2.1.6. Деревня между февралем и октябрем

Временное правительство заявило, что земельную проблему «может решить окон­чательно и правильно только Учредительное Собрание». Однако призыв Временно­го правительства «спокойно ждать нового земельного устройства» не мог остановить погромов, поджогов, расправ с помещиками и хуторянами и самовольного захвата земли. Но правительство твердо придерживалось выбранной линии и на подобные инциденты ответило распоряжением о привлечении крестьян к уголовной ответст­венности за самочинные захваты и о необходимости возмещения владельцам убыт­ков, причиненных в ходе волнений. Такие меры были непопулярны в народе, решив­шем, что «если Царя нет, то все дозволено», да и нереализуемы практически.

27 мая 1917 г. И.А. Бунин пишет другу из своей Орловской деревни Глотово: «Жить в деревне и теперь уже противно. Мужики вполне дети, и премерзкие. "Анархия" у нас в уезде полная; своеволие, бестолочь и чисто идиотическое непонимание не то что "ло­зунгов", но и простых человеческих слов - изумительные... Кроме того, и небезопасно жить теперь здесь. В ночь на 24-е у нас сожгли гумно, две риги, молотилки, веялки и т. д. В ту же ночь горела пустая (не знаю чья) изба за версту от нас, на лугу. Сожгли, должно быть, молодые ребята из нашей деревни, побывавшие на шахтах. Днем они ходили пья­ные. Ночью выломали окно у одной бабы, солдатки, требовали у нее водки, хотели ее за­резать. А в полдень 24-го загорелся скотный двор в усадьбе нашего ближайшего сосе­да... зажег среди бела дня, как теперь оказывается, один мужик, имевший когда-то

с удебное дело с ним, а мужики арестовали самого же пострадавшего - "сам зажег!" -избили его и на дрогах повезли в волость... Пьяные солдаты и некоторые мужики орали на меня, что я "за старый режим", а одна баба всё вопила, что нас (меня и Колю), суки­ных детей, надо немедля швырнуть в огонь» (Устами Буниных. М., 2005. С. 135).

Весной власть приступила к подготовке аграрных преобразований. В апреле 1917 г. был образован Главный земельный комитет, на который была возложена обязанность разработать проект земельной реформы. Земельные комитеты, одно­временно создаваемые на местах, должны были заниматься переписью земель и уре­гулированием земельных споров. Однако деятельность местных комитетов часто входила в противоречие с политикой правительства. Не дожидаясь решения цент­ральной власти, они реквизировали помещичьи земли, а в некоторых районах и самовольно распределяли их между крестьянами. К тому же создавались комитеты неспешно: к середине июля они существовали лишь в трети губерний Европей­ской части России.

Поскольку 78% состава Главного земельного комитета было представлено со­циалистами (эсерами, энесами, трудовиками), законопроект, который к октябрю 1917 г. был разработан комитетом, оказался практически идентичен аграрной про­грамме эсеров. Партия социалистов-революционеров традиционно считалась вы­разителем крестьянских интересов. Она выступала за отмену частной собственно­сти на землю и провозглашала, что прирезка земли крестьянам за счет помещичьих владений может решить земельную проблему в целом.

Большую роль сыграли эсеры в организации и работе всероссийского съезда со­ветов крестьянских депутатов (май 1917 г.). Организаторы съезда были уверены, что войну необходимо продолжать, а значит земельный передел должен быть отло­жен до победы, иначе бесконтрольный передел земли ухудшит обстановку внутри страны и поставит под угрозу боеспособность армии. Если же решение о соци­ализации земли будет принято Учредительным Собранием, то это снимет обще­ственную напряженность и позволит избежать гражданской войны, поскольку ав­торитет органа всенародного представительства заставит помещиков смириться. Но, как вспоминал один из участников съезда, подавляющее большинство кресть­ян было уверено, что вернется домой «с землей». Съезд постановил: до Учреди­тельного Собрания все земли должны перейти в ведение земельнйх комитетов, что фактически также означало ликвидацию помещичьего землевладения. Это была попытка снизить на время недовольство крестьян и отложить окончательный раз­дел земли до окончания войны.

Мнение историка

«Сбылась вековая мечта солдат и крестьян. Земля, которую они возделывали с не-зопамятных времен, наконец стала их собственной, безо всяких обязательств перед па­разитирующими помещиками, без разорительных налогов, без жестокого бремени войн вдали от дома. Это была свобода — вовсе не абстрактное политическое или гуманитар­ное право, не какое-то там представительство в далеком собрании, но избавление от столь ненавистной власти и постороннего владычества над их полями и лугами» (С.А. Шмеман. Эхо родной земли. С. 195).

