4.9. О женщине с психастеническим характером

(1977) ²⁴⁾

Женщине с психастеническим складом менее всего свойственны так называемые «классические женские черты» —-изящество, пластичность движений, известная эмоциональность мышления, «смесь сангвинической живости с сентиментальным добродушием» (Лотце), точное, быстрое восприятие, глубокая практическая интуитивность, богатство механической памяти с беглостью речи. Психастеничка потому нередко чувствует себя «белой вороной» в обществе женщин иного склада, среди долгих «женских» разговоров о нарядах, о кухне, о детях и т. п. Подобно мужчине-психастенику, она отличается аналитическим, сомневающимся умом, изрядно довлеющим над острой чувственностью и двигательной ловкостью. Психастенический личностный рисунок нередко встречается у женщин, отдавших себя целиком науке в ущерб материнству и даже личной жизни. С успехом занимаются они и наукой, и преподаванием, неплохо руководят небольшими коллективами (зав. кафедрой, профорг и т. д.). Эмоциональность этих женщин нередко характеризуется тонкой духовностью, добротой, душевной мягкостью, но чувственной блеклостью, что сказывается, например, в почти полной неспособности к живому кокетству, в частом равнодушии к косметике и вообще к чисто внешней стороне жизни. Испытывая чувство нежной заботы и влечение к любимому человеку, психастеничка тем не менее в самой интимной обстановке, при сильных сексуальных ощущениях нередко способна «краем сознания» трезво мыслить, наблюдать. Фригидность здесь не встречается, психастенички часто даже жалуются на «гиперсексуальность». Эта особенная «гиперсексуальность» сродни психастеническому пищевому голоду, когда лишь бы поесть, лишь бы насытиться, а сервировка и возможность гурманистически-чувственного соприкосновения именно с этим любимым блюдом, так важные для инфантильной (истерической), сангвинической (циклоидной) и нередко шизотимической (шизоидной) личности, здесь отступают на задний план. Подобно тому, как психастенический юноша многие годы утоляет половой голод мастурбацией, не страдая особенно от невозможности чувственно-генитального соприкосновения с женщиной, а лишь воображая ее, — одинокая психастеничка способна всю жизнь глушить свое либидо также мастурбацией, испытывая сильное духовное чувство к недоступному любимому человеку, или же идет на связи с доступными мужчинами лишь для «валового» сексуального удовлетворения. В то же время в духовном общении как с мужчинами, так и с женщинами психастеничка строго избирательна.

* Полезно психотерапевтически объяснить, рассказать психастеничке ее особенности, чтоб, хотя бы «научно-популярно», поняв себя, успокоилась, не опасалась сумасшествия.

По причине этой же «второсигнальности» нередко до родов не дает себя знать в психастеничке глубинный инстинкт материнства, особенно при основательной творческой занятости. Мысли о ребенке, который помешает работать, даже раздражают. Такая женщина стремится родить, только когда не захвачена работой и часто не по глубинному «зову материнства», а чтобы выполнить свой долг. Совестливая, стеснительная, тревожная, ранимая, малообщительная, но и малоскрытная с человеком, которому доверится, психастеничка нередко тяжело переживает в беременности свое, как представляется ей, равнодушие к родному существу, которое в ней. Тревожат сомнения, не родился бы урод, но нет светлой, непосредственной радости будущей матери. Нередко холодноватое раздумье (с некоторой даже досадой) по поводу усложнения ребенком собственного будущего приводит ее к сомнениям о собственной душевной полноценности («не шизофрения у меня?»)*. Материнское тепло возникает обычно лишь через день-два после родов, со временем усложняясь и усиливаясь. Как и психастенический мужчина, психастеничка искренне переживает лишь за немногих и возмущается нередко собой, что не в состоянии, подобно другим женщинам, искренне пожалеть всякого. Более всего тянется она к людям психастеническим, ощущая тут духовное созвучие, или к циклотимным (сангвиническим) натурам, симпатичным ей своей естественностью. Она бывает сравнительно равнодушной и к смерти близкого родственника (мать, отец), если в жизни не было взаимопонимания. Духовность психастенички не расточительна, и совестливость порой тратит здесь много сил, чтобы выжать слезы на похоронах. Внутреннюю суетливость, несобранность, рассеянность, неотчетливость восприятия психастеничка, сколько может, компенсирует многочисленными проверками и

стремлением к аккуратности. Она ранима, остро самолюбива внутренне. Ее задевает, например, если ей аплодируют после выступления на конференции меньше, чем другим, но в то же время по причине застенчивости не знает, куда спрятаться во время аплодисментов. Подобно и психастеническому мужчине, она может временами пойти на поводу у аффекта и быть необъективной, но, успокоившись, непременно сознает эту свою необъективность и раскаивается с самообвинением, в отличие от, например, эпилептоидной или истерической женщины. Она стыдлива, пуглива, скромна, мучается либо ипохондрическими сомнениями, либо тревожным «пережевыванием» отношений с людьми, клянет свою «душевную тупость», боится за близких ей людей, но внешне это часто мало заметно, и на несведущих психастеничка производит нередко впечатление «сухаря», «спокойной осторожности». Так, русский поэт Н. Гумилев замечает верно, но односторонне о психастенических «тургеневских» женщинах в стихотворении «Девушке»: «в вас так много безбурно-осеннего от аллеи, где кружат листы»; «никогда, ничему не поверите, прежде чем не сочтете, не смерите, никогда никуда не пойдете, коль на карте путей не найдете». Неприятное ощущение упомянутой «душевной тупости» в тех случаях, когда большинство женщин способно к искреннему сопереживанию, связано, видимо, с особенностями бессознательной психастенической психологической защиты. Если истерик защищается психологически от всяких неприятностей двойственным отношением к событию, то есть инфантильно, как ребенок, понимая и в то же время не понимая нагрянувшую, например, опасность, то «второсиг-нальная» психастеническая защита обнаруживается в «душевном онемении», способности не переживать остро какую-либо неприятность с близким человеком или с самим собой при отчетливом понимании ее. Это, несомненно, де-персонализационный механизм: здесь переживается собственная эмоциональная измененность, неспособность переживания или сопереживания при трезвой мысли, временами прорывающаяся в деятельное, сильное сочувствие или страдание. Одна моя пациентка, оказавшаяся в результате несчастного случая в Институте Склифосовского без ноги, в то время, когда боролись за ее жизнь и неизвестно еще было, чем все это кончится, с душевным онемением, «как бы сбоку», представляла, как хоронят ее, как плачут по ней на кладбище и т. д. Психастенический человек склонен остро тревожиться по пустяку, но психологическая психастеническая защита суживает эту тревогу лишь вокруг значимых для психастеника неприятностей (здоровье его самого и близких, этические (межличностные) тревоги). Когда же наступает действительная, значимая для психастеника беда (сильный удар в уязвимое место), защитная деперсонализация срабатывает и здесь, ослабляя, обезболивая значимое переживание.