2.7. О дифференциально-диагностической ценности аутогенной тренировки (1973) 8)

Аутогенную тренировку (АТ), как известно, во многих диагностически трудных случаях следует призвать на помощь. Отметим здесь несколько выразительных моментов, которые, возможно, помогут врачу колеблющемуся по поводу своего пациента между психастенией и шизофренией, встать на более твердую диагностическую почву или, во всяком случае, приобрести еще одно основание «за» или «против». Наш материал — 25 случаев. Приемы АТ близки к классическому методу И.Г. Шульца (Бурно М., 1971).

Психастеноподобные шизофреники, внешне похожие на психастеников стеснительностью, нерешительностью, боязнью обидеть кого-либо, душевной мягкостью, склонностью к сомнениям, самоанализу (на первых порах бывает весьма трудно разглядеть во всем этом личностном шизофреническую структуру) и еще многими личностными деталями, как и психастеники, в борьбе с недугом, тянутся нередко к АТ, йоге, физическим упражнениям. Трудно бывает диагностически «ухватиться» сразу, например, и за шизофреническую апатию — изначальную в отличие от апатии психастенической на высоте усталости и разочарования. Оба пациента отличаются ранимостью и внутренней капризной требовательностью, доверяя лишь врачу, способному подробно и тонко понять их переживания. Потому, по крайней мере в первые встречи, говорить с ними лучше поменьше и с большой осторожностью. Когда такой диагностически неясный пациент просит AT, то как раз вот удобный момент окольным путем (ex juvantibus) углубиться в диагностику. В том и другом случае занятия AT идут трудно, медленно, в том и другом случае AT может основательно помочь и совсем не помочь (чаще), но картина удач и неудач тут и там — совершенно особенная.

Психастенику, например, трудно расслабиться в позе кучера чаще всего оттого, что постоянно отвлекается мыслями о своем. Это основательно мешает ему и дальше (чуть отвлекся —■ пропала тяжесть; мелькнуло в голове: «вдруг пропадет тепло в солнечном сплетении» — и пропало). Измучившись, делает он «судорожные нажимы» на формулы упражнения — и еще хуже. И.Г. Шульц (Schultz, 1960, s. 23) предупреждает, что судорожно держаться за формулу упражнения нельзя, надо ей дать естественный ход и показывает, как можно помочь себе расслабиться, вспоминая поэтические слова Р. Рильке: «Он должен, уподобясь птицам, что камнем падают из стай, своею тяжестью упиться, покой бескрайний телу дать» (пер. Е.И. Бурно). Подобный прием нередко «спасает» психастеника. С интересом узнав, что птица в своем падении камнем вниз бессознательно, природно мгновенно отдыхает, максимально расслабившись, чтобы в следующее мгновенье, посвежев, догнать стаю, психастеник нередко научается в позе кучера представлять себя падающей камнем птицей (птицей, но не человеком) и тем расслабляется с приятным чувством. Но случись вспомнить психастенику в занятиях AT, как когда-то смотрел с высокого балкона вниз и боялся упасть, как стоял на скале у пропасти—и представится сразу, как отвалился балкон, кусок скалы, на котором стоял, и вот он уже падает, чтобы мучительно умереть. В таких случаях, если нет еще основательной натренированности, пациент сам знает, что продолжать данное занятие бесполезно, надобно отвлечься от страха живой жизнью.

Психастеноподобному шизофренику трудно расслабиться по другой причине: чаще — слишком сжато в груди от беспредметного страха, «сжатость» эта окружена и пропитана вялостью (это даже не вялость, не апатия, — уточняют па-

циенты, — а «будто часы перезаведены и поэтому стоят, будто вытекает энергия»). Пациенты обыкновенно справляются с этой «вялой сжатостью» самыми неожиданными для нас способами. Например, пациентка научилась, после долгих неудачных попыток, расслабляться, вспоминая, как по маленьким выступам и впадинам взбиралась на отвесную скалу снять на кинопленку орла, кормящего птенцов, и однажды нога сорвалась. «Страхующий» снизу мужчина, который ставил ее ноги во впадины, все равно не удержал бы, и полетела бы в пропасть. Пациентка пишет: «Я возвращаюсь к первому периоду АТ. Конечно, я тогда не знала, зачем я создала себе такую мучительную АТ. А теперь мне кажется, что я действовала как животное, которое находят по инстинкту траву от болезни. Главное, что во мне было, — страх. Страх болезни, страх одиночества, страх от каждого скрипа, просто так, без определенной боязни чего-нибудь. Во мне все сжато, скованно. Я не могу расслабиться для АТ. Теперь я представляю себе, что мои пальцы судорожно цепляются за трещину в скале. Все тело повисло над бездной. Руки онемели. Сейчас я сорвусь вниз. Страх нарастает. Мужской голос кричит снизу: "Отпусти руки. Падай, не бойся ничего". Я отпускаю руки и падаю. Мышцы расслабляются. Теперь мне нужно только одно: преодолеть страх. Мне хочется сжаться, но я не позволяю себе. У меня сведены брови, но я их развожу. Это так, как если все тело охвачено острой болью. Хочется сжаться, но усилием воли можно расслабить каждую мышцу. Это я делаю. Так каждый день, три раза в день. Это вот что было — я вызывала на себя страх и справлялась с ним. Страх более сильный, самый концентрированный. Я проникалась им вся, и я его побеждала. И это было хорошо. Нужно». И тут, в «технических» разговорах по поводу тренировки, узнаем, между прочим, от такого пациента, что его, застенчивого, робкого, исключили в детстве из школы за организацию похода на крышу семиэтажного дома по пожарной лестнице (любит опасность). Тонул в море, но это не просто страх, «это борьба, и это чудесно». Пациентка заметит, что как-то «в горах машина пошла юзом к пропасти, мужчины стали выпрыгивать, а у меня чувство веселого азарта». Или: «Захлебывалась в акваланге подо льдом — это смертельно опасно, но опять это здорово». Все это, понятно, отнюдь не по-психастенически. Правда, и психастеник, как известно, нередко бывает в опасности храбр. Но механизм психастенической храбрости в бою, на экзамене и т. п. состоит в том, что от сильного страха защитно «немеет душа», а у психастеноподобного шизофреника страх, робость, трусость уживаются со сладостью опасности, не мешая друг другу и представляя собой пример эмоционального расщепления («Попали в грозу на самолете. Боялись все, а мне и страшно, и весело. Таких вещей уйма»). Выходит, что сложение реального страха с больным дает здесь спокойствие или даже радость.