Однако все старания реализовать постановление съезда крестьянских советов не находили поддержки в правительстве. Несмотря на то что в течение четырех месяцев (с мая по конец августа) пост министра земледелия занимал один из ли­деров «крестьянской» партии эсеров В.М. Чернов, Временное правительство счи­тало невозможным взять на себя ответственность за решение, в корне нарушающее основные принципы права частной собственности. Только 25 сентября А.Ф. Ке­ренским была подписана декларация, в которой говорилось, что земли сельско­хозяйственного назначения могут быть передаваемы в ведение земельных коми­тетов.

«Прошло 8 месяцев с тех пор, как русская демократия свергла ненавистный са­модержавный строй, — говорилось в постановлении одного из сельских сходов, -и нам, крестьянам, в большинстве случаев стала надоедать революция, ибо мы не видим ни малейшего улучшения своего положения». Это, безусловно, результат болыпевицкой пропаганды, пользовавшейся полной юридической безграмотно­стью народа и его неспособностью понять простой нравственный закон: как я се­годня насилием отбираю землю у помещика, так вскоре насилием же ее отберут у меня и моих детей. Если бы крестьяне были образованней юридически и по-хрис­тиански нравственней, они бы не польстились на грубый лозунг большевиков «Земля крестьянам». Но русские крестьяне были такими, какими они были. И не следует думать, что от безысходного голода и нищеты решилась на грабеж русская деревня. Не безлошадная голь, но деревенские богатеи, «справные» мужики кула­ки и середняки, страстно жаждали помещичьей землицы даром. «Заводчиками всей смуты и крови всегда были сытые — крепкие мужики, одолеваемые ненасыт­ной жадностью на землю и деньги... — писал очевидец революции в русской дерев­не И.Д. Соколов-Микитов. — В первые дни своеволия первый топор, звякнувший о помещичью дверь, был топор богача».

Мнение ученого

«Русская деревня была охвачена страстным желанием завладеть господской землей, ничего не платя за нее. И сколь бы ни был юридически и нравственно справедлив принцип конституционных демократов, требовавший за отчужденные земли компенсаций для бывших владельцев, этот принцип имел следствием только возникновение непреодоли­мой преграды для работы этой партии в деревне» (О.Н. Radkey. The Election to the Russian Constitutional Assembly of 1917. Cambridge, 1950. P. 59).

Еще одним итогом I Всероссийского съезда советов крестьянских депутатов стал Примерный наказ, составленный на основании 242-х крестьянских наказов, присланных с мест. Главный его раздел — о земле — лег впоследствии в основу од-¹ ноименного болыиевицкого декрета.

Литература

В.М. Лавров. «Крестьянский парламент» России (Всероссийские съезды сове­тов крестьянских депутатов в 1917—1918 гг.). М., 1996.

• Н.Е. Хитрина. Аграрная политика Временного правительства. Нижний Новго­ род, 2001. ...,.,

^f 2.1.7. Государственное совещание в Москве

31 июля 1917 г. Временное правительство постановило: «...ввиду исключитель­ности переживаемых событий и в целях единения государственной власти со все­ми организованными силами страны» созвать совещание в Москве с участием ве­дущих политических и общественных организаций. Московское совещание задумал А.Ф. Керенский с целью увеличить поддержку правительству. Совещание созывалось как консультационное, оно не имело никаких властных полномочий, не намечалось принимать резолюции.

Его созыв способствовал объединению патриотически настроенных общест­венных сил, которые ранее не имели своего центра (в отличие от социалистов). В Москве, накануне Государственного совещания, состоялось другое совещание, в котором участвовали октябрист М.В. Родзянко, кадеты П.Н. Милюков, В.А. Мак­лаков и А.И. Шингарев, националисты В.В. Шульгин и СИ. Шидловский, гене­ралы М.В. Алексеев, А.А. Брусилов, A.M. Каледин, Н.Н. Юденич и др. Это сове­щание приняло резолюцию, в которой констатировалось: в стране кризис власти, разруха и разложение; резолюция требовала от правительства решительно порвать с Советами и солдатскими комитетами. Совещание заявило о полной поддержке Верховного Главнокомандующего Л. Г. Корнилова и сформировало Совет общест­венных деятелей.

