43. О психотерапии сверхкомпенсации психастеников и психастеноподобных пациентов (1973) 9)

Некоторые психастеники и другие дефензивы, особенно в молодости, презирая в себе застенчивость, совестливость, нерешительность, душевную доброту и т. п., пытаются спрятать от людей эти душевные свойства и «перебарщивают», играя свою противоположность, например, сверхрешительного черствого нахала. Неловкий, не уверенный в себе юноша занимается отвратительным ему боксом, дерется, ходит в пьяные компании и т. п. Таковы, кстати, Пьер Безухов, Нехлюдов Льва Толстого. К.С. Станиславский интересно замечает в этом смысле о молодом А.П. Чехове: «Привычка ли глядеть поверх говорящего с ним или суетливая манера ежеминутно поправлять пенсне делали его в моих глазах надменным и неискренним, но на самом деле все это происходило от милой застенчивости, которой я в то время уловить не мог»*. С.А. Суханов (1912, с. 14) отметил еще, что «иной раз, даже наоборот, психастеник производит на окружающих совсем иное, прямо противоположное впечатление». «Ложными формами компенсации» называл это A.M. Халецкий (1950, с. 282). Добротно, живо клинически описала такое поведение психастеников Н.К. Шубина (1965, с. 143).

* Станиславский К.С. А.П. Чехов в художественном театре // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. С. 372.

** Встречается подобная ложная компенсация (сверхкомпенсация) и при психастеноподобных состояниях, например, шизоидного или эпилептического, шизофренического происхождения.

Весьма важно, что от этого «перебарщивания» психастеник (психастеноподобный), от природы совестливый, страдает часто острее, чем от своей робости. Вот он стесняется пригласить девушку танцевать, «мнется» у стены, но из-за насмешек товарищей все-таки шагает к ней «деревянными» ногами и, пытаясь сделать безразличное лицо, предлагает: «Пошли, крошка, попляшем!» Если девушка не в восторге, этот «нахал от застенчивости» бежит прочь, по уши покраснев, проклиная свою грубость, глупость, не спит ночь — казнит себя. Часто такие юноши специально перед зеркалом вырабатывают на лице маску злости или жестокости. По этой причине школьный товарищ одной пациентки написал про нее в юности в ее дневник: «любить можно, но страшно». Такой нерешительный трус вполне может ударить человека, на которого сердит: вопреки пословице «семь раз отмерь— один раз отрежь», он «отрезает» сразу, чтобы не мерить тысячу раз, не мучиться нерешительностью**.

Между тем, нередко эта пагубная сверхкомпенсация типа «искусственный нахал», как и другие виды психастенической (психастеноподобной) сверхкомпенсации (например, излишняя скрупулезность — в борьбе с рассеянностью и внутренней неорганизованностью), основательно ослабевает, делается разумной компенсацией, если сражающемуся со своей застенчивостью юноше помочь понять эти внутренние, часто неосознанные, относительно приспособительные мотивы его поведения. «Послушайте, — говорю пациенту, — ведь совестливость, застенчивость, деликатность, доброта есть прекрасные свойства, это известно всем, и некоторые люди, не имеющие этих свойств, даже пытаются представлять их искусственно. Вы же прячете их и, еще хуже, прикрываете противоположным. Ваше «петушество» образуется из того, что вам непременно хочется быть «как все», но под всеми понимаете вы только людей, не похожих на себя и, главным образом, тех, с которыми трудно вам ладить». Весьма помогает тут, среди прочей разъяснительной «просветительной» терапии такого рода (Бурно М., 1970; в наст, издании — работа 3.3), не спеша разобрать с пациентом в подробностях подобное поведение психастенических героев художественных книг, чтобы, как в зеркале, увидел себя с этой несколько смешной стороны. Например, обычно убедительно сильно действует на пациента место в толстовском «Воскресении», где Нехлюдов соблазняет Катюшу. «Нехлюдов пустил ее, и ему стало на мгновенье не только неловко и стыдно, но гадко на себя. Ему бы надо было поверить себе, но он не понял, что эта неловкость и стыд были самые добрые чувства его души, просившиеся наружу, а напротив, ему показалось, что это говорит в нем его глупость, что надо делать, как все делают»*. Сверхкомпенсацией пронизаны лермонтовский Печорин, многие чеховские герои.

