природного газа. Среднее расстояние международных морских перевозок энергоресурсов в середине 80-х годов составляло: нефти — 4840 миль, угля — 5750 миль. Все большую роль играет трубопроводный транспорт. В целом протяженность магистральных нефтепроводов 27-ти стран, по которым есть статистика ООН, достигает 436 тыс. км. Ежегодно по этой трубопроводной сети прокачивается более 2 млрд т нефти и нефтепродуктов. Наиболее крупными владельцами нефтепроводов являются США и Россия. На США приходится свыше 319 тыс. км нефтепроводов с общим ежегодным грузооборотом в 959,7 млн т. Подавляющую часть прокачиваемого налива составляют нефтепродукты для внутреннего потребления. Общая протяженность российских магистральных трубопроводов к началу XXI в. составляла 63 тыс. км, включая 48 тыс. км нефтепроводов и 15 тыс. км нефтепродуктоводов. Основные получатели российского газа на Западе — Германия, Италия и Франция. В страны СНГ и прибалтийские государства поставляется почти 80 млрд м³ газа ежегодно. Растянутость и уязвимость международной транспортной энергетической инфраструктуры ведут к тому, что ее поддержание и защита рассматриваются правительствами ряда стран как важнейшая задача. В-третьих, здесь же выделяется еще одна группа проблем, которая связана с противоречиями между поставщиком и получателем энергоресурсов, региональными конфликтами, возможной террористической деятельностью. Возникающая из-за этого неуверенность в надежности существующих транспортных коммуникаций все чаще становится обоснованием новых военно-морских и военно-воздушных программ, военно-политических акций, проводимых на международном уровне.

Безопасная для мира и человечества энергетика должна включать в себя три главных направления: 1) осуществление качественного скачка в снижении потерь при добыче, производстве, транспортировке, преобразовании и потреблении энергоносителей; 2) создание и решительное внедрение энергосберегающих технологий, машин и потребительских товаров; 3) активную разработку и внедрение возобновляемых источников энергии и энергоносителей (солнце, биомасса, ветер, реки, геотермальные источники, энергоресурсы морей и океанов).

Углубление ресурсного и в целом планетарного экологического кризиса сделало глобальную экологическую политику центральным звеном политики безопасности. Формируется даже специфическое экополитическое пространство как явление, отражающее растущее значение экологических проблем и факторов для жизни современной цивилизации, превращение их в одно из важнейших условий функционирования мира политики. Мировое сообщество осознает экологические угрозы, наиболее существенные для конкретной территории или для планеты в целом, вырабатывает и принимает на политическом уровне соглашения, конвенция, программы, направленные на устранение или уменьшение этих угроз. Экологические проблемы все чаще включаются в политическую повестку дня.

Существуют отраслевой и интегративный подходы к ресурсной и в целом экологической политике. Исторически первым был отраслевой, он отражал преобладание экологического, экономического, административного или иного узко отраслевого подхода к исследованию и формированию экологической политики. Однако недостаточность такого подхода, неудачи в реализации построенной на нем политики привели к формированию интегративного подхода, в рамках которого теория и практика исходили из требования междисциплинарности, трансграничного и межотраслевого видения данной проблемы. Интегративный, эколого-политико-экономический анализ экологической политики, особенно на глобальном уровне, становится все более актуальным.

Ресурсная составляющая представляет собой едва ли не самую важную компоненту глобальной политики. И от того, как она будет решаться — путем сотрудничества или с помощью силового глобализма и, следовательно, череды опасных конфликтов — во многом зависит выживание мировой цивилизации.

МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И МЕЖДУНАРОРДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

А.П. Кабаченко

ЦИКЛИЧЕСКИЕ И ВОЛНОВЫЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ В ИСТОРИИ МИРОВОЙ ПОЛИТИКИ

В процессе преподавания истории мировой политики на философском факультете МГУ им. М.В. Ломоносова возникла необходимость внести ряд уточнений в трактовку закономерностей развития политических процессов и политических систем. Выявление закономерностей⁷⁵ считалось задачей любой науки. Актуальность этой проблемы не снята и ныне, несмотря на то, что достоверность закономерного развития общества постоянно подвергается сомнению. Наибольшее внимание привлекают закономерности функционирования и развития, поскольку они выражают существенную, необходимую связь между предметами и явлениями.

