Как должна быть организована действительная власть народа

Каков первый и главный «устой» марксистской теории? – Единственным до конца революционным и потому передо­вым, классом современного общества является пролетариат.

Спрашивается, не вырвал ли с корнем революционный вихрь этот «устой» с.-д. миросозерцания? – Наоборот, вихрь подтвердил его самым блистательным образом.

Именно пролетариат и был главным, вначале почти единственным борцом этого периода.

Чуть ли не впервые в мировой истории буржуазная революция ознаменовалась крупнейшим, невиданным даже в более разви­тых капиталистических странах, применением чисто пролетарского орудия борьбы: массовой политической стачки.

Пролетариат пошел на революционную борьбу, в такое время, когда господа Струве и господа Бланки звали идти в булыгинскую Думу, когда кадетские профессора звали студентов учиться.

Пролетариат своим пролетарским орудием борьбы завоевал России всю ту, с позволения сказать, «конституцию», которую с тех пор только портили, урезывали и обкарнывали.

Проле­тариат применил в октябре 1905 года тот тактический прием борьбы, о котором за пол­года говорила резолюция большевистского 3-го съезда РСДРП, обращавшая усиленное внимание на важность сочетания массовой политической стачки с восстанием – именно этим сочетанием и характеризуется весь период «революционного вихря», вся последняя четверть 1905 года.

В чем состояло главное отличие периода «революционного вихря» от теперешнего, «кадетского», периода с точки зрения различных приемов политической деятельности? с точки зрения разных методов исторического творчества народа? – Главным образом в том, что этот период применялись особые методы этого творчества, чуждые иным периодам политической жизни. Вот наиболее существенные:

1) «захват» народом политической свободы, – осуществление ее без всяких прав и законов и без всяких ограничений (свобода собраний хотя бы в университетах, свобода печати, союзов, съездов и т.д.);

2) создание новых органов революци­онной власти, – Советы рабочих, солдатских, крестьянских депу­татов, новые сельские и городские власти и пр.

Эти органы создавались исклю­чительно революционными слоями населения, они создавались вне всяких законов и норм всецело революционным путем, как продукт самобытного народного творчества, как проявление самодеятельности народа, избавившегося или избавляющегося от ста­рых полицейских пут.

Это были именно органы власти, несмотря на всю их зачаточность, стихийность, неоформленность, расплывчатость в составе и в функцио­нировании.

Они действовали, как власть, захватывая, напр., типографии, арестовывая чинов полиции, препятствовавших революционному народу осуществлять свои права.

Они действовали, как власть, обращаясь ко всему народу с призывом не давать денег старому правительству.

Они конфисковывали деньги старого правительства и обращали их на нужды нового, народного правительства, – да, это были, несомненно, зародыши нового, народного, революционного правительст­ва.

По своему социально-политическому характеру это была, в зачатке, диктатура рево­люционных элементов народа, ибо эта власть не признавала никакой другой власти и никакого закона, никакой нормы, от кого бы то ни было исходящей.

Неограниченная, внезаконная, опирающаяся на силу, в самом прямом смысле слова, власть – это и есть диктатура.

Но сила, на которую опиралась эта новая власть, была не силой штыка, захваченного горсткой военных, не силой полиции, не силой денег, не силой каких бы то ни было прежних учреждений. Ничего подобного. Ни оружия, ни денег, ни старых учреждений у новых органов новой власти не было.

На что же опиралась эта сила? – Она опиралась на народную массу.

Вот основное от­личие этой новой власти от всех прежних органов старой власти. Старая власть была власть меньшинства над народом, над массой рабочих и крестьян.

Новая власть была властью народа, рабочих и крестьян, над меньшинством, над горсткой полицейских насильников, над кучкой привилегированных дворян и чиновников.

Таково отличие дик­татуры над народом от диктатуры революционного народа.

Старая власть, как диктатура меньшинства, могла держаться исключительно при помощи полиции, при помощи отстранения народной массы от участия во власти, от наблюдения за властью. Старая власть не доверяла массе, боялась света, держалась обманом.

Новая власть, как диктатура огромного большинства, могла держаться и держалась исключительно при помощи доверия огромной массы, исключительно тем, что привлека­ла самым свободным, самым широким и самым сильным образом всю массу к участию во власти.

Ничего скрытого, ничего тайного, никаких регламентов, никаких формальностей. Ты – рабочий человек? Ты хочешь бороться за избавление России от горстки полицейских насильников? Ты – наш товарищ. Выбирай своего депутата. Сейчас же, немедленно выбирай, как считаешь удобным, – мы охотно и радостно примем его в полноправные члены нашего Совета рабочих депутатов, крестьянского комитета, Совета солдатских депутатов и т.п.

