Глава XIII культура и быт

§ 1. Обмирщение русской культуры

В русской культуре XVII в. прослеживаются черты перехода от средневековья к Новому времени. Главная особенность культуры этого периода состояла в усилившемся процессе ее обмирщения, т. е. освобождения от церковного влияния. Обмирщение охватило все сферы культурной жизни страны: литературу, живопись, архитек­туру и т. д. Само церковное мировоззрение переживало кризис, выразившийся в расколе. Появляются новые жанры в литературе, ранее неизвестные стили в архитектуре и живописи, развивается печатное дело. Заметным становится личностное начало, которого практически не знала средневековая культура, имевшая дело не с живыми людьми, а с носителями либо добра, либо зла. На разви­тие русской культуры оказали также влияние постепенное преодо­ление национальной замкнутости и расширение связей с другими странами.

Самые выразительные новшества прослеживаются в литературе. Если литературные герои предшествующего времени пребывали в неустанной молитве, их действия сковывала божественная воля, то теперь героями становятся предприимчивые и энергичные люди, ищущие приложения сил и способностей в полезных начинаниях. Герои литературы XVII в. начинают освобождаться от оков рода, их судьба персонифицируется. Вместе с тем литература совершала только первые шаги в преодолении средневековых традиций и еще не об­рела альтернативы им.

В литературе XVII в. утвердились два течения: панегирическое, феодально-охранительное и народно-обличительное. Самым круп­ным представителем первого течения был Самуил Емельянович Петровский-Ситнианович, уроженец Полоцка и потому имено­вавшийся в Москве Симеоном Полоцким. Образование он получил в Киево-Могилянской академии, а затем в Виленской академии, после окончания которой принял монашеский сан. О себе он писал: «Ума излишком, аже негде девати, – купи кто хочет! А я рад продати». Покупателем оказался Алексей Михайлович, которому приглянулись стихи, сочиненные Полоцким в его честь во время пребывания в Полоцке. В 1661 г. Симеон переехал в Москву, где стал учителем царевичей Алексея и Федора и царевны Софьи. Расцвет поэтиче­ского дарования Симеона Полоцкого падает на годы его пребыва­ния в России. Его жизненный путь являет выразительный пример близости культур двух народов и их взаимной тяги друг к другу.

С именем Полоцкого связано появление в литературе новых жанров – поэзии и драматургии. Он был первым в стране придвор­ным поэтом-одописцем, сочинявшим тяжеловесные силлабические стихи. В сочинениях Полоцкого господствуют панегирические тона, идеализировавшие самодержавие и царя Алексея Михайловича. Его же перу принадлежат оригинальные пьесы на русском языке «О Новходоносоре царе» и «Комедия притча о блудном сыне». В новую форму автор вложил традиционное содержание: младший сын в отличие от старшего, проявлявшего покорность родительской воле, не пожелал «в отчинной стране юность погубити» и отправился странствовать, превратился в блудного сына, испившего много горя. Он возвращается в отчий дом, убежденный в необходимости слу­шаться старших.

Полоцкий известен не только как поэт и драматург, но и как публицист. Он сторонник самодержавия. Только оно, по его мне­нию, способно успешно решать внешнеполитические задачи и «утоляти» мятежи. Самодержец, однако, должен подбирать себе помощ­ников, руководствуясь не их породой, а рационалистическим прин­ципом: знанием, моральным авторитетом, заслугами.

Оценка самодержавия как самой лучшей политической системы обрела наиболее полное обоснование в сочинениях Крижанича. Хорват Юрий Крижанич, прибывший в Россию в 1659 г. и напи­савший ряд трактатов, среди которых важнейший «Политика», от­давал предпочтение «самовладству», потому что только с ним он связывал справедливое правление, обеспечивавшее стране покой и согласие народа, а также возможность без проволочек исправлять промахи. Но порядок и гармонию способен обеспечить только муд­рый царь. Крижанич выступал за объединение славянских народов.

Крижанич, как и Полоцкий, не осуждал крепостнических по­рядков, но оговаривался, что надлежит ограничить аппетиты поме­щиков. При неумеренных тяготах хозяйство крестьянина придет в упадок, и он утратит тяглоспособность. Отсюда проистекала убеж­денность обоих мыслителей в необходимости установить умеренный уровень феодальной эксплуатации.