Другой существенный дифференциально-диагностический момент, который обнаруживается в занятиях АТ, состоит в том, что шизофренический пациент в отличие от психастеника, как правило, ищет в АТ не бодрости, не душевного успокоения, а оживления чувств. Например, пациентка-психолог сама приходит к такой лечебной формуле: «руки, ноги, все тело тяжелые и теплые, солнечное сплетение излучает тепло, все тихо; тихо-тихо, внутри меня, по позвоночнику ползет вверх в голову знакомая сила и заряжает ретикулярную формацию, электростанцию моих мыслей и чувств» (при этом создается «ясное ощущение, что заряжается ретикулярная формация»). Психастеник же, как правило, не получающий острого гастрономического удовольствия, например, от бифштекса, не стремится обострить, оживить свою чувственность ни в этом, ни в другом, он хочет нередко приглушить остроту самокопания и болезненную ранимость. Если же тянется шизофренический пациент в занятиях АТ к отдыху, то это особенный, непонятный и часто страшный психастенику отдых. Пациентка записывает в дневник: «Сначала я вызываю телесный покой: тяжесть и тепло. Когда это ощущение становится полным, я закрываю глаза. Я ощущаю на своем лбу руку человека. Он говорит мне: я знаю, что ты очень устала. Больше не надо ни за что бороться. Не надо ничему сопротивляться. Успокойся. Усни. Ты больше никогда не проснешься. Не будет ни вчера, ни завтра. Не надо жалеть о прошлом, не надо беспокоиться о будущем. И ничего не надо бояться. Тебе не страшно будет умереть. Ты просто заснешь. А я сниму руку с твоего лба, пока лоб не станет совсем холодным. У меня освобождалось дыхание. Я начинала дышать ровно и блаженно, как во сне. Я как-то заметила у себя мимику улыбки. Это была подлинная тихая радость». «Это (...) игра, но игра освобождающая от напряжения, позволяющая отдохнуть после слишком трудных для меня усилий двигаться, думать, жить хоть по какому-то минимуму».

Наконец, даже в первой беседе об АТ, пациенты себя ведут отчетливо по-разному: психастеник старается больше понять и записать, шизофреник же обычно не записывает, анатомией и физиологией мало интересуется, его особенно трогают тут моменты мистические в широком понимании: например, если психастеник, вызывая в руках тепло, пред-

ставляет, как расширяются сосуды рук, набрякают теплой кровью, то шизофреника тут нередко приятно завораживает «волшебная» связь между словами о тепле и чувством тепла.

Так в занятиях АТ вскрывается шизофреническая структура страха, робости, утомляемости и проч. Эта структура отличается прежде всего двойственностью, моментом расщепления без противоречия (нет борьбы между отщепленными противоположными друг другу элементами). Противоречивость психастеника понятна. Например, щепетильно опасаясь обидеть любимых, уважаемых им существ (людей и животных), он довольно легко «расправляется» с ненавистным ему. А психастеноподобный шизофреник, ненавидя пойманного клопа, наполненного его кровью, все же часто не в состоянии убить его и выбрасывает в форточку. Психастеник не склонен искреннее переживать за каждого несчастного. Но если у него возникает острая жалость к какому-то человеку или животному, то она обычно понятно объясняется глубоким проникновением в подробности беспомощности с перенесением на себя самого. Психастеническая мать, оставив маленького ребенка в хирургической больнице, рыдая, чувствует тоже понятную защитную душевную омертвелость. Тактичный, деликатный психастеник допускает порой вопиющую бестактность по рассеянности или из гиперкомпенсации. Противоречивость шизофренического пациента, как известно, сплошь и рядом непонятна здравому смыслу. «Страшно хочется личной жизни, но мертва как труп», — говорит пациентка. Или: «хочется хотеть» и т. п.

_{глава з}

ТЕРАПИЯ ТВОРЧЕСКИМ САМОВЫРАЖЕНИЕМ -КЛИНИЧЕСКАЯ ТЕРАПИЯ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРОЙ