5.4. Многообразие культур

Этническая культура – это культура людей, связанных между собой общностью происхождения (кровным родством) и совместно осуществляемой деятельностью, единством «крови и почвы». Исторически, в процессе приспособления определенного социокультурного сообщества к условиям существования, создания устойчивых сетей межличностного взаимодействия складываются этноспецифические черты культуры. Они передаются от поколения к поколению с помощью механизма традиции и поддерживаются за счет коллективной реализации в социокультурной жизни людей.

Национальная культура – термин, который используется в культурологии и социологии для определения символов, верований, ценностей, норм и образцов поведения, которые характеризуют человеческое сообщество в той или иной стране, государстве. Если государство однородно в лингвистическом и этническом отношении, как правило, рождается одна национальная культура. Но многие страны имеют несколько различных национальных культур.

Срединная культура – этот культурологический термин обозначает устойчивую и противоречивую совокупность ценностных ориентаций в обществе. Эта культура обеспечивает единство и целостность духовной жизни. Кроме этого в социуме можно зафиксировать специфические культуры, которые не отражают данную устойчивость. В рамках срединной культуры складывается стойкий нравственный идеал, который оказывается приемлемым для широких масс на длительный срок.

Локальные культуры – термин, который отражает разнообразие географических и социальных параметров, которые накладываются на культуру. Вместе с тем локальные культуры в процессе их освоения рождают конкретные исторические типы культур.

5.5. Контркультура и субкультура Контркультура

В последние годы ХХ столетия мировая культурология обратила внимание на феномен контркультуры, на его роль в исторической динамике. В трактовке этих процессов возникли принципиально новые позиции. Более того, сама тема перестала восприниматься как периферийная, частная, затрагивающая боковые сюжеты общекультурного потока. К обсуждению проблемы подключились не только социологи и культурологи, но и культурфилософы. Многие исследователи пришли к убеждению, что именно данный вопрос позволяет, наконец, приблизиться к постижению самой культуры как специфического явления, к распознанию механизмов ее обновления и преображения. Отсюда своеобразный исследовательский бум, первые признаки которого обнаруживаются еще в конце минувшего десятилетия.

Чем можно объяснить тот факт, что проблемы контркультуры, которые прежде интересовали главным образом психологов и социологов, теперь стали привлекать всеобщее внимание? Почему многие философы разглядели в этой теме особый научный потенциал? Прежде всего нужно обратиться, очевидно, к опыту, который накоплен специалистами в осмыслении молодежных контркультурных движений 60-х годов.

Парадокс, который удерживает внимание современных культурологов на этой проблеме, состоит в том, что ценности и идеалы, рожденные на гребне антибуржуазных выступлений 60-х годов, не растворились в общественном мировосприятии последующих десятилетий. Сами молодежные движения после своего пика вскоре пошли на убыль, леворадикальный тип сознания стал утрачивать массовую социальную опору, приобрел неожиданные модификации. Однако жизненные ориентации, приобретенные молодежью в процессе борьбы с истеблишментом, не исчезли. Они вошли в плоть и кровь современной западной культуры.

Выступив против державных установок западной культуры, молодые бунтари противопоставили им собственные ценности. И что же? С одной стороны, есть все основания говорить о том, что новые ориентации растворились в лоне господствующей культуры. Но, с другой стороны, сама культура, вобрав в себя множество новых компонентов, предстала в совсем ином свете. Нельзя, стало быть, сказать, будто эксцентрические ценности выглядят отвергнутыми. Не вполне корректной будет и мысль о том, что главенствующая культура обнаружила свою замкнутость.

У некоторых исследователей, таких как Д. Белл, Т. Роззак, Э. Тирьякян, Дж. Уэбб, возникла догадка: а не обладают ли контркультуры неким культуротворческим зарядом? Не таят ли они в себе возможность преображения культуры? В более общем плане: как, вообще говоря, одна культура сменяет другую? Нет ли шанса разгадать в констелляции неожиданно воскресших святынь специфическое провозвестие грядущей культуры?

Культура любой эпохи обладает относительной ценностью. Но сама по себе она неоднородна. Немецкий поэт Гёльдерлин идеализировал античный мир. Ему казалось, этот мир был еще так прост, что личность могла охватить своими интересами все содержание культурной жизни общества. Разбирая творчество поэта, немецкий культурфилософ В.Виндельбанд отмечал, что наша культура бесконечно сложна, многообразна и полна противоречий, и личность не в состоянии полностью воспринять ее. «Каждый из нас, – писал философ, – прикреплен к определенному пункту великого механизма социальной жизни, и в этом положении уже не может обозреть и воспринять всю совокупность остальных родов деятельности и их духовного содержания».

Отдельные зоны культуры в этой социальной жизни весьма разнообразны. Внутри конкретной культуры городская среда отличается от деревенской, официальная – от народной, аристократическая – от демократической, христианская – от языческой, взрослая – от детской. Обществу грозит опасность, как подмечал тот же Виндельбанд, разбиться на группы и атомы. Любая культурная эпоха предстанет перед нами в виде сложного спектра культурных тенденций, стилей, традиций и манифестаций человеческого духа.

Даже в античной культуре, которая Гёльдерлину казалась целостной и монолитной, Ницше разглядел противостояние аполлонического и дионисийского первоначал. «Было бы большим выигрышем для эстетической науки, – отмечал он, – если бы не только путем логического уразумения, но и путем непосредственной интуиции пришли к сознанию, что поступательное движение искусства связано с двойственностью аполлонического и дионисийского начал.

Итак, любая культура демонстрирует сложный спектр субкультурных элементов. Отдельные отсеки культуры как бы отгорожены от магистрального пути духовного творчества. В самом деле, какое отношение имеют карнавальная атмосфера мистерий, «праздники дураков», уличные шествия к прославлению турнирных победителей, посвящению в рыцари, королевским ритуалам или священнодействию? В сложном игровом социокультурном аспекте эти компоненты, как показывает Бахтин, разумеется, взаимодействуют. Но официальная серьезная культура определяет собой вроде бы главенствующее содержание эпохи. Она отделена от площадной культуры смеха.

В эпоху Возрождения, с ее окончанием эта оппозиция официальной и народной культуры не исчезает. Культурное творчество при всей его динамике вовсе не приводит к тому, что, скажем, народная культура вдруг оказывается более значимой или определяющей доминантой эпохи. В этом смысле важно провести различие между понятиями «контркультура» и «субкультура». Через них можно разглядеть, как мне кажется, механизмы социокультурной динамики.