Народно-обличительную литературу представляет «Житие про­топопа Аввакума, им самим написанное». Аввакум – талантливый писатель-полемист, основоположник биографического жанра. Если герои житийной литературы наделены мифическими добродетелями и выступают безукоризненными подвижниками, то в «Житии» Аввакум Петрович выглядит реальной личностью с достоинствами и недостатками. «Житие» – остросюжетное полемическое сочине­ние, его автор на примере собственной жизни, полной страданий и драматических коллизий, повествует о фанатической преданно­сти идеям древнего благочестия. Во всех поступках вождя старооб­рядчества четко прослеживается его неприятие новизны, науки и всего, что шло из Западной Европы. Язык «Жития» прост, динами­чен, рассчитан на широкую аудиторию, которую автор намерен склонить на свою сторону. Аввакум содействовал обогащению ли­тературного языка элементами живой народной речи.

Содержание так называемых бытовых повестей XVII в. обна­руживает две тенденции: с одной стороны, герои пытаются вырваться из оков церковности; с другой стороны, попытки героя выйти из рамок житейской мудрости Домостроя заканчиваются полным кра­хом. Патриархальные устои хотя и высмеиваются, но герои не могут их преодолеть.

Темой «Повести о Горе-Злочастии» является судьба молодца, не внявшего родительским советам и поплатившегося за это нище­той. Мытарства героя заканчиваются тем, что он оказывается в монастырской келье. В отличие от предшествующего времени келья уже не умиляет героя, жизнь в ней равнозначна самоубийству. В повести раскрыт образ человека, его внутренний мир и трагиче­ские переживания.

В «Повести о Савве Грудцыне» фигурируют реальные истори­ческие личности и определенная географическая среда, чем созда­ется видимость подлинности рассказанной истории. Герои пове­сти – богатые купцы Грудцыны-Усовы, торговавшие по городам Волги и Камы. В основу сюжета положены похождения купеческого сына Саввы Грудцына, отправленного отцом по торговым делам в Соль Камскую: беспутный сын предался разврату, продал душу дьяволу, затем попал в солдаты, участвовал в Смоленском походе, освободился от дьявола с помощью казанской иконы Богоматери и оказался в монастыре, где и закончил свою жизнь.

Примечательны сатирические произведения с пародиями на неправый суд, беспутную жизнь монахов, бесправие простого че­ловека и т. д. Повесть о «Шемякиной суде» рассказывает о разби­рательстве в суде конфликта между двумя братьями, один из ко­торых был богатым, а другой бедным. Богач дал своему брату ло­шадь и сани, чтобы тот вывез из леса дрова, но пожалел дать сбрую. Бедняк привязал сани за хвост лошади, хвост оборвался, и богач через суд затребовал от брата возвращения лошади с хвостом. Бедняк во время суда многозначительно показывал из-за пазухи судье Шемяке сверток, давая понять, что его ожидает богатый посул. Это и определило поведение Шемяки – он решил дело в пользу бедняка. На поверку оказалось, что в платок был завернут простой камень. Выражение «Шемякин суд» стало нарицательным для характеристики продажности и беспринципности судей.

«Повесть о Ерше Ершовиче» тоже пародирует судебные поряд­ки, предусмотренные Уложением 1649 г. Герои повести – рыбы Рос­товского озера: здесь и рыбы-господа Осетр, Белуга и Белая рыби­ца, сын боярский Лещ, приставы Окунь и Налим, свидетель Сельдь, судья Сом усатый, подьячий Вьюн и прочие представители рыбно­го царства. Выиграть процесс мелкой рыбешке Ершу у сына бояр­ского Леша оказалось не под силу, Ерша суд признал виновным. Повесть заканчивается словами: «Плюнул Ерш судьям в глаза и скочил в хворост: только того Ерша и видели».

Повесть «Калязинская челобитная» высмеивает быт монахов Калязинского монастыря, прославившегося распутной жизнью. Монастырская братия озабочена не молитвами, а наличием в до­статке пива и вина. Мечта монахов состояла в том, чтобы иметь такого архимандрита, «который бы с нами горазд лежа вино да пиво пить, а в церковь не ходить, а нас бы не томить».

Зодчество принадлежит к той сфере культуры, где, как и в литературе, на протяжении XVII в. произошли наиболее сущест­венные изменения.

Основным строительным материалом оставалось дерево, из которого сооружались как избы крестьян и посадских, так и палаты и дворцы бояр и царей. Новое в архитектуре состояло в том, что в XVII в. увеличилось число зданий, воздвигаемых из кирпича. Если раньше монументальные сооружения имели только культовое и военное назначение, то теперь возводимые здания использовались для жилья, правительственных учреждений и торгово-промышлен­ных предприятий.

В связи с укреплением экономических связей между отдельны­ми областями и возросшей централизацией государства в архитек­туре хотя и сохранялись местные особенности, но они утратили прежнее значение, и она приобретала общероссийский характер, Зодчество, как и литература, подвергалось обмирщению. Наиболее выразительные его черты состояли в сближении культового стиля с гражданским, в замене суровых и аскетических сооружений зда­ниями с украшениями, придававшими им живописность и празд­ничную торжественность. Широко применялись новые виды строи­тельного материала: многоцветные изразцы, фигурный кирпич, белокаменные детали.

К выдающимся памятникам деревянного зодчества XVII в. от­носится затейливый и роскошный царский дворец в Коломенском, называвшийся современниками восьмым чудом света. Комплекс представлял сочетание больших и малых срубов-клетей и включал соединенные между собой переходами хоромы царя, царицы, ца­ревичей и царевен, а также разнообразные служебные постройки. Дворец венчали разной формы покрытия, окрашенные в яркие цвета: шатровые, бочечные и кубовые. Снаружи его украшала по­золоченная резьба.

В деревянном культовом зодчестве преобладали шатровые хра­мы, но наряду с ними получили распространение ярусные церкви: на четверике устанавливалось несколько последовательно умень­шавшихся восьмериков (Вознесенская церковь в Торжке, 1653 г.). Строгие пропорции придавали даже небольшому храму монумен­тальность.

Несмотря на попытку Никона изолировать церковное зодчество от общих тенденций развития русского искусства, новые явления проникали и в кирпичную храмовую архитектуру. Никон сразу же после вступления на патриаршество в 1652 г. запретил строительство шатровых храмов. Он хотел вернуть культовой архитектуре черты суровой монументальности предшествующих веков и образцом для подражания считал Успенский собор в Кремле. Сам Никон наме­ревался воплотить традиции зодчества в храмах, строившихся по его заказу, но и он в конечном счете поддался воздействию нового.

Первым по заказу Никона на одном из островов Валдайского озера был построен Валдайский Иверский монастырь. Огромные оконные проемы в пятиглавом соборе свидетельствовали об отступ­лении от канонов зодчества XVI в. Отступления прослеживаются и во внутреннем убранстве храма – при его отделке использовались многоцветные изразцы. Не удалось Никону возродить традиции зодчества XVI в. и при сооружении Новоиерусалимского монастыря. Воскресенский собор монастыря должен был воспроизвести храм Гроба Господня в Иерусалиме. Но в соответствии со вкусами XVII в. собор был снаружи и внутри украшен многоцветными изразцами. Строительство его завершилось в 1685 г.

Идея превосходства духовной власти над светской выражена также в грандиозном сооружении ростовского митрополита, извест­ном под названием Ростовского кремля (1670–1683 гг.). Ансамбль, включавший жилые покои митрополита, хоромы митрополии, мно­жество хозяйственных построек и пятиглавую церковь Воскресения, сочетал жилой комплекс с храмовым. Все постройки окружали внушительные стены с башнями, имитировавшие мощную городскую крепость.

В XVII в. завершается оформление множества монастырских ансамблей, начало которым было положено в предшествующих столетиях: Иосифо-Волоколамский, Троиие-Сергиев, Кирилло-Белозерский и др. Организующим центром каждого из них были со­боры, возвышавшиеся над всем комплексом. Сооружались огром­ные трапезные с большими залами без опор. Значительные по размерам оконные проемы, украшенные затейливыми наличника­ми, изразцы на внутренних стенах, роскошные порталы придавали трапезным вполне светский облик. Трапезная Троице-Сергиева монастыря украшена лепным растительным орнаментом. От гранди­озных стен с башнями и бойницами, надвратных построек у въезда в храмы и монастыри веяло торжественностью и монументальностью.

К выразительным элементам храмового зодчества второй поло­вины XVII в. относились многоярусные колокольни. Легки и изящ­ны шестиярусная башня Новодевичьего монастыря в Москве и девятиярусная башня Иосифо-Волоколамского монастыря.

В конце XVII в. в храмовом зодчестве возникает новый стиль, получивший название нарышкинского (московского барокко). Его использовали при сооружении небольших церквей в усадьбах рус­ских вельмож. Особенностью храмов нарышкинского стиля являет­ся элегантность и строгая симметричность всего сооружения. Выра­зительным памятником этого направления стала церковь Покрова в Филях, отличающаяся необыкновенным изяществом и без­укоризненными пропорциями. Вместо многоцветных изразцов в церкви Покрова в Филях использованы только два контрастных цвета – красный и белый. Внутреннее убранство церкви отличается пышностью и богатством: многоярусный иконостас, ложа для вла­дельца церкви, резные обрамления арок и т. д.

Гражданское строительство в XVII в. не отличалось многооб­разием типов сооружений. Торгово-промышленные здания пред­ставлены гостиными дворами в Китай-городе в Москве (1661– 1665 гг.) и в Архангельске (1668–1684 гг.), а также Хамовным двором в Москве (1658–1661 гг.). Гостиный двор в Архангельске, построенный под наблюдением Дмитрия Старцева, вытянулся вдоль Северной Двины на 400 метров, его окружали высокие каменные стены с боевыми башнями. Внутри гостиного двора размешалось более двухсот торговых помещений.

Гражданское зодчество находилось в поисках новых путей офор­мления зданий общественного назначения. За основу были поло­жены жилые постройки, которым были приданы более монумен­тальные формы. Примером может служить Сухарева башня архитек­тора Михаила Чоглокова, воздвигнутая для стрелецкого Сухарева полка, проявившего верность Петру во время его конфликта с Софьей. Над массивным первым ярусом, по традиции являвшимся подклетом, расположились два яруса палатного строения, увенчан­ного башней с государственным гербом наверху. Ко второму ярусу вела широкая парадная лестница. К общественным постройкам в Москве, сооруженным тоже в конце столетия, относятся здания Земского приказа в Кремле (1683 г.), а также Монетного двора.

Во много крат больше сохранилось жилых зданий. Они строи­лись не только в Москве, но и других городах: Калуге, Гороховце, Устюге Великом, Ярославле, Пскове и т. д. Прообразом для них служили деревянные пятистенные дома, состоявшие из двух ком­нат с сенями посередине. Снаружи здания украшались наличника­ми, карнизами, порталами. Первый этаж предназначался для хо­зяйственных надобностей, второй был жилым.

Живопись относилась к тому виду искусства, где в наибольшей степени сохранилось влияние традиций и где новое проявлялось меньше, чем в литературе и зодчестве. Это объясняется тем, что изобразительное искусство XVII в. представлено преимущественно иконописью, находившейся под пристальным надзором государ­ства и церкви. В патриаршей и царской грамотах 1668 и 1669 гг. живописцам предписывалось придерживаться издавна установив­шихся традиций. Особенно рьяно защищали старину старообрядцы, считавшие святотатством всякие отклонения в изображении свя­тых: Аввакум резко осуждал иконы нового письма, на которых, по его словам, святой изображался «яко немчин, брюхат и толст».

Контроль за деятельностью живописцев осуществляла Оружей­ная палата Кремля. Возникнув еще в XV в. как хранительница дра­гоценностей царской семьи и мастерская по производству оружия, она в XVII в. становится художественным центром страны. В Ору­жейную палату были привлечены лучшие художники со всей стра­ны, а также иностранные мастера. В ней выполнялись работы для царского двора: писали иконы, парсуны (портреты), украшали рукописи, изготавливали знамена, шатры, повозки, мебель, ут­варь, игрушки для царевичей. Среди художников Оружейной пала­ты сложилось разделение труда: одни из них разрабатывали ком­позицию иконы, другие писали лица, третьи – одежду, четвертые специализировались на изображении растений и животных.

