6 Августа 1992.

Самоутешение

Коробка уже не годится... О чем же тогда говорить?! Терпи, друг, покуда на лицах Не слишком усмешечен вид, Когда на тебя они смотрят... Таков ведь предел для всего, Что духом живет, кособоча, Шатаясь... и дряхло зело.

7 Августа 1992.

То, что осталось

Когда уж нету сил

Пчелы труп удалить,

Что умерла у газовой горелки, —

Куда уж тратить пыл

Свой век лихой корить?!

Молчи и наблюдай

движенье стрелки!..

Август 1992.

* * *

Закован я,

точно преступник,

В букеты судорог, прострелы...

О, помоги мне, Бог-заступник,

Спастись от этих каруселей!..

Неужто это — в наказанье

За то, что в жизни не был ранен

На фронте и в гражданских битвах,

Искал красоты в душах, скитах Искусства, классик монолитах, Не обещал собой кредитов Тем, что для ада были сшиты?! Прости, Господь, за этот ропот! Чего не произносит шепот Души, тем более — поэта, Когда уж песня его спета, Но он остался вне пространства В эпохе рецидива рабства.

7 августа 1992.

Окно

Семья цветов, что на окне, Пейзаж, что за окном, — Жизнь освежают мне в душе, Мечтам дают прокорм.

Какие могут быть мечты, Казалось, у конца? Но это так, — они, как сны, Снуют возле крыльца.

Мечты о том, как без меня Страна войдет в баланс, Закончатся тяготы дня, Возникнет Ренессанс...

Как станет вдосталь хорошо Тем, с кем я лодку греб, Как буду зреть я то добро, Что дал всесильный Бог.

Я ж в измерении другом Спокойно все внесу в свой том.

Октябрь 1992.

Профилактика

Надо все время быть занятым Чем-нибудь — только тогда Ум твой не станет беспамятным, Сможет глаголы спрягать.

Коли на миг остановишься — Можешь сорваться с пути И уж тогда не сподобишься Больше склонять свои дни.

9 Октября 1992. Забвение, или с подоконника 8-го этажа

Давно уж нету

на деревьях листьев,

И мрачно зрит на это небосклон.

И вдруг вспорхнул

на подоконник чистый

Березовый листок. Откуда он?

Сухой, изящный, слегка пожелтелый...

Лежит он, словно просится под кисть — Зарисовать дабы его —

за его смелость,

За то, забрался что на эдакую высь!..

Я не художник, кистью не владею

И, улыбнувшись, тихо высказал ему:

«Ты — молодчина —

мил мне до предела!

В своей тетради днесь похороню

Тебя вот с этим, брат,

стихотвореньем...

Лежите оба, чувствуйте забвенье!..»

Ноябрь 1992.

3.25. Патография и Терапия творческим самовыражением (1999)* ,24)

* Сообщение на V Консторумских чтениях (17 декабря 1999 г.) в Москве (Независимая психиатрическая ассоциация России).

^{Патографию (греч. pathos— болезнь, grapho— писать) как область научного исследования понимают в разных планах: культурологическом, психоаналитическом, клинико-диагностическом, экзистенциальном, политическом и даже конкретно. Например, в американском «Психиатрическом словаре» Роберта Кемпбелла термин «патография» раскрывается как просто «описание болезни». Ниже понятие «патография психоаналитическая» толкуется как использование биографии для расширения психоаналитического познания-исследования преимущественно больного человека (Campbell, 1991, р. 450). И больше ничего там о патографии нет. В.М. Блейхер и И.В. Крук в «Толковом словаре психиатрических терминов» (1995, с. 386) в духе классической клинической традиции полагают, что патография есть «изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психического больного». Будучи также клиницистом, во-первых, уточнил-расширил бы это определение, заменив «психического больного» на «человека с душевным страданием». Во-вторых, как психиатр-психотерапевт, помогающий уже много лет пациентам клинической терапией творчеством, считаю возможным высветить в этом определении еще и клинико-психотера-певтическую грань. Наполненное сложными переживаниями творчество, убежден, всегда есть лечение от этих тягостных переживаний. Только благодаря творчеству (то есть оживлению своего духовно-индивидуального в творчестве) человек, переживающий в страдании безысходную душевную разлаженность, способен почувствовать себя более собою и,}

