7.4.2. Культура как противостояние Натиск архаики

Просветители полагали, что культура развивается плавно, без внутренних коллизий. Она проходит разные ступени некоего божественно предопределенного процесса. Это не что иное, как стадии взросления человечества, требующие лишь духовного напряжения. Поднимаясь на очередную ступень, человечество навсегда расстается с прошлым, т.е. с предыдущими стадиями культурной динамики.

Однако в ХVIII в. культурологи обратили внимание на тот факт, что прогресс в культуре не так бесспорен. Дойдя до определенной стадии, культура переживает кризисное состояние, следствием чего оказывается появление принципиально нового культурного космоса. Кризисы в культуре, считал Ф.Ницше, прежде всего отвергают идею прогресса в культурном развитии человечества. В культурной динамике, стало быть, возможны сбои, возвраты в прошлое, тупиковые ситуации.

Следовательно, не всякое преодоление человеческого духа есть непрестанно поступательный ход. Не исключены паузы и провалы. «Человечество не представляет собою развитие к лучшему, или к сильнейшему, – писал Ф.Ницше, – или к высшему, как до сих пор верят. «Прогресс есть лишь современная идея. Теперешний европеец по своей ценности ниже европейца эпохи Возрождения, поступательное развитие решительно не представляет собою какой-либо необходимости повышения, усиления».

Многие мыслители разных веков оценивали появление христианства как огромный духовный сдвиг в развитии человечества. Разумеется, средневековые теологи осознавали, что в языческой Греции работали крупнейшие философы, ученые, писатели и драматурги. Они пытались взять все ценное из язычества. Однако при этом ни у кого не возникало сомнений в том, что истина христианства уже не позволяет людям возвращаться к язычеству.

Иначе рассуждал Ф.Ницше. Он полагал, что язычество гораздо ближе непосредственным человеческим запросам, нежели христианство. В самом деле, ведь религия предлагает человеку некий идеальный план поведения, который далеко не всегда поддерживается человеческими страстями, инстинктами и волевыми устремлениями.

В язычестве – сокровенные вожделения, голос крови, необходимые аффекты. «Язычество наиболее соответствует земной природе человека, – пишет отечественный исследователь Карен Степанян, – поэтому оно до определенного срока – вновь и вновь репродуцируется в истории человечества, и даже спустя много веков после утверждения христианства живет в людях, вступая в разного рода сочетания с христианским духом, зачастую исподволь беря верх над ним, вытесняя его по сути и действуя под его именем».

Можно ли полагать, что христианство сразу и необратимо одержало победу над язычеством? Разумеется, нет! Разве толпы в Древнем Риме не рукоплескали, когда гладиаторы убивали друг друга? Не доставляло ли язычникам неизъяснимое удовольствие, когда первых христиан, завернутых в промасленные ткани, превращали в пылающие факелы? Человеческая жизнь в истории редко представляла особую ценность.

Миг современности и пласты вечности. Мы вглядываемся в пучину истории. Мы вызываем в сознании образ древней прародительницы: ищем изображение человеческого лица в наскальных рисунках, в миниатюрах иссохшего пергамента, во фресках величественной усыпальницы фараона. Мы разглядываем предметы утвари, орудия погребения, украшения. Вот он – человек!

А это кто же? Кровная месть намечает жертвы. Еще живых, дышащих засыпают землей. Пленников бросают в пламя. По сигналу хана неугодным переламывают позвоночник. Потом кошмарное изобретение – гильотина... Окровавленная голова вызывает восторженный рев толпы. Изощренные пытки в подвалах. Фабрики смерти. Убийство, поставленное на конвейер. Цивилизованное зверство, не имеющее аналогов в истории...

Это только кажется, будто какой-то компонент культуры вытравляется и растворяется без остатка. На самом деле конкретные состояния духа и души то составляют живой нерв культуры, то ее глубины. Ничто не исчезает, но может существовать в связанном состоянии. Вот почему язычество, этот блистательный феномен культуры, постоянно воскрешается в новых формах. Культура не забывает нечто преднайденное, выстраданное и даже однажды пойманное на лету.

По мнению русского философа Владимира Соловьева (1853—1990), уже в античном обществе «прежнее действительно христианское общество расплылось и растворилось в христианской по имени, а на деле – языческой громаде». Но, может быть, в средневековом сознании язычество стало уже отходить на второй план? Мы знаем, что средние века были временем безоговорочного господства религиозного сознания, даже философия стала тогда служанкой богословия. Нетрудно предположить, что распространение христианства потеснило язычество.

Многие культурологи так и думали о Средневековье, пока не появились более глубокие и разносторонние исследования о культуре той эпохи. В. Соловьев пришел к выводу, что мы вряд ли сможем правильно оценить культуру Средневековья, если будем видеть в ней только «растекание» христианства. По его мнению, новое духовное, т.е. христианское, начало не овладело старым, языческим. И это говорится про эпоху, когда мудрецы толковали о торжестве христианского мироощущения, о слиянии человека с Богом! «Я нахожу полезным и важным выяснить, – пишет В.С. Соловьев, – что христианство и средневековое миросозерцание не только не одно и то же, но что между ними есть прямая противоположность. Этим выяснится и то, что причины упадка средневекового миросозерцания заключаются не в христианстве, а в его извращении, что этот упадок для истинного христианства нисколько не страшен».