5.2.2. К клинике и психотерапиидеперсонализационной эндогенно-процессуальной субдепрессии

(1990) ⁶⁰>

Это расстройство мучительно при всей внешней собранности, сохранности пациентов, потому что «ускользание» своего, реального чувствования мира и себя в мире, эта «эмоциональная дезориентация» лишает жизнь смысла. Школьник проводит каникулы «в пытке»: казалось бы, все удовольствия (и театры, и любимая горбушка с маслом), но «нарушились привычные ощущениями, хотя даже нравятся спектакли, картины в музее, но все это с «каким-то искусственным, экзальтированным характером». Детские игры теряют смысл, потому что и они ведь не «от ума», а от живой эмоции, и, чтобы не обижать товарищей, приходится им подыгрывать «от ума». Взрослый пациент обнаруживает, что в деперсонализационном наплыве «уничтожается» интуиция, отмечая как много, оказывается, значит интуиция для человека, даже в обыденной жизни. Важно неустанно напоминать пациенту в деперсонализационном расстройстве, что это тягостное состояние постепенно пройдет (в это не верится без этих слов). Кстати, вне деперсонализационного наплыва пациенту не верится, что ему могло быть так тягостно. Как возможно серьезно помочь человеку, страдающему от того, что не чувствует себя собой? Что поможет реально почувствовать свое «Я»? Конечно, творчество — выражение своего «Я» в каком-то деле, т. е. работа своей духовной индивидуальностью. Но только советы творить, как правило, ничего здесь не дают, необходимо погружение в особую сложную Терапию творческим самовыражением.

5.2.3. Краткосрочная психотерапия субдепрессивно-деперсонализационныхрасстройств (1995) ⁸²>

Лекарственное лечение субдепрессивной, особенно эндогенно-процессуальной, деперсонализации, как известно, пока малоэффективно (Авруцкий, Недува, 1988). К психотерапии тягостной хронической деперсонализации мало кто относится серьезно. И все же многолетний опыт работы с такими пациентами дает мне право посоветовать здесь даже краткосрочные психотерапевтические приемы, дающие нередко существенное облегчение.

1. Помогаю пациентам разобраться достаточно отчетливо в том, что деперсонализация как чувство собственной измененное™ всегда предполагает ясное, достаточно трезвое понимание, осознавание себя и окружающего, то есть это не психоз. Другое дело, — объясняю пациенту, — не чувствуете людей, мир, себя по-своему, т. е. так, как Вам это свойственно, и это тягостно, неприятно, будто зловеще затянувшееся, надоевшее опьянение. Но, в то же время, деперсонализация — благо, защита: сама Природа, защищая человека от тоскливости, выплескивает в кровь собственные, организ-мические наркотики, и возникает, например, внутренний наркоз в виде душевного онемения (анестезии) или своеобразное переживание тоже внутреннего опьянения, в котором личность как бы дробится-рассыпается на тысячу «Я». Благодаря всему этому Вы и не мучаетесь от цельной душераздирающей тоски. И не должны винить себя за отсутствие сейчас живого чувства к близким, что Вам «до лампочки», что забо

лел ребенок, и т. п., это такая природная защита от душевной боли. Даже если в душе пляска-калейдоскоп многоликого «Я», скажите себе: это Природа дала мне такое внутреннее лекарство от острой тоскливости, раздробила ее, помешала мне чувствовать себя собою, чтобы не чувствовал боли в ее пронзительной цельности. Не бойтесь, что кто-то заметит, что в Вас много «Я», внешне это не видно. Друзья не знают, что Вы не одно лицо, потому что это только расстройство чувства, но не мысли. И кроме того, это же просто чувство такое, будто не Вы читаете к экзамену и потому не запоминаете. На самом-то деле — запоминаете. И на экзамене может быть чувство, будто не Вы отвечаете, но, вот увидите, всё Вы опять хорошо ответите, ведь сколько раз это уже было.

2. Побуждаю пациентов к какому-нибудь творческому занятию, объясняя, что лишь творчество, т. е. выполнение чего-либо по-своему, в согласии со своей особенностью-индивидуальностью, оживляет индивидуальность вдохновением, ослабляя «эмоциональную дезориентацию» (как называют нередко пациенты деперсонализацию). Простейшее творчество в широком смысле — отобрать из кипы картинок, открыток с разнообразными изображениями то, что более созвучно, по душе, написать письмо близкому человеку, описать в записной книжке события дня, в том числе, в подробностях расстройства своего настроения, нарисовать карандашом что-нибудь из своего детства, и есть еще много подобных творческих способов собрать себя, почувствовать себя собою (Бурно М., 1989-1995).