Московское государственное совещание состоялось 12—15 августа в Большом теа­тре. Присутствовало около 2500 человек: 488 депутатов Государственной Думы всех созывов, 313 представителей кооперативов, 176 человек от профсоюзов, 150 — от тор­гово-промышленных объединений и банков, 147 — от городских дум, 129 — от советов крестьянских депутатов, 118 —от земств, 117 —от армии и флота, 100 — от советов ра­бочих и солдатских депутатов, 99 — от научных организаций, 83 — от интеллигенции, 58 — от национальных организаций, 15 членов и 33 комиссара Временного правитель­ства, 24 — от духовенства и т. д. Председательствовал А.Ф. Керенский. Не приглашен был лишь генерал Корнилов, которому было заявлено, что его присутствие необходи­мо на фронте ввиду тяжелого там положения.

Открытие совещания состоялось под охраной юнкеров и сопровождалось мас­совой забастовкой рабочих и транспортных служащих Москвы, к которой призвав ли большевики. Полуторачасовая вступительная речь Керенского содержала мно­гочисленные безадресные угрозы; впрочем, просматривался намек на Корнилова: «Все будет поставлено на свое место, каждый будет знать свои права и обязанности, но будут знать свои обязанности не только командуемые, но и командующие»; «И какие бы кто ультиматумы ни предъявлял, я сумею подчинить его воле верхов­ной власти и мне, верховному главе ее».

Но Корнилов всё же приехал в Москву 13 августа и был восторженно встречен на вокзале. Встречавшие его офицеры подхватили и понесли на руках своего Глав­ нокомандующего. Член всех четырех Дум кадет Федор Родичев обратился к нему с призывом: «Спасите Россию...» ■

Генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов родился 18 августа 1870 г. в Усть-Каменогорске в семье отставного хорунжего Сибирского казачьего вой­ска. До 13 лет жил с родителями в станице Каркаралинской на границе с Китаем.

В 1883 г. поступил в Сибирский кадетский корпус в Омске, который окончил в 1889 г. первым по успеваемости и поступил в том же году в Михайловское артиллерий­ское училище в Санкт-Петербурге. В училище Корнилов был одним из лучших юнке­ров, окончил его в 1892 г. по первому разряду с редко высоким баллом 11,46 из 12 воз­можных. Местом службы выбрал Ташкент и был назначен в 5-ю батарею Туркестанской артиллерийской бригады, хотя мог быть определен в любую гвардейскую артиллерий­скую часть. В июле 1895 г. выдержал вступительные экзамены в Николаевскую акаде­мию Генерального штаба, куда был зачислен в октябре 1895 г. с наивысшим среди всех поступавших баллом. Академию Лавр Корнилов окончил в 1898 г. по первому разряду с малой серебряной медалью и был причислен к Генеральному штабу с занесением на почетную доску академии и присвоением звания капитана. Вернувшись в Туркестан, Лавр Георгиевич служит по линии военной разведки при штабе Туркестанского воен­ного округа. В октябре 1898 г. проводит рекогносцировку урочища Термез. В январе 1899 г. проводит разведывательную операцию в Афганистане в районе крепости Дейдади недалеко от Мазари-Шарифа. В октябре 1899 г. был командирован с раз­ведывательной миссией в Китайский Туркестан в город Кашгар в русское консульст­во. В 1902 г. был произведен в подполковники и в октябре 1902 г. назначен на долж­ность командира роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона. В 1906 г. в свет вышла его книга «Кашгария, или Восточный Туркестан», являющаяся до сих пор фун­даментальным научным трудом по описанию этого края. С 9 ноября 1903 по 5 марта 1904 г. находился с разведывательными целями в служебной командировке в Индии, где знакомился с вооруженными силами Британии на Востоке. В разведывательных экспедициях Лавру Георгиевичу помогало хорошее знание иностранных языков. Кро­ме европейских - английского, французского и немецкого, он владел персидским, хинди, урду.