В истории мировой политики (ИМП) установление закономерностей функционирования особенно эффективно при исследовании отношений, в которых ведущую роль играют пространственные параметры, что характерно для политических систем и субъектов политики. Реализация политических закономерностей осуществляется как процесс постоянной антагонистической борьбы в рамках отдельного общества, а также в ходе асимметричного взаимодействия народов и стран мирового сообщества. Ранее закономерности политики самостоятельно не выявлялись и изучались в контексте закономерностей общественного развития, поскольку политическая, государственная и общественная деятельность переплетались и не выделялись как самостоятельные.

При исследовании проблем ИМП, основываясь на разработках Н.Д. Кондратьева⁷⁶, можно выделить три типа общественных закономерностей: статический, динамический и генетический. Статическая группа закономерностей характеризует общество в состоянии устойчивого равновесия, фиксирует реальные процессы, где каждый элемент жестко детерминирован. Социодинамика охватывает неравномерные изменения в обществе, условия и пределы упорядоченности этих изменений. Кондратьев выделил четыре основных вида социодинамических закономерностей: первый рассматривает цикличность изменений общественной системы (зарождение, становление, подъем, зрелость, дряхление, гибель), второй — взаимодействие циклов длительности, третий — взаимодействие элементов системы (политики, идеологии, науки, экономики, культуры и др.), четвертый — стадии и механизмы кризисных состояний общества. Социогенетика изучает закономерности и механизмы наследственности, изменчивости и отбора в развитии социальных систем и тем самым вскрывает внутренние ресурсы саморазвития политических систем в пространстве и во времени.

Методологической основой анализа ИМП могут выступать законы диалектики. Они выражают, с одной стороны, существенную, повторяющуюся связь предметов, с другой — тенденцию, направление развития, порядок следования явлений во времени. В ИМП они находят выражение в многочисленных процессах и явлениях, взаимно дополняя друг друга. Закон единства и борьбы противоположностей проявляется во взаимодействии и противостоянии субъектов политики, в парламентской борьбе фракций политических партий, в сотрудничестве и взаимном контроле законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти и т.д. Закон отрицания отрицания особенно эффективен при анализе условий смены циклов и этапов мирового политического процесса (МПП) и мировой политической системы (МПС). Закон перехода количественных изменений в качественные выступает критерием политической зрелости общества. Реформаторский путь преобразований в ИМП характерен для развитого общества и основан на соблюдении меры в соотношении количественных и качественных изменений, в то время как революционный путь развития свидетельствует о нарушении этой меры и преобладании нерегулируемых количественных изменений в социуме.

Закономерности мировой политики на протяжении тысячелетий складывались в результате противостояния хаотических и организованных форм развития политических отношений в обществе. Они явились продолжением диалектического противостояния и взаимодействия общих тенденций информационного и энтропийного развития природы, социума и мышления. Реализация закономерностей ИМП выразилась в последовательной смене энтропийных и информационных форм взаимодействия ведущих субъектов политической деятельности, при этом носителем первых была личность, вторые же были прерогативой общественных и властных структур. Столкновение интересов субъектов политики определяло характер организации, внутри- и внешнеполитической деятельности отдельных обществ, динамику развития политической сферы. Алгоритм развития энтропийных форм политических отношений позволяет выделить четыре основных цикла МПП, а алгоритм развития информационных форм политических отношений — пять главных периодов МПС. Исследование алгоритма развития отдельных субъектов дает возможность выявить тенденции и закономерности их деятельности и определить перспективы участия в политике. Закономерности текущей политики носят субъективный характер. Уровня объективных закономерностей они достигают только в ИМП. Закономерности ИМП выражают связь между политическими событиями разных эпох и народов, устанавливают уровень взаимодействия между составными частями или структурными элементами политических явлений, имевших место в ИМП, отражают постоянную связь между свойствами как субъектов ИМП, так и их элементов (схема 1).

