2. Значение руководства для реализации этих ценностей

То, что человек должен делать не только ежедневно и ежечасно, но даже ежеминутно, не есть нечто специальное или непонятное, с другой стороны, это не маловажно и не ничтожно. Эта функция должна быть свойственна уму и должна действовать в неповрежденном уме при каждом подходящем случае. Именно потому, что это — процесс вывода заключений, обоснования их опытом и достижение уверенности косвенным путем, этот процесс может идти неправильно и нуждается поэтому в охранении и воспитании. Чем больше его значение, тем больше вреда от того, что он совершается плохо.

Более ранний писатель, чем Милль, Джон Локк (1632 — 1704) в следующих словах вскрывает значение мысли для жизни и необходимость воспитания, чтобы реализовались лучшие, а не худшие жизненные возможности. "Никогда ни один человек не принимается за что-либо без той или иной цели, которая служит основанием того, что он делает; и-какими бы способностями он ни пользовался, его постоянно ведет разум с тем светом, какой у него есть, хорошо или дурно направленным, и этот свет, истинный или ложный, направляет все его деятельные силы... В храмах есть священные изображения, и мы видим, какое влияние они всегда имели на большую часть человечества.

Но в действительности идеи и образы в умах людей являются теми невидимыми силами, которые постоянно ими управляют и которым все и всюду оказывают полное подчинение. Поэтому в высшей степени важно, чтобы о разуме очень заботились, правильно направляли его в поисках знания и в составляемых им суждениях". Если от мысли зависит вся произвольная деятельность и то употребление, которое мы делаем из других наших способностей, то утверждение Локка, что в высшей степени важно заботиться о ее деятельности, является очень умеренным положением. Если сила мысли освобождает нас от рабского подчинения инстинкту, аппетиту и рутине, она в то же время дает случаи и возможность заблуждения и ошибки. Поднимая нас над животным, она открывает нам возможность падений, до которых не может опуститься животное, ограниченное инстинктом.

3. Тенденции, нуждающиеся в постоянном регулировании

До известной степени обычные условия жизни, естественной и социальной, доставляют условия, необходимые для регулирования процесса умозаключения. Потребности жизни принуждают к основательной и постоянной дисциплине, которой не могут заменить наиболее хитро задуманные искусственные приемы. Обжегшееся дитя боится огня; мучительное последствие вызывает гораздо сильнее потребность в правильном заключении, чем-то сделала бы ученая речь о свойствах тепла. Социальные условия тоже отдают преимущество правильному выводу в делах, где действие, основанное на правильной мысли, обладает социальным значением. Эти санкции правильного мышления могут повлиять на самую жизнь, или, по крайней мере, на жизнь, разумно свободную от постоянного беспокойства. Признаки врагов, защиты или пищи, главных социальных условий должны быть правильно поняты. Но это дисциплинарное воспитание, как оно ни действенно в известных пределах, не ведет нас дальше ограниченной области. Логические Познания в одной области — не препятствие для экстравагантных заключений в другой. Дикарь, опытный в суждениях о признаках передвижения и местонахождения животных, на которых он охотится, поверит, и с важным видом будет рассказывать самые нелепые сказки относительно происхождения их привычек и строения. Если на заключение нет непосредственно оцениваемой реакции для сохранения и блага жизни, то нет и естественной задержки для принятия ложного мнения. Заключения могут быть вызваны малейшим фактом только потому, что представления живы и интересны; большое количество данных может не вызвать правильного заключения, потому что существующие привычки не склонны допустить его. Независимо от воспитания существует "первобытное легковерие", склонное не делать различия между тем, что дисциплинированный ум называет мыслью, и тем, что он называет умозаключением. Лицо в облаках признается как своего рода факт единственно потому, что оно ярко представляется. Природный ум не является преградой для распространения ошибок, а большой, но не дисциплинированный опыт — для накопления установившихся ложных мнений. Ошибки могут взаимно поддерживать друг друга и сплетаться все в большее количество более прочно установившихся ложных понятий. Сновидения, положения звезд, линии руки могут считаться серьезными признаками, а расположение карт — неизбежным предсказанием, между тем как явления природы, как более бросающиеся в глаза своим значением, остаются незамеченными. Вера, в различного рода предзнаменования, которая является теперь только захолустным суеверием, некогда была всеобщей. Потребовалось долгое воспитание на точных науках, чтобы победить ее.

Для деятельности представления нет разницы между способностью ртутной колонки предвещать дождь и способностью внутренностей животного и полета птиц предсказывать успехи войны. С точки зрения просто предсказания рассыпанная соль настолько же предвещает несчастье, как укус москита — малярию. Только систематическое регулирование условий, при которых производятся наблюдения, и строгая дисциплина в отношении привычки к приятным представлениям могут доставить уверенность, что одного рода мнения ложны, а другие правильны. Замена привычки к суеверным заключениям научными выводами не была вызвана изменением в остроте чувств и естественной работой функции представления. Это явилось результатом регулирования условий, при которых имели место наблюдение и заключение.