По возвращении из Индии назначается на должность столоначальника Главного шта­ба для обработки всей информации, поступающей в Главный штаб. Однако, по настой­чивым его просьбам, направляемым на имя непосредственного начальства, в сентябре 1904 г. направляется в действующую армию в Маньчжурию на должность штаб-офицера при управлении 1 -й стрелковой бригады. В боях под Сандепу и Мукденом проявил неза­урядное личное мужество и воинский талант, за что был награжден орденом Святого Ге­оргия IV степени и чином полковника «за боевые отличия». В январе 1906 г. Лавр Георги­евич назначается на должность офицера оперативного управления в Главное управление Генерального штаба. Летом 1906 г. был командирован в Тифлис для органи­зации разведывательной деятельности Кавказского военного округа в направлении Ази­атской Турции и Персии, а затем - в Ташкент с аналогичными целями. В январе 1907 г. полковник Корнилов направляется в Китай и заступает на должность военного атташе в Пекине. Ведет обширную научно-аналитическую работу и пишет десятки статей о воору­женных силах Китая, его быте и административно-хозяйственном управлении. В 1911 г. в Иркутске вышла книга Л.Г. Корнилова «Вооруженные силы Китая». С 21 мая по 24 нояб­ря 1910 г. совершил рекогносцировку по маршруту Пекин - Кашгар, пройдя за 154 дня 5720 верст по безлюдным и диким степям Монголии и пустыне Гоби в сопровождении лишь двух сибирских казаков. 26 декабря 1911 г. командир 2-го отряда Заамурского по­граничного округа полковник Корнилов производится в чин генерал-майора. С 1913 г. он командует 1-й бригадой 9-й Сибирской стрелковой дивизии во Владивостоке. С нача­лом Первой Мировой войны Корнилов прибывает в действующую армию и в августе 1914 г. назначается командиром 1 -й бригады 49-й пехотной дивизии. 12 августа его бри-

гада принимает участие во взятии Галича. 25 августа 1914 г. вступает в командование 48-й пехотной дивизией, прославившейся еще в суворовских походах. За проявленное муже­ство в боях под Львовом и Галичем генерал-майор Л. Г. Корнилов награждается орденом Святого Владимира III степени с мечами. В ноябре 1914 г. участвует в жестоких боях в Карпатах. За доблесть и мужество Высочайшим указом в феврале 1915 г. произведен в генерал-лейтенанты.

В конце апреля 1915 г., во время общего отступления русской армии после проры­ва у Горлицы, его дивизия была окружена, и раненый генерал Корнилов попал в плен. Высочайшим указом от 28 апреля 1915 г. Лавр Георгиевич Корнилов был награжден орденом Святого Георгия III степени. В июле 1916 г. бежал из плена (единственный из 62 пленных наших генералов). По возвращении был назначен командиром 25-го ар­мейского корпуса. 2 марта 1917 г. перед отречением Император Николай II назначил по просьбе Родзянко Л.Г. Корнилова главнокомандующим войсками Петроградского военного округа. Через пять дней, выполняя распоряжение Временного правительст­ва, Корнилов арестовал супругу и детей Николая II. Во время апрельских событий бо­евой генерал предложил правительству применить оружие, поддержан не был и под давлением Петросовета подал в отставку.

Генерал Корнилов был сторонником демократических преобразований в россий­ской государственной системе, однако, по его мнению, «свобода не должна превра­щаться в анархию». Но его попытки восстановления воинской дисциплины встречали сопротивление со стороны тех, кто был убежден в необходимости «углубления рево­люции». По собственному желанию возвращен на фронт и в апреле 1917 г. назначен командующим 8-й армией. Произведен в генералы от инфантерии в июле 1917 г., на­значен главнокомандующим армями Юго-Западного фронта, а затем и Верховным Главнокомандующим Русской армии. Стремясь восстановить дисциплину в армии и правопорядок в стране, с тем чтобы довести войну до победного конца, генерал Кор­нилов отправил 8 сентября 1917 г. 3-й конный корпус в Петроград, дабы предоставить в распоряжение Временного правительства надежные войска на случай вооруженно­го восстания большевиков. Но А.Ф. Керенский объявил генерала Корнилова мятежни­ком, сместил его с поста Верховного Главнокомандующего и объявил себя самого Главнокомандующим. Корнилов был арестован 3(16) сентября 1917 г. и отправлен в Быховскую тюрьму. В ноябре 1917 г. начальник штаба Верховного Главнокомандую­щего генерал Духонин освободил генерала Корнилова и его сторонников. Тогда же ге­нерал Корнилов, в сопровождении Текинского конвоя, отправился на Дон и прибыл в Новочеркасск. Генерал Корнилов стал первым командующим Добровольческой ар­мии. 31 марта (13 апреля) 1918 г. убит при штурме Екатеринодара в помещении свое­го штаба случайно залетевшим снарядом. Был тайно похоронен недалеко от Екатери­нодара, однако вскоре его могила была найдена большевиками, тело выкопано и после актов глумления сожжено.

В 1918-1920 гг. на месте его гибели существовал мемориал - первый памятник участникам Белого движения в России. В настоящее время принято решение о сохра­нении дома, где погиб Корнилов, и о восстановлении могилы и музея.