Помимо икон, художники расписывали стены храмов, в част­ности Архангельского собора. Стены нижнего яруса собора и стол­бы были украшены изображениями похороненных князей и царей.

В течение 30 лет художественную деятельность в Русском госу­дарстве возглавлял Симон Ушаков. Он выступал в роли художника, организатора живописцев страны, работавших в Оружейной пала­те, а также теоретика нового направления в живописи. Характерная черта творчества Ушакова – пристальный интерес к изображению человеческого лица.

В ранних произведениях лик под кистью Ушакова мало отличал­ся от традиционного: худое плоское лицо, прямой тонкий нос, темные круги под глазами. Постепенно он преодолевал суровость выражения, аскетичное лицо приобретало живые черты. Стремле­ние очеловечить лик Христа ярче всего выражено Ушаковым в знаменитой иконе «Спас Нерукотворный».

Широко известна другая его икона – «Насаждение древа госу­дарства Российского». У истоков древа находится Иван Калита и митрополит Петр. На ветках древа укреплены медальоны с изобра­жением наследников Калиты. С левой стороны древа стоит царь Алексей Михайлович, справа – его супруга и двое царевичей. Это был живописный панегирик Романовым, якобы составлявшим единое древо с Рюриковичами.

Высказывания Ушакова об искусстве и его назначении сущест­венно отличались от традиционных. Искусство должно быть близ­ким к природе, радовать глаз яркими красками, а не мрачным, изображающим святых тощими и смуглыми. В основе оценки иконы должен лежать эстетический принцип, ей надлежит быть красивой.

Ушаков создал живописную школу. Его последователями были Георгий Зиновьев, Иван Максимов, Тихон Филатьев и др. Иосиф Владимиров развивал взгляды на иконопись, близкие взглядам Симона Ушакова.

В XVII в. было положено начало двум светским жанрам: порт­ретной живописи и пейзажу. Оба жанра, однако, не преодолели еще манеры письма, присущей иконографии. Портретная живопись представлена немногочисленными парсунами. В парсунах, даже выполненных Ушаковым, отсутствует объемность изображения, стремление достичь сходства с оригиналом сочеталось с плоскост­ной трактовкой. Таковы, например, парсуны царя Алексея Михай­ловича и его сына Федора Алексеевича. Пейзаж тоже еще не стал объектом самостоятельного изображения, он в иконе выполнял вспомогательную функцию, являлся фоном: рядом с ликом святого художник писал деревья, лес с птицами и зверями, цветы и т. д.

Признаки обмирщения обнаруживаются и в просвещении. Гра­мотность широко проникла в посадскую среду, где в конце столе­тия каждый второй или третий горожанин умел читать и писать. Грамоте обучали либо члены семьи, либо мастера – учителя из священников, дьячков и подьячих.

О возросшем интересе к просвещению свидетельствует появ­ление печатных букварей. Первый из них, составленный Василием Бурцевым, был опубликован в 1634 г. и затем несколько раз пере­издавался. В конце столетия появился иллюстрированный букварь Кариона Истомина, а также рукописные руководства по арифме­тике. Карион Истомин для запоминания букв воспользовался выра­зительными картинками.

В роли распространителя просвещения выступали как государ­ство, так и церковь. В 1665 г. при Заиконоспасском монастыре в Москве была открыта школа, готовившая подьячих для приказов. Ее учащиеся овладевали грамматикой и латинским языком. В школе при Печатном дворе, открытой в 1680 г., обучалось свыше двухсот человек, главным предметом был греческий язык. Скромную сеть учебных заведений венчало открытое в 1687 г. Славяно-греко-ла­тинское училище, переименованное затем в академию, где пре­подавались как светские, так и духовные дисциплины: грамматика, пиитика, риторика, богословие и др. Все предметы вели пригла­шенные греки братья Иоаникий и Софроний Лихуды. Академия готовила кадры для правительственных и церковных учреждений. В академии обучался будущий доктор медицины и философии Падуанского университета Петр Васильевич Постников.