11*

323

Г"""""1 Глава 3

значит, обрести вдохновение, свой светлый смысл-опору в жизни. Таким образом, возможно и клинико-психотерапевтическое понимание патографии. Патография, по-моему, есть область клинической психотерапии, исследующая процесс лечения незаурядным творчеством, то есть изучающая лечебное творчество одаренных людей, творчество, сообразное душевным, духовным особенностям творца. Для меня важно, что клинико-психотерапевтическая патография изучает не просто творчество душевнобольных и пограничных пациентов вообще, а именно творчество одаренных, известных людей, о которых остались воспоминания, их переписка и т. п., если они уже ушли из жизни. Почему так? Потому что в Терапии творческим самовыражением учиться лечебному творчеству следует у одаренных творцов, даже если ты сам, как тебе кажется, не одарен. Существо Терапии творческим самовыражением состоит в изучении пациентами под руководством психотерапевта элементов психиатрии, характерологии в процессе разнообразного творчества (дабы скорее и надежнее нащупать свой, свойственный твоей природе, болезни, стиль целебного самовыражения, свой смысл). Пациенты стремятся к этому в лечебной группе творческого самовыражения и в домашних занятиях, отталкиваясь от творчества знаменитых. С ними роднит их пусть не талант, но какой-то определенный рисунок души (шизоидный, циклоидный, психастенический, полифонический и т. д.), какая-то особая структура тревоги, депрессии, навязчивостей, то есть то, что более или менее явственно проступает в творческом произведении. Известно, что и великие художники в своей юношеской творческой незрелости невольно подражали созвучным их душе учителям. Именно созвучным, дабы скорее отыскать свою, уже неповторимую при этом созвучии дорогу. Исследователь психологии творчества Г.М. Цыпин убедительно размышляет о «подражании» как о естественном «методе творческой работы», хотя художники, как известно, нередко страшатся быть на кого-то похожими в своем творчестве (Цыпин, 1988, с. 162—167). Если профессионалы-художники учатся творчеству через подражание созвучному себе мастеру, то для пациентов в Терапии творческим самовыражением тем более естественно это делать. Вот для чего необходимо нам с нашими пациентами совместное неисчерпаемое исследование творчества глубоко и сложно переживающих творцов, которые практически все душевно нездоровы и от недуга своего стихийно лечатся творчеством. Пусть же шизоидный пациент уже не стихийно, а методично поучится, например, у Рериха (если он ему близок) аутистическому творческому самовыражению, циклоидный пациент попробует поначалу подражать, например, Пушкину или Ренуару (или другому более близкому циклоидному художнику), эпилептоидный — дефензивно-авторитарному Шишкину, Айвазовскому, психастенический — психастеническому Чехову и т. д. Все это помогает направить собственные творческие силы именно по своей природной дороге и обнаружить (при схожести, созвучии с подобными тебе) свою неповторимость, «бессознательную неточность» при копировании, как называл это Морис Равель (Цыпин, 1988, с. 164).

Таким образом, патография в клинико-психотерапевти-ческом понимании практически неотделима от Терапии творческим самовыражением. А Терапия творческим самовыражением может работать и со здоровыми как педагогически-воспитательная система.

Несколько слов об одаренности пациентов. Среди пациентов психотерапевтической амбулатории немало не творческих в художественном и научном отношении. Но пациенты, которым показана Терапия творческим самовыражением, то есть пациенты с довольно сложным тягостным переживанием своей неполноценности (тревожно-дефензив-ные расстройства), смею уверить, почти все отличаются творческими способностями как заложенным в них внутренним природным лекарством от своего страдания.

И последнее. Недавно мне позвонил один редактор радиопередач и попросил по-психиатрически рассказать радиослушателям о Германе Гессе. А то, дескать, некоторые так ему поклоняются, не зная, что он ведь был болен, и это у него в романах по-больному все так закручено, чему ж поклоняться. Я, конечно, отказался от такого участия в передаче, потому что для меня подлинное творчество, хотя и есть самолечение от болезненного расстройства, само по себе уже не является патологией. Хотя сложный, глубокий творческий процесс всегда есть лечение душевного страдания, само творческое произведение, если оно отвечает своему названию, то есть неповторимо светится Добром-созиданием, не есть что-то болезненное, здесь рассыпаются рамки здоровья и нездоровья.