14 августа генерал Л.Г. Корнилов выступил на Государственном совещании. Он четко читал по бумаге речь, которая не содержала резких высказываний о прави­тельстве. Основной причиной развала армии Корнилов признал законодательные

меры, принятые после февраля. Он информировал о множестве случаев невы­полнения приказов солдатами, их бегства с позиций и самосудов над офицерами. «С глубокой скорбью я должен открыто заявить, что у меня нет уверенности, что русская армия без колебаний исполнит свой долг перед родиной», - объявил Корнилов и потребовал во что бы то ни стало восстановить дисциплину, приняв немедленно меры, которые он предложил правительству. Участвовавшие в сове­щании солдаты не встали как положено при появлении Верховного Главноко­мандующего, а, развалившись в креслах, слушали его с папиросками в зубах.

Затем выступил донской атаман генерал A.M. Каледин, заявивший о необходи­мости твердой власти для спасения страны и потребовавший дополнить права сол­дат их обязанностями, упразднить всевозможные комитеты и советы на фронте. Внимание присутствующих также привлекло публичное рукопожатие представи­теля Союза торговцев и предпринимателей А.А. Бубликова и министра-меньше­вика И.Г. Церетели.

После всех ораторов в ночь на 15 августа с длинной импровизированной речью выступил А.Ф. Керенский. Он обещал, что правительство не поддастся давлению ни справа, ни слева. «Пусть сердце станет каменным, пусть замрут все струны ве­ры в человека, пусть засохнут все цветы и грезы о человеке, над которыми сегодня с этой кафедры говорили презрительно и их топтали... Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, и буду думать только о государстве», — обещал председа­тель правительства. Но завершил речь Керенский на трагической ноте: «Какая му­ка всё видеть, всё понимать, знать, что надо делать, и сделать этого не сметь!» В этом вся трагедия Временного правительства.

Вот как описывает Московское совещание его участник, один из лидеров кадетской партии Павел Дмитриевич Долгоруков: «За Керенским смешно и театрально все время стоят два адъютанта в морской форме. Он председательствует резко, нервно. Правый и левый сектора - два враждебных лагеря, слышны подчас насмешки, перебранка, иногда сопровождаемая жестами, сжатыми кулаками. Ненависть между обоими секто­рами, конечно, сильнее, чем у воюющих в то время между собой русских и немцев. На наш сектор особенно гадливое впечатление производит самодовольный, ухмыляю­щийся селянский министр Чернов, окруженный во время перерыва депутатами-кресть­янами. Какая-то чуйка фамильярно хлопает его по плечу. Особенная ненависть на ле­вом секторе к офицерству. Я сам слышал, когда проходил офицер из Союза георгиевских кавалеров без руки, солдатский депутат, кто-то крикнул оттуда: "Оторвать бы ему и другую руку!" Вообще, Государственное совещание, которое должно было найти общий язык, объединить страну, подпереть колеблющуюся власть, оказалось ан­тигосударственным митингом, показавшим взаимное озлобление и непримиримость, подчеркнувшим бессилие барахтающегося между двумя течениями тонущего прави­тельства» (П.Д. Долгоруков. Великая разруха. М., 2007).

Центральной, наиболее притягательной фигурой Государственного совещания стал не словоохотливый демагог Керенский, а боевой генерал Корнилов. Совеща­ние не увеличило поддержку правительству Керенского. Критики правительства расценили состоявшееся совещание как свидетельство его слабости. Вместо наци-

онального единения Совещание открыло глубокий ров между патриотами, ставя­щими во главу угла спасение армии и страны от развала, и социалистами, требую­щими «углубления революции».

Литература

Государственное совещание. М.; Л.: Госиздат, 1930.

2.1.8. Выступление генерала Л.Г. Корнилова

Перед Государственным совещанием Верховный Главнокомандующий передал председателю правительства записку с программой мер, требующихся для стаби­лизации положения в стране. В ее основу положена идея создания «армии в око­пах, армии в тылу и армии железнодорожников» с железной дисциплиной в каж­дой. Предусматривалось полное восстановление власти командиров и резкое ограничение полномочий комитетов, введение смертной казни в тылу, объявле­ние железных дорог и работающих на оборону предприятий и шахт на военном положении, с запрещением забастовок и митингов. Перечисленные меры явля­лись естественными во время Мировой войны, неестественным было отсутствие таковых. В выработке записки участвовал также Б.В. Савинков, который был тог­да комиссаром правительства на Юго-Западном фронте. На Государственном сове­щании генерал Корнилов кратко изложил предложенные меры.