§ 2. БЫТ

Характерной чертой быта является его консервативность: человек с трудом расставался с передаваемыми из поколения в поколение привычками, веками складывавшимися нравственными устоями и обрядами, а также представлениями о моральных ценностях. Имен­но поэтому в XVII в. в основном продолжали жить по Домострою.

Важнейшая черта феодального быта состоит в том, что экипи­ровка человека, архитектура жилища и его внутреннее убранство, домашняя утварь, пища и многое другое находилось в прямой зависимости от сословной принадлежности человека. Горлатную шапку и соболью шубу мог носить только боярин, в то время как крестьянин должен был довольствоваться зипуном из грубого сукна домашнего изготовления или кожушком из овчины и столь же недорогим головным убором – войлочной шляпой летом и сукон­ной, подбитой овчиной, – зимой. Стол боярина по богатству и разнообразию блюд отличался от крестьянского в такой же мере, как боярская усадьба от крестьянской избы. Эту зависимость быта от сословной принадлежности подметил наблюдательный Котошихин: «А в домях они своих живут против того, кто какой чести и чином».

В то же время в быту прослеживаются некоторые общие черты, обусловленные общностью социальной, экономической и полити­ческой среды, в которой жили люди.

Глубокие социальные различия между боярином и крестьянином не исключали того, что оба они по отношению к царю являлись не гражданами, а холопами.

Крепостное право лишало крестьян не только личной свободы, оно властно вторгалось в имущественные отношения и семейную жизнь, нарушало неприкосновенность домашнего очага, попирало личное достоинство человека. Полная зависимость крестьянского бытия от произвола барина, грубое вмешательство помещика в заключение брачных союзов, предоставление помещику права чи­нить над крестьянами суд и расправу за все случаи нарушения феодального правопорядка, кроме дел, связанных с убийством, право пытки крестьян оказывали огромное влияние на формирова­ние крестьянской психологии и представление о человеческом достоинстве. Но этот же произвол вел к накоплению вражды и ненависти, готовности крестьян встать на путь отчаянного стихий­ного сопротивления, что находило наиболее яркое отражение в крестьянских войнах.

Господствовавшие в стране крепостнические порядки и само­державный строй оказывали влияние и на дворянство, создавая внутри его иерархию отношений и развивая в представителях гос­подствующего сословия чувство холопской угодливости, смирения и кротости к лицам, занимавшим по отношению к ним более высокую ступень, и безнаказанной жестокости, хамства и высоко­мерия по отношению к тем, кто стоял ниже.

Другой особенностью феодального быта являлась замкнутость жизни людей. В первую очередь она определялась замкнутостью их хозяйственной деятельности: каждый крестьянский двор представ­лял нечто изолированное, способное существовать независимо от других дворов. Натуральный характер хозяйства позволял и барину обходиться плодами крестьянского труда и не прибегать к услугам рынка: к месту жительства помещика тянулись обозы со всякой снедью и изделиями крестьянских промыслов.

Из сказанного, однако, не следует, что крестьянская и город­ская среда состояла из замкнутых в себе сельских или посадских дворов. Главным местом общения в сельской местности была цер­ковь: на паперти велись деловые разговоры, обсуждались вопросы частной и общественной жизни, такие, например, как раскладка повинностей, разбирались и примирялись споры жителей и т. д. Церковь являлась также местом, где молодые люди могли увидеть друг друга, чтобы потом связать свои судьбы брачными узами.

Нередко деловые разговоры велись и в самой церкви. Еще Домост­рой предписывал стоять в церкви молча, не переступая с ноги на ногу и не прислоняясь к стене или столбу. В XVII в. рекомендован­ные Домостроем нормы поведения были возведены в закон.

Мест общения в городе было значительно больше, чем на селе. Помимо церквей, горожане для контактов друг с другом пользо­вались торговыми банями, рынками, а также Приказной избой, у которой население извещалось о таких событиях, как объявление войны, заключение мира, о моровом поветрии и т. д.

Сельские и городские жители пользовались еще одним средст­вом общения – выездом в гости к родственникам и знакомым. В XVII в. продолжали придерживаться традиционной церемонии при­ема гостей и раздельного застолья мужчин и женщин.

