3.18.25. О существе психастенического (реалистически-

деперсонализационного) характерологического

радикала (1996) ⁹³⁾

В группах творческого самовыражения вместе с пациентами стараемся проникнуть в самую сердцевину психастенического. Вспоминаем поначалу о павловской вяловато-бледной чувственности психастеника, связанной с природной «жухлостью» его «подкорки», «животной половины». Чувственно вялый, рассеянный, он не способен интуитивно-отчетливо чувствовать людей, отношения между людьми, отношение людей к нему. Он вообще непрактичен в широком смысле, мало способен к пряно-чувственным радостям жизни. Поскольку психастеник одновременно и робок, тревожен, раним, совестлив, боится смерти, он склонен к углубленным нравственно-этическим переживаниям. Его природная недостаточность чувственности компенсируется и гиперкомпенсируется тревожно-сомневающимся размышлением-анализом происходящего с ним и вокруг, дабы как-то все же, хоть с помощью рассудочности, приспособиться к жизни. Размышляющая реалистическая тревожность, пронизывающая чувственную вяловатость-блеклость, обнаруживается характерологической деперсонализационно-тревожной неуверенностью в своих чувствах к людям и событиям, нерешительностью в делах, при том что голова вроде бы ясно все понимает. Эта неуверенность в своих чувствах, переходящая нередко в деперсонализационное онемение души (в минуты радостного события, в разговоре с неблизкими людьми, на похоронах близкого человека), вызывающая чувство вины, — по временам, когда психастеник способен спокойно думать, чувствовать наедине с собою, ослабевает, уходит, и он теперь глубже понимает-чувствует себя, свое отношение к людям, происходящему, свою способность к глубокой, внутренней любви, душевной привязанности, и может это ясно выразить, например, в письме, в рассказе. Таким образом, психастеническая эмоциональность — не чувственная, не пылкая, а задушевно-размышляющая, способная сопереживать и с аутистом, и с циклоидом, деликатно-скромная своими пастельными, чеховскими красками. Порою, однако, психастеник (чаще неосознанно) уходит в яркие тревожные краски, чтобы раскрасить-воспалить свою блеклую чувственность, как это делал психастенический импрессионист Клод Моне.

Указанная психастеническая особенность в своей болезненной выраженности, понятно, трудна в жизни: плохо чувствует психастеник, чего от него хотят люди, переживает, что холоден к близким, что непрактичен-недеятелен, несмел в своей нерешительности, не способен страдать, когда это уместно. Но эта же особенность побуждает в процессе жизненного приспособления к подробным обостренно-нравственным, реалистически-психологическим размышлениям-поискам с гамлетовской способностью нередко видеть-чувствовать то, что малодоступно уверенным в себе и практичным, сразу все замечающим и понимающим людям.

3.18.26. О существе аутистического

характерологического радикала (1995) ⁸⁷⁾

В отличие от разнообразных идеалистически-одухотворенных методов психологической, психодинамической терапии творчествам, экзистенциально-гуманистической терапии личностным ростом, самоактуализацией (Э. Фромм, А. Мас-лоу, Я. Морено, К. Роджерс, Р. Ассаджиоли, Ф. Перлз, В. Франкл, Г. Аммон, Э. Францке, И. Цверлинг, В. Креч-мер, Г. Гибсон, Э. Биньек) Терапия творческим самовыражением применяется клинически-дифференцированно и лечебно обучает самих пациентов элементам клиники, характерологическим радикалам и даже некоторым психотерапевтическим тонкостям, дабы пациенты могли осознанно опереться на свои природные творческие силы-особенно-

сти — психастенические, аутистические и т. д. Например, в наших уютно-камерных группах аутистические пациенты творчески общаются с произведениями искусства, изучая, как именно выражают себя, в том числе, аутистические художники. Для этого важно яснее представлять себе аутисти-ческое в сравнении с другими характерологическими радикалами.