В середине августа немцы возобновили наступление и 20 числа заняли Ригу. Немецкое наступление на Ригу было подкреплено работой диверсионных групп, засланных в российский тыл и поддерживающих связь с большевиками. 14 авгу­ста были взорваны военные склады в Казани, уничтожено более миллиона снаря­дов и завод, их изготавливающий. 16 августа сгорел завод Вестингауза в Петрогра­де, также работавший на оборону.

Не видя возможности успешной обороны при бессильном командовании, Кор­нилов потребовал роспуска небоеспособных воинских частей и жестких дисцип­линарных мер для укрепления фронта и тыла. В середине августа по Петрограду поползли слухи о новом выступлении большевиков во время демонстраций в свя­зи с полугодовым юбилеем победы революции. 19 августа А.Ф. Керенский заявил Савинкову о согласии с предложениями Корнилова, в том числео согласии объя­вить Петроград на военном положении, для чего просил направить в столицу 3-й конный корпус. Керенский поручил Савинкову выехать в Ставку.

Савинков прибыл туда 23 числа и заявил, что правительство располагает дан­ными о намечаемом на 28—29 августа выступлении большевиков и просит подтя-; нуть конный корпус и другие части к Петрограду. Уже 24 августа были сделаны со­ответствующие распоряжения по продвижению войск.

25 августа Корнилов принял бывшего обер-прокурора Синода В.Н. Львова, ко­торый заявил, что Керенский уполномочил его предложить Корнилову стать пред­седателем правительства или получить от правительства полномочия единолично­го диктатора. Сам Керенский, однако, всегда утверждал, что не уполномочивал Львова делать такое предложение. Но в любом случае Л.Г. Корнилов был спрово­цирован на ответ: «Не думайте, что я говорю для себя, но для спасения родины. Я не вижу другого выхода, как передача в руки Верховного Главнокомандующего всей воен-

н ой и гражданской власти». Затем Корнилов заявил, что просит Керенского при­ехать в Ставку и предлагает ему пост министра юстиции.

Уже 26 августа В.Н. Львов явился к Керенскому и сообщил о сказанном генера­лом Корниловым. Керенский попросил записать сказанное. Так тут же был Льво­вым подготовлен документ, известный как «Ультиматум Корнилова». Причем в са­мом документе нет слов «ультиматум» или «Корнилов требует», а говорится «Корнилов предлагает».

Затем Керенский один направился в аппаратную и по телеграфу связался с Кор­ниловым, которому сказал, что рядом стоит Львов и просит подтвердить передан­ное Керенскому. Корнилов ответил: «Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев». Тогда Керенский уже- от своего имени телеграфировал: «Понимаю Ваш ответ как под­тверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем». Далее уточнять Керенский не стал, вышел из аппаратной, столкнулся на лестнице со Львовым и арестовал его.

Следом состоялось заседание правительства, на котором Керенский прочитал «Ультиматум Корнилова» и телеграфную ленту с разговором с Корниловым. Как сообщает британский посол в Петербурге Бьюкенен, Керенский собрался было ехать в Ставку, но Некрасов убедил министра-председателя не делать этого. Не­красов же поспешил разослать в газеты от имени Керенского объявление о «изме­не» Корнилова. В результате Керенский объявил, что «Корнилову революцию не отдаст», и потребовал себе исключительные полномочия для борьбы с «корнилов-ским мятежом» (термин Керенского), право самому формировать правительство. Министры-социалисты испугались, что войска Корнилова разгонят Совдеп, и по­дали в отставку, вручив Керенскому дикторские полномочия.

«Политика Керенского всегда была слабой и нерешительной; боязнь Совета, ка­залось, парализовала его волю к действию; после июльского восстания он имел воз­можность раз и навсегда подавить большевиков, но он отказался сделать это; вмес­то того, чтобы постараться прийти к соглашению с Корниловым, он уволил единственного сильного человека, способного восстановить дисциплину в армии. Более того, ради защиты революции, которая всегда была у него на первом плане, Керенский совершил вторую ошибку, вооружив рабочих, и этим прямо сыграл на ру­ку большевикам.

