Обоснование историзма как методологической установки

Мне надлежит еще кратко обосновать выбор заглавия этой книги – «Принципы истории языка». Выдвигалось возражение, что, помимо исторического, существует еще и другой научный подход к языку. Я вынужден возразить против этого. То, что хотят представить как неисторическое, но тем не менее научное изучение языка, есть по существу лишь несовершенное историческое его изучение, частично по вине изучающего, частично же по вине изучаемого материала. Как только мы выходим за пределы простого констатирования отдельных фактов, как только мы пробуем установить связи и постигнуть явления, мы тотчас вступаем на историческую почву, возможно, даже не сознавая этого. Впрочем, научный подход к языку возможен не только там, где мы имеем дело с различными стадиями развития одного и того же языка, но и при сопоставлении наличного материала. В этом втором случае важно располагать данными нескольких родственных языков или диалектов. Тогда задачей науки будет являться не только установление взаимных соответствий в различных языках и диалектах, но и реконструкция на основе имеющегося материала несохранившихся первичных форм и значений. Но этим самым рассмотрение языка с полной очевидностью опять-таки превращается из сравнительного в историческое. Даже в том случае, когда налицо имеется только одна ступень развития какого-либо отдельного диалекта, научный подход все же до известной степени возможен. Но как? Если, например, сравнивают между собой различные значения одного и того же слова, то при этом стремятся установить, которое из них основное или на какое утраченное исходное значение они указывают. Но, определяя исходное значение, из которого развились остальные, мы тем самым констатируем исторический факт. Или поступают иначе: сравнивают между собой родственные формы и возводят их к одной общей исходной форме. Этим опять-таки констатируют исторический факт. Невозможно утверждать, что родственные формы имеют единую основу, не становясь на историческую почву. Наконец, можно констатировать чередование звуков в родственных формах или словах. Если мы пожелаем объяснить его себе, то с неизбежностью придем к тому, что оно является следствием фонетических изменений, т.е. следствием определенного исторического процесса. Если попытаться охарактеризовать так называемую внутреннюю форму в понимании Гумбольдта и Штейнталя, то это можно сделать лишь в том случае, если удастся проследить данные формы выражения до их исходной точки. Одним словом, трудно себе представить, как можно судить о языке, совершенно не касаясь его исторического развития. Все, что осталось бы тогда от неисторического рассмотрения языка, свелось бы к общим рассуждениям об индивидуальном использовании языка, об отношении индивида к языковой норме (сюда следовало бы отнести и вопрос об изучении языка). Но из дальнейшего изложения станет ясным, что именно эти рассуждения следует теснейшим образом увязывать с изучением исторического развития языка.

Общие замечания о процессах развития языка

Обоснование историзма исследования как методологической

установки. Сравнение предметной сферы описательной,

сравнительной, исторической грамматики

Определение границ и природы предмета, развитие которого подлежит исследованию, имеет существенное значение для историка. Это положение кажется само собой разумеющимся и очевидным. А между тем языкознание лишь совсем недавно стало восполнять упущения, сделанные именно в этом пункте в ходе целых десятилетий.

Историческая грамматика возникла из прежней описательной грамматики и сохранила многие черты последней. В частности, это касается порядка изложения. Она ограничилась лишь параллельным расположением ряда описательных грамматик. Вначале самым характерным для новой науки сочли не показ развития, а сравнение. Сравнительную грамматику, изучающую взаимоотношения родственных языков, общие истоки которых для нас утрачены, даже противопоставляли исторической, прослеживающей развитие, начиная с той точки, которая засвидетельствована памятниками. И многие языковеды и филологи все еще далеки от мысли, что и то и другое составляет одну науку, с одной и той же задачей и одним и тем же методом. Различие состоит лишь в том, что отношение между явлениями, засвидетельствованными памятниками и полученными на основании реконструкций, складывается различно. Однако и в области исторической грамматики в узком смысле этого слова применяли тот же вид сравнения, и здесь описательную грамматику различных периодов располагали параллельно друг другу. Частично подобный метод изложения вызывался и будет вызываться в дальнейшем практической потребностью. Но нельзя отрицать, что этот способ изложения обусловливал и отчасти продолжает обусловливать концепцию развития языка.

Описательная грамматика констатирует, какие грамматические формы и отношения являются употребительными в пределах данной языковой общности в данное время. Она устанавливает нормы, придерживаясь которых, члены общества понимают друг друга, не производя своей речью впечатления чего-то странного и чуждого. Содержанием ее являются не факты, а лишь абстракции, выведенные из наблюденных фактов. Если попытаться установить подобные абстракции в пределах одной и той же языковой общности, но в разное время ее существования, то они не будут тождественными. Путем сравнения их между собой можно убедиться, что произошли коренные изменения, и, возможно, даже обнаружится известная регулярность в этих соотношениях, но истинное существо происшедшего переворота этим способом выяснено не будет. Причинная связь останется неуловимой до тех пор, пока будут иметь дело только с этими абстракциями, которые могут создать впечатление, что они и в самом деле возникли одна из другой. Но между абстракциями вообще не существует никакой причинной связи, она существует только между реальными объектами и фактами. До тех пор, пока исследователь довольствуется в пределах описательной грамматики этими абстракциями, он остается очень далек от научного понимания жизни языка.

В противоположность этому истинным объектом для языковеда являются все проявления языковой деятельности и всех индивидов в их взаимодействии друг с другом. Все звуковые комплексы, которые кто-либо когда-либо произносил, слышал или представлял себе, со всеми ассоциированными с ними представлениями, для которых они служат символами, все разнообразные связи, в которые вступали элементы языка в душе индивида, – все это относится к области истории языка, все это должно быть изучено, чтобы достичь полного понимания его развития. /…/

Историческими языковыми процессами являются не только речевая деятельность и слушание, не только возбуждаемые при этом представления, но и языковые образования, возникающие в сознании при беззвучном мышлении. Быть может, самым значительным успехом новейшей психологии является установление того факта, что множество психических процессов протекает бессознательно и что все, что когда-либо возникало в сознании, остается деятельным фактором бессознательного. Это обстоятельство имеет величайшее значение и для языкознания и было широко использовано Штейнталем. Все явления языковой деятельности исходят из темной сферы подсознательного в душе человека. Здесь находятся языковые средства, которыми располагает человек, мы бы даже сказали – он черпает отсюда много больше, чем он мог бы располагать при других условиях. Эти языковые средства представляют собой крайне сложные психические образования, состоящие из разнообразно переплетающихся между собой групп представлений. В наши задачи не входит рассмотрение общих законов, по которым образуются подобные группы. По этому поводу я могу отослать к «Введению в психологию и языкознание» Штейнталя. Пока же нам важно ясно представить себе лишь содержание и механизм действия многих групп представлений.