Весьма важно для психиатра-психотерапевта, что иногда даже психастеники и психастеноподобные пациенты среднего возраста, но с некоторой незрелостью, склонные к сверхкомпенсации, долгие годы, при всем своем кропотливом самоанализе, не осознают причин собственной напускной грубости, внешней самоуверенности и т. п. и заметно смягчаются, разобравшись в несправедливой своей ненависти к психастеническому.

* Толстой Л.Н. Собр. соч. Т. 13. М.: Художественная литература, 1964. С. 69.

** См. о К. — Бурно М., 1977 (в наст, издании — работа 3.4).

Привожу тут в качестве иллюстрации, с разрешения пациента К.**, отрывки из его писем.

«Стеснительность и робость (и плохая вегетатика) мешали мне утверждать себя в среде ребят и девушек, и я тогда (в 14 лет. — М. Б) стал замыкаться. Я тогда вздумал «усовершенствовать» себя. Стал дома усиленно «качать силу» каждый день (делать силовую гимнастику) и добился кое-чего. (...) Тогда же я пытался выработать на лице маску злобности, чтобы за ней скрыть стеснительность и боязливость.'Все это я делал перед зеркалом, тренируя злобный взгляд». «Зачем я ее только возненавидел? (свою стеснительность. — М. Б.) Я видел немало людей со стеснительностью, которые добивались, не скрывая ее, того, что я хотел. В школе я в 5-7 классах слыл «трудным», так как вьщелывал всякие штуки. То чернила испорчу в чернильницах (...), то взрыв какой-нибудь сделаю (...). Хулиганские поступки тоже были, как мне кажется, ширмой. Я идеализировал тогда качества тех ребят, которые меня дразнили и били. Можно еще раз пожалеть, что тогда не было у меня подходящей среды сверстников. Я не был, мне кажется, злым по натуре. Двоюродная сестра говорила, что сердце у меня доброе, но что я ожесточился». «...В тот же период шла как-то мне навстречу компания. Девушка сказала: «Скромный, стеснительный мальчик». Я тогда (...) сделал злое лицо и, демонстрируя его (мое злое лицо), прошел мимо. Девушка, кажется, засмеялась. Потом и я, и компания подошли к продавщице газированной воды, и я нарочито грубым и громким голосом (чтобы эта девушка слышала) попросил воды. Я страшно боялся казаться скромным и стеснительным. (...) Порой, после того, как я видел смущение человека от слишком злого моего глядения на него, у меня в душе появлялось, с одной стороны, чувство удовлетворения от того, что он смутился, а с другой стороны, как бы виноватости перед ним, и, если мне потом надо было заговорить с ним, я своим тоном, своим вниманием к нему хотел показать свою доброжелательность к нему. В общем, эта сверхкомпенсация формировала стену отчуждения между мной и большинством людей, а цель-то ее ведь была в том, чтобы люди меня признали как личность, как полноценную личность, я же добился обратного». «Форма удовлетворения моего самолюбия — сверхкомпенсация как подражание элементам облика и поведения хулиганистых личностей — пришла в конфликт с моей чувствительной совестливостью». «Пожалуй, самый большой недостаток в моем воспитании — это то, что я любовь, деликатность, мягкость, искреннее уважение, доброжелательность считал недостатками и все следы их вытравлял из себя».

«Ваши приемы психотерапии действуют довольно своеобразно. Они приводят к постепенной, почти незаметной

(как движение солнца, если пытаться за ним следить) эрозии ненужных черт личности». «У меня сейчас такое чувство, как будто бы кто-то забрался под скорлупу, которую я сформировал, и постепенно ворошит и разрушает то, что ее поддерживает (я, конечно, выразился образно). Моя беда была в том, что никто меня лет до 12—14 не научил считать доброту великой силой. Передо мной не было примеров (рядом со мной), достойных в этом отношении подражания. Этот пример благодаря Вам появился, это Чехов». «...Книги о Чехове и его книги — ценная для психотерапии вещь. Ведь у меня, как и у него, была сверхкомпенсация, а он от нее, можно сказать, освободился, воспитывая положительное в себе...» «Я думал над тем, что же главное в самовоспитании Чехова. Мне кажется, что главное — выдавливание из себя раба через приобретение (усиление имеющихся) положительных качеств отношения к людям. Я же лет в 14, в период полового созревания, пошел обратным путем, т. е. стал насаждать в себе грубость, неуважение к людям, жестокость, недоверие, злобность, самовосхваление». «Чехов мне все больше и больше нравится. Я сейчас читаю его письма и получаю и удовольствие, и облегчение».