Схема 1

Спираль политического развития мирового сообщества

Результаты политической деятельности

Качественные уровни политических процессов

Государственные структуры

Горизонтальная составляющая властных отношений

Вертикальная составляющая властных отношений

Диалектическая составляющая властных отношений

Общественные структуры

Личность

Область политического единства и борьбы противоположностей

Область политического отрицания отрицания

Новые субъекты политической

Деятельности

МПП осуществляется в результате преодоления различий между притязаниями и реальными возможностями субъектов политики. Последние, совершенствуя ресурсную базу властных отношений, способствуют возникновению новых политических институтов, масштаба взаимодействия и уровня отношений. В основе понимания глобальной политической изменчивости, как вполне обоснованно заметил Дж. Модельски, лежит эволюционная парадигма: политические трансформации происходят как ответ на критические ситуации, связанные с назреванием определенных глобальных проблем и способствуют возникновению более адаптированной формы. Алгоритм развития политических процессов позволяет выделить тенденции и повторяющиеся формы. Повторяемость в преодолении этапов МПП образует спираль пространственно-временного развития в ИМП. Каждый ее виток представляет собой цикл, который можно рассматривать как период большой длительности. Преемственность политических отношений на новом качественном уровне свидетельствует о наличии тенденций и закономерностей (схема 2).

Схема 2

Циклическое развитие мирового политического процесса

Преддверие политики

Локальный цикл

Национальный цикл

Региональный цикл

Глобальный цикл

Кривая роли

Общественности

Кривая роли

Властных структур

Направленность развития мирового политического

Процесса

Закономерности ИМП с момента возникновения каждой из них распространяли свое влияние на все последующие периоды политической жизнедеятельности человечества. Отдельные акторы, процессы или системы испытывали их воздействие с момента появления субъекта политической деятельности или зарождения регулируемого явления. В связи с этим закономерности ИМП могут проявляться в рамках одного или нескольких циклов МПП, или периодов МПС, в пространственно-временных рамках отдельных политических процессов и политических систем, или функционирования отдельных субъектов ИМП. На современном уровне политических исследований с наибольшей долей вероятности в ИМП можно выделить закономерности циклического и волнового развития политических процессов и систем. Спираль развития политических отношений преодолела локальный, национальный и региональный циклы МПП. В настоящее время политические отношения реализуются в рамках глобального цикла. Переход от одного цикла к другому осуществляется во время наибольшего перепада влияния властных структур и общественности.

Каждый новый цикл развития МПП означает, что предыдущая ступень стала реликтом (если воспользоваться терминологией Л.Н. Гумилева) и уже не определяет современные формы политических отношений. Это свидетельствует о полном завершении цикла, этапа или периода. Понятие “цикл” наиболее адекватно отражает суть отдельной исторической ступени политических отношений, поскольку оно охватывает совокупность политических процессов, образующую кругооборот в течение определенного исторического отрезка времени. Следующие друг за другом циклы как качественно новые ступени развития политических отношений сохраняют общезначимые историко-политические тенденции и закономерности. Это дает основание считать, что каждый цикл не только формирует новые элементы политических отношений, но и преобразует прежние. В снятом виде они выступают на новой качественной ступени. Тем самым мы можем говорить о циклах истории развития политических отношений как о витках спирали вокруг оси, создаваемой совокупной деятельностью личности и других субъектов политики. До возникновения циклов существовал длительный период перехода человечества от дикости к цивилизованности и появлению устойчивых форм политических отношений.

Различие между циклами определяется по ряду параметров: ведущим субъектам политики; ведущим политическим отношениям; масштабу деятельности субъектов политики и масштабу влияния субъектов политики. Основными отличительными признаками каждого цикла являются: 1) переход общества на качественно новый уровень экономического и технического развития и соответствующее изменение организационных, материальных, информационных, демографических, территориальных и иных возможностей субъектов ИМП; 2) появление новых лидеров в составе субъектов ИМП, представляющих властные структуры и общественность; 3) изменение существовавшего ранее вектора возрастания или снижения влияния в обществе властных структур и организаций общественности на противоположный; 4) возникновение нового уровня отношений между субъектами ИМП.

За время своего существования МПП преодолел три глобальные эпохи перехода количественных изменений в качественные, которые сопровождались возникновением новых циклов развития политических отношений. Каждая эпоха отличалась от предыдущей более высоким уровнем содержания мотивации политических отношений и действий. Наряду с эпохальными переменами в рамках каждого цикла возникали качественные изменения, которые свидетельствовали о появлении новых уровней развития политических процессов.