Это – власть, открытая для всех, делающая все на виду у массы, доступная массе, исходящая непосредственно от массы, прямой и непосредственный орган народной массы и ее воли^a. – Такова была новая власть, или, вернее, ее зачатки, ибо победа старой вла­сти затоптала побеги молодого растения очень рано.

Хорошо ли, что народ применяет такие незаконные, неупорядоченные, непланомерные и несистематические приемы борьбы, как захват свободы, создание новой, формально никем не признанной и революционной власти, применяет насилие над уг­нетателями народа^b? – Да, это очень хорошо. Это – высшее проявление народной борьбы за свободу. Это – та великая пора, когда мечты лучших людей России о свободе пре­творяются в дело, дело самих народных масс, а не одиночек героев.

Но вот тут-то мы и подходим к центральному пункту кадетских скрытых мыслей и опасений. Идеолог «очищенного» буржуазного общества допускает все методы борьбы социал-демократии, кроме именно тех, которые применяет революционный народ в эпохи «вихря» и которые одобряет и помогает применять революционная социал-демократия.

Интересы буржуазии требуют участия пролетариата в борьбе с самодержавием, но только такого участия, которое бы не переходило в главенство пролетариата и кресть­янства, только такого участия, которое бы не устраняло совершенно старых, самодер­жавно-крепостнических и полицейских органов власти.

Буржуазия хочет сохранить эти органы, лишь подчинив их своему контролю, – они нужны ей против пролетариата, которому слишком облегчило бы его пролетарскую борьбу полное уничтожение этих органов.

Вот почему интересы буржуазии, как класса, тре­буют и монархии и верхней палаты, требуют недопущения диктатуры революционного народа.

Борись с самодержавием, говорит буржуазия пролетариату, но не трогай ста­рых органов власти, – они мне нужны.

Борись «парламентски», т.е. в тех пределах, которые предпишу тебе я по соглашению с монархией.

Борись посредством организа­ций, – только не таких, как всеобщие стачечные комитеты, Советы рабочих, солдат­ских депутатов и т.п., а посредством таких, которые признает и ограничивает, обез­вреживает по отношению к капиталу закон, изданный мной по соглашению с монархи­ей.

Поэтому о периоде «вихря» буржуазия говорит с пренебрежением, презрением, злобой, ненавистью, – а о периоде охраняемого Дубасовым конституционализма с восторгом, упоением, с бесконечной мещанской влюбленностью... в реакцию.

Это – все то же постоянное и неизменное качество кадетов: стрем­ление опереться на народ и боязнь его революционной самодеятельности.

Понятно почему буржуазия боится пуще огня повторения вихря, почему она игнорирует и затушевывает элементы нового революционного кризиса, почему поддерживает и распространяет в народе конституционные иллюзии.

В течение всего «кадетского» периода Дубасовы и Дурново тащат и будут тащить Россию «сознательно, планомерно и систематически» назад, чтобы вернуть ее к сентябрю 1905 г., но силы у них не хватает, потому что во время вихря с быстротой локомотива двинул всю Россию вперед пролетарий, железнодорожник, крестьянин, бунтующий солдат.

Если этот неразумный вихрь действительно успокоился, тогда кадетская Дума осуждена на то, чтобы заниматься вопросами о лужении умывальников.

И завтрашний день неминуемо разоблачит кадетские иллюзии.

Либо режим репрессий останется по-старому, Риманы и Луженовские будут «дело делать», кадетская Дума бу­дет болтать, – тогда мизерность этой Думы и мизерность господствующей в ней пар­тии станут ясны сразу громадным массам населения. Наступит острый взрыв, в котором будут участвовать, конечно, не кадеты, как партия, а именно такие элементы насе­ления, которые составляют революционную демократию.

Либо режим репрессий ос­лабнет, правительство сделает некоторые уступки, кадетская Дума, разумеется, начнет таять от первых же уступок и примиряться не то, что на Шипове, а может быть и на чем-нибудь еще похуже. Контрреволюционная натура кадетов (выступившая в дни «вихря» особенно ярко и сказывающаяся постоянно в их литературе) проявится вовсю.

Но первое же дуновение свободного ветерка, первое ослабление репрессий начнет сно­ва неминуемо вызывать к жизни сотни и тысячи организаций, союзов, групп, кружков, предприятий революционно-демократического характера. А это явление столь же не­минуемо поведет опять к «вихрю», к повторению октябрьско-декабрьской борьбы, только в неизмеримо более широком масштабе. Кадеты, блистающие ныне, опять стушуются.