Полезно указать некоторые попытки, которые делались для того, чтобы классифицировать главные источники ошибок при составлении понятий. Фр. Бэкон, например, при самом возникновении современного научного мышления перечислил четыре подобных класса под несколько фантастическим названием "идолы" (греч. образы), призрачные образы, направляющие ум по ложным путям. Он назвал их идолами или призраками (а) рода или породы, (b) форума, (с) пещеры и (d) театра; или, говоря менее метафорично, он разумел (а) постоянные ошибочные методы (или, по крайней мере, искушение к ошибкам), корни которых лежат в человеческой природе вообще, (b) те, которые происходят из отношений между людьми и из языка, (с) те, которые происходят от причин, свойственных отдельному индивидууму, и наконец, (d) те, источник которых лежит в моде и общем направлении эпохи. Классифицируя несколько иначе причины ложных понятий, мы можем сказать, что две из них — внутренние и две — внешние. Из внутренних — одна равно свойственна всем людям (как общее стремление охотнее замечать доводы, подтверждающие излюбленное мнение, чем те, которые ему противоречат) между тем как другая коренится в личном темпераменте и привычках данного индивидуума. Из внешних одна проистекает из родовых социальных условий, подобно тенденции считать, «то где есть слово, там есть и факт» и что факта нет там, где нет лингвистического термина, — между тем как другая вытекает из местных и временных социальных течений. Метод Локка при рассмотрении типичных форм ложных понятий менее формален и больше может осветить. Мы едва ли можем поступить лучше, чем, цитируя его сильный и оригинальный язык, когда, перечисляя различные классы людей, он указывает различные пути, на которых заблуждается мысль.

"Во-первых, те, кто вообще редко рассуждает, нопоступает и думает согласно примеру других, будут лиэто родители, соседи, министры или кто-либо другой, когоони избрали, чтобы подарить своим полным доверием иизбавить себя таким образом от заботы и труда думатьи размышлять самим за себя".

"Это те, кто ставит страсть на место разума и, решив, что она будет управлять их поступками и аргументами, не пользуются своим рассудком и не слушаютсячужого, поскольку это не соответствует их настроению,интересу или партии".

Третий класс, — это те, кто охотно и искреннеследует разуму, но вследствие отсутствия того, что можноназвать широким, правильным кругозором, не имеютполного представления о том, что относится к вопросу. Они беседуют только с людьми одного сорта, читаюттолько один сорт книг, будут слушать только одного родазамечания... У них хорошие отношения с известнымикорреспондентами в их маленькой бухте..., но они нерешатся выйти в открытый океан знания". Люди с первоначально равными природными способностями могут, вконце концов, прийти к совершенно различным степенямзнания и истины, "когда все различие между ними состояло в различном пространстве, данном их разуму, чтобы бродить в поисках сведений и наполнения головы идеями, знаниями и наблюдениями, к которым можно приложить ум.

В другой части своих трудов Локк высказывает те же идеи в несколько иной форме.

"То, что не соответствует нашим принципам, кажется нам настолько невероятным, что мы не можем допустить его возможности. Уважение к этим принципамнастолько велико, и их авторитет так превосходит вседругие, что часто отвергаются не только свидетельствадругих людей, но даже показания наших собственныхчувств, когда они дают показания, в чем-либо противоречащие этим установленным правилам... Нет ничего обычнее детей, в ум которых вкладываются... родителями, няньками или старшими положения, которые, внушенныедоверчивому и лишенному предрассудков уму и постепенно укрепившиеся (правильно или неправильно), настолькоукореняются благодаря привычке и воспитанию, что невозможно их уничтожить. Взрослые, рассуждающие о своихмнениях, считая некоторые из них такими же древними, как ум и память, так как не заметили их первых появлений и пути их приобретения, могут признать их священными и не допускать их профанировать, прикасаться кним, или спрашивать о них". Они ставят их своим знаменем, "считают великим и безошибочным критериемистины и лжи, судьями, к которым нужно апеллироватьво всякого рода спорах".

Во-вторых, рядом с этими людьми находятся те, умы которых вылиты в форму и моделированы по определенной гипотезе. Подобные люди, продолжает Локк, неотрицая фактов и опыта, не могут быть убеждены такимисвидетельствами, которые повлияли бы на них, если быих ум не был замкнут приверженностью к определенномумнению.

Пусть возможно больше вероятий находится на одной чашке весов в рассуждении скряги, а деньги — на другой: легко предвидеть, что перетянет. Земные помыслы, как земляные валы, сопротивляются сильнейшим батареям".

"Авторитет. Четвертым и последним неправильным мерилом вероятия, о котором я упомяну и которое поддерживает в заблуждении больше людей, чем все остальные вместе, является согласие с общепринятым мнением друзей или партии, округи или страны".

Как Бэкон, так и Локк показывают, что кроме источников ошибочных мнений, коренящихся в природных склонностях индивидуума (подобно склонности к поспешным и широким выводам), социальные условия стремятся подстрекать и подтверждать ложные привычки мышления путем авторитета, сознательного воспитания и даже путем еще более коварного, полусознаваемого влияния языка, подражания, симпатии и внушения. Следовательно, воспитание должно не только защищать индивидуума от смущающих его ошибочных стремлений его собственного ума, — поспешности самомнения, предпочтения того, что согласуется с личным интересом, объективной очевидности — но также подкопать и разрушить накопившиеся и увековечившие себя предрассудки многих веков. Когда социальная жизнь сделается вообще разумнее, более проникнутой рациональными убеждениями и менее будет двигаться голым авторитетом и слепой страстью, воспитательные учреждения могут сделаться более положительными и созидательными, чем теперь, потому что они будут действовать в гармонии с другими воспитательными влияниями, оказываемыми поневоле другими окружающими социальными явлениями на индивидуальные привычки мысли и понятия. В настоящее время работа воспитания должна не только превращать естественные тенденции в постепенно укоренившиеся навыки мысли, но должна укреплять ум против иррациональных тенденций, принятых в социальном окружающем, и помочь избавиться от уже существующих ошибочных навыков.