Как рассказываю пациентам о существе аутистического? Разрешаю себе толковать аутистическое гораздо уже и в несколько ином преломлении, нежели Эуген Блейлер (1927). Не просто как стремление спрятаться от внешнего мира во внутренний, например, с помощью галлюцинаций, бреда, нелогично-аффективного мышления, а как природную склонность (проступающую нередко лишь с годами) чувствовать движение своей души более или менее самостоятельным от тела, то есть независимым от тела своим происхождением. Чувствовать душу свою «самособойной» (аутистической) частицей изначального вечного Духа, правящего миром,чувствовать себя, больше или меньше, во власти Духа. Различными словами обозначается Дух: Бог, Истина, Гармония, Красота, Смысл, Творчество, Вечный Разум, Личность, Цель, Абсолютный Принцип, Нерушимое. Аутист, обычно чувствующий Дух как подлинную реальность, изображает эту реальность как что-то свободное от земного, телесного естества, — сновидными образами (Боттичелли, Вермер, Борисов-Мусатов, Шагал) или откровенными символами-иероглифами, сообщающими нечто из мира Вечного Духа (Кандинский, Модильяни, Петров-Водкин, Матисс). Это торжественно-символически-интеллектуальная божественная стройность музыкальных звучаний Баха, Бетховена или сновидное иероглифическое кружево Вивальди, Шопена, Чайковского, Рахманинова, но только не земная естественность-душевность Моцарта, Штрауса, Мусоргского, Бородина. Это могут быть научные цепи математических или психологических символов (теоретические науки). Во всяком случае, аутистическое творчество всегда как-то обнаруживает ощущение изначальное™ Духа. «Парадоксальное» переплетение обостренной чувствительности (сенситивности) с эмоциональной холод-новатостью в душе аутиста (психэстетическая пропорция Э. Кречмера) довольно понятно теперь. Аутист может быть сверхчувствителен, божественно-нежен к тому, в чем явственно является ему подлинная его реальность — Дух (наполненные Красотой крыло бабочки, конструкция самолета, архитектурный готический ансамбль, математическая формула, «иероглифическая» собака-такса, иконописное лицо человека и т. п.), и холодноват (даже дисфорически сердит) к близкому родственнику, поскольку в его земных, несимволических формах менее (как аутисту видится) проглядывает Дух. Аутистический патологоанатом, случается, рассматривая в микроскоп препарат аденокарциномы матки, восклицает: «Какая красавица!» — не переживая при этом с земной тревогой за эту знакомую ему больную женщину, потому что Красота вечна, она и есть настоящее, а все остальное — преходящий сон.

Посему трудно нередко даже самым нежным аутистам почувствовать, понять реалистически теплых людей и согреть их в тяжелую минуту. Но трудно им понять-принять и многих собратьев-аутистов с иной, не созвучной им аути-стической особенностью, как, бывает, иудаист не принимает христианина, и наоборот. Отсюда — напряженно-неловкое общение многих аутистов даже с близкими людьми, невидимо-стеклянная малодоступность при возможной внешней ловкости-общительности, обостренное неприятие малейшей авторитарности, жесткая требовательность к людям в рамках своей аутистической системы-иероглифа, служебные и семейные конфликты, практическая неспособность делать работу, не созвучную душе, не развивающую целебно душу. Но благодаря этой же своей сути, многие аутисты способны жертвовать собою во имя Добра и Красоты, прекрасно-бескомпромиссны, никого не боятся, кроме Бога-Совести в себе. Впрочем, вопрос аутистической совести-нравственности нередко весьма сложен для реалистов в наших группах творческого самовыражения. Так, аутистический старый горбатый карлик-медовар из английской баллады «Вересковый мед» (Р. Стивенсон) просит врагов бросить в пропасть сына, чтобы затем вздохнуть облегченно: мальчик уже не выдаст врагам «святую тайну» приготовления меда, она умрет вместе с карликом. Как тут быть с общечеловеческим пониманием нравственности (поступающий безнравственно не хотел бы, чтобы с ним поступили так же)? Старик-то скорее всего убежден, что на месте мальчика хотел бы, чтобы с ним поступили так же во имя «святой тайны», которая для него есть проявление Духа.

В творческом самовыражении аутисту надобно изучить-прочувствовать свою творческую личностную особенность, то есть свой смысл-путь и свои тропинки к другим людям, людям, которых, быть может, теперь возможно понять и душевно принять.

Таким образом, благодарно опираясь на работы Э. Креч-мера и П.Б. Ганнушкина, однако, отмечу, что самое существо аутистического (шизоидного) радикала состоит не в чемто таком, что объединяет шизоида и больного шизофренией (есть, кстати, немало шизофренических пациентов без заметной аутистичности и даже с «матерой» гиперреалистичностью), — а именно в природной склонности к аутистически--идеалистическому мироощущению с осознанной или неосознанной убежденностью в изначальное™ не саморазвивающейся Материи, а именно Духа, который как-то «слышит» каждого из нас и каждым руководит.