Для быта феодального общества характерна также такая черта, вытекавшая из натурального хозяйства, как патриархальный уклад жизни. Патриархальными отношениями была пронизана жизнь как крестьянской или посадской семьи, так и боярской. Непременным ее признаком являлось беспрекословное подчинение воле старшего и приниженное положение женщины. Ярче всего патриархальные черты быта проявлялись в период создания новой семьи – при ее возникновении главными действующими лицами были не молодые люди, которым предстояла совместная жизнь, а их родители. Имен­но они совершали обряд сватовства: родители невесты собирали сведения о репутации жениха (что он не пьяница, не лентяй и т. д.), а родители жениха усердно изучали перечень того, что невеста получит в приданое. Если результат удовлетворял обе стороны, то наступал второй этап обряда – смотрины невесты.

Смотрины совершались тоже без участия жениха – по его по­ручению смотрельщицами выступали мать, сестры, родственницы или те, «кому он, жених, сам верит». Цель смотрин состояла в установлении отсутствия умственных и физических недостатков у невесты. Положительный исход смотрин давал основание для раз­говоров о решающей процедуре – определении времени венчания и свадебных торжеств. Сроки закреплялись документом, в котором указывалась сумма неустойки, если одна из сторон откажется от условий контракта.

Наконец, наступал день венчания. Под венец невеста шла заку­танной в фату. Только во время свадебного пиршества невесту «открывали», и муж мог разглядеть супругу. Иногда случалось, что супруга оказывалась с изъяном: слепой, глухой, умственно непол­ноценной и т. п. Такое происходило, если во время смотрин пока­зывали не невесту с физическими недостатками, а ее здоровую сестру или даже девушку из другой семьи. Обманутый муж испра­вить дела не мог – патриарх не удовлетворял челобитной о разводе, ибо руководствовался правилом: «Не проведав подлинно, не женися».

В таком случае муж мог в конце концов добиться своего путем ежедневных истязаний супруги, требуя пострижения в монастырь. Если молодая женщина упорно отказывалась переселяться в мона­стырскую келью, то ее родители подавали патриарху челобитную с жалобой на жестокость супруга. Обоснованная жалоба могла иметь последствие – изверга определяли в монастырь на покаяние сроком на полгода или год. Развод давали лишь после того, как возвратив­шийся из покаяния супруг продолжал истязать жену.

Хотя Котошихин и писал, что «так же и меж торговых людей и крестьян свадебные зговоры и чин бывает против такого же обычая во всем», но вряд ли в крестьянских и посадских семьях возможен был показ во время смотрин подставных невест – в этих семьях они не вели затворнической жизни. Еще больше от описан­ного обряда отличались браки крепостных крестьян. Здесь решаю­щее слово принадлежало не родителям, а помещику или его при­казчикам. Приказчик А. И. Безобразова составлял списки женихов и невест, формировал брачные пары и сам выступал в роли свата. Если, однако, алчность приказчика была должным образом удов­летворена подношениями заинтересованных родителей, то он мог пойти навстречу их желаниям. Браки подлежали утверждению бари­на, заключение их без его санкции могло вызвать наказание всту­пивших в брак.

Обязанность детей беспрекословно повиноваться воле родите­лей в XVII в. приобрела силу закона: Уложение 1649 г. запрещало сыну или дочери жаловаться на отца или мать, челобитчики под­лежали наказанию кнутом. Уложение устанавливало разную меру наказания за одинаковое преступление, совершенное мужем и женой: мужеубийцу ожидало закапывание по шею в землю и мучительная смерть, а репрессий по отношению к мужу Уложение не предус­матривало, на практике ограничивались покаянием.

В семье продолжало существовать издавна сложившееся разде­ление труда между ее мужской и женской половинами. На долю мужчин выпадали самые тяжелые сельскохозяйственные работы (пахота, боронование, посев и др.), а также уход за рабочим ско­том, заготовка дров, охота и рыболовство. Женщины участвовали в жатве, сенокосе, обрабатывали огород, ухаживали за домашним скотом, готовили пищу, шили одежду, пряли и ткали. На попече­нии женщин находились дети.