Локальный цикл политических отношений сформировался во время господства племенных властных структур и доминировал вплоть до возникновения отдельных государств. Ведущими субъектами политических отношений были племенная верхушка, опиравшаяся на военные дружины, и община, чаще всего группировавшаяся вокруг магов, волшебников или волхвов. Отношения складывались на кровнородственной основе. Масштаб деятельности был в пределах зоны влияния племен, поскольку имевшиеся ресурсы не позволяли перенести свое влияние на другие народы и выйти за пределы союзов племен. В рамках локального цикла власть и влияние представителей властных структур снижались, а представителей общественности, в совокупности образующих первичные формы гражданского общества, — возрастали. Анализ локального цикла свидетельствует о наличии в нем четырех качественных уровней политических отношений: тотемного, автономного, федеративного и конфедеративного.

Политические отношения локального цикла складывались между китайскими, индийскими, греческими, американскими, африканскими, германскими, славянскими и другими племенами до появления государственности. При возникновении государств политические отношения локального цикла в снятом виде сохранялись в качестве внутриполитических отношений отдельных народов. В настоящее время они продолжают эффективно действовать в диаспорах, в рамках этнических групп, в самоуправляемых общностях на уровне муниципалитетов.

Национальный цикл политических отношений сформировался в тот исторический отрезок времени, когда уже не племя, а отдельные государства стали преобладающей формой организации политического правления в обществе, а община переросла в нацию во главе с национальной элитой. Произошел качественный скачок во властных отношениях: на смену кровнородственным связям пришел территориальный принцип политических отношений. Масштаб деятельности стал определяться ресурсами отдельных государств, которые нередко перерастали в империи, подчиняя себе более слабые народы. В пределах национального цикла влияние представителей властных структур возрастало, а представителей общественности — снижалось. Основными субъектами политической деятельности выступали личность, политическая группа и государство. Личность была представлена руководителями общества, членами элиты и контрэлиты. Политическая группа состояла из сословий, родов, влиятельных семей, отдельных этносов, духовных, интеллектуальных, художественных, производственных и иных объединений. Государство расширяло сферу своего влияния, обрастало многочисленными структурами, каждая из которых претендовала на самостоятельную роль в политике. Национальный цикл содержал три уровня политических отношений: территориальный, государственный и международный.

В последующем развитии МПП не утратил своего значения территориальный принцип политических отношений, масштаб деятельности возрос до уровня связей с сопредельными территориями и государствами, сохранились большинство субъектов политики и другие достижения национального цикла. В настоящее время не только не исчезли королевская власть и старинные сословия (Англия, Саудовская Аравия, Малайзия и др.), но и возникли новые сословия управленческой, финансовой, промышленной, интеллектуальной, творческой, информационной элиты. Территориальный принцип политических отношений воплощен в национальном суверенитете государств, нерушимости их территории и неприкосновенности границ. Нация через различные формы своего влияния продолжает оставаться одним из ведущих субъектов политики в классе политических групп.

Региональный цикл политических отношений сформировался во время существования империй с централизованной формой правления, включавших в свой состав порабощенные государства и народы. Основным звеном организационной структуры властных отношений стала империя, а правящая нация получила возможность ассимилировать, подчинить себе зависимые народы и создать новую цивилизацию. Масштаб деятельности субъектов политики распространялся на огромные регионы, охватывая практически целые континенты. В пределах регионального, так же как и локального, цикла влияние представителей властных структур снижалось, а представителей общественности — возрастало. Ведущими субъектами политических отношений были личность, политическая группа, политическое движение и государство. Личность чаще всего была представлена правителями, членами правящей элиты и контрэлиты, выдающимися религиозными деятелями, мыслителями и т.д. Политические группы сформировали сословия, этнические образования, профессиональные объединения, духовно-рыцарские ордена и др. Политические движения были представлены религиозными течениями, объединениями ремесленников, купцов, финансистов, промышленников и других групп населения, деятельность которых нередко приводила к столкновениям, бунтам и революциям. Государство вышло на имперский уровень организации внутренней и внешней политики, когда в общих политических структурах были вынуждены сосуществовать различные народы, вырабатывавшие для этого общие правила и культуру на основе языка и культуры правящей нации.

На современном уровне политических отношений достижения регионального цикла проявляются в формировании единых норм и правил сосуществования народов, политических институтов и структур в рамках не только империй, но и МПС. Региональный цикл преодолел в своем развитии три уровня: имперский, кочевой и теократический.