3. Человек, склонный к хроническим деперсонализаци-онно-депрессивным расстройствам, обычно отличается душевной, духовной тонкостью-сложностью, глубинными творческими способностями. Вообще подлинное творчество всегда есть лечение в высоком смысле от тягостной напряженности-неопределенности. Природа как бы закладывает в депрессивно-деперсонализационных людей внутреннее целительное противоядие от тягостных переживаний в виде творческой способности-готовности, которую остается естественными способами привести в действие.

5.2.4. Сущность процесса терапии творчеством при деперсонализационных расстройствах (1987) ⁴⁰>

Терапия творческим самовыражением предполагает изучение с пациентами элементов психиатрии, характерологии и бесконечные способы нравственного самовыражения, т. е. выполнения любого общественно-полезного дела по-сво-

14*

419

РТ"⁸-! Глава 5

ему, в соответствии с особенностями своей духовной индивидуальности. Это — самовыражение в создании творческих произведений, общением с природой, литературой, искусством, в погружении в прошлое, в коллекционировании, в переписке с врачом и другими людьми, в писании дневника, в путешествиях, в поиске одухотворенно-необычного в повседневном. Лечение индивидуально-групповое в камерной, уютной обстановке и с домашними занятиями.

В работе с пациентами, страдающими деперсонализацией (чувством собственной эмоциональной измененное™ с довольно ясным, критическим пониманием этого), выяснилось:

1. чувство ухода эмоционального «Я» — при внешней сохранности, собранности этих больных — настолько тягостное состояние, что сплошь и рядом жизнь при этом теряет смысл;

2. самая эффективная терапия деперсонализации сегодня — терапия творчеством. Лишь творчество, главным «инструментом» которого является духовная индивидуальность, рано или поздно, существенно помогает пациенту, переживающему тягостное чувство собственной измененное™, вдохновенно почувствовать себя самим собой, хоть на время вернуться к себе.

* См. о нем в работе 3.11 наст, издания.

Пациент С, 48 лет*, рассказывает недавно по этому поводу. «Благодаря болезни и лечению, я понял, что если из всех наших дел убрать эмоции, то дела теряют смысл, как, например, теряет смысл игра в прятки, если совершается "от ума". Когда под ногами нет моей собственной, привычной мне почвы, т. е. не чувствую себя эмоционально самим собой и не могу выяснить свое отношение к людям и вещам, то не за что "зацепиться" душой, нет чувства жизни. Умом все вокруг понимаю, но теряюсь, так как не чувствую любимую книгу, любимые вещи, и люди, даже близкие, для меня тогда просто как действующие лица. Я, например, как инженер, занимаюсь лифтами, а ко мне приходят мысли: почему бы не заняться кранами, почему бы не пойти в больницу санитаром, это ведь тоже нужно. Нет в это время своей эмоциональной оценки происходящего, привязанности к кому-либо. Нет эмоциональной самостоятельности и, значит, — свободы. Не знаешь, чего от себя ждать в любую минуту, и потому страшно. Вдруг найдет навязчивость и выброшу с 9-го этажа маленького племянника — ведь и к нему сейчас нет никакой привязанности. Когда врачи при этом мне говорили: «Ничего страшного, подумаешь, своего чувства нет, голова-то есть на плечах, есть работа», — я печально думал, что они не понимают моего страдания. Я даже не верил, что мои мучения могут прекратиться вместе с жизнью, так было тягостно. Теперь, благодаря лечебному творчеству, мое состояние не сравнить с прежним, расстройства отступили по всем параметрам, я чувствую себя довольно стойким самим собой. Когда находят прежние, описанные выше расстройства, могу с ними справляться особым образом. Стараюсь записывать по-своему, например, события дня, просматривать свои слайды, фотоснимки, погружаться в близкие мне картины на открытках, в марки, которые мне по душе. У меня теперь чувство, что совершенно могу избавиться от своих расстройств, а раньше все было безысходно. Это серьезное улучшение приходило постепенно, годы, в процессе нашей работы с врачом, в нашей группе, где была возможность увидеть, почувствовать, как каждый выражает свое, свои особенности и чем мое отличается от не моего. Например, в тягостные минуты, мои плохонькие, серенькие слайды возвращают мне мое собственное ощущение жизни. Смотрю один, другой, третий — не действует, а четвертый вдруг "зацепил" — возникло знакомое, "мое", ощущение. Вот в чем дело»:

В заключение отметим, что подобные «деперсонализаци-онные» пациенты нередко приходят к психотерапевту.