Некоторые черты общности в одежде и жилище прослеживают­ся у всех слоев феодального общества. Одежда, в особенности натель­ная, была одинаковой у крестьянина и боярина: мужчины носили порты и рубаху навыпуск. Кафтан и зипун состоятельного человека отличались от одежды крестьянина и посадского только материа­лом, из которого они изготовлены, а также мастерством изготов­ления. На боярский кафтан употребляли заморские сукна и парчу, в то время как крестьяне шили его из сермяжного сукна. Меховую одежду крестьянина и посадского изготавливали из овчин, а шубу состоятельного человека – из дорогих мехов: соболя, куницы, гор­ностая. Дорогая шуба отличала простолюдина от боярина, поэтому последний, истекая потом, не расставался с нею даже в жаркие летние дни. Изготовление одежды в крестьянской и посадской семье являлось заботой женщин. Одежду бояр и богатых людей шили обученные мастера-портные. То же самое относится и к обуви. Лапти в XVII в. еще не стали универсальной обувью крестьян. Они носили также и сапоги, отличавшиеся от боярских тем, что были изготов­лены не из импортной кожи, более тонкой и эластичной, а из грубой сыромятной.

В жилищах и хозяйственных постройках подавляющего боль­шинства дворянских усадеб тоже было немало общего с кресть­янским двором – в XVII в. еще не знали роскошных дворцов. Изба крестьянина и посадского, как и жилище дворянина, сооружалась из дерева. Но помещичья изба отличалась от крестьянской разме­рами и наличием удобств, а хозяйственные постройки большим разнообразием: горница зажиточного человека обогревалась печью с вытяжной трубой для дыма, в то время как крестьянин ютился в курной избе. В комплекс хозяйственных построек боярской усадь­бы входили сооружения, предназначенные для обслуживания мно­гочисленной дворней: поварни, ледники, погреба, хлебники, пив­ные сараи и др. Крестьянский двор помимо избы – жилого поме­щения, включал клеть – неотапливаемое помещение для хранения одежды, посуды, зерна, съестных припасов, а также амбары.

Новшества в быт проникали прежде всего в верхи дворянства. Они были обусловлены развитием товарно-денежных отношений и началом формирования всероссийского рынка. Под их воздействием изменялись как материальные, так и духовные условия жизни вер­хов. В частности, увеличился приток в Россию изделий западноев­ропейских мануфактур. В боярских домах появились предметы рос­коши, комфорта, причем, чем ближе к концу столетия, тем в большей мере ощущалось влияние Западной Европы.

Дом богатого вельможи, фаворита Софьи боярина В. В. Голицы­на, охотно воспринимавшего европейский комфорт, был наполнен предметами западноевропейского производства. Множество комнат его кирпичного дома были обставлены европейской мебелью, а стены увешаны зеркалами. С потолка столовой палаты свисала ог­ромная люстра, на полках была выставлена для обозрения дорогая посуда. В спальне стояла иноземного производства кровать с поло­гом. В отличие от библиотеки Безобразова, состоявшей из трех десятков церковных книг, обширная библиотека Голицына содер­жала множество сочинений светского содержания, что свидетель­ствовало о высоких духовных запросах ее владельца.

Вкусы и манеры Голицына, как и роскошная обстановка в его доме, были присущи единицам даже в среде правящей верхушки. Но европейское влияние, касавшееся, например, одежды и расти­тельности на лице, более или менее широко проникало в придвор­ную среду. О том, что во второй половине XVII в. брили бороды, свидетельствуют дошедшие до нас портреты. Светские и духовные власти противодействовали проникновению в страну новых обыча­ев. Алексей Михайлович требовал от придворных, чтобы они «ино­земных немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не подстригали, також и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили и людям своим по тому ж носить не велели». Курение табака считалось богомерзким занятием. Уложе­ние 1649 г. грозило продавцам табака смертной казнью, а куриль­щикам – ссылкой в Сибирь.

Наблюдалось и ослабление затворнической жизни женщин в боярском и царском теремах. Показательной в этом отношении является судьба царевны Софьи, окунувшейся в водоворот полити­ческой борьбы.

32