Позитивистское подразделение науки о языке

В современном языкознании – служит ли оно практическим или теоретическим – господствуют почти безраздельно позитивистские методы. В качестве примера я изберу самый обширный и самый значительный труд в области моей специальности – «Грамматику романских языков» Вильгельма Мейер-Любке¹. Причины, в соответствии с которыми автор членит свой монументальный труд, кратко и недвусмысленно излагаются во «Введении» следующим образом:

I. Научное рассмотрение языка имеет двоякий характер: оно, во-первых, должно касаться чистой формы отдельного слова и, во-вторых, его содержания; иными словами, оно должно истолковываться не как физиологический результат шума, вызываемого выдыхаемым изо рта воздухом, а как посредник психологических процессов между людьми. Полное разделение обоих способов рассмотрения, однако, невозможно; в разных разделах языкознания преобладает то один из них, то другой. Элементами, составляющими слово, являются прежде всего звуки; именно поэтому фонетика обычно ставится во главу грамматических исследований. При развитии и изменении звуков того или иного языка значение слова почти совершенно безразлично; речь в данном случае идет скорее о физиологическом процессе. И все же было бы неправильно при исследовании формы полностью игнорировать смысл слова, так как его содержание, значение часто препятствует регулярному внешнему развитию /…/

К фонетике примыкает морфология /…/, она занимается «в основном помехами, которые испытывает фонетическое развитие во флексиях, под влиянием функционального значения последних».

Далее следует словообразование. Здесь «центр тяжести падает на функции, значение суффиксов».

«Таким образом, словообразование входит в синтаксис, т.е. учение об отношении слов друг к другу».

В качестве последней части грамматики Мейер-Любке называет семасиологию. Стилистику, которую он определяет как «учение о языке как искусстве», если я только правильно его понимаю, он относит скорее к литературоведению, чем к грамматике.

Легко уловить мысль, которая лежит в основе этой системы, изучение, исходя из чисто акустических феноменов, должно ступенчатообразно подниматься к психическим элементам – к учению о значениях. И вместе с тем всячески подчеркивается, что оба способа рассмотрения конкурируют друг с другом на всех ступенях. И что разделение психических и акустических феноменов в языке фактически неправомерно. Таким образом, все это подразделение на фонетику, морфологию и т.д. есть только практическая необходимость и далеко от того, чтобы иметь основание в сущности самого языка. Все это Мейер-Любке прекрасно сознает, но это и не мешает ему открыто и беспечно перепрыгивать с одной ступени на другую, если только ему это представляется необходимым или полезным для лучшего понимания причинной связи в языковом развитии. Он остается господином материала и господином созданных им самим понятий. Никто не поставит ему в упрек вредность его подразделения, так как автор умеет с ним обращаться. Не все способны так свободно двигаться в своем «вооружении».

Как произошло подразделение на фонетику, морфологию и синтаксис, ни для кого не является секретом. Посредством дробления и механического членения. Язык изучают не в процессе его становления, а в его состоянии. Его рассматривают как нечто данное и завершенное, т.е. позитивистски. Над ним производят анатомическую операцию. Живая речь разлагается на предложения, эталоны предложения, члены предложения, слова, слоги и звуки.

Этот метод вполне оправдан и может привести к ценным наблюдениям, но и одновременно может стать источником ошибок. Ошибки начинаются тогда, когда убеждают себя, что указанное членение находит основание в самом организме человеческой речи, что оно представляет нечто большее, чем абсолютно произвольное, механическое и насильственное рассечение. Чрезвычайно распространенным и почти неискоренимым предрассудком является убеждение, что предложение представляет естественную единицу речи, член предложения – естественную часть предложения, а слово или «слог – дальнейшее естественное подразделение».

В действительности дело обстоит приблизительно так же, как в анатомии: если я отделю от туловища нижние конечности и при этом проведу разрез по естественным членениям или же перепилю берцовую кость посередине, – это всегда остается механическим разрушением организма, а не естественным расчленением. Единство организма заключается не в членах и суставах, а в его душе, в его назначении, его энтелехии или как это там ни назови. Организм можно разрушить, но не разложить на его естественные части¹.

Анатом проводит свои разрезы, конечно, не произвольно, но избирает такие места, которые представляются ему наиболее удобными. Точно так же и подразделение грамматиков на звуки, слова, основы, суффиксы и т.д. мы должны призвать не наиболее естественным, а наиболее удобным и поучительным. Слоги и основы/суффиксы, слова и члены предложения являются, так сказать, суставами, по которым живая речь сгибается и движется.

Но если утверждают, что звуки конструируют слоги, а эти последние – слова, а слова – предложения и предложения – речь, то тем самым неизбежно переходят от методологического позитивизма к метафизическому и допускают нонсенс, который равносилен утверждению, что члены тела конструируют человека. Иными словами, устанавливают ложную причинную связь, перемещая каузальный принцип из соподчиненного идеального единства в частные явления. В действительности имеет место причинность обратного порядка: дух, живущий в речи, конструирует предложение, члены предложения, слова и звуки – все вместе. Но он не только их конструирует, он производит их. Часто такие двусмысленные слова, как «конструировать», «образовывать», «составлять» и т.п., дают первый повод к ошибкам, чреватым тяжелыми последствиями.

Если, следовательно, хотят сохранить методолого-позитивист-ское подразделение языкознания и при этом развитие языка, исходя из идеалистического казуального принципа, рассматривать как развитие духа, то отдельные разделы науки следует располагать в обратном порядке. Вместо того, чтобы от мелких единств подниматься к более крупным, необходимо совершенно обратным образом, исходя из стилистики, через синтаксис, нисходить к морфологии и фонетике. Я отлично сознаю, что и эта перевернутая система грамматики отнюдь не является строго научной. Позитивистские положения не становятся идеалистическими от того, что их ставят на голову.

Но если идеалистический, казуальный принцип получает действительное отражение в развитии языка, тогда все явления, относящиеся к дисциплинам низшего разряда – фонетике, морфологии, словообразованию и синтаксису, – будучи зафиксированы и описаны, должны находить свое конечное, единственное и истинное истолкование в высшей дисциплине – стилистике, Так называемая грамматика должна полностью раствориться в эстетическом рассмотрении языка.

Если идеалистическое определение – язык есть духовное выражение – правильно, то тогда история языкового развития есть не что иное, как история духовных форм выражения, следовательно, история искусства в самом широком смысле этого слова. Грамматика – это часть истории стилей или литературы, которая в свою очередь включается во всеобщую духовную историю, или историю культуры.