21 сентября я писал в Министерство иностранных дел (Великобритании): "Один очень известный иностранный государственный деятель сказал мне вчера: "У Керен­ского две души: одна душа главы правительства и патриота, другая - душа идеалиста и социалиста". Пока преобладает первая, он издает приказы о принятии строгих мер и говорит об установлении железной дисциплины; но как только он начинает прислу­шиваться ко второй, он впадает в бездействие и допускает, чтобы его приказ оставал­ся мертвой буквой. К тому же я боюсь, что и он, подобно Совету, вовсе не желает со­здать сильную армию и, как он однажды сам мне сказал, никогда не станет помогать ковать оружие, которое когда-нибудь может быть направлено против революции"» (Дж. Бьюкенен. Моя миссия в России. С. 343).

У тром 27 августа в Ставку пришла телеграмма за подписью Керенского об отре­шении Корнилова от должности. На ней не было номера. Наконец, по закону Вер­ховный Главнокомандующий мог быть отрешен от должности только общим по­становлением правительства. В тот же день по поручению Керенского и ушедших в отставку министров Савинков связался по телеграфу с Корниловым. Последний заявил: «В полном сознании своей ответственности перед страной, перед историей и перед своей совестью, я твердо заявляю, что в грозный час, переживаемый нашей ро­диной, я со своего поста не уйду». В ответ Б. В. Савинков квалифицировал происхо­дящее как «недоразумение».

Однако еще до этого Керенский передал в газеты и на радиостанции свое заяв­ление, объявляющее Корнилова изменником, и обратился за помощью к Советам, к социалистическим партиям. К концу дня был создан Комитет народной борьбы с контрреволюцией, в который вошли представители ВЦИК, исполкома Всерос­сийского совета крестьянских депутатов, Петросовета, Всероссийского и Петро­градского советов профсоюзов и других организаций; по партийности — меньшевики, 'эсеры и большевики. Ленин выставил на борьбу с Корниловым 25 тысяч красно­гвардейцев. Оружие им распорядился выдавать Керенский.

Предложение послов Великобритании, Франции и Италии о посредничестве было отклонено Керенским, который стремился использовать ситуацию, чтобы расправиться с набирающим силу конкурентом. Но расправой с Корниловым вос­пользовались большевики для своего укрепления, для агитации против Корнилова и заодно дискредитации самого Керенского, кадетов, меньшевиков и эсеров.

28 августа было по радио передано обращение Корнилова: «Русские люди! Вели­кая родина наша умирает. Близок час ее кончины.

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное пра­вительство под давлением болыиевицкого большинства советов действует в полном со­гласии с планами германского Генерального штаба и одновременно с предстоящей вы­садкой вражеских сил на Рижском побережье убивает армию и потрясает страну внутри.

Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные мину­ты призвать всех русских людей к спасению умирающей родины. Все, у кого бьется в груди русское сердце, все, кто верит в Бога, идите в храмы, молите Господа Бога об явлении величайшего чуда спасения родимой земли.

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ - пу­тем победы над врагом - до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свою судьбу и выберет уклад новой государственной жизни.

Предать же Россию в руки ее исконного врага - германского племени - и сделать русский народ рабами немцев я не в силах. И предпочитаю умереть на поле чести и бра­ни, чтобы не видеть позора и срама русской земли.

Русский народ, в твоих руках жизнь твоей родины!»

В воззвании Корнилова к казакам говорилось: «Я не подчиняюсь распоряжени­ям Временного правительства и ради спасения свободной России иду против него и против тех безответственных советников его, которые продают родину».

Но народ России не пошел за Корниловым. По Петрограду и Москве не про­катились, как в апреле или июле, демонстрации поддержки. Тогда поддерживали правительство. Сейчас правительство всем было отвратительно. Патриоты виде­ли в Керенском предателя, революционная толпа — соглашателя с буржуазией. Люди знали, что большевики действуют как агенты Германии на немецкие деньги, но большинство это уже не смущало. Если в июне на выборах в Московский Со­вет большевики получили 11% голосов избирателей, то в сентябре уже 49,5%. Всё большая часть народа России начинала пользоваться «правом на бесчестье», а дру­гие попросту на всё махнули рукой: «А ну их, этих политиков, кривая вывезет». Но «кривая» не вывезла.