Глобальный цикл политических отношений сформировался в результате распространения европейских политических структур на страны остального мира. Превращение мирового сообщества в политически организованную систему, действующую на принципах европейской традиции, знаменовало собой формальное закрепление единства мира и возникновение МПС. Цивилизации переросли в мировое сообщество. Основными субъектами политики наряду с личностью, группой, движением и государством стали политические партии, международные и наднациональные организации. Они существуют на постоянной основе и постепенно превращаются в ведущие субъекты политики в рамках отдельных обществ и мирового сообщества в целом. В пределах глобального цикла, так же как и национального, влияние представителей властных структур возрастало, а представителей общественности — снижалось. Глобальный цикл имеет два уровня: колониальный и структурный. В перспективе возможно возникновение холистического уровня политических отношений.

Циклические закономерности характеризуют процессы спонтанного развития политических отношений в обществе, тогда как волновые характерны для систематизированного развития. В связи с этим переход от цикла к циклу осуществлялся во времена наибольшего перепада влияния властных структур и общественности, а новая волна возникала во время их равного влияния. Анализ периодов развития МПС можно проводить с учетом концепций ритмов и циклов развития мировой истории Кондратьева, Сорокина, Шумпетера, Броделя, Модельски, Валлерстайна, Шлезингера и других ученых. Периоды развития системы можно определить по состоянию ее структуры. Алгоритм структурных изменений политической системы зависит от ресурсов, внутренних и внешних возможностей акторов (элементов системы) и их способности реализовать эти возможности. Структуру МПС определяет группа акторов или один актор, способные установить в рамках системы и навязать остальным выгодную им иерархию и правила отношений. В связи с этим структура МПС может быть централизованной, децентрализованной и фрагментарной. Она и определяет соответствующий вариант ее существования.

Централизованный вариант политической системы формируется при наличии бесспорного лидера, который устанавливает правила, регулирующие отношения между акторами. Влиятельные субъекты политики могут быть либо заинтересованными в действиях лидера и вместе с ним образовывать ядро политической системы, либо находиться к нему в оппозиции, оставаясь вне ядра. Остальные субъекты политики, подчиняясь правилам, навязанным лидером, образуют периферию системы. В истории политики такие системы руководствовались авторитарными нормами. Они возникали в идеологизированных сообществах, на территориях империй, в отдельные периоды существования МПС.

Децентрализованный вариант политической системы формируется при относительном равенстве ресурсов и возможностей влиятельных субъектов политики, способных вырабатывать и согласовывать приемлемые правила и нормы и навязывать их другим. Влиятельные субъекты политики, взаимно контролируя друг друга, образуют политическую группу, которая становится ядром политической системы. Влиянию ядра вынуждены подчиниться остальные субъекты политики, которые образуют периферию системы. Нередко из состава группы, благодаря стечению обстоятельств или вновь открывшимся возможностям, выделяется лидер, который способствует превращению системы в централизованную. В истории политики децентрализованные варианты политических систем предшествовали авторитарным. Они провозглашали, а иногда и руководствовались демократическими правилами и нормами. Децентрализованные варианты политических систем возникали как союзы племен в древнем мире, союзы полисов в Древней Греции, временные или постоянные идеологические, социальные и другие объединения единомышленников (например, интернационалы, профсоюзы и т.д.), демократические республики, МПС в отдельные периоды своего существования.

Использование этого подхода позволяет выделить в истории МПС Испанский период, Первый период динамического равновесия, Британский период, Второй период динамического равновесия и период США.

В ряде случаев политические системы могут основываться одновременно на авторитарных и демократических нормах, поскольку одна часть влиятельных субъектов политики в силу инерции стремится приспособить к новым обстоятельствам прежние правила и нормы, а другая — отказывается от них и создает новые. Переходные варианты политических систем возникали во время военных действий, гражданских войн, революций, при формировании МПС, во время перехода от одного периода МПС к другому.

МПС совершенствовалась на каждом витке своего развития, приобретая новые качества, не утрачивая полностью, а преобразуя прежние. Периодизация осуществляется по факту наличия или отсутствия лидера МПС в составе ядра, состоящего из ведущих субъектов мировой политики. Общие черты всех периодов - глобальное противостояние и баланс сил субъектов МПС (схема3).

Схема 3

Периоды развития мировой политической системы