5.3. Об эмоциональном интимном

психотерапевтическом контакте с шизотипическими (неврозоподобно-шизофреническими) пациентами (1989) ⁵⁵⁾

Учение об особенном интимном эмоциональном контакте врача с больными шизофренией развивается и психотерапевтами-клиницистами (Клези, 1922; Мюллер, 1930; Кон-сторум, 1935, 1962; Зиновьев, 1958; Броди, 1971), и психоаналитиками (Сешейе, 1951; Ариети, 1976; Бенедетти, 1979). Это сложная, деликатная тема в психиатрии, особенно если врач и пациент — люди разного пола. Но тема насущная, так как без такого рода эмоционального контакта невозможно существенно психотерапевтически помочь больному шизофренией. Основываясь на многолетнем клинико-психотера-певтическом опыте, считаю возможным сделать тут некоторые разъяснения.

Эмоциональный интимный контакт (здесь и далее имею в виду только больных неврозоподобной шизофренией; в других случаях психотерапевтический контакт имеет иные формы) есть действительно искреннее, достаточно сильное обоюдное чувство, возникающее между пациентом и врачом. Пациент подолгу думает о враче как о старшем друге (даже если пациент старше врача), способном серьезно переживать за него и защищать его в этой «мучительной» для пациента жизни. Одно то, что этот на редкость понимающий его, умно сочувствующий ему психотерапевт-друг есть у него и возможно с ним встретиться, написать ему, согревает пациента, и он нередко, особенно в первые месяцы возникновения эмоционального контакта, постоянно стремится к встрече с врачом (хотя бы в своей душе). А врач испытывает искреннее, сердечное тепло к пациенту, проникнутое достаточно тонким пониманием клиники, природы страдания, испытывает живое желание помочь пациенту. Это желание возможно в известной мере сравнить с подобным профессионально-сердечным желанием хирурга. Однако в отличие от хирурга, психотерапевт имеет дело с душевным страданием, с личностью больного и для создания необходимого интимного контакта живо интересуется жизнью пациента вообще, открывая ему в известных пределах и собственные личностные переживания. Когда контакт сложился, возможно лечебно активировать пациента: он сделает теперь то трудное, но необходимое для него, чего раньше не стал бы делать, поскольку тогда ему нечего было терять.

Таким образом, эмоциональный интимный контакт с больным шизофренией («терапевтическая любовь» как нередко называют это на Западе) не есть «притворная любовь врача», не есть игра или своего рода безнравственное иезуитство, шантаж («не пойдешь на работу — перестану любить»). Это искренняя любовь, но психотерапевтически-профессиональная, любовь за болезнь (с сочувственным проникновением в клиническую картину страдания). И чем сильнее эта целебная любовь, тем отчетливее должна быть дистанция, преломляющая отношения пациента с врачом в духе психотерапевтического искусства, напоминающая о том, что это не дружба и любовь в обычном, жизненном смысле, дистанция, вследствие которой пациент (во всяком случае со временем) перестанет просить о частых встречах и расстанется с надеждами на то, что можно встретиться со своим врачом и вне медицинского учреждения, пойти с ним в театр, в гости, увидеть его «в домашних тапочках» и т. п. На первых порах эмоционального контакта пациенты нередко запутываются в эмоциональных отношениях с врачом, ревнуют врача («для того, чтобы помочь, нужно столько души и времени, а нас у вас легион»). Однако со временем обычно все становится на свои места, и пациенты уже и сами утверждаются в том, что иначе, ближе нельзя и не надо. Там же, где исчезает дистанция и лечение превращается в жизнь — обычную дружбу, любовь, — там кончается психотерапевтическое искусство, возможны трагедии, как случалось и случается это с «дикими» (фрейдовский термин) психоаналитиками, шагнувшими в интимную близость со своими пациентками.