В борьбе против Корнилова возникло единство советов, профсоюзов, соци­алистических партий, в том числе большевиков, и председателя правительства. Но на самом деле борьбы никакой и не было. Антикорниловская агитация и бло­кирование железнодорожных путей парализовали 3-й конный корпус генерала А.М. Крымова. Корнилов объявлял, что он идет для спасения родины и револю­ции, а Советы обвиняли его в контрреволюционном заговоре и ссылались на министра-председателя Керенского, отрешившего Корнилова от должности и отдавшего приказ о его аресте. Простые солдаты были совершенно запутаны действиями политиков. Генерал Крымов застрелился 31 августа после разговора с Керенским. «Последняя карта спасения родины бита, больше не стоит жить», — таковы слова A.M. Крымова перед самоубийством. Еще несколько офицеров было убито во время матросских и солдатских самосудов. Других жертв не было. 31 августа официально объявлено о ликвидации «корниловского мятежа». 1 сен­тября Л.Г. Корнилов был арестован. Его и сочувствовавших ему генералов от­правили в Быховскую тюрьму. Созданная Временным правительством комиссия установила уже после октября, что никакого «заговора Корнилова» не было. Корнилов до последней минуты думал, что помогает Керенскому против мини­стров-социалистов, а Керенский думал только о том, как быстрее и надежней избавиться от Корнилова: он спровоцировал выступление и сам же его «пода­вил».

Преждевременное выступление генерала Корнилова и его поражение оберну­лось, прежде всего, успехом большевиков: 31 августа Петросовет и 5 сентября Моссовет приняли большевицкие резолюции о власти. Большевики вновь выдви­нули лозунг «Вся власть Советам!», вновь используя его для захвата власти в стра­не своей партией. Популярность меньшевиков и эсеров перетекала к большеви­кам. Кадеты стушевались.

После неудачи выступления 25—26 августа генерала Корнилова ускорился ве­личайший в истории и самый необыкновенный военный бунт - почти 10-милли­онная армия стала просто расходиться. Керенский не счел нужным противостоять солдатской стихии и отказался от поддержки стоявших за Корниловым офицерства, казачества, юнкеров, патриотической интеллигенции. Он сделал ставку на близких ему социалистов «революционной демократии», в число которых были приняты большевики и иные «национал-предатели».

Но даже если бы председатель правительства и решительный генерал выступи­ли совместно, у них было не много шансов на успех. Победа в феврале солдат и ра-

бочих поставила в повестку дня выполнение основного требования крестьянства, как подавляющего большинства солдат и всего народа, - передачи им земли. Народ в шинелях не желал и продолжать «чужую войну», так как собственное патриоти­ческое и гражданское чувство не было воспитано в армии неграмотных внуков крепостных, только в 1905 г. получивших полноту гражданских прав. Затягивание осуществления желаний имущественной справедливости и мира грозили возвра­том к «исходной точке» — новому восстанию солдат и рабочих, с отстранением от власти тех, кто не выполнил воли организованных войной и революцией кресть­ян. Большевики были готовы возглавить это новое восстание в любой момент и за­хватить на его гребне власть.

Опрокинувшаяся социальная пирамида вряд ли вновь могла стать на свою вер­шину — образованный, ответственный и патриотически мыслящий слой русских людей: слой этот был очень тонок. Могли ли военно-полевые суды генерала Кор­нилова и страстные речи демагога Керенского направить разбушевавшуюся на­родную массу в русло правомерного государственного строительства и войны до победного конца?

Об отношении солдат и «народа» к делу Корнилова свидетельствует отношение к нему самому и к его сподвижникам, Быховским арестантам. Корнилова и других ге­нералов приходилось охранять от толпы, которая жаждала их не освободить, а растер­зать. Генерал Деникин вспоминал один из таких случаев: «Толпа неистовствовала. Мы - семь человек, окруженные кучкой юнкеров... - вошли в тесный коридор сре­ди живого человеческого моря, сдавившего нас со всех сторон... Надвигалась ночь. И в ее жуткой тьме, прорезываемой иногда лучами прожектора с броневика, двига­лась обезумевшая толпа; она росла и катилась как горящая лавина. Воздух наполняли оглушительный рев, истерические крики и смрадные ругательства... Юнкера, славные юноши, сдавленные со всех сторон, своею грудью отстраняют напирающую толпу, сбивающую их жидкую цепь. Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали нас. Лицо, глаза, уши заво­локло зловонной липкой жижицей. Посыпались булыжники. Бедному калеке генералу Орлову разбили сильно лицо; получил удар Эрдели, и я - в спину и голову... Балконы домов полны любопытными. Женщины машут платками. Слышатся сверху веселые гортанные голоса: "Да здравствует свобода*."» (А.И. Деникин. Очерки Русской Смуты. Т. 1. С. 451-452).

Литература

А.И. Ушаков, В.П. Федюк. Лавр Корнилов. М.: Молодая гвардия, 2006. Г.М. Катков. Дело Корнилова. М.: